Бедная, бедная курица. Никто не воспринимает ее всерьез. Я не знаю ни одной культуры, в которой чтили бы курицу так, как, например, индусы чтят корову. Не найдется в мире и культуры, в которой бы ее хулили так, как мусульмане и евреи хулят свинью. То есть бедная курица не заслужила даже сколько-нибудь существенного негатива. Есть народы, которые избегают некоторых видов мяса не из-за религиозных или культурных табу, а просто потому, что им не нравится вкус: индусам, скажем, не запрещено есть свинину, но многие из них ни за что не станут этого делать, а большинство корейцев откажутся от баранины, хотя никто и ничто не мешает им ее употреблять. А вот курятину, судя по всему, готовы есть все, за исключением разве что людей, которые отказались от мяса в целом.

Возможно, курица везде считается приемлемой потому, что само это существо обладает относительно скромными характеристиками, — ведь это в целом послушная птица небольшого размера, а не крупное животное (как, например, корова, лошадь или даже свинья) и невыносливая упрямая скотина вроде барана или козы. Но скорее всего, главное — это универсальность курятины как источника белка, а также довольно нейтральный вкус и относительная простота приготовления куриного мяса. И действительно, готовят курицу всеми мыслимыми и немыслимыми способами: жарят во фритюре (американский южный жареный цыпленок, японская тори кара-агэ (tori kara-age), корейская курица яннём (yangnyum)); жарят в небольшом количестве масла (китайские, тайские и многие другие национальные блюда, которых так много, что все и не перечислить); тушат (французская курица в вине (coq au vin) или североафриканский тажин (tagine) с курицей); запекают в духовке (различные европейские рецепты запеченной курицы или, скажем, южноазиатский цыпленок тандури (tandoori)); готовят на открытом огне (малайзийский или тайский цыпленок сатай (satay) или африканско-португальский цыпленок пири-пири (piri-piri)); жарят на гриле (цыпленок джерк (jerk) по-ямайски); варят (корейский самгетан (sam-gyetang — вареная курица с клейким рисом и корнями женьшеня; или еврейский куриный суп) и так далее и тому подобное. Однажды в одном ресторане в Японии, в котором абсолютно все блюда были с курятиной, я даже пробовал сашими из курицы.

При такой универсальности этого мяса неудивительно, что авиакомпании, которым приходится обслуживать потребителей с самыми разнообразными пищевыми предпочтениями и табу, да еще и в замкнутом пространстве, взяли на вооружение именно курятину. А российская авиакомпания «Аэрофлот» в советское время, похоже, и вовсе довела эту политику до крайности.

Когда я был аспирантом в Кембридже в конце 1980-х, мой друг-индиец обычно летал домой именно этой авиакомпанией, через Москву. Компания эта была совершенно ужасна во всех отношениях (комфорт, пунктуальность, настрой бортпроводников, да что ни возьми), но многие индийцы переносили все это стоически, ведь билеты у них были самые дешевые. Так вот, друг рассказывал, что единственной доступной едой во время перелета была мертвецки белая безвкусная курица с отвратительной пупырчатой кожей синеватого цвета. Однажды мой друг подслушал, как другой пассажир-индиец спросил стюардессу, нельзя ли ему получить что-нибудь другое, объяснив это тем, что он вегетарианец. В ответ девушка отрезала: «Нельзя. У нас в “Аэрофлоте” все равны. Это социалистическая авиакомпания. Тут никто не получает особого обслуживания».

Безусловно, такую реакцию стюардессы можно назвать крайней степенью советского принципа всеобщего равенства, согласно которому все люди одинаково ценны. Так что, будь ты министром, врачом, шахтером или уборщиком, в социалистическом государстве тебе дают одинаковое количество хлеба, сахара, колбасы, одну пару обуви в год и все остальное, обговоренное в рамках конкретного коллективного договора. Все равны, никто не заслуживает особого отношения.

А между тем такой подход к равенству и справедливости чреват одной весьма серьезной проблемой.

