Когда я в середине 1980-х решил поступать в аспирантуру в Великобритании, большинство моих соотечественников (и мои родители тоже) были, мягко говоря, озадачены. В то время (как, впрочем, и сейчас, хотя и не в такой мере) обучение корейцев за границей означало прежде всего учебу в США. Никто просто не рассматривал другие варианты, особенно Великобританию, которую считали страной в упадке и у которой к тому же не было никаких исторических связей с Кореей (мою родину явно признали недостойной корыстного внимания Британской империи).

Я же выбрал Великобританию, потому что окончательно разочаровался в довольно узкой, механистичной неоклассической экономике, которой меня учили по программе бакалавриата в Корее. В те времена британские экономические факультеты предлагали более плюралистический подход к изучению экономики, нежели в Америке. Здесь можно было выбрать обучение в кейнсианской, марксистской и прочих экономических школах (сегодня, к сожалению, это происходит все реже и реже). Словом, с моей точки зрения, Британия была лучшим местом для изучения этого предмета в более широком его смысле и понимании.

Когда я объяснял свои резоны экономистам, учителям и друзьям, большинство из них говорили мне, что я совершаю карьерное самоубийство, еще не начав саму карьеру. А объяснить все это неэкономистам было совсем уж невозможно, и потому я придумал для них стандартный ответ: я говорил, что являюсь большим поклонником «романов о дедукции», — так дословно переводится слово choorisosurl, корейское название детективов. А Британия — место, где написаны самые лучшие романы этого замечательного жанра. Надо сказать, большинство людей дальнейших вопросов не задавали, хотя нередко я замечал, что они явно считают меня парнем со странностями.

Я познакомился с детективами в детстве благодаря произведениям о Шерлоке Холмсе Артура Конан Дойля. Многие из его рассказов, в том числе, например, «Союз рыжих», потрясли мое воображение замысловатостью сюжета, а ужасающие сцены из романов вроде «Знак четырех» и «Собака Баскервилей» месяцами преследовали меня по ночам в моей детской спальне. В школе я прочитал более сотни классических «дедуктивных романов» разных авторов: Мориса Леблана (не так давно его рассказы об Арсене Люпене нашли блестящее воплощение в сериале Netflix «Люпен»), Эллери Куин, Жоржа Сименона, Рэймонда Чандлера, Г. К. Честертона и многих-многих других мастеров детективного жанра.

Однако для меня — как и для множества читателей — бесспорной королевой детектива была и остается Агата Кристи. Два миллиарда экземпляров проданных книг ее авторства можно считать весьма убедительным тому доказательством. С годами я существенно расширил диапазон своих литературных предпочтений, добавив к детективной классике криминальные и шпионские романы таких авторов, как Джон ле Карре, Ю Несбё, Андреа Камиллери и Фред Варгас. Но и теперь, спустя почти полвека чтения и многократного перечитывания, я по-прежнему не перестаю восхищаться в корне меняющими парадигму сюжетными приемами и отточенным языком классических произведений Кристи: «Убийства по алфавиту», «Убийство в “Восточном экспрессе”», «В 4:50 с вокзала Паддингтон», «Десять негритят», «Пять поросят».

Одним из моих любимых был роман «Карман, полный ржи», в котором расследование ведет мисс Марпл, безобидная старая дева, проницательная наблюдательность, острый ум и глубокое понимание человеческой психологии которой делают ее непревзойденным сыщиком (хотя моим фаворитом был и остается Эркюль Пуаро, высокомерный, гиперрациональный, но сострадательный бельгийский сыщик с потрясающими усами). Сюжет романа гениален, но меня, помнится, первым делом заинтриговало именно название. Нет, не бессмысленность детской считалочки «Спой песню за шесть пенсов», откуда взяты эти слова (у Кристи есть названия и побессмысленнее). Меня вдруг очень заинтересовало, что представляет собой рожь, или, по-корейски, homil.

Homil в дословном переводе с корейского означает «пшеница северных кочевников»: mil переводится как «пшеница», а ho — префикс, который мы, корейцы, присоединяем ко всему, что, как мы думаем (иногда ошибочно), произошло от кочевых народов Центральной и Северной Азии; речь идет об огромной территории Евразийского континента, простиравшегося от Маньчжурии через Монголию и Тибет до Узбекистана и Турции. Точнее говоря, я, конечно, знал, что рожь — это зерно вроде пшеницы, но понятия не имел, какова она на вид, и никогда в жизни не ел ничего, из нее приготовленного.

