Друг или враг?

Джон Качиоппо описал эту дилемму в интервью журналу Atlantic в 2017 году. Он сказал, что древние люди «не были одинаково положительно настроены по отношению друг к другу. Мы эксплуатируем друг друга, наказываем друг друга, угрожаем друг другу, принуждаем друг друга». Это влечет за собой экзистенциальный риск. «Если я делаю ошибку и узнаю, что человек, который казался мне врагом, оказался другом, – это нормально. Я не заведу себе друга сразу же, но я выживу. Но если я ошибочно увижу в ком-то друга, а он окажется врагом, это будет стоить мне жизни».

Таким образом, людям нужны не только нейронные сети, чтобы подтолкнуть их к объединению, но и механизмы, которые помогли бы решить, с кем не стоит дружить. Качиоппо предположил, что эволюционировавшие механизмы зависят от доверия и, в частности, от способности быстро различать тех, кому можно доверять, от тех, кому нельзя. Это навык, который люди начинают развивать в середине первого года жизни.

Как выяснили специалисты, изучающие младенцев, в самом начале жизни «социальная губка» человеческого мозга проявляет внимание ко всем и каждому. Новорожденные приходят в этот мир без предпочтений. Они тянутся к лицам, и в течение первого месяца или двух их устроит почти любое. Они будут обращать одинаковое внимание на лицо отца и на обезьянью мордашку. Более того, младенцы обладают удивительной способностью различать отдельные лица – даже отдельных обезьян. Также они могут различать лица представителей любой расы. Например, в первые месяцы жизни белые младенцы могут отличить одно азиатское или африканское лицо от дру гого. В самом начале жизни человека все лица на планете будто принадлежат к его собственной семье, которой они доверяют.

Но, как показали исследования, к трехмесячному возрасту младенцы начинают отдавать предпочтение лицам своего этноса и расы. Процесс, который исследователи называют сужением восприятия, начинает размывать лица, отличающиеся от тех, что нахо дятся в узком кругу людей, которым доверяет ребенок. В результате младенцы начинают воспринимать представителей других рас как неотличимых друг от друга, даже если они лучше улавливают нюансы и тонкие намеки от людей, с которыми они близки и знакомы и от которых ребенок зависит больше всего.

Учитывая сложность тесных человеческих взаимодействий, это сужение выполняет практическую функцию. Чтобы у ребенка развилась прочная связь с теми, кто о нем заботится, ему нужно научиться считывать их сигналы, включая язык тела, тон голоса, речевые шаблоны, выражение лица и движения глаз. Они должны понять, как оценивать эмоциональные реакции матери, надежность брата и настроение отца. Также они должны найти способы реагировать на сигналы, сближающие членов их семьи и укрепляющие чувство защиты и доверия ребенка. Это раннее обучение формирует основу привязанности, отношений и любви и требует значительных умственных способностей. Сфокусировать эти способности помогает сужение восприятия.

Стоит отметить, что даже самый изощренный искусственный интеллект сегодня не может сравниться с этими сложными системами сигналов, а уж тем более – с глубокими человеческими связями, которые они генерируют, проходя через мозг. Это одна из причин, по которым социальная сеть, созданная при помощи технологий, является и, наверное, всегда будет слабой заменой живому межличностному общению.

Но как насчет всех тех незнакомых лиц, которые перестает воспринимать младенец? Лица незнакомых рас и этносов постепенно расплываются. Исследования младенцев, преимущественно окруженных представителями одной расы, показали, что к девяти месяцам европейские младенцы перестают различать лица выходцев с Ближнего Востока, а для китайских малышей все белые на одно лицо. Сталкиваясь с другими расами и этносами во взрослом возрасте, мы лучше различаем их лица, н о никогда не сможем вернуть универсальную способность читать лица, которой мы обладаем при рождении. Наше внимание с самого начала фокусируется на тех, кто наиболее важен для нас.

Подобный процесс отсечения происходит и в лингвистике. Люди рождаются с потенциалом выучить любой язык на планете, но со временем теряют способность к языкам, которых не слышат в своем окружении, и сосредотачиваются на том, который они должны освоить, чтобы общаться с людьми, которым доверяют свою безопасность. Вот почему с возрастом большинству людей все труднее изучать другие языки.

В племенном мире наших предков это сужение восприятия служило важнейшей цели – закреплению чувства принадлежности и защите членов клана от возможных врагов. Но что случится, если они уйдут от своего племени или окажутся в одиночестве, в том числе и среди тех самых чужаков, которым они научились не доверять? Качиоппо говорит, что именно в этот момент включается сверхбдительность, лежащая в основе одиночества.

При первых признаках изоляции, в одиночестве или среди чужаков, симпатическая нервная система человека, оказавшегося в затруднительном положении, будет находиться в боевой готовности, вызывая страх и немедленную подготовку к борьбе или бегству. Центральное место в этой стрессовой реакции занимает всплеск гормонов, известных как катехоламины, например адреналина. Они распространяются по всему телу, заставляя зрачки и дыхательные пути расширяться и увеличивая частоту сердечных сокращений и приток крови к мышцам, сердцу и мозгу. Также активируется гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковая (ГГН) ось. Из гипоталамуса в головном мозге сигналы каскадом поступают в гипофиз, а затем – в надпочечники, вызывая высвобождение минералокортикостероидов и кортизола, которые, в свою очередь, повышают кровяное давление и уровень глюкозы в крови, чтобы у нас была легкодоступная энергия. Таким образом, наше тело воспринимает изоляцию, а то и угрозу изоляции как чрезвычайную ситуацию.

