Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Территориальный спор по поводу государственной границы между Эквадором и Перу, длившийся без малого пятьдесят лет, удалось урегулировать в ходе успешных переговоров между Хамилем Мауадом, президентом Эквадора (1998–2000), и Альберто Фухимори, президентом Перу (1990–2000).
Президент Мауад прослушал два курса по ведению переговоров в Гарвардском университете: один из них несколько лет назад вел Роджер, а второй (относительно недавно) — совместно Роджер и Дэн. На нем главное внимание было уделено модели основных потребностей. Во время семинара президент Мауад оценил, в какой степени он интуитивно использовал эту модель в ходе переговоров по поводу перуано-эквадорской границы и насколько это помогло их успешности. Мы попросили Хамиля Мауада написать эту главу и поделиться с читателями своим творческим подходом к использованию модели основных потребностей.
Я вступил в должность президента Эквадора 10 августа 1998 года после того, как шесть лет исполнял обязанности мэра города Кито, столицы страны. Основной мотивацией при вступлении в президентскую гонку было мое стремление искоренить бедность и сократить неравенство в стране размером со штат Невада и с населением 12 миллионов человек. Моя политическая стратегия заключалась в воспроизведении на национальном уровне формулы, которую удалось успешно воплотить в Кито (с населением 1,2 миллиона человек), когда я занимал кресло мэра. Формула проста: «Обещай то, что можешь выполнить, исполняй обещанное и оставайся близок к народу». В мою бытность мэром Кито журнал Fortune включил его в список десяти городов Латинской Америки, где удалось существенно повысить качество жизни населения.
Когда я вступил в должность президента, Эквадор погрузился в экономический кризис, который некоторые называют самым сложным для страны за весь ХХ век. Одновременно политики, военные эксперты и дипломаты предсказывали близкий и неминуемый вооруженный конфликт с Перу.
Если вы читали роман Себастьяна Джангера «Идеальный шторм» или смотрели художественный фильм по мотивам книги, то можете представить, в какой ситуации оказался Эквадор в 1998–1999 годах. В фильме рассказывается, как в октябре 1991 года уникальное сочетание трех обширных атмосферных фронтов вызвало самый сильный шторм, зафиксированный за всю историю человечества. Ураган, пришедший из Карибского региона, и два фронта из Канады и Великих озер объединились над Атлантикой. В штормовой ловушке оказалось небольшое рыболовецкое судно из города Глостера, а его экипажу фактически грозила гибель.
Я провожу эту аналогию, потому что в 1998–1999 годах Эквадор находился под совокупным воздействием трех факторов, случающихся раз в столетие.
Добавьте к этим трем факторам дефицит бюджета, составляющий 7% ВВП, находящуюся на последнем издыхании финансовую систему, а также физически разрушенный и парализованный частный сектор. Уровень инфляции составлял 48%, а соотношение госдолга к ВВП превышало 70% — оба этих показателя были самыми высокими в Латинской Америке.
Как следствие, международные кредиторы, потерявшие уверенность в том, что Эквадор сможет обслуживать свой долг, требовали полного погашения выданных ранее займов по наступлении сроков платежа и закрывали кредитные линии.
Экономический коллапс требовал незамедлительных действий. Моими приоритетами в краткосрочной перспективе были сокращение бюджетного дефицита и, соответственно, снижение уровня инфляции, восстановление тихоокеанского побережья, разрушенного недавними наводнениями, а также восстановление кредитной репутации страны за счет участия в программе Международного валютного фонда, в рамках которой нам удалось бы получить средства на финансирование социальных инициатив, преимущественно в области здравоохранения и образования.
Тем не менее неожиданный поворот в сфере внешней политики заставил меня изменить приоритеты и направить все усилия на то, чтобы избежать военного столкновения с Перу. Я считал эту задачу первостепенной и самой важной — с моральной, этической и экономической точек зрения. Международный военный конфликт сделал бы нашу и без того критическую ситуацию абсолютно безнадежной. Разве мог Эквадор позволить себе ввязаться в войну, когда его экономика практически дышала на ладан? Мне нужно было мирное соглашение с Перу, чтобы сократить военные расходы и направить наши скудные ресурсы на инвестирование в социальную инфраструктуру и чтобы сконцентрировать внимание и усилия на росте и развитии.