Так что по приезде в Британию я просто обязан был попробовать рожь — не мог же я позволить себе и впредь практически ничего не знать о зерне, играющем столь важную роль в сюжете одного из моих любимых детективов. Первой моей едой из этого зерна стали британские ржаные хрустящие хлебцы Ryvita. Мне очень понравился ореховый и слегка кисловатый вкус ржи, и я часто ел эти хлебцы в качестве перекуса поздним вечером, когда аспирантом допоздна засиживался за книгами. Потом были разные виды ржаного хлеба. Темный ржаной хлеб, похожий на немецкий пумперникель (pumpernickel), показался мне немного плотноватым, но более «пушистые» сорта, особенно с тмином, мне очень понравились. Позже, во время поездок в Финляндию, я просто влюбился в финские ржаные хлебцы, особенно с примесью муки из сосновой коры. (Кстати, ею когда-то питались голодавшие финны; Финляндия последней из европейских стран пережила массовый голод, вызванный природными причинами; случилось это в 1866–1888 годах.) Когда их ешь, такое впечатление, будто стоишь в чаще прохладного северного леса.

Рожь родом из современной Турции, но постепенно она стала символом североевропейских пищевых систем; это на редкость выносливая зерновая культура, которая хорошо растет в суровых северных краях, где ее более нежная сестра, пшеница, не выживает. Если считать по общему объему потребления, то больше всего ржи едят в России, а при пересчете на душу населения — в Польше. Польша также является крупнейшим экспортером этого зерна. Но чемпионом мира по выращиванию ржи при этом считается Германия: на ее долю приходится на 33% больше урожая, чем у ближайшего конкурента, Польши. Рожь — настолько важная для Германии культура, что даже занимает видное место в историографии этой страны.

«Брак железа и ржи» — так прозвали политический союз, заключенный усилиями Отто фон Бисмарка, первого канцлера объединенной Германии, между юнкерами — дворянами-землевладельцами (которые жили в основном в Пруссии) — и недавно зародившимся классом капиталистов в тяжелой промышленности (сосредоточившимся в Рейнской области, на западе страны).

В 1879 году Бисмарк предал национал-либералов, своих партнеров по коалиции с момента объединения Германии в 1871-м, которые среди прочего выступали за свободную торговлю. Он создал новый блок протекционистского толка, убедив юнкеров, производивших рожь и из-за этого имевших большое политическое влияние, согласиться на пошлинную защиту для рейнской тяжелой промышленности, в частности железной и сталелитейной, которой в те времена приходилось конкурировать с гораздо более сильными британскими производителями. Чтобы этого добиться, он предложил самим юнкерам пошлинную защиту от дешевого американского зерна; оно начало наводнять европейские рынки благодаря стремительному увеличению числа земледельческих поселений в североамериканских прериях (вы наверняка помните американскую телевизионную драму 1970-х годов «Маленький домик в прериях»; также см. главу ). Способствовало распространению американского зерна и бурное развитие железных дорог, по которым стало возможно доставлять урожай из прерий в основные морские порты восточного побережья.

Союз между производителями ржи и железа при посредничестве «железного канцлера» мощно стимулировал подъем экономики Германии. Это позволило новым отраслям тяжелой промышленности — металлургической, сталелитейной, машиностроительной, химической — расти и крепнуть за надежными стенами государственного протекционизма и со временем догнать ведущих производителей Британии. Правда, такая политика означала и более высокие цены на продукты питания для соотечественников, чем если бы на рынке сельскохозяйственных товаров велась свободная торговля. Впрочем, благодаря успешной индустриализации доходы большинства граждан Германии выросли, и более высокие цены на продукты не имели очень уж большого значения.

Тут надо сказать, что наследие Бисмарка развитием немецкой тяжелой промышленности не ограничилось. Еще одним великим творением этого политика, возымевшим даже большее влияние, — причем далеко за пределами его родной Германии, — стало создание государства всеобщего благосостояния.

