Одинокие ковбои

Несмотря на то что разрыв между домашними и профессиональными ролями мужчин и женщин начал сокращаться, и даже на то, что мы признаем, что у многих людей сложная гендерная идентичность, в большинстве обществ традиционные гендерные роли создали отдельные мужские и женские культуры, которые могут влиять на то, как мужчины и женщины испытывают одиночество и образуют социальные связи. Исследования показали, что уровень одиночества среди мужчин и женщин почти не различается. Но это не значит, что они выражают или переживают его одинаково.

Для Максин Чейслинг мужское одиночество представляло собой особую проблему. Так же, как и Бюттнер, Чейслинг известна как «социальный новатор».

Она живет в городе Гулва, в часе езды к югу от Аделаиды. Этот исторический порт на берегу реки Мюррей, между австралийскими островами Кенгуру и Биллигот, полон захватывающих видов на песчаные дюны и накатывающие волны Южного океана. Глядя на него, трудно представить себе, что там, в нескольких тысячах километров на юг, лежат ледяные земли Антарктиды. И столь же трудно поверить, что этот живописный уголок стал центром движения, которое изменило социальную жизнь тысяч людей по всему миру. Но именно эту перемену и катализировала Максин Чейслинг.

Она занималась общественной поддержкой пожилых людей Гулвы, когда в 1987 году произошел мировой финансовый кризис. Местный завод закрылся, и многим пришлось преждевременно выйти на пенсию. В тот же год шестидесятилетие ее отца было отмечено операцией по шунтированию сердца, которая прошла успешно, но вынудила его раньше выйти на пенсию. Максин заметила тревожную перемену в его настроении. За одну ночь он превратился из Билла-менеджера в Билла-домоседа, и казалось, что внутри него была пустота, которую нечем было заполнить.

«Мы все знали, что он был несчастлив и подавлен», – вспоминала она через несколько лет, но в Австралии 1987 года психологические проблемы еще подвергались общественному осуждению. – Тогда я не могла сказать: “Папа, у тебя депрессия”».

Ворчливость Билла часто была направлена на мать Максин, которая, как ему казалось, ничего не могла сделать правильно, какой бы терпеливой и понимающей она ни пыталась быть. Тогда Максин решила вмешаться. Она позвонила в местную «Еду на колесах» и устроила отца водителем-волонтером, доставлять еду нуждающимся людям. Организация была в восторге, так как отчаянно нуждалась в водителях. Была только одна проблема: Билл понятия не имел, что его куда-то устраивают.

Вскоре после первого звонка в дом явился представитель «Еды на колесах». Билл открыл ему и был встречен восторженным рукопожатием и выражением благодарности за то, что он «встал на защиту своего сообщества» и оказался героем, в котором оно нуждалось. Он не понимал, что происходит, но сама мысль о том, что он нужен сообществу, всколыхнула что-то глубоко внутри. Он действительно присоединился к команде, и ему это понравилось.

Максин вдохновило то, что она увидела: ее отец вновь стал самим собой. Она решила поднять свое тайное вмешательство на новый уровень и позвонила в полицию.

Местная полиция курировала программу «Соседский дозор», и им часто не хватало добровольцев. После звонка Максин, благодаря которому Билл стал волонтером (опять же, без его ведома), в его дверь постучались два полицейских в форме. Они сказали: «Билл, мы нуждаемся в вас». Не мог бы он помочь и стать координатором своего района? Этот официальный призыв о помощи произвел на Билла сильное впечатление. Он дал ему ощущение цели и связи. Он убедил его, что он все еще имеет значение для других людей. Он ответил утвердительно и отнесся к своей новой роли с энтузиазмом. Билл оставался координатором района до самой своей смерти.

Благодаря инициативе Максин жизнь ее отца на пенсии стала занятой и насыщенной, а сам Билл восстановил свою социальную сущность. Хотя он так и не узнал, как Максин повлияла на эту перемену, ее мать была в курсе и была ей бесконечно благодарна.