Длинная, сложная и болезненная история вооруженного конфликта с Перу была для эквадорцев открытой раной. Они считали, что более сильный сосед при поддержке международного сообщества незаконно лишил их территорий, по праву принадлежавших их стране. На тот момент, когда я занял президентское кресло, ситуация выглядела следующим образом:
Последний период этого конфликта начался в 1942 году. После перуано-эквадорской войны в середине 1941 года и атаки японцев на Перл-Харбор в декабре 1941 года Соединенные Штаты принудили Эквадор и Перу завершить свой территориальный спор. В 1942 году в Рио-де-Жанейро две страны подписали мирное соглашение, известное как Протокол о мире, дружбе и границах. Гарантами соблюдения протокола Рио-де-Жанейро выступили Аргентина, Бразилия, Чили и США.
По итогам перемирия часть границы между Эквадором и Перу должна была пройти по водоразделу между реками Сантьяго и Самора. Однако оказалось, что между этими двумя реками находилась третья — река Сенепа. В результате из 1500 километров границы 78-километровый участок вдоль реки Сенепы не был демаркирован.
Открытые военные конфликты вспыхивали еще два раза — в 1981 и 1995 годах. Однако урегулировать разногласия не удавалось. Наоборот, взаимное недоверие сторон только нарастало. Камнем преткновения стал форпост Тивинца (Tiwintza) — клочок земли, на котором погибли и похоронены солдаты обеих стран. Это место стало героическим символом и для Эквадора, и для Перу.
В ходе переговорного процесса после военного конфликта 1995 года сторонам удалось заключить важные соглашения в области совместных будущих проектов, взаимной безопасности, доверия, коммерческого сотрудничества и прав передвижения по некоторым притокам Амазонки. Тем не менее весь прогресс напрямую зависел от окончательного соглашения по Тивинце.
Стремясь сблизить свои позиции, которые не хотела сдавать ни одна из сторон, Эквадор и Перу обратились к специальной комиссии, чтобы ее члены высказали свое мнение по сложившейся ситуации. Это мнение носило декларативный характер, но было очень важно с морально-этической точки зрения. Специальная юридическо-техническая международная комиссия включала представителей Аргентины, Бразилии и США. Мнение комиссии было оглашено за несколько недель до того, как я был избран президентом, и заключалось в том, что этот участок земли — часть территории суверенного государства Перу. Это мнение шло вразрез с реальной ситуацией, поскольку на этой земле в течение нескольких десятилетий располагались эквадорские войска. Решение спровоцировало новый всплеск враждебности между двумя странами.
К тому времени как я вступил в должность, войска Перу и Эквадора уже заняли участок, ранее считавшийся демилитаризованной зоной. Они располагались так близко друг от друга, что в некоторых местах солдаты могли пожать друг другу руки, прежде чем поднять оружие. Военное командование предупредило меня: вполне вероятно развитие сценария, по которому Перу начнет вторжение через несколько часов после моей инаугурации. Скорее всего, Перу спровоцирует не локальный, а широкомасштабный вооруженный конфликт. Всю опасность ситуации понимала лишь небольшая, наиболее информированная часть общества. Остальные жители страны были поглощены борьбой за выживание в условиях экономического кризиса. Также на какое-то время внимание широких слоев населения отвлекла церемония инаугурации нового президента.
Чтобы добиться мира с Перу после моего вступления в должность, потребовалось бы наличие следующих условий:
Цель этой главы — показать модель основных потребностей в действии, а потому я сосредоточусь на стратегии переговоров по урегулированию территориального спора и на некоторых примерах нашего взаимодействия с моим визави — президентом Перу Альберто Фухимори. Не буду касаться сложностей экономической ситуации Эквадора.