Конечно, у всех нас одинаковые «основные потребности»: нам всем необходима чистая вода, безопасное убежище (кров), нормальная питательная еда. В этом смысле социалистический принцип всеобщего равенства можно считать важным обвинительным актом, направленным против практик феодальных и капиталистических обществ, где одни люди погибают от голода, а другие купаются в роскоши. Однако стоит нам отойти от основ, как наши потребности начинают довольно быстро расходиться, и тогда одинаковое отношение ко всем и каждому становится проблемой.

Возьмем, например, хлеб, основной продукт питания во многих обществах. Выдавать всем людям одинаковое количество хлеба в день представляется справедливым во времена серьезной нехватки продовольствия (например, как в Советском Союзе в 1928–1935 годах, в период острого дефицита, возникшего после всеобщей коллективизации сельского хозяйства, или, скажем, в Великобритании после Второй мировой войны, в 1946–1948 годах). Но о какой справедливости может идти речь, если всем и каждому выдают хлеб из пшеницы с дрожжами, который некоторые люди просто не могут есть, — возможно, из-за непереносимости глютена или потому, что это евреи, празднующие Песах? Или еще один пример: одинаковое количество кабинок в мужских и женских туалетах в общественных местах. Чем ни соблюдение принципа справедливости, учитывая, что население нашей планеты делится на два пола примерно поровну? Однако это ни в коей мере не справедливо, так как женщинам нужно в уборной больше времени и места — отсюда и громадные очереди у женских туалетов в кинотеатрах, концертных залах и так далее.

Одним словом, одинаково относиться к людям с разными потребностями — это все равно что давать вегетарианцу только курицу, а человеку с целиакией (непереносимостью глютена) — пшеничный хлеб. Это, по сути, то же самое, что одинаково делить пространство для женских и мужских туалетных комнат. Это в корне, фундаментально несправедливо. Так что, что бы там ни думала стюардесса из «Аэрофлота», по-разному обслуживать людей с разными потребностями вовсе не означает особого к ним отношения и неравномерного внимания. Это одно из важнейших условий справедливости. Предлагая вегетарианские варианты блюд во время авиаперелета или безглютеновый хлеб нуждающимся, делая женские туалеты просторнее мужских, мы вовсе не проявляем фаворитизма к вегетарианцам, к больным целиакией или к женщинам соответственно. Мы лишь уравниваем их с другими категориями в деле удовлетворения их основных потребностей.

Любопытно, что для сторонников свободного рынка, то есть для тех, кто находится на противоположном от социалистов конце политического спектра, характерно не менее зашоренное представление о равенстве и справедливости, хотя и в совершенно другом ключе.

Так, они утверждают, что социалистическая система не сработала, потому что пыталась обеспечить максимальное равенство людей с помощью примерно одинаковой платы за их труд и не учитывала то, что люди вносят в экономику различный вклад. (Стоит отметить, что совершенно одинаковой плата не была никогда, за исключением таких экстремальных случаев, как маоистский Китай или Камбоджа при красных кхмерах.) Как отмечают сторонники свободного рынка, в каждой стране есть изобретатели, инвесторы, нейрохирурги и артисты, вклад которых в экономику огромен. Что же касается остального населения, то большинство из нас компетентны в том, что мы делаем, и есть некоторое число тех, кто способен выполнять только простые виды работ. Учитывая это, как утверждают рыночники, любые попытки снизить уровень неравенства путем примерно одинаковой оплаты труда всех граждан предвещают катастрофу. Во-первых, это несправедливо по отношению к более способным людям, которые получают меньшее (иногда намного меньшее) вознаграждение, нежели они заслуживают с учетом их вклада. Во-вторых, это контрпродуктивно с социальной точки зрения, потому что тогда эти более талантливые люди меньше мотивированы усердно трудиться, тратить время на свое дело и внедрять инновации. Такой подход, как считают экономисты — сторонники свободного рынка, способен привести только к одному равенству — равенству в бедности.