Тем временем Максин внимательно присмотрелась к другим пожилым мужчинам и женщинам Гулвы. Тогда она работала в общественном центре «Наследие», который предлагал такие социальные услуги, как групповые занятия физическими упражнениями, массаж и уроки кулинарии. Кроме того, в нем была гостиная, где люди могли выпить чаю. Многие (если не все) члены «Наследия» были женщинами. Это не удивило Максин, так как она ожидала, что женщины общительнее мужчин, но ей было интересно, чем же вместо этого заняты мужчины.

Долго выяснять не пришлось. Достаточно было выглянуть в окно, где она увидела их на парковке, сидящих в одиночестве в машинах, читающих газету и ожидающих своих жен. Многие из них проводили так несколько дней в неделю, год за годом, пока не умирали. Их куда более здоровые жены пережили их и стали вдовами.

Подозревая, что социальная разобщенность вносит свой вклад в ухудшение мужского здоровья, Максин считала, что мужчины выиграют от услуг клуба не меньше, чем их жены. Но когда она стала выходить на парковку, чтобы пригласить мужей войти, ответом всегда было твердое «нет». Может, женщинам и нужны эти социальные программы, говорили они ей, но мужчинам? Никогда!

«Они были очень самоуверенными и гордыми, – рассказала мне Максин. – Они чувствовали, что, если бы они вошли в дверь любой общественной организации, это было бы все равно что сказать: “Я больной человек”».

Менталитет этих мужчин напомнил ей образ отца: добрый сердцем, но упрямый, замкнутый и не желающий принимать помощь.

Максин начала представлять себе иное пространство, где мужчины могли бы общаться, не чувствуя себя больными или одинокими. Также она понимала, что пожилые мужчины, которым она хотела помочь, не станут прислушиваться к советам женщины. Она называла это «огромной баррикадой вокруг мужчин. Мы можем помочь им создать среду, которая им поможет, но не можем заставить их туда войти. Лишь они сами могут сделать это». Для этого понадобится мужская помощь.

Несколько недель спустя в клуб пришел Альф Стоукс, чтобы починить шкаф. Пенсионер-плотник с добрыми чертами лица, Альф имел привычку жевать большую незажженную сигарету. Он пришел с большой пастушьей собакой, которую привязал напротив клуба. Максин описала Альфа как «парня до мозга костей». Он был идеальным человеком, чтобы возглавить мужской проект. Она все ему объяснила, и он пропал. А несколько дней спустя она поняла, что он вернулся, потому что увидела за дверью его собаку. И он вернулся, чтобы помочь.

Максин и Альф понимали, что мужчины, которым они хотели помочь, с большей вероятностью стали бы общаться друг с другом, делая что-то, не сосредоточенное непосредственно на них: например, смотрели бы игру или вместе работали. Поэтому в 1993 году они построили рядом с клубом «сарай для мужчин». Там они могли заниматься столярным делом, одним из любимых занятий Альфа. Они сделали отдельный проход от парковки, чтобы к сараю можно было пройти незаметно. Также они привязывали собаку Альфа к главному входу, чтобы давать знать, что Альф внутри. После этого мужчины стали заходить всякий раз, когда видели перед домом собаку.

Они часто говорили: «Мы просто зашли посмотреть, что делает Альф». А потом не уходили часами. Сначала многие просто смотрели за работой Альфа, но, освоившись, они стали брать куски дерева и начинали пилить, шлифовать и резать. Сарай был рядом с рекой, так что мужчины могли помогать соседям чинить их деревянные лодки. Другие члены общины стали приносить в ремонт свою домашнюю утварь. Мужчины даже обратились к железнодорожникам с предложением помочь отремонтировать соседнюю линию.

Максин обнаружила, что в сарае мужчины общаются не так, как женщины в клубе. Они иногда разговаривали во время работы, но у них редко бывали такие долгие доверительные беседы, как у женщин. Мужской разговор казался Максин поверхностным, но в итоге он создавал атмосферу комфорта и близости.

В своей книге «Движение “Сарай для мужчин”: Мужская компания» Барри Голдинг описывает это так: «Женщины говорят лицом к лицу, а мужчины – плечом к плечу».

Время шло, и мужская группа выросла до десяти человек. Сарай стал их убежищем от мира, в котором они часто чувствовали, будто их не понимают и им там не место. Им было так хорошо, что женам было трудно забирать их домой.