Многие думают, что государство всеобщего благосостояния — это детище прогрессивных политических сил, например американских демократов нового курса, британской лейбористской партии или скандинавских социал-демократов, но на самом деле первым его создал именно архиконсерватор Отто фон Бисмарк.

В 1871 году, вскоре после объединения Германии, до того времени раздробленной на десятки политических образований (около трехсот, если вернуться к XVIII веку), Бисмарк ввел программу страхования рабочих от несчастных случаев на производстве. Программа эта охватывала лишь ограниченный круг работников и не являлась универсальной системой, но это было первое в мире государственное страхование для трудового народа.

Закрепив свою власть в 1879 году упомянутым выше «браком железа и ржи», Бисмарк ускорил внедрение мер социального обеспечения. В 1883 году он ввел государственное медицинское страхование, а в 1889-м — государственную пенсию для всех граждан старше 70 лет; и то и другое стало шагом беспрецедентным, такого еще не было нигде в мире. В 1884 году «железный канцлер» распространил внедренную ранее страховку от несчастных случаев на производстве на всех работников. Да, Германии не удалось ввести первое в мире пособие по безработице (эта честь позже достанется Франции), без которого не представить современное государство всеобщего благосостояния. Но все-таки заслуга создания первого в истории человечества государства такого типа принадлежит именно Бисмарку.

Следует сказать, что Отто фон Бисмарк делал все это не потому, что был «социалистом», как мы, скорее всего, назвали бы любого, кто поддерживает сегодня эту замечательную концепцию. Напротив, этот человек был истинным антисоциалистом. В 1878–1888 годах Бисмарк активно поддерживал антисоциалистические законы, сильно ограничивавшие деятельность социал-демократической партии, хотя полностью запретить ее ему так и не удалось. Однако «железный канцлер» четко осознавал, что, если рабочие не будут защищены от главных жизненных потрясений (несчастные случаи на производстве, болезни, старость, безработица и так далее), они будут тяготеть к социализму. Иными словами, Бисмарк инициировал схемы социального обеспечения, которые многие в наши дни называют социалистическими, для того чтобы держать людей от этого самого социализма подальше.

Кстати, именно по этой причине многие социалисты, в том числе в Германии, изначально выступали против государства всеобщего благосостояния. Они видели в нем верный способ подкупить рабочих и помешать им революционным путем свергнуть капитализм и установить социализм. Однако со временем реформистские тенденции внутри левых движений вытеснили революционные, а левые партии приняли государство всеобщего благосостояния и начали активно продвигать его расширение, особенно после Великой депрессии. А после Второй мировой войны даже многие правоцентристские партии в европейских странах прониклись симпатией к этой концепции, поняв, что обеспечение защиты и безопасности обычных граждан жизненно важно для достижения политической стабильности, тем более в условиях системной конкуренции со странами советского блока.

Приходится признать: люди часто неправильно понимают не только происхождение государства всеобщего благосостояния, но и саму его природу.

Самое распространенное заблуждение — полагать, что его основная функция — «бесплатно» раздавать бедным разные блага: поддержку доходов, пенсии, жилищные субсидии, услуги здравоохранения, пособия по безработице и прочие, прочие, прочие. Считается также, что вся эта «халява» оплачивается налогами из карманов более богатых соотечественников. Словом, эта система рассматривается как способ, позволяющий бедным ездить на горбу тех, кто побогаче, — идея, четко выраженная в британской фразе welfare scroungers (дословно: «попрошайки на гособеспечении»). Она сегодня все чаще используется для уничижения получателей любых госпособий.

А между тем социальные пособия вовсе не бесплатны. За них платим все мы. Многие социальные пособия финансируются за счет взносов на «социальное обеспечение», то есть платежей, привязанных к конкретным схемам государственного страхования от таких случаев, как старость и безработица, а их вносят большинство налогоплательщиков. Кроме того, большинство людей платят подоходный налог, хотя бедные отдают при этом меньшую часть своего дохода, чем богатые (если, конечно, они не живут в стране с так называемым фиксированным налогом). Более того, даже беднейшие люди, освобожденные от подоходного налога или отчислений на социальное обеспечение, платят косвенные налоги каждый раз, когда что-то покупают. Речь идет о налоге на добавленную стоимость, об общем налоге с продаж, о пошлинах на ввоз и так далее. И на самом деле эти налоги пропорционально гораздо более обременительны именно для бедных слоев населения. Например, в Великобритании по состоянию на 2018 год самые бедные 20% домохозяйств отдавали 27% своего дохода в виде косвенных налогов, в то время как самые богатые 20% выкладывали лишь около 14%.