Чтобы реализовать усилия по достижению мира, мне нужен был опытный кабинет министров. Хосе Айяла, по праву считавшийся самым уважаемым эквадорским дипломатом, до этого занимал пост министра иностранных дел и проводил мирные переговоры. Я попросил его остаться в этой роли. Генерал Хосе Галлардо был министром обороны во время последнего вооруженного конфликта в 1995 году. Этот конфликт закончился победой Эквадора. Я предложил генералу пост министра обороны. Одним словом, я назначил в свой кабинет дипломата и военного генерала. Это было ясным сигналом: Эквадор настроен на мирное урегулирование конфликта, но при необходимости готов отстаивать свои интересы с оружием в руках.
Министр Айяла проинформировал меня об общем положении дел: дипломатические делегации двух стран пришли к согласию практически по всем спорным вопросам. Единственным открытым пунктом повестки дня остался территориальный спор по поводу земли вокруг Тивинцы. Решить проблему могли только президенты государств. Это была финальная стадия дипломатии на самом высоком уровне — «президентская демократия», как назвала ее пресса. Я позвонил профессору Роджеру Фишеру в Гарвардскую школу права и пригласил его в Кито, чтобы он присоединился к правительственной команде для анализа текущей ситуации, формулирования возможных подходов и подготовки стратегии переговоров.
Прибыв в Кито, Роджер взялся за работу сразу по нескольким направлениям. Совместно с министрами обороны и иностранных дел мы тщательно проанализировали всю имеющуюся фактическую информацию в этих двух областях. Чтобы все участники, задействованные в подготовке переговорного процесса, понимали суть происходящего и выступали единым фронтом, Роджер предложил выделить полдня и провести для них презентацию его классической концепции «Семь элементов переговоров», а также некоторых полезных приемов ее практического применения.
Принимая во внимание существовавшее напряжение, личная встреча двух президентов была наименее вероятным развитием событий. Тем не менее, готовясь к возможной встрече с президентом Фухимори, мы с Роджером анализировали способы наладить рабочие отношения.
На любой новой работе первые несколько дней обычно бывают довольно суматошными. Вступление в президентскую должность не исключение. Наши встречи с Роджером часто прерывались срочными делами. Иногда эти встречи проходили в довольно необычное время и в неожиданных местах. Помню, как Роджер проскальзывал в мой кабинет между двумя назначенными встречами государственной важности или как мы беседовали с ним в столовой моей резиденции около полуночи.
В переговорном процессе отношения между партнерами играют не менее важную роль, чем сам предмет обсуждения. Мое стратегическое решение заключалось в том, чтобы расширить существующие рабочие отношения, которые уже установились между переговорными командами двух стран. Чрезвычайно важная миссия, которую я никому не мог делегировать, состояла в налаживании взаимопонимания с президентом Фухимори, которого я не знал лично. Мне было интересно, как я это сделаю.
На третий день после моего вступления в должность мне неожиданно позвонил президент Бразилии Фернанду Кардозу. Он пригласил меня на встречу с президентом Фухимори в столице Парагвая Асунсьоне, где через 36 часов мы трое должны были официально принять участие в процессе инаугурации президента Кубасы.
Для меня были очевидны две вещи: мне крайне необходима эта первая встреча, и я еще не готов обсуждать проблему по существу. Возник сложный вопрос: как я могу донести до президента Фухимори серьезность своих намерений, чтобы при этом у него не сложилось впечатление, что я стараюсь выиграть время или просто откладываю решение?
Мы с командой пришли к следующему выводу: я должен дать понять президенту Фухимори, что с уважением отношусь к его многолетнему участию в урегулировании территориального спора наших государств и накопленному опыту по этому вопросу. Справедливость подобной оценки роли президента Фухимори очевидна любому непредвзятому наблюдателю. Я надеялся, что такое признание в самом начале беседы поможет нам установить эмоциональную связь и заложить основу для последующего диалога. Мы с Роджером начали готовиться примерно так:
Роджер: «Какова цель вашей первой встречи с президентом Фухимори?»
Я: «Я ставлю перед собой две цели. Я хочу познакомиться с ним и узнать его видение текущей ситуации. Я также хочу заручиться его обещанием, что мы не перейдем к военным действиям, пока не исчерпаем абсолютно все возможности мирного диалога. Для этого я хотел бы сначала услышать его мнение и задать свои вопросы.