Что делало сарай таким привлекательным, размышляла Максин, так это то, что о н одновременно позволял «пенсионерам быть продуктивными, а также восстанавливать свои связи и получать удовольствие». Но и сама Максин намеренно отошла на задний план, чтобы позволить добровольцам хозяйничать.

Через несколько лет после появления сарая Максин покинула Австралию, чтобы работать над рядом других вопросов, касающихся здоровья, в ЮНИСЕФ и в Институте медицинских исследований, но движение, которое она помогла запустить, продолжило жить своей жизнью. В следующие двадцать лет почти тысяча «мужских сараев» открылись по всей Австралии, некоторые из которых были спонтанными, а многие следовали примеру Гулвы. Сараи появились в Ирландии, Нидерландах, Дании, Новой Зеландии, Канаде, Соединенных Штатах и Великобритании. Десятки тысяч мужчин по всему миру извлекли из них пользу «плечом к плечу».

Мне было любопытно увидеть «мужской сарай» в действии. Поэтому теплым осенним днем я подъехал к невзрачному зданию в лондонском Камден-Тауне. Я приехал, чтобы встретиться с Майком Дженном, скромным худощавым пожилым человеком, с пучками седых волос на лысеющей голове, мягкой бородой и расслабленным выражением лица, которое словно говорило, что он думает о более важных вещах.

В этом районе много офисов и жилых домов, но днем он выглядел пустынным. Майк проводил меня по бетонной лестнице до двери, которая могла быть входом куда угодно – хоть в офис, хоть на склад. Переступив порог, я услышал жужжание ленточных пил, и мой нос наполнился запахом свежесрубленного дерева. Помещение было не больше типичной скромной лондонской квартиры, но заполнено машинами, инструментами и деревянными предметами на различных стадиях производства. На маленьком балкончике, выходящем на соседнее здание, лежало несколько пней, готовых к разделке и резке. Я увидел почти законченную коробку из красивого цветного дерева. А еще там были шкатулки для драгоценностей ручной работы и гладко отшлифованные и готовые к использованию столешницы. В воздухе кружились опилки, оседавшие на всех поверхностях сарая, но, кажется, никто не обращал на это внимания.

Мастерская была полна мужчин от пятидесяти до восьмидесяти лет, и все они сосредоточенно работали на общем рабочем месте. Они точно измеряли свои куски дерева и тщательно их шлифовали. Я наблюдал, как пожилой мужчина с пушистой белой бородой пристраивает длинный кусок дерева перед автоматической пилой, которая вращалась так быстро, что я не мог разглядеть ее лезвия. Я затаил дыхание, боясь, что он может пораниться. Но он легко распилил древесину и ободряюще улыбнулся мне.

Первые люди, пришедшие в сарай в Камден-Тауне, узнали о нем благодаря слухам. Майк попросил членов сарая совместно оплатить аренду и расходы. Также они стали продавать свои изделия, чтобы поддерживать деятельность сарая. (Одно из немногих правил сарая состоит в том, что нельзя использовать его для производства вещей, которые принесут вам прибыль.)

Одним из мужчин, который пришел в сарай в Камден-Тауне в первые годы его существования, был Мик – спокойный и тихий человек, высокий, широкоплечий, немного сгорбленный и столяр по профессии. В молодости Мик стал подмастерьем и научился работать с деревом. Я спросил Мика, какой была его социальная жизнь, пока он не пришел в сарай. «Вокруг меня была семья, и я выпивал в пабе с ребятами», – рассказал он. Позже у него развился рак горла, вероятно, вызванный курением и чрезмерным употреблением алкоголя. Интенсивное лечение сказалось на нем и физически, и морально. В какой-то момент доктор сказал ему, что нет никакого смысла продолжать лечение, если он собирается и дальше пить и курить. Но что же ему еще делать? Тогда он решил пойти в сарай в Камден-Тауне, где работа с деревом заменила ему сигареты и алкоголь. Большинство других мужчин не обладали его навыками, поэтому он учил их пилить, резать, шлифовать и соединять детали. Взамен они научили его пользоваться интернетом и гаджетами.

