Моя жизнь начала плавно меняться, но это была крайне медленная скорость. Я все еще встречалась с М., но между нами все было неспокойно – мы продолжали жить и употреблять вместе, слетали на лето в Америку по студенческой программе, ругались, расходились, но вновь сходились обратно. Мы барахтались в наших отношениях, даже не пытаясь на них толком повлиять, и вся наша «работа» над ними заключалась в том, что мы решали, будем мы вместе или же не будем.

Я все еще была во власти диссоциации и нигде не присутствовала полностью: ни на учебе, ни в семье, ни в романтических отношениях, ни в своих мечтах – исключение, как и всегда, составляла лишь дружба.

Когда я была с М., в своем воображении я регулярно строила отношения с другими людьми. Иногда это был вовсе не мысленный эксперимент – я изменяла ему, и не раз. С людьми из прошлого, с новыми людьми, и это были странные, непонятные связи. Я делала это, потом винила себя, потом убеждалась, что горячо люблю М., потом снова срывалась. О чем-то он знал, о чем-то нет – иногда он читал мои переписки, устраивал мне скандалы, я вяло пыталась убедить его в своей невиновности, мы оба не верили моим словам, но оставались вместе.

Я будто писала несколько рассказов параллельно и ни один не могла закончить. Вместо того чтобы сосредоточиться на чем-то одном, я начинала новый рассказ, и так по кругу. Это было время недописанных историй, нежизнеспособных решений, болезненных связей – это было время, когда в моей психике царил диссоциативный хаос.

Когда М. говорил о том, что он больше так не может, я неистово цеплялась за него. Я переживала сильнейшие панические атаки, я рыдала, я не хотела, чтобы он уходил. Он был частью моей истории, но как только он сдавался во власть моих страданий, доводов и слез, я снова начинала участвовать в своих играх разума, отталкивая его.

Я боялась выбирать, я не хотела нести ответственность за свои решения, я создавала множество запасных аэродромов, я впутывала в свою запутанную историю других людей. Я умоляла их участвовать в своей жизни. Я убеждала их, что однажды мы сможем быть вместе. Нужно только подождать.

Я не была неискренней – я действительно сама верила тому, что говорила. Проблема в том, что моя вера менялась день ото дня. Сегодня я хочу одну жизнь, а завтра другую. Сегодня я живу в одном направлении, а завтра в другом. Сегодня я люблю М., а завтра планирую счастливое будущее с другим человеком.

Летом 2013 года я решилась оборвать нашу связь, однако на тот момент была не способна сделать это хоть сколько-то здоровым способом, и мне потребовалось влюбиться в одного из его лучшего друзей для того, чтобы позволить себе уйти.

И я ушла. После нашего разрыва я употребляла наркотики всего один раз – в Амстердаме, в качестве туристического развлечения. Когда у моего друга случилась передозировка и его не стало, я больше к ним не прикасалась.

Я начала работать – в жаркую июньскую субботу я получила диплом, а в понедельник в моей трудовой книжке появилась первая официальная запись «психолог». Это был первый шаг к созданию еще одной здоровой сферы в моей жизни – моей карьеры.

Но все же это был странный, смазанный в моей памяти год. Я хорошо помню свою первую работу и плохо помню все, что ее окружало. Я жила с лучшим другом М., очень добрым, теплым, но потерянным в своем мире человеком. В первый свой отпуск зимой 2014 года я улетела на Камчатку, встретила там своего одноклассника К., который был там на каникулах, и он вновь предложил мне свою руку и сердце – мы все еще тянулись друг к другу. К. предложил мне переехать с ним в Петербург.

Я вернулась к лучшему другу М. и раздумывала над этим предложением – я все еще проживала несколько жизней параллельно. Я сняла квартиру, стала жить одна, но не обрывала связи ни с тем, ни с другим. С одним я общалась по скайпу, с другим ходила на свидания.

Я не хотела выбирать. Но все же заставила себя это сделать. Я решила, что попробую дать жизнь тому, что началось еще со школы. И это был красивый, длительный роман, о котором, пожалуй, тоже можно написать целую книгу. Но мы с К. не смогли найти способы, которые позволили бы нам остаться вместе. Нам пришлось отпустить друг друга. Он является неотъемлемой частью моей истории, он стал частью моего исцеления, и мне жаль, что наши отношения стали лишь стартовой площадкой для более здоровой любви. Мне хочется надеяться, что он счастлив. Из всех моих отношений до брака лишь на эти я смотрю с особенным теплом, доверием и светом.

