Слова Брюса Ли, что дерево не дает сдачи, которые он произнес в фильме «Входит Дракон» в ответ на демонстрацию, когда боец с черным поясом карате разбивает доску, напомнили мне об одном поединке времен студенчества. История началась по возвращении на учебу в институте после памятных событий осени 1982 года. Жил я тогда в общежитии политехнического института во Владивостоке.

Когда человек занимается боевыми искусствами, бо́льшую часть времени он оттачивает техники, которые может никогда не применить в жизни либо применить единожды. При этом если он достигает мастерства в какой-то технике, то, скорее всего, никогда не возникнет ситуация для ее применения, так как серьезный противник инстинктивно считает это и не полезет на рожон. В любом случае для того, чтобы в реальном бою техника сработала чисто, нужно много и упорно тренироваться, доводя ее до автоматизма, постоянно развивая связь между умом и телом, чтобы в нужный момент тело мгновенно среагировало по сигналу ума.

Я видел немало чемпионов боевых искусств или просто отличных «технарей», обладающих почти безупречной техникой исполнения приемов. Но когда начиналась уличная драка, они забывали обо всем, включая отработанные техники. Стресс вытеснял все, что не вписалось в мозг и сознание необходимым и достаточным количеством повторений. Уличные драки выглядели, как правило, грубо и коряво. Они чаще всего были скоротечны – если же затягивались, то обычно прекращались из-за усталости после выброса энергии и потери запала. Если же кто-то падал от удара или оступался, то нередко попадал под удары ногами, особенно если он имел дело с группой нападающих. У меня же было несколько таких драк, где я впечатлил зрителей и участников тем, что сохранял технику и эффективно применял отработанные парирования и удары. Но тому были причины.

В то время я много тренировался, компенсируя недостаток знаний и физической силы упорными многочасовыми тренировками. Каждый день я делал 500 ударов руками, 500 ударов ногами и 100 прыжков как раз с тем самым летящим боковым ударом. Это было помимо основной тренировки. Поэтому в нужный момент тело само взлетело и нанесло удар, когда возникла необходимость. Обычно я бил в воздух либо по веткам деревьев. Но, видно, силы накачалось в результате немало, так как я смел того солдата как пушинку, несмотря на двойную, если не тройную разницу в весе. Это произошло на глазах почти сотни свидетелей, а потом еще и разнеслось, приумножилось и приукрасилось среди студентов. Поэтому с тех пор я был, что называется, в авторитете.

«Чем ярче свет, тем гуще тень», – говорит поэт. Оборотной стороной славы было то, что я стал не только объектом внимания и поклонения для одних, но и мишенью зависти и ревности для других. В то время я был худым, на вид совсем не угрожающим, и некоторые оппоненты сомневались в моих навыках, в том, что я опасен. Своим видом я не вызывал ни страха, ни особого уважения к себе. Зато росло раздражение по поводу моей славы у отдельных адептов боевых искусств, которые сами стремились к признанию, но не получили его.

Я не вел себя ни вызывающе, ни самоуверенно, никогда не пытался подавлять и самоутверждаться за чужой счет, как многие из тех, кто обладал хоть какой-то силой. До того как меня увидели в той памятной коллективной драке, никто даже не догадывался о том, что я что-то знаю или умею в боевых искусствах. Да и сам я не считал себя ни героем, ни чемпионом. Я тренировался рано утром, когда мои товарищи мирно спали, досматривая сны. Выбегал из общежития и бежал к морю, нанося удары руками на бегу. На море я растягивался, отрабатывал технику и выполнял удары ногами. На обратном пути я совершал свои 100 прыжков. После занятий в институте, вернувшись в свою комнату в общежитии, я делал 100 отжиманий и затем, лежа на полу, 100 подъемов ног за голову и 100 наклонов к ногам, чтобы качать пресс. Часами отрабатывал базовые движения, делал прогоны боевых форм карате – ката. Это видели только мои друзья, разделявшие со мной комнату в общежитии. Сначала они пытались заниматься вместе со мной, но их хватило ненадолго.