Члены сарая в Камден-Тауне редко видятся за стенами сарая, и даже в нем они не ведут задушевные разговоры. Так что же на самом деле происходит между ними?

«Сарай позволяет мужчинам подтрунивать друг над другом, – сказал мне Майк. – Это действительно важно для создания связи между ними».

Словно услышав нас, Мик стал подшучивать над одним из других мужчин из-за его курения. «Исчезает раз в несколько часов и говорит, что отдыхает, но я-то знаю, что он курить бегает», – ухмыляется Мик. Другой мужчина тоже ухмыляется.

Мик никогда не использовал слово «одинокий», чтобы описать свои чувства до того, как присоединился к «мужскому сараю», но, когда я попросил его назвать самую ценную вещь, которую он здесь получил, он назвал отношения. Они заполнили пустоту в его жизни, которую он чувствовал, даже когда не был уверен в том, что это такое.

Через несколько лет после того, как Мик присоединился к сараю, он начал замечать, что его глаза и кожа желтеют. У него развилась желтуха, которая возникает из-за закупорки желчных протоков, обычно камнем, но иногда рубцом или раковой опухолью. Он попал в больницу для обследования и лечения, и там у него обнаружили новый рак. На этот раз лимфому. Он прошел курс химиотерапии, требовавший длительного пребывания в больнице. И угадайте, кто же пришел навестить его во время болезни? Его друзья из сарая! В отличие от его предыдущего опыта борьбы с раком горла у него появились друзья, которые приходили его поддержать. И для него это было очень важно.

В Англии и других странах по всему миру ассоциации сараев продолжают сосредотачиваться на здоровье – главном приоритете Максин. Сараи в Ирландии помогают больным диабетом. Другие поддерживают мужчин с болезнью Альцгеймера. В британской Ассоциации «сараев для мужчин» мне рассказали, что их ч лены сообщили о 75-процентном падении тревожности и 89-процентном – депрессии, а также о заметном снижении уровня одиночества. В ирландском опросе 2013 года 86 % мужчин заявили, что чувствуют, что общество лучше принимает их, потому что они посещают «сараи для мужчин», 97 % сказали, что они чувствуют себя лучше, и 74 % сказали, что они стали более счастливы дома. В 2010 году австралийское правительство признало, что изоляция и одиночество среди мужчин были одновременно уникальными и растущими, а потому «сараи для мужчин» стали частью национальной политики здравоохранения.

Мне пришло в голову, что одной из причин успеха «сараев для мужчин» стало то, что оно не требует от мужчин признания своего одиночества. Как заметила Максин и другие исследователи, мужчины признаются в одиночестве реже женщин. Они страдают молча, как будто от них это требуется, и со временем одиночество забирает их силы, меняет личность и разрушает здоровье.

Этот паттерн повторяется практически в любой культуре. Часто родители из лучших побуждений воспитывают в сыновьях твердость, самоконтроль, а также нежелание признавать свои чувства и говорить о них. Но исследования показали, что мальчики не всегда бывают такими с рождения. В одном исследовании шестимесячные мальчики чаще девочек демонстрировали «выражение гнева на лице… и жестом показывали, что они хотят на руки». Они больше плакали и чаще радовались, глядя на своих матерей.

Однако эта неприкрытая радость привязанности увядает, когда мальчиков учат, что они должны вести себя как «настоящие мужчины». В отличие от девочек, которые, как правило, растут, доверяя друг другу самые сокровенные мысли и чувства, молодые люди обычно имеют меньше допустимых каналов социальной близости.

Доктор Ниоба Уэй, преподающая психологию развития в Нью-Йоркском университете и являющаяся лидером в области развития подростков, говорит, что последствия этого обучения можно увидеть в любом школьном дворе. В разговоре со мной она описала, как в первых классах мальчики ходят, обнимаясь и прижимаясь друг к другу во время разговора. Маленькие мальчики и девочки склонны одинаково говорить о своей дружбе – с волнением, энтузиазмом и увлечением. В детстве мальчики развивают глубокие и значимые дружеские отношения с эмоциональной честностью и близостью. Но, приближаясь к половому созреванию, они узнают, что социальная близость – это ненормально.