Роджер: «Замечательные цели. Но если ваших вопросов будет слишком много, он может почувствовать себя как на допросе в ФБР, и тогда он, скорее всего, замкнется в себе. Более простой и, возможно, правильный подход заключается в том, чтобы президент Фухимори почувствовал, будто знает вас. Будьте эмоционально открыты. Начните с того, что выложите перед ним какие-то из своих карт».
Именно так я и поступил. Используя разные исторические примеры, я объяснил президенту Фухимори, что прекрасно понимаю всю сложность ситуации, в которой он находится. Мне хотелось бы услышать от него, что и он понимает трудности, которые стоят передо мной. Он ответил мне в том же ключе, хотя и более осторожно. Мягким и спокойным голосом он сказал: «Когда я стал президентом, передо мной были три основные задачи: победить гиперинфляцию, разбить повстанцев “Сияющего пути” и закрыть вопрос о границе с Эквадором. Первые две задачи я уже решил. Третью тоже необходимо завершить».
Его слова дали мне возможность выразить искреннее восхищение его работой по первым двум направлениям (то, что он эффективно справился с ними, признавали все без исключения) и принять его выжидательную позицию по третьему вопросу.
Основная задача заключалась в том, чтобы изменить широко и прочно укоренившееся убеждение, будто наши страны находятся в плохих отношениях. Это была задача для нас с президентом Фухимори, а также для сотрудников наших ведомств и официальных лиц, средств массовой информации и общества в целом. Долгие годы наши страны считали друг друга врагами.
Мы с президентом Фухимори сошлись во мнении: наша цель — показать широкой общественности наших государств, что мы работаем совместно, чтобы найти решение территориального конфликта, длящегося не одно столетие.
Как известно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Роджер предложил сделать совместную фотографию двух президентов. Я ответил, что с этим проблем не возникнет: до и после нашей встречи будет присутствовать пресса. Однако Роджер считал, что на снимке мы должны не просто пожимать друг другу руки или стоять рядом. Мы должны сидеть бок о бок, каждый с ручкой или карандашом в руке, и внимательно изучать карту или документы, которые могут быть рабочим вариантом соглашения. На фотографии нам лучше не смотреть в камеру или друг на друга, на ней должен быть запечатлен рабочий момент. Такой снимок помог бы нам убедить третьи стороны, СМИ и общество, что ситуация начала меняться к лучшему. Фотография дала бы всем понять: два президента предпринимают совместные усилия для решения территориальной проблемы.
По возвращении из Парагвая я показал Роджеру газету, на первой полосе которой был помещен снимок двух президентов, работающих совместно.
Я поделился с Роджером своим наблюдением. Я знал, что все это было сделано для формирования общественного мнения. Однако меня поразило, до какой степени снимок повлиял и на нас с президентом Фухимори. Глядя на него, президент сказал, что теперь граждане наших стран будут ожидать от нас окончательного урегулирования вопроса с границей. Мы прилюдно взяли на себя это обязательство и теперь несли ответственность за результат перед лицом народов наших государств.
Я впервые встретился с Альберто Фухимори в Асунсьоне. Встреча была организована в президентском люксе, любезно предоставленном главой Аргентины Карлосом Менемом в качестве нейтральной территории. На тот момент президент Фухимори занимал свой пост уже восемь лет, а я свой — четыре дня.
«У меня не будет второго шанса произвести хорошее первое впечатление, — напомнил я себе. — Утверждение очевидного не может повредить моей позиции. Напротив, это создаст впечатление обо мне как об открытом и объективном человеке. Я признаю его право старшинства, так как это вопрос персонального статуса, который к тому же не вызывает сомнений. Однако я не приму его предложения по существу проблемы, если они будут вызывать споры».
Я начал с того, что сказал: «Президент Фухимори, вы занимаете свой пост уже восемь лет. Я на посту президента четыре дня. Вы вели переговоры с четырьмя моими предшественниками. Мне хотелось бы, чтобы мы извлекли всю возможную пользу из вашего богатейшего опыта. Есть ли у вас предложения, как урегулировать этот территориальный спор, чтобы решение отвечало интересам как Перу, так и Эквадора?»