Той же осенью мой давний друг познакомил меня со своим сокурсником, который представился как знаток и адепт карате. Но встретив меня и оценив своим критичным взглядом, он не увидел во мне не то что воина, но даже сколько-нибудь примечательного бойца. Я не вписывался в его картину героя: худой – примерно 50 кг – и совсем не атлетично сложенный. Каратист был крупнее и выше меня, вел себя вызывающе и самоуверенно. Думаю, он был килограммов на 20 тяжелее. Я не мог не обратить внимания на его руки: вздутые мускулы, костяшки кулаков украшали внушительные мозоли от набивок. Смотрел он пристально и с прищуром, подавляя взглядом. Он скептически глянул на мои руки – они не выглядели как оружие. К тому времени я уже перестал заниматься набивкой и закалкой, хотя мог разбить бутылку ребром ладони.

Похоже, он ожидал увидеть устрашающего бойца, а встретил меня – абсолютное несоответствие образу. Я не внушал страха, не излучал силы – в общем, оказался в его глазах полным разочарованием. Его желание познакомиться поближе быстро пропало, я был ему неинтересен. Он сразу решил, что лучше и сильнее меня.

Чтобы окончательно расставить точки над «i», он пригласил меня к себе и продемонстрировал силу тамешивари (искусство ломать). У него в комнате лежала целая стопка клееных спинок от стульев, которые очень трудно сломать – они прочные и еще вибрируют при ударе, будучи изогнутыми. В углу стоял специальный стенд, на котором он крепил спинки и ломал их прямым ударом. Я пробовал как-то ломать такие спинки – но вместо этого чуть не сломал себе кисти. Легче было разбить обычный красный кирпич. Я не встречал никого, кто мог сломать такую спинку ударом кулака.

Мне интересно было взглянуть на его тамешивари, но я не подозревал, что меня ждет акт демонстрации силы и устрашения. Мой новый знакомый встал перед стендом, завел правую руку за спину и выставил левую руку с открытой ладонью перед собой на уровне спинки. После этого он сконцентрировался, продышался, затем быстро и глубоко вдохнул и ударил правой рукой, сжатой в кулак, по спинке стула. Раздался громкий треск, и спинка разлетелась на две части. Это был отличный удар, хорошо поставленный и тренированный. Я был впечатлен.

Последовало предложение продемонстрировать силу моего удара на следующей спинке от стула. Я отказался, честно признавшись, что уже пробовал, но не смог разбить. Тем самым я как бы признал в его глазах свое поражение. Его взгляд красноречиво выразил то, что он не произнес вслух. После этого случая его поведение по отношению ко мне стало агрессивным и вызывающим. Убедив себя в собственном превосходстве, он хотел посвятить в это других. Меня знали все – его не знал никто, поэтому желание побить меня было логичным, чтобы прослыть чемпионом.

Крушитель спинок приходил к нам в комнату и несколько раз пытался спровоцировать меня на драку, но я уклонялся. Начать драку со мной без причины он не мог, поэтому искал повод. Я не понимал, зачем нам драться, и относил его поведение к плохому воспитанию. Но не могу не признать, что его демонстрация посеяла во мне страх по поводу возможного исхода нашей драки, случись мне пойти на нее. Я представлял, как кости лица, точно так же, как спинка стула, трескаются и ломаются, если я пропущу его удар. Я не мог гарантировать, что мне удастся уклониться или блокировать удар такой скорости и силы. Более того, я никогда не видел никого, кто бил вот так – заведя руку за спину, так что невозможно было увидеть движение, пока не станет слишком поздно.

Я не трусил, но опасался и совсем не хотел портить свою внешность. Поэтому решил не поддаваться на провокации, разруливая все словами и уклоняясь от эскалации стычек. К счастью, его ум работал не так хорошо и быстро, как его руки, так что мне удавалось избегать его нападок. Через пару недель он отстал, хотя при встрече в коридоре бросал на меня взгляды, полные угрозы и презрения. Я отводил глаза и старался поскорей пройти мимо.