Я переехала в Петербург. Он стал частью моей жизни, а я стала частью его семьи. Мы путешествовали, мы мечтали, мы строили планы, мы видели совместное будущее, мы оба были уверены, что поженимся. У нас было много общего, у нас была красивая история любви со школьной скамьи, у нас было много шансов.

Но мы упустили каждый из них.

Если вы читали мои книги и посты, что ж, значит, вы читали тексты о нем. Все, что связано с идеей о том, как больно отпускать, – это моя память о наших отношениях.

Между нами было очень много нездоровых процессов. И конечно, я приложила к этому руку. Я скандалила на пустом месте, предъявляла очень много требований, кидала в него вещи, убегала, хлопнув дверью, из дома, была с ним груба и неласкова – как наедине, так и в присутствии других людей. У меня все еще были сильные трудности с саморегуляцией. К. пришлось стать участником моей травмы в то время, когда я сама не была о ней толком осведомлена.

Он был главной любовью первой главы моей жизни. Я смотрю на наше время вместе и чувствую светлую грусть. Тот человек, которым я была, не мог по-другому. В то время я все еще была в плену у травмы, хотя всем своим видом пыталась доказать другое. Я пыталась сделать важный и осознанный вид – это то, что я называю «псевдоосознанность».

Объясню этот термин. Моя жизнь снаружи стала выглядеть более стабильной и нормальной. Внутри себя я чувствовала какую-то обреченность и бессилие. Но я их не признавала.

Я находилась в длительных отношениях с действительно близким мне человеком. И это выглядело как праздник любви, как то, что нам суждено быть вместе. Однако в реальности между нами все было довольно сложно, и спустя несколько месяцев нашей совместной жизни я уже целовалась с кем-то другим в каком-то баре.

После переезда я работала на новой, изматывающей меня работе – в государственном реабилитационном центре с детьми, пострадавшими от жестокого обращения. И это выглядело как очень серьезная деятельность. Однако, по сути, все, что я могла дать этим детям, – это короткое время здорового контакта. Я чувствовала безнадежность от невозможности помочь им по-настоящему, но и это чувство я игнорировала.

Я училась в аспирантуре. Однако тема, которая была мне по-настоящему интересна, не смогла бы найти отклик в мире российской науки. Но я старательно делала воодушевленный вид, успешно сдавала кандидатские минимумы, осваивала новый материал.

Я играла какую-то роль – будущей жены, серьезного семейного психолога, аспиранта, домохозяйки. Но моя жизнь по-прежнему была мне достаточно безразлична. Я не знала, что будет дальше. Откровенно говоря, мне по-прежнему было все равно. У меня не было амбиций, я не думала о том, как заработать какие-то нормальные деньги, я не то чтобы откладывала мысли о том, что будет дальше с моей карьерой, с моими отношениями, с моей жизнью, – я просто не задавала себе никаких вопросов. Я просто плыла по течению. Жила на средства К. и по-настоящему не думала о будущем.

Я будто была в заколдованном сне.

В Петербурге мы пробыли вместе несколько лет, а затем он, переосмыслив свой карьерный путь, решил уехать в Москву. Это было поворотным решением для наших отношений. Предполагалось, что мы некоторое время поживем в разных городах, а потом что-нибудь придумаем.

Когда он уехал, мне было сложно выносить неопределенность нашего будущего, я чувствовала себя небезопасно в своем настоящем, меня переполняло бессилие, и я выбрала привычный способ справляться со своими эмоциями – я решила устроить побег. Из-за того, что большая часть моих друзей были также и друзьями К., я решила бежать в новые связи. Я пошла в зал, чтобы как-то отвлечься от грустных мыслей, познакомилась там с милой девушкой, мы начали дружить; через несколько месяцев я была свидетельницей на ее свадьбе (да, я умею весьма стремительно строить близкие отношения; по крайней мере, их иллюзию – точно). У ее жениха тоже был свидетель. И я – незаметно резко для себя – решила сбежать в отношения с ним.

Я съездила в Москву и объявила К., что все кончено. Он пытался спасти «нас»; когда я уехала, он понял, что не хочет меня терять, прыгнул в машину и помчался за мной в Петербург. В ту ночь была сильная метель, и он попал в аварию.