Если взглянуть на государство всеобщего благосостояния с такой стороны, становится понятно, что в нем никто ничего не получает «бесплатно». А если что-то и выглядит таковым, то потому, что оно «бесплатно в точке доступа». Например, в Британии благодаря социальному медицинскому обеспечению под эгидой NHS (National Health Service — Национальная служба здравоохранения) вам не нужно платить каждый раз, когда вы идете в больницу. Но это не бесплатно. Просто вы уже раньше оплатили свой визит к врачу через налоги и отчисления на социальное страхование (и продолжите делать это в будущем).

Государство всеобщего благосостояния правильнее всего рассматривать как коллективно купленный всеми гражданами страны пакет социальных гарантий на случай непредвиденных обстоятельств, в которых может оказаться каждый. Этот пакет может включать в себя элемент перераспределения доходов в сторону снижения (а может и не включать; все зависит от структуры налоговой системы и систем соцобеспечения), но это даже не главное.

Главный смысл государства всеобщего благосостояния в том, что мы все как граждане (и долгосрочные резиденты) своей страны получаем одинаковый пакет страховок по более низкой оптовой цене. Чтобы проиллюстрировать данную идею, лучше всего сравнить стоимость медицинского обслуживания в США — единственной богатой стране мира, в которой нет всеобщего государственного медицинского страхования, — с ситуацией в других экономически развитых странах.

США тратят на здравоохранение минимум на 40%, а иногда и в 2,5 раза большую долю ВВП, чем другие столь же богатые страны. (Если в США на долю здравоохранения приходится 17% ВВП, то в других странах эта цифра колеблется в диапазоне от 6,8% в Ирландии до 12% в Швейцарии.) Но несмотря на это, медицинские показатели населения в США наихудшие во всем экономически развитом мире, а это означает, что здоровье обходится там намного дороже, чем в других богатых странах. Это объясняется разными причинами, но одна, наверное самая важная, состоит в том, что американская система здравоохранения сильно фрагментированная. Из-за этого она не может пользоваться преимуществами коллективных закупок в той мере, в какой ею пользуются системы здравоохранения в странах, где эта сфера более централизована. Например, каждой американской больнице (или группе больниц) приходится самой закупать лекарства и медоборудование, а не приобретать их через общенациональную систему с «оптовыми скидками». В то же время каждая медицинская страховая компания вынуждена содержать собственную административную систему вместо одной на всю страну, которая благодаря так называемой экономии масштаба была бы гораздо эффективнее. А еще, будучи коммерческими структурами, нацеленными на прибыль, частные страховые компании, разумеется, взимают более высокую плату с клиентов. Я понимаю, что аргумент «коллективной экономии» убедит не всех, но, если вы когда-либо пользовались сервисом коллективных скидок вроде Groupon, значит, у вас есть некоторое представление о государстве всеобщего благосостояния.

Государство всеобщего благосостояния стало самым эффективным способом преодолеть незащищенность населения, которую капитализм неизбежно создает в вечной погоне за ростом экономики. Более того, при правильной организации эта система может сделать капиталистическую экономику еще более динамичной, поскольку она ослабляет сопротивление людей новым технологиям; яркими примерами тут являются скандинавские страны (см. главу ). Так что неудивительно, что с 1980-х годов государство всеобщего благосостояния неуклонно распространяется, растет и крепнет, несмотря на постоянные нападки со стороны неолибералов.

Итак, можно сказать, что народы сегодняшних экономически развитых стран обязаны своей социальной защищенностью — и процветанием — скромной, выносливой зерновой культуре, которую часто считают «бедной родственницей» ее более известной сестры, пшеницы. Ибо, не защити Бисмарк рожь, производимую прусскими помещиками-землевладельцами, ему бы ни за что не выковать политический союз, позволивший «железному канцлеру» построить первое в истории человеческой цивилизации государство всеобщего благосостояния.