Минуты славы в совхозе отозвались мне массой проблем: сотрясение мозга, потеря силы и работоспособности правой руки. Это отчасти послужило причиной моего страха перед крушителем досок. Я не знал, как разрешить ситуацию мирным путем, а давать объяснения по поводу своего состояния мне не позволяла гордость. Но даже будь я в порядке физически, психологически я все равно был подавлен демонстрацией силы и понимал, что мне нечего противопоставить такому удару.

Моя победа и слава принесли мне в итоге не гордость и уверенность в себе, а настоящий страх. Я опасался получить травму лица и боялся потерять авторитет в глазах окружения. Ведь о моем поражении сразу стало бы известно всем. Хоть я и не стремился к почету и уважению, но терять лестную репутацию после «подвига» в совхозе не хотелось. Мне уже дважды ломали нос, и третий раз мог совсем его перекроить либо привести к другим потерям – глаза, зубов, закончиться переломом челюсти или трещиной скуловой кости. Ни одна из этих перспектив меня, разумеется, не радовала, но была вполне вероятна.

Меня переполняли смешанные чувства. С одной стороны, я вполне был уверен в своих навыках в целом. Я бывал в переделках и жестких брутальных драках, когда приходилось выходить одному против четырех – или против одного, который крупнее и сильнее меня. Но это не сделало меня бесстрашным и самонадеянным. Я всегда был осторожен, понимая, как легко можно проиграть бой или получить травму. Но там я не знал, чего ожидать, да и времени на раздумья нет – нужно действовать. И у меня тогда не было сотрясения мозга и травмы ведущей руки. Здесь же знание того, что меня может ожидать, вселяло страх, который стал расти, усугубляемый моим физическим состоянием.

Я осознавал, что побаиваюсь своего оппонента. И что избегаю стычки и уклоняюсь от провокаций не из-за миролюбивого характера и абсолютной уверенности в себе. Я просто не питал иллюзий относительно своей готовности. Оглядываясь назад, я понимаю: если бы не эта угроза, возможно, я бы никогда не восстановил правую руку.

Позже я увидел в японской киноэпопее, как самый знаменитый и известный в истории самурай Миямото Мусаси, автор «Книги Пяти Колец», несколько лет уклонялся от вызовов на поединки, которые он получал от своего не менее знаменитого оппонента – мастера двуручного меча Сасаки Кадзиро. Это при том, что он победил в 60 смертельных поединках и был знаменит на всю страну. Однажды он даже не явился в условленное место дуэли с Сасаке и прислал письмо с извинениями. Только когда он был готов, он наконец принял бой с ним на острове Ганрюдзима и сразил его насмерть.

Я не знаю, как готовился Миямото Мусаси к битве с Сасаки Годзиро, но мне надо было выйти из затруднительного положения. Правая рука плохо поддавалась восстановлению, а голова вряд ли смогла бы выдержать удар. Я не знал, что противопоставить моему неприятелю, как избежать его удара и как избавиться от навязчивых образов воображаемых последствий пропущенного удара. Как мне казалось, такой удар мог сломать и кости рук, если ими просто прикрывать лицо. Спинки от стульев были такими прочными, что их нелегко было сломать даже идущим вниз ударом ноги, если класть ее выгнутой стороной вверх. И именно ударом по выгнутой стороне мой оппонент ломал ее. Мысль о реальной опасности, портившая мне жизнь, никуда не уходила.

Через год ситуация ожидаемо повторилась. Снова «крушитель» с его домогательствами, снова пришлось пару недель уклоняться. Я не был готов поставить его на место – я только дошел до возможности всерьез возобновить тренировки. А он продолжал отрабатывать свое тамешивари на спинках от стульев. Так что опасность его ударов не уменьшалась, а увеличивалась. Допускаю, что теперь он мог бить по дереву, представляя там мое лицо.