Чудом никто не пострадал, кроме его машины, не подлежащей восстановлению; а я к тому моменту построила стену, за которой надежно спряталась от своих чувств, и мне было уже все равно. Его гонка за мной выглядела для меня как опоздавший жест – в моих глазах он был Печориным, не успевшим за Верой вовсе не потому, что он ее не догнал.

Моя избегающая часть торжествовала – она снова правит бал.

Я убедила С., своего нового парня, в том, что нам нужно быть вместе. Помните, я говорила о том, что обладаю способностью убеждать других в том, во что верю сама, но проблема заключается в хрупкости и непостоянности моей веры? И С. тоже пал жертвой моих убеждений. И лжи. Ненадолго – жить в мире иллюзий довольно тяжело.

Мы совершенно не подходили друг другу. Он был младше меня на два года, его мир был чужд мне – а мой мир был чужд ему. У нас были совершенно разные взгляды, разные семьи, разные вкусы, разные бэкграунды. Я помню лишь одну объединяющую нас вещь – нам обоим нравилась песня Стинга «Fragile».

Наши отношения были апогеем того, до чего можно дойти в бегстве от самого себя.

Мне кажется, довольно скоро мы оба это поняли. Но я мастерски убеждала саму себя в том, что нам нужно быть вместе. Что происходило с ним, я не знаю – мы не были близки по-настоящему. Это был очередной грандиозный спектакль, который я разыгрывала для себя самой.

Однако именно этим отношениям было суждено стать аккомпанементом для радикальных перемен в моей жизни. Мы начали встречаться в феврале 2017 года; уже в первые месяцы у нас обоих возникли вопросы друг к другу; а затем 3 апреля 2017 года я столкнулась с терактом в метро Санкт-Петербурга. Я не была пассажиркой поездка, в котором была бомба. Но я ехала на следующем; попала в задымление и давку; и так сложилось, что я увидела то, что стало с жертвами теракта.

Мне не хочется погружаться в эти переживания; скажу лишь, что это был настоящий шок, который мне было очень сложно осознать. С. в тот день был рядом и пытался мне помочь. Он забрал меня с работы, и это было приятно и важно; но потом он по каким-то странным причинам увез меня к своей бабушке, абсолютно чужому мне человеку, которая была крайне болтлива и не замолкала ни на минуту. А он просто ушел в свою комнату, оставив меня с ней наедине. Я считаю этот миг самым отвратительным моментом в наших отношениях. Мне хотелось сказать ей «замолчи, замолчи, замолчи», но я сидела перед ней как парализованная и слушала. Я была в оцепенении. Я не знала, что делать. Мне давно уже было незнакомо чувство ненависти, но в этот миг я ненавидела и ее, и его.

Но я даже не подумала с ним расстаться.

Я плохо помню то время. Я пыталась прийти в себя, как загипнотизированная читала новости. У меня начались панические атаки. Я не могла спускаться в метро. Мне назначили транквилизаторы, и я бездумно смешивала их с алкоголем. Весь апрель прошел словно в тумане, а в начале мая мы устроили у С. вечеринку – я приготовила пасту, приехали его друзья, мы пили винишко, все было весело и задорно. А потом я проснулась наутро, ничего не помнившая.

И у нас был жуткий скандал.

Оказалось, что в какой-то момент я осталась наедине с лучшим другом С. и держала его за руку. Я не знаю – это был флирт с моей стороны, или с его стороны, или это было связано с чем-то другим, я так и не поняла. Что бы там ни было, мы с С. разругались, и с тех пор наши отношения окончательно взяли курс на отстранение и холод. Это был совершенно не подходящий мне человек с целым букетом своих проблем.

Но мы все еще были вместе.

Несколько месяцев я не спускалась в метро. Тратила часы на то, чтобы добираться до работы на автобусах и трамваях. С этой проблемой мне помогла экспозиционная терапия.

Я хорошо запомнила разговор со своей подругой – я была в таком подавленном состоянии, что делилась с ней мудростью последних месяцев своей жизни: чтобы носить брюки длиной 3/4, я брила ноги ровно до начала этих самых брюк. У меня не было жизненных сил на самые простые действия. Мы с С. ужасно питались, ели много фастфуда, я покрылась прыщами (мне кажется, моя кожа не выглядела так плохо даже в подростковый период). Вспоминаю это время, и мне становится физически плохо.

Именно тогда я узнала, что моего друга, моего преппи, моего золотого мальчика, человека, восхищавшего меня и разделившего со мной тяжелейшие переживания, больше нет.

