Настроенные на связь

Теперь я лучше понимал нашу эволюционную потребность в связи и одиночестве, но мой следующий вопрос был в том, как работает эта схема. Я обратился за помощью к доктору Стиву Коулу – исследователю геномики в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Как же биология объясняет укрепление нашего здоровья социальными связями?

Стив сказал мне, что, помимо таких выгод, как повышение безопасности и обеспечение пропитания, объединение влечет за собой снижение ответной реакции организма на стресс и его исход. Такое просоциальное поведение, как помощь окружающим, позволяет людям чувствовать себя менее тревожными и напуганными, но более защищенными. Более того, по словам Стива, такое расслабленное состояние единения является для нас о сновным. Биологически мы настроены не только чувствовать себя лучше, когда мы вместе с кем-то, но и чувствовать себя в такой ситуации нормально.

Этот механизм поддерживается реакциями в организме, обусловленными множеством таких гормонов, как эндорфины, и таких нейромедиаторов, как окситоцин и дофамин. Окситоцин, что в переводе с греческого означает «быстрые роды», возможно, больше всего известен своей ролью в беременности, родах, лактации и установлении связи между матерью и ребенком. Также было выявлено его свойство укреплять связь в группе, уменьшать страх и стресс и защищать вас от тех, кто не является частью группы. Другими словами, он укрепляет крепкие связи и ослабляет слабые. Эндорфины – это природные опиаты, уменьшающие наше восприятие боли и способствующие возникновению чувства эйфории и удовольствия. Эндорфины могут высвобождаться, когда мы испытываем боль или занимаемся спортом (как в «эйфории бегуна»), но также они высвобождаются, когда мы физически соприкасаемся и синхронизируемся с другими людьми. Именно поэтому танцы и любовь идут рука об руку. Наконец, дофамин – ключевой игрок в системе вознаграждения мозга, являющийся мощным мотиватором для установления связи, выработка которого усиливается в ответ на изоляцию, что побуждает стремиться к общению.

Мы можем и не догадываться, что в се время думаем о социальной связи, но на это дей ствительно уходит больше времени, чем нам кажется. Другой невролог из Калифорнийского университета, доктор Мэттью Либерман, провел два последних десятилетия, наблюдая за активностью мозга людей в одиночестве, во время разговоров, объятий и при решении математических задач, используя для этого функциональную магнитно-резонансную томографию. Он обнаружил, что для о бработки социального и несоциального мышления люди полагаются на две отдельные сети. Он сравнивает возвратно-поступательную активность между ними с «нейронными качелями». Когда мы заполняем налоговую декларацию, выполняем домашнее задание по химии или проектируем мост, активируются наши несоциальные проводящие пути. Когда мы обедаем с другом или помогаем детям с домашней работой, действие переходит в социальную сеть.

Но что происходит, подумал он, когда мы просто разваливаемся в кресле и ничего не делаем? Какая у нас основная сеть? Ответ его удивил.

«Как только мы прекращаем заниматься каким-то несоциальным мышлением, – рассказал он журналу Scientific American, – сеть социального мышления возвращается как рефлекс – почти мгновенно». Другими словами: «Эволюция сделала ставку на то, что л учшее, что может сделать наш мозг в любой свободный момент, – это подготовиться увидеть мир в социальном плане… Мы обречены на социальное существование».

Это означает, что мы п остоянно готовимся к нашей следующей встрече, роману, противостоянию. Даже если мы не осознаем этого, даже если мы считаем себя законченными интровертами или ориентированными на р ешение задач, большую часть времени мы думаем о других людях. «В значительной степени, – говорит Либерман, – это вызвано тем, что наши отношения с другими людьми определяют нас самих».

Он объясняет это, показывая на место между глаз, называемое медиальной префронтальной корой головного мозга. Эта область активизируется, когда мы думаем о себе и принимаем такие личные решения, как выбор наряда, или думаем о своей внешности, или определяем личные предпочтения – хобби или любимый цвет. Эта деятельность, которую неврологи называют «самообработкой», также участвует в запоминании переживаний или чувств. Она формирует нашу индивидуальность и кажется исключительно эгоцентричной. Но, по словам Либермана, здесь есть подвох.

Если самообработка полностью направлена внутрь, медиальная префронтальная кора должна отключаться, когда мы обращаем внимание на других. Но происходит прямо противоположное. Когда мы взаимодействуем с другими людьми, активность в этой якобы эгоцентрической области только ускоряется. Другими словами, мы определяем самих себя, даже когда общаемся с другими людьми.

Но и на этом Либерман не останавливается. Он говорит, что наша индивидуальность поглощает влияние других, как социальная губка. Конечно, не все одинаково восприимчивы к внушению, но это до определенной степени присуще всем, осознаем мы это или нет. И чем больше мы заинтересованы в ком-то, кто пытается произвести на нас вп ечатление или убедить, тем больше шанс того, что мы пр имем его убеждения. Либерман сравнивает это с троянским конем: «Мы впускаем чужие убеждения под покровом темноты и без нашего ведома».

Таким образом, мы э волюционировали, чтобы иметь мозг, запрограммированный на поиск связей, концентрацию мыслей на других людях и самоопределение по своему окружению. Все это вызывало во мне смешанные чувства. Было бы здорово, если бы человек, которого мы «впитывали», был достойным восхищения и доверия, но что, если он мошенник или враг? И что помешает нам «перенасытиться» чрезмерным количеством людей? Хотя мы определенно нуждаемся в других людях ради своего благополучия, наша способность к связям не безгранична. Эволюция должна была создать некий механизм, чтобы предотвратить перегрузку наших социальных сетей.

И, конечно же, она это сделала.