Таким образом, как они утверждают, нам нужно позволить людям в меру своих способностей конкурировать на индивидуальном уровне и признать результаты этой конкуренции, даже если они означают распределение доходов, по мнению некоторых, в корне неравномерное и несправедливое. Они уверены, что это самая продуктивная и самая справедливая система: самая продуктивная, потому что продуктивные люди будут максимально мотивированы максимизировать результаты своего труда, а самая справедливая, потому что всех будут вознаграждать сообразно их вкладу в экономику.

Тут надо сказать, что справедливость оплаты труда людей в соответствии с их вкладом имеет одно важное предварительное условие. Заключается оно в том, что при таком подходе каждому человеку должен быть дан шанс попробовать себя на наилучшем для него рабочем месте, — то есть нам необходимо обеспечить абсолютное равенство возможностей. И это не какое-то тривиальное, очевидное требование. В прошлом многие общества официально ограничивали выбор образования и рода занятий из-за касты, пола, расы и религии (см. главу ). Оксфордский и Кембриджский университеты, например, до 1871 года не принимали на учебу неангликанцев (католиков, евреев, квакеров) и не присуждали ученых степеней женщинам. При апартеиде в Южной Африке чернокожие и цветные (так тогда называли людей смешанного этнического происхождения) были вынуждены учиться в сильно недофинансированных и переполненных университетах для «небелых», что практически лишало их шанса получить после окончания вуза достойную работу.

На счастье, сегодня большинства этих форм дискриминации не существует, однако истинного равенства возможностей пока не достигла ни одна страна в мире. Женщинам в рабочей среде и теперь отказывают в равных возможностях с мужчинами на том сексистском основании, что они реже ставят карьеру выше семьи, а то и исходя из совершенно уж ошибочного и откровенно оскорбительного убеждения, будто женщины изначально, по своей природе, худшие профессионалы, чем мужчины. Расовая дискриминация в образовании, на рынке труда и при распределении должностей по-прежнему широко распространена во всех многорасовых обществах. Менее способные люди из этнического большинства частенько получают больше возможностей по сравнению с более способными представителями меньшинств.

Более того, дискриминация бывает даже частично добровольной. Во многих обществах некоторые учебные дисциплины — естественные науки, инженерия, экономика — принято считать «мужскими», и многие в высшей степени перспективные молодые женщины, по сути, «добровольно» отказываются их изучать, даже когда у них явно имеются для этого способности. В начале 1980-х на моем курсе факультета экономики в университете в Южной Корее училось всего 6 девушек на примерно 360 студентов, а на инженерном факультете вообще было всего 11 студенток на более чем 1200 человек. Заметьте, что какого-то официального правила, согласно которому женщины не могли изучать инженерное дело или экономику, не существовало, но многие способные студентки предпочитали «женские» предметы, такие как английская литература или психология, потому что общество и воспитание приучили их считать эти дисциплины более подходящими для них.

Иными словами, если некоторым людям формально либо неформально не дают даже участвовать в конкуренции за лучшее место в системе образования или за хорошую должность на работе из-за характеристик, не имеющих отношения к их способностям (скажем, из-за пола, религии и расы), не стоит рассчитывать, что победит действительно сильнейший. Да и честной такую конкуренцию тоже не назовешь. Для справедливой борьбы совершенно необходимо обеспечить всем равенство возможностей.

А теперь представим, что в некоем обществе будущего (надеюсь, речь идет не о слишком далеком будущем) мы тем или иным образом добиваемся поистине равных возможностей для всех конкурентов. Предположим также, что все играют по одним и тем же правилам (на практике эти правила часто попираются — вспомните хотя бы о «наследственных» студентах в американских университетах: эти ребята пользуются преимуществами при поступлении просто потому, что в учебном заведении, куда они подали документы, когда-то учились их родители, а то даже бабушка или дедушка). Сможем ли мы сказать, что теперь должны принять любое неравенство, существующее в таком обществе, ибо у всех людей был одинаковый шанс конкурировать в одной и той же игре и по одинаковым правилам?

К сожалению, нет, не сможем.