Это меня добило – и это стало последним аккордом в истории моего выживания. До этого момента моя взрослая часть пыталась лоббировать свои интересы: кроме друзей, я была увлечена работой, обучением, первыми клиентами в частной практике. Но все остальное в моей жизни было со вкусом горечи. Со вкусом травмы. Who would have known how bittersweet this would taste?

Он забрал с собой мои детские надежды на то, что мы можем просто продолжать жить так, как велит нам сердце, – и все будет хорошо. В детстве нам остается только вера, но во взрослом возрасте у нас есть гораздо больше свободы, и ключ к ней лежит в нашем выборе. Мы можем раз за разом выбирать наши привычки, наши страхи, наше прошлое, которое продолжает поглощать наше настоящее. Или же мы можем дать жизнь чему-то новому – но для этого нам нужно найти в себе храбрость посадить новые семена. Выбрать новое поведение. Принять контрастный душ из радикальной ответственности за свою жизнь и понимания: никто не придет спасти нас. Одна лишь надежда не в силах изменить нашу жизнь. Веления нашего сердца могут быть продиктованы опытом травмы, а вовсе не «интуицией». И мы не знаем, что это значит – быть собой. Ведь если все наше детство «быть собой» означало «быть в опасности» – опасности отвержения значимого взрослого, а значит, в опасности остаться без возможности выжить, – нам предстоит долгий, долгий путь.

Мы не можем просто взять и переключиться на свои мечты, на свои ценности, на свое естество, на свою самость, на свою аутентичность (я все перечислила или вам есть что добавить в этот ряд?). Для этого нам придется открыть для себя безопасность. Для этого нам придется добиться доверия наших юных частей – доверия тех, кто привел нас в эту точку пути. Кто обеспечил нам возможность иметь будущее. Кто смог справиться. Кто выжил.

«Вспомнить, что значит быть собой» для человека, знакомого с комплексной травмой, часто значит «научиться быть собой». Впервые открыть себя для самого себя. Впервые узнать, что мы на самом деле ценим и любим. Впервые понять, кем мы могли бы быть – и кем мы можем стать.

Вернуться к своим заводским настройкам.

Какое-то время я продолжала пребывать в шоке, в инерции, в посттравматическом тумане. Но летом 2017 года в моей жизни официально началось исцеление. Оно началось с простой мысли: мне пора научиться полагаться на себя. Внимание, дамы и господа, – эта мысль впервые осознанно возникла в моей голове в ответ на такие слова С.: «Ты, конечно, любишь “Ламбер”, но больше его не покупай – я не готов тратить свои деньги на это».

«Ламбер», бл*дь. «Ламбер»… Я любила плавить этот сыр в микроволновке. Конечно, я несу ответственность за то, что такая ситуация вообще смогла случиться в моей жизни: пусть я всегда с радостью тратила деньги, если они у меня были, на других людей, но все же в то время я отчасти полагалась на своих партнеров финансово. Я старалась заботиться о себе, но, честно говоря, никогда не умела разумно распределять деньги. Помню, что мне, как пострадавшей в теракте, фонд «Прерванный полет» перечислил приличную сумму. Угадайте, куда они пошли? Я закрыла часть кредитки, которой пользовалась в том числе и для нашей с С. жизни. Я купила ему новый айфон.

Вот так выглядит восстановление после теракта в свете комплексной травмы и небезопасной привязанности. И да, затем этот парень торжественно заявил, что ему жалко денег на мой «Ламбер». И я сказала себе: «Марина, одумайся. Что ты делаешь со своей жизнью. На кого ты ее тратишь».

Господи. Господи. Господи. Что я здесь делаю.

И знаете, наконец моя жизнь перестала напоминать трагедию. В ней изменилось освещение. В ней стало гораздо теплее. В ней стало гораздо больше меня.

Мы не расстались, но практически сразу после сырного коллапса я уехала на подработку в детский лагерь, затем нашла вторую работу в частном детском саду, у меня стало появляться все больше клиентов в частной практике.

Наши отношения закончились так же странно, как начались: на встречу Нового, 2018 года мы должны были ехать с моими друзьями в Скандинавию. Мои доходы возросли, и я готовилась оплатить нам все путешествие! Но в Финляндию и Эстонию я поехала без него: на католическое Рождество наши отношения были официально закончены. И вновь я не помню, как это было. Не помню нашего разговора, ничего не помню. От этого человека в моей жизни осталась лишь память о запахе его инсулина, безумная «ламберовская» история и друзья, появившиеся благодаря нашим с ним отношениям.

Но я знаю, как переживала наше расставание – это заняло у меня ровно один день и 750 миллилитров вина. На одной из моих работ мы устраивали детишкам праздник, я должна была быть диснеевской героиней. Отчетливо помню, как я репетировала свою роль, стоя перед напольным зеркалом: на мне костюм Белоснежки и домашние тапочки, в правой руке стихи для утренника, в левой руке бутылка вина (мои варианты «Марса» и «Сникерса»). Немного слез, немного страданий – и больше я никогда его не видела. Спасибо ему за его сырную скупость; она стала последней каплей для моего самоотчуждения. Конечно, ей предшествовали годы саморазрушительных попыток помочь себе и трагические события – теракт как крах надежды на доброту этого мира и передозировка близкого мне человека как крах надежды на веру в то, что «все будет хорошо».

Но все же именно сырный момент в моей голове помечен как «Момент, Изменивший Все». Если ты не смеешься над своей судьбой – значит, ты не понял шутки.

Хотела бы я сказать вам, что дальше в моей жизни все стало исключительно здоровым, – но это не так. Я все еще не умела быть одна. Прошла пара дней с нашего расставания, и вот я уже пишу моему дорогому К., моему однокласснику, отношения с которым были прерваны 10 месяцев назад, – и он прилетает ко мне в Таллин на Новый год. Всякая любовь хочет быть вечной, в этом и состоит ее вечная мука (34).

Так начинается последний, наиболее здоровый этап наших взаимоотношений. Это было красиво. Это было искренне. Это было правильно. Это было романтично.

Именно такой конец мы подарили нашей истории. Мы думаем, что каждая любовь заслуживает хэппи-энда, но для некоторых из нас хэппи-энд – это возможность окончательно отпустить друг друга.

Так случилось и с нами. Наши пути разошлись, и я верю в то, что каждый из нас счастлив в своей собственной жизни.

Но мы попытались быть счастливыми вместе. Мы по-прежнему жили в разных городах – он в Москве, я в Петербурге. Мы летали друг к другу, мы путешествовали вместе, мы действительно старались спасти то трепетное чувство, которое сохраняли в течение стольких лет.

Я не просто так вспомнила «Трех товарищей» Ремарка – с этой книгой у меня связано одно из самых пронзительных воспоминаний о нашем времени вместе. Той весной – тогда, когда у наших надежд друг на друга все еще хватало кислорода, – мы уехали в Эстонию на несколько дней. Это было дорожное путешествие; мы оба их любили. У нас была традиция включать аудиокнигу в пути, и мы решили послушать один из самых великих и трагичных романов о любви. Я помню, как мы приехали в пригород Таллина, в камерный отель на берегу Балтийского моря. Я помню наш номер с видом на песчаный заснеженный берег, соседствующий с буйными волнами серого весеннего шторма. Я помню, что нам не хватило дорожного времени на одну, последнюю главу этой книги. Я помню, как сумерки озаряли наши лица, пока мы, не включая свет, были вдвоем в этом номере и слушали ее, – только мы, шум холодного моря и трагичные слова о навсегда утерянной любви. Когда я думаю о К., я вспоминаю этот момент – и то, какой хрупкой может быть самая красивая любовь.

В конце концов, каждый из нас выбрал себя. Ни я, ни он не были готовы к компромиссу. Ни я, ни он не решились отказаться от той жизни, которую начали строить. Я не была готова вновь бросить все и переехать к нему. Он не был готов возвращаться в Петербург. Мы выбрали свои мечты, отказавшись от той, которая объединяла нас, – от мечты о нашем счастливом будущем вместе.

Это было последнее «прощай».

После нашего расставания я наконец осталась одна. Без отношений – впервые за много-много лет. Несколько месяцев я глубоко дышала, и пусть время от времени это дыхание было прерывистым – иногда я все же улетала в параллельные миры небезопасной привязанности, – но я старалась быть на своей стороне. Фокусироваться на карьере. Фокусироваться на обучении. Фокусироваться на профессиональном росте. Фокусироваться на развитии блога, история которого началась на последнем этапе наших отношений с К.

Время наедине с собой стало отрезвляющим.

Так начинается новая глава моей жизни. Так начинается история о том, как жить, а не выживать. Так начинается свобода.