Я всегда демонстрировал, что признаю его право старшинства, небольшими жестами вежливости, на которые он отвечал мне взаимностью. Например, я всегда пропускал его вперед при входе в помещение, подчеркивая, что он — президент с большим стажем. Таким образом я признавал и проявлял уважение к персональному статусу президента Фухимори. Однако я также признавал свой персональный статус как президента и человека, знакомого с реальностью в Эквадоре.
То, что я признавал области, в которых президент Фухимори обладал высоким статусом, отнюдь не означало, что я соглашался с ним или с его позицией. Более того, мое признание его статуса и его роли давало мне возможность открыто выражать свое мнение по вопросам, в которых наши взгляды расходились, не опасаясь испортить отношения.
Потребность в автономии — это основная потребность любого человека, особенно актуальная для политических фигур, наделенных властью. На протяжении многих лет Эквадор и Перу отказывались вступать в переговоры, поскольку каждая из сторон опасалась, что ее инициативу в этом вопросе воспримут как слабость и уступку требованиям оппонента. Ни один политик не захочет, чтобы его считали марионеткой в чужих руках, особенно если речь идет о противоборствующих сторонах в многовековом конфликте.
Для президента может быть опасным сделать то, что поставит его в затруднительное положение в глазах сограждан.
Во время всех наших встреч я максимально добросовестно уважал автономию президента Фухимори и отстаивал свою собственную. Например, было бы непростительной ошибкой пытаться указывать президенту Фухимори, что делать. Поэтому я спрашивал его мнение, как мы, два президента, наилучшим образом могли бы урегулировать этот затянувшийся и дорогостоящий спор по поводу границы.
Мое личное уважение к нему не означало, что я соглашался с ним или с его требованиями. «Я просто не могу просить конгресс и народ моей страны уступить требованиям Перу. Я не буду этого делать. Потому что даже если я на это пойду, конгресс никогда не даст согласие, как и ни один эквадорец. Это тупик. У вас есть альтернативные предложения, как мы могли бы продвинуться вперед к мирному соглашению?»
Я попросил Фухимори уважать тот факт, что президент, конгресс и народ Эквадора никогда не согласятся на это требование Перу. В противном случае наша автономия будет нарушена.
Как правило, переговорщики играют несколько ролей одновременно. Иногда эти роли противоречат друг другу, зачастую пересекаются, а порой удачно дополняют друг друга. В попытке разрешить этот длительный территориальный конфликт каждому из президентов предстояло выполнить очень важную работу. Каждый должен был убедить сторону, представителем которой являлся, принять итоги соглашения. Я видел свою роль в том, чтобы одновременно вести две линии переговоров. Первая моя роль — очевидная — это роль переговорщика с президентом Фухимори. Вторая — не столь очевидная, но не менее важная — это роль переговорщика с народом Эквадора, государственными институтами и другими представительскими организациями.
Я отдавал себе отчет в том, что президент Фухимори выполняет те же роли и перед ним стоят такие же задачи. Поэтому я предложил ему не предпринимать действий, которые могли бы навредить легитимности другой стороны, в качестве законного представителя народа. Например, неприемлемо заявление, что договор хорош для Эквадора, потому что он плох для Перу, и наоборот.
Напротив, роль каждого из президентов я видел в том, чтобы продемонстрировать выгоду от достигнутого соглашения для обеих стран, региона в целом, торговли, экономического развития и уменьшения бедности. Нам необходимо было прийти к соглашению по модели win-win, учитывающему интересы обеих сторон. В этом процессе у каждого из нас были напряженные и полные личного значения роли.
Очень часто в вопросах международной политики цель видят в том, чтобы связать обязательством другую сторону. Журналисты постоянно спрашивают: «Кто сдался?», «Кто уступил?», «Вы достигли соглашения?», «Нет? Значит, переговоры провалились?» Они хотят видеть, как мы играем роль победоносного героя, поражающего коварного врага. Но «мы» значит «мы» для обеих сторон. В переговорах самым эффективным и полезным результатом может быть эмоциональное обязательство продолжать совместную работу после подписания мирного соглашения, чтобы воплотить его в жизнь. Совместная работа не означает, что кто-то из нас поступился своей свободой, правом выбора или автономией.