Объясняется это просто. Тот факт, что все имеют равные возможности конкурировать по одним и тем же правилам, еще не означает, что конкуренция действительно справедлива. Мы же не назовем спортивный забег справедливым только потому, что все стартуют с одной и той же стартовой линии, если у кого-то из бегунов только одна нога или кто-то слеп на один глаз? Точно так же и в реальной жизни тот факт, что в теории все имеют равную возможность попробовать себя на любой желаемой работе, не делает конкуренцию честной, если у некоторых участников изначально отсутствует необходимый для этого минимум способностей; скажем, у кого-то из-за скверного питания в детстве хуже развит мозг, а у другого хуже с образованием, потому что он вырос в неблагополучном районе со скудным финансированием школ. Иными словами, равенство возможностей — понятие бессмысленное, если каждый член общества не обладает необходимым минимумом способностей для того, чтобы этими возможностями воспользоваться.

Таким образом, если мы хотим сделать забег жизни по-настоящему справедливым, необходимо, чтобы все дети, прежде чем к нему присоединиться, развили минимальные способности. Для этого они все должны быть обеспечены адекватным питанием, получать достойное медицинское обслуживание и образование, иметь нормальный доступ к играм (важность которых в развитии ребенка все больше признается специалистами). А все это, в свою очередь, требует не слишком большого различия в жизненных условиях и обстоятельствах тех, кто этих детей воспитывает: родителей, родственников и опекунов. Ну, если мы, конечно, не собираемся в будущем воспитывать всех детей в специальных учреждениях вроде описанных в романе «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли или так, как это уже сегодня делается в Северной Корее (хотя даже там, как мне рассказывали, имеются отдельные, лучшие детсады для отпрысков политической элиты). Так или иначе, одного равенства возможностей недостаточно; нам нужна также относительно высокая степень равенства результатов.

Большего равенства результатов можно добиться с помощью регулирования рынков. Подобные постановления защищают экономически слабых от тех, кто силен. Так, в Швейцарии и Южной Корее сокращают неравенство доходов путем защиты мелких ферм (например, ограничивая импорт сельскохозяйственной продукции) или небольших магазинов (скажем, вводя ограничения для крупных розничных торговых сетей). А еще его можно сократить за счет финансового регулирования (например, ограничивая высокодоходную, но сопряженную с высоким риском спекулятивную деятельность финансовых институтов) или посредством регулирования рынка труда (скажем, обеспечивая население достойной минимальной зарплатой, увеличивая выплаты по больничным и так далее). Однако, как мы видим на примере европейских государств всеобщего благосостояния, приблизиться к равенству результатов эффективнее всего удается с помощью перераспределения доходов через государственную систему: либо посредством прямой передачи доходов менее обеспеченным людям, либо гарантируя равный доступ к качественным «базовым услугам», таким как образование, здравоохранение и вода (см. главу ).

Дискуссия о неравенстве долгое время велась в направлении, уводящем нас в неправильную сторону, потому что люди думали только о результатах и возможностях, забывая при этом о потребностях и способностях. Левые считали (и по-прежнему считают) уравнивание результатов для всех людей справедливой целью, игнорируя тот факт, что разные люди имеют разные потребности и способности. Правые же убеждены, что достаточно равенства возможностей, и не понимают, что по-настоящему честная конкуренция одного поколения требует определенного равенства в способностях, которое невозможно гарантировать без значительной степени равенства в результатах поколения их родителей, достигаемой, в свою очередь, за счет перераспределения доходов, гарантии доступа к качественным базовым услугам и регулирования рынков.

Мы же с вами не хотим летать авиалиниями, которые считают справедливым, когда пассажиру-вегетарианцу всучивают курицу без каких-либо вариантов выбора? Но нам вряд ли хотелось бы и летать авиакомпанией, которая предлагает огромное меню на любой вкус и с учетом любых потребностей (в котором, возможно, есть сразу несколько блюд из курицы), если перелет в ней стоит огромных денег и мало кто может себе его позволить.