«Когда я делюсь с двенадцатилетними мальчиками историей одного из их сверстников, который признался, что ему грустно и больно из-за потерянной дружбы, – рассказала мне Ниоба, – они обычно смеются. Но когда я говорю им, что 85 % мальчиков, с которыми я разговариваю, говорят наедине то же самое, они умолкают. А потом начинают рассказывать о своих дружеских отношениях и проблемах. Я лишь привожу их эмоции в норму».

Но когда их некому нормализовать, растущие мальчики говорят себе, что им больше нельзя доверять свои чувства друзьям. Они начинают формировать в себе модель мужественности, которая, по их мнению, будет желанной для женщин и приемлемой в обществе. Эта форма мужественности, транслируемая в медиа, а также в их семьях и местной культуре, упирает на независимость, физическую силу и эмоциональный стоицизм.

Единственная эмоция, которую мужчинам позволяет выражать данная модель, – гнев. Все потому, что гнев часто провоцирует проявление силы и жесткости. Таким образом, это одна из немногих эмоций, которые мужчина может выразить и продолжать чувствовать себя мужественным. Но в отличие от таких чувств, как печаль, радость и любовь, которые вызывают сочувствие и утешение, гнев склонен отталкивать других. Таким образом, чем более «мужественным» кажется мальчик, тем больше он эмоционально отдаляется от других.

Доктор Майкл Киммель, социолог, специализирующийся на мужественности, не рассматривает эмоциональное подавление как исключительно западный аспект мужественности. Он говорит, что практически во всех культурах мира такие черты характера, как амбициозность и напористость, считаются мужскими, а такие, как уязвимость и любовь, – женскими. Большинство этих культур видят в этих стереотипных женских чертах слабость и неполноценность. Цена этой эмоциональной мутации высока и для мужчин, и для женщин.

Ниоба Уэй росла вместе с братьями, и это дало ей возможность наблюдать за их отношениями с близкого расстояния. Она вспоминает, как ее младшего брата бросил лучший друг. Еще вчера мальчики были неразлучны, а сегодня приятель отказался с ним играть. Ее брат был глубоко огорчен и не мог понять, почему друг отказался от их дружбы. Даже сейчас, десятилетия спустя, воспоминания об этом заставляют его грустить.

Такое предательство в дружбе или в романтических отношениях, если уж на то пошло, может особенно сильно ударить по мальчикам, потому что они не знают, как об этом говорить. Они становятся уязвимыми, что добавляет к их боли и смятению стыд, ведь уязвимость – «для девочек». Это сплетение печали, смятения и стыда может быть одной из причин, по которой мальчики-подростки в США кончают с собой в три раза чаще, чем их ровесницы. И этот мрак не кончается с подростковым возрастом.

В 2016 году Всемирная организация здравоохранения сообщила, что на долю мужчин приходится большая часть из примерно 793 000 ежегодных самоубийств во всем мире. BBC сообщает, что в Австралии мужчины кончают с собой в три раза чаще женщин, в США – в три с половиной, в России и Аргентине – более чем в четыре. Почти в каждой стране мужчины совершают самоубийство чаще, чем женщины. И это несмотря на то, что у женщин чаще диагностируют депрессию.

Мара Грюнау, исполнительный директор канадского Центра по предотвращению самоубийств, говорит, что отчасти женщины защищены потому, что в раннем возрасте их поощряют выражать свои эмоции. «Матери гораздо больше говорят со своими дочерями, чем с сыновьями, – сказала она BBC в 2019 году. – Они делятся своими чувствами и дают им определение». Но мальчикам говорят, что они должны быть стойкими и обязаны скрывать любые признаки уязвимости, а потому они реже обращаются к врачу или ищут помощи. Мы заставляем мальчиков примерять на себя форму «жесткости», которая фактически оставляет их эмоционально беззащитными.

Как заметила Ниоба Уэй, когда мужчины чувствуют эмоциональную изоляцию, они испытывают одиночество так же часто, как женщины. Но чем труднее им признать свои чувства, тем больше вероятность того, что одиночество выльется в словесные оскорбления, вспыльчивость, нетерпение и раздражительность.