Скорее мы превращаем проблему в возможность. В связи с этим возникает новое понимание ролей, которые мы исполняем: из оппонентов мы становимся коллегами, больше не стремимся выяснить, кто кого, а совместно решаем проблему, находя новые варианты, чтобы увеличить размер «пирога», а также расширить пределы возможных результатов.
Бывали ситуации, когда требовалось использование нескольких основных потребностей на разных уровнях. Один из таких случаев оказался особенно сложным. Декларативное мнение международных экспертов активно подталкивало Перу отстаивать свое право на территорию Тивинцы. Тем не менее для любого эквадорского президента пойти на такую уступку означало потерю легитимности, дискредитацию президентского статуса, предательство своей роли, а также потерю доверия и аффилиации тех людей, интересы которых он представляет. Я хотел признать логику действий Перу, но в то же самое время получить с их стороны признание точки зрения Эквадора, моей автономии и роли.
Я четко осознавал эти основные потребности, что в значительной степени помогло мне справиться со столь трудным участком переговоров. Я сказал: «Президент Фухимори, у Перу есть все основания заявлять свои права на спорную территорию. Принимая во внимание мнение международной комиссии, эти основания, возможно, даже более веские, чем у Эквадора (я выразил признание точки зрения Перу). Если бы я был президентом Перу, у меня не было бы другого выхода, кроме как постараться получить каждый квадратный метр этой земли (признание ценности позиции Перу).
Но как президент Эквадора я не могу согласиться уступить Перу территорию, которую все президенты и все конгрессы с самого момента основания государства Эквадор считали частью нашей страны (я просил в ответ признать мою ситуацию и понять стоящие передо мной трудности). Мы убеждены, что имеем полное моральное и законное право на эту спорную территорию, и мы не изменим этого убеждения. Даже еще сотня мнений, подобных этому, не заставит нас отказаться от права на землю, которую мы в течение многих столетий считаем своей (в качестве государства у нас есть собственная автономия). Таким образом, любой президент Эквадора на моем месте сказал бы и сделал то, что говорю и делаю сейчас я (я просил ответную аффилиацию). И теперь, в роли президентов, мы можем выполнить нашу новую миссию — найти вариант решения, приемлемый для народов двух государств (я искал дополнительные точки соприкосновения и аффилиации с позиции справедливости и честности)».
Мои слова помогли нам обоим настроиться на совместный поиск решения. Наши рациональные, тщательно подготовленные, ориентированные на результат начальные шаги были подкреплены взаимопониманием, быстро возникшим между нами и нашими делегациями. Перспектива установления мира стала мощной притягательной силой, отнимавшей большую часть моего времени и энергии в течение первых 77 дней на посту президента.
Мы постоянно информировали широкую общественность о ходе наших переговоров. По мере того как прогресс становился все очевиднее, нам удалось разорвать замкнутый круг — теперь процесс начал динамично набирать обороты. Переговоры стали популярной темой и частью наших национальных интересов. Число желающих принять участие в этом процессе с каждым днем увеличивалось, каждый хотел добавить свой голос. Общие цели повысили степень доверия. Политические деятели начали выражать свою поддержку, потому что поняли, что преимущества того, чтобы представлять набиравшую популярность идею о мире, превышали возможные риски. На смену укоренившемуся пессимизму пришло убеждение, что мирного соглашения можно добиться в ходе переговоров. Масштабная поддержка на всех уровнях общества стимулировала реализацию первоначального правительственного плана действий. Хотя процесс поиска мира не стабилизировал экономику, угроза войны больше не ухудшала экономическую ситуацию.
26 октября 1998 года, через десять недель после нашей первой встречи, мы с президентом Фухимори подписали в Бразилии окончательный, всесторонний мирный договор, ратифицированный конгрессами обеих стран. Стороны договорились, что вся спорная пограничная область наделяется статусом международного заповедника, где запрещена любая экономическая или военная деятельность, если только правительства двух стран не договорятся об ином в будущем.