Благодаря обостренной чувствительности наши предки, оказавшиеся в затруднительной ситуации, могли обнаружить малейший шум, запах или отблеск света, говорившие о приближении хищника. Л егкие могли вдыхать больше воздуха. Мышцы были способны развивать большую силу и скорость. Сердце могло перегонять больше крови и кислорода к жизненно важным органам. А в случае ранения или инфекции активировалась иммунная система. В этом состоянии все тело занималось самосохранением, ограничивая внимание срочными сигналами, игнорируя такие праздные мысли, как желание, удивление или размышление, а также поддерживая сон неглубоким и фрагментарным на случай, если ночью нападет хищник.

Такая сверхбдительность могла спасти жизнь в момент острой опасности, но подвергала организм большому стрессу. Также она не могла длиться долго. Однако одна лишь эта ограниченная по времени особенность помогала помочь людям, оказавшимся в затруднительном положении, быстро вернуться к своему племени.

Эта сверхбдительность в ответ на изоляцию тысячелетиями была встроена в нашу нервную систему, чтобы вызывать тревогу, которую мы ассоциируем с одиночеством. Когда мы чувствуем одиночество, наши тела реагируют так же, как если бы мы з аблудились в тундре, окруженные дикими зверями и вражескими племенами. Когда одиночество длится долго, те же гормоны стресса, уровень которых вырос, чтобы обеспечить кратковременную защиту, запускают долгосрочное разрушение, поскольку они усиливают сердечно-сосудистое напряжение и воспаление во всем организме. В свою очередь, это разрушает ткани и кровеносные сосуды и повышает риск развития сердечных и иных хронических заболеваний. Исследования показали, что одиночество ведет к изменениям в экспрессии генов в лейкоцитах, что приводит к усилению воспаления и снижению защиты от вирусов.

Джон Качиоппо помог нам понять, как одиночество вызывает умственное и физическое истощение: оно негативно сказывается на качестве сна. В полном одиночестве мы обычно спим чутко и часто просыпаемся, как наши предки, чтобы не настигли волки или враги. Команда Качиоппо, включая его постоянного соавтора – психолога из Чикагского университета доктора Луизу Хокли, установила, что одинокие люди много раз за ночь выходят из фазы глубокого сна, и, хотя им кажется, что они проспали всю ночь, эти микропробуждения ухудшают качество сна, делая их усталыми и раздражительными.

Хотя глобальная реакция организма на стресс, вызванный одиночеством, призвана увеличить наши шансы на выживание, она может привести к прямо противоположному результату, когда длится слишком долго или наступает резко и неожиданно. Одним из примеров экстремальной стрессовой реакции является синдром такоцубо, также называемый «синдромом разбитого сердца».

Сидром такоцубо, впервые описанный в Японии в 1990 году, назван в честь ловушки для осьминогов в форме горшка, или такоцубо, когда было обнаружено, что самая мощная камера сердца принимает такую необычную форму во время приступов крайнего стресса, например в ответ на непреодолимое горе.

В то время как большинство из нас порой испытывали боль от разбитого сердца, чувство одиночества от потери любимого человека со временем обычно проходит, особенно когда есть сильная эмоциональная поддержка. Однако в редких случаях шок от того, что тебя оставили или бросили, может разбить сердце в буквальном смысле.

Я узнал о биологической силе разбитого сердца еще в старших классах школы, когда мой дедушка по материнской линии неожиданно умер от сердечного приступа. Мы были очень близки, и его смерть стала первой большой потерей в моей жизни. Я был опустошен. Как и его младший брат Васана, который вырос вместе с моим дедом в очень трудных обстоятельствах. Их мать умерла, когда они были совсем маленькими, а отец снова женился на женщине, которая совсем не заботилась о мальчиках и плохо обращалась с ними. Братья постоянно голодали, и у них часто не было подходящей одежды и даже постели. Многие годы они заботились друг о друге, когда казалось, что больше никто им не поможет. Всю свою жизнь они были близки как близнецы, и когда мой дедушка умер, эта потеря оказалась для его брата слишком большой. Он пришел выразить свое почтение, как только узнал о случившемся. Стоя у тела человека, который был его спутником всю свою жизнь, Васана был охвачен горем.

«Вот ты и покинул меня», – произнес он с бегущими по лицу слезами. Затем он схватился за грудь и упал. Чуть позже я узнал, что он умер.

Я вспомнил о Васане спустя десять лет, когда был в ординатуре и начал принимать пациентов с внезапной сердечной недостаточностью на фоне эмоционального расстройства. Я узнал, что это были новые случаи синдрома такоцубо. Поскольку шок потери наиболее интенсивен сразу после смерти, риск пережить такоцубо сильнее всего сразу после кончины близкого.

Что заставляет сердце реагировать на потерю таким образом? Технически шок от горя наполняет организм потоком адреналина и других гормонов стресса, заставляя сердце расширяться и терять часть своей насосной функции. Когда кровь застаивается, она возвращается в легкие, вызывая затруднение дыхания, и в конечном итоге приводит к отекам по всему телу. Боль в груди и одышка, которые порой сопровождают синдром такоцубо, могут быть идентичны сердечному приступу. Обычно это не смертельно, если пациент своевременно получит медицинскую помощь, но его часто неверно диагностируют.

Но почему потеря провоцирует такой всплеск гормонов? Если коротко, этот сигнал бедствия является биохимическим отголоском стрессового состояния, которое испытывали наши далекие предки, когда были отрезаны от племени и должны были в одиночку противостоять угрожающей неопределенности дикой природы. Это сродни огромной дозе одиночества.