Вопрос о Тивинце требовал особого внимания. Мы как два президента взяли на себя обязательства, что если представители четырех государств, помогавших нам в достижении мирного соглашения, придут к единогласному мнению в своих рекомендациях по этому вопросу, мы примем это мнение в качестве руководства к действию. Конгрессы обеих стран проголосовали за то, чтобы наделить этих представителей полномочиями вынесения решения.
В результате было выработано нестандартное соглашение по Тивинце. Представители разделили право на суверенитет и на собственность в отношении этой территории. Таким образом, эта земля сейчас — часть суверенной территории государства Перу. Но один квадратный километр зоны вокруг Тивинцы, внутри Перу и граничащий с Эквадором, — это частная собственность, которой на бессрочной основе владеет правительство Эквадора (точно так же, как Эквадор может владеть земельной собственностью в столице Перу Лиме). Ни одна из сторон не уступила Тивинцу. Правительство Перу может сказать: «Тивинца — часть нашей суверенной территории». Правительство Эквадора может сказать: «Мы владеем Тивинцей навсегда».
Я, пожалуй, соглашусь с Роджером и Дэном, что переговорщики часто считают, будто наилучший способ ведения переговоров — это опираться исключительно на разум и логику. Несомненно, сильные негативные эмоции могут легко спровоцировать проблемы и привести к их эскалации. Однако, что тоже важно, мой опыт подсказывает: эмоции могут быть полезными. Приступая к переговорам, я был готов брать инициативу в свои руки и апеллировать к каждой из основных потребностей — признанию, аффилиации, автономии, статусу и роли. Благодаря этому мне удалось установить с президентом Фухимори взаимопонимание, прочные деловые отношения и согласие.
Переговоры между Эквадором и Перу в 1998 году можно назвать стопроцентной историей успеха. Была установлена государственная граница, которая остается неизменной по сей день. С того момента на этой границе не произошло ни одного военного инцидента. Двусторонняя торговля и сотрудничество достигли рекордно высокого исторического уровня. Правительства и простые граждане по обе стороны границы высоко ценят и хранят достигнутый мир.
Основная причина, почему я изо всех сил стремился к установлению мирных отношений между Эквадором и Перу, заключалась в том, чтобы дать обеим странам шанс воспользоваться преимуществами, принести которые может только мир. Кроме того, заключение мира с Перу позволило бы Эквадору сократить военный бюджет. Сэкономленные ресурсы можно было бы направить на финансирование программ по уменьшению бедности. Именно эти шаги были предприняты моей администрацией после подписания мирного договора в 1998 году.
В январе 2000 года в результате государственного переворота я был вынужден оставить свой пост по причинам слишком сложным, чтобы углубляться в них в рамках этой книги. Похожую судьбу разделили со мной многие президенты стран Латинской Америки.
Это официальная часть истории. Что касается персональных отношений, со временем нас с Альберто Фухимори стали связывать не только служебные дела, но и личная дружба.
В марте 2004 года, сидя за чашкой кофе в отеле Royal Park Hotel в Токио, мы размышляли об уроках, которые вынесли. Альберто сказал: «Мир объединяет. Его уважают все». В самом начале этого процесса мало кто верил в перспективу установления мирных отношений. Сейчас мир поддерживали обе стороны.
Мы с Альберто вспомнили о разговоре, который состоялся у нас в Бразилии, когда переговорный процесс был в самом разгаре. После совместной пресс-конференции я заметил: «Ситуация меняется. Раньше все было достаточно ясно: эквадорские журналисты — по одну сторону, перуанские — по другую. Теперь они все вместе. Это хороший знак».
Альберто ответил: «Вчера, читая статью в одной из газет Лимы, я чувствовал себя так, словно мы с вами находимся по одну сторону, выступающую за мир, и вместе противостоим противникам мира в обеих странах». Я кивнул в знак согласия.
С самого начала мы совместно работали, чтобы удовлетворить наши основные потребности в аффилиации, признании и автономии. Мы уважали статус друг друга. Наши роли полностью отвечали нашим ожиданиям. Мы создали атмосферу, благоприятную для обсуждения проблем по существу. Как бывает практически всегда, процесс и суть оказались неразрывными.
Войти с помощью соц. сетей: