Третья чаша культуры

Я воспринимаю культуру как чашу, в которой формируются отношения. В зависимости от размера и формы эта чаша неизбежно меняет наше восприятие как единения, так и одиночества.

Итак, представьте себе индивидуалистическую культуру как очень широкую и неглубокую чашу, наполненную людьми из самых разных слоев общества, которые порой заводят дружбу и находят родственные души, но проводят много времени порознь. Форма этой чаши означает, что нас редко принуждают быть вместе. Всем хватает места, чтобы выбрать собственный путь, но найдем ли мы компаньонов, которые помогут нам на нашем пути, во многом зависит от того, насколько мы трудолюбивы, удачливы и решительны в общении с незнакомыми людьми. И хотя культура предоставляет достаточно места для исследования, разнообразия и перемен, требуется значительное усилие, чтобы найти общие интересы. В широкой чаше одиночество может стать бесцельным дрейфом.

С другой стороны, чаша более традиционной, коллективистской культуры узка и глубока. Общее в ней буквально и возникает с рождения. Люди в этой чаше поколениями живут вместе, лишенные пространства для скитаний. В ней самые разные люди могут рассчитывать на помощь и поддержку друг друга. Эти люди близки как физически, так и социально, и эта близость ценится в культуре. Однако те, кто не вписывается в эти рамки, кому нужно больше места или другой вид поддержки, могут отказаться от всей этой близости. В узкой чаше одиночество может стать сильным сжатием.

Мучительный вопрос заключается в том, возможно ли создать третью чашу, которая объединит лучшее из двух других. В ней чувство соприкосновения было бы столь же прочным, как и в традиционной культуре, но людей бы связывал личный выбор, интересы и идеалы, а не обстоятельства рождения.

Этот культурный сосуд сохранял бы индивидуальную свободу выражения так, чтобы люди могли быть сами собой и взаимодействовали с другими так, как им хочется, с возможностью уединиться, но он также мог бы предложить способы предотвращения одиночества через создание связей и доверия, а также предоставление возможностей для сбора информации. Таким образом, у нас получилась бы широкая и глубокая чаща с приклеенными изнутри кармашками. Последние могли бы «ловить» людей и давать им место, которое они смогут назвать домом, чтобы никто не провалился в трещины.

Чтобы создать третью чашу, структуре общества явно необходимы изменения. В Анахайме, штат Калифорния, я мельком увидел такие перемены, проводимые мэром Томом Тейтом.

Тейт верит, что один из способов поддержать нашу уникальность и вместе с тем развить чувство принадлежности – воспитывать культуру доброты. Когда эта идея впервые пришла ему в голову более десяти лет назад, Том был членом городского совета в Анахайме. Он заметил загадочные плакаты, развешанные на стенах по всему городу. На каждом из них было написано: «Сделай доброту заразительной». И за этим не последовало никакой рекламы. Никто это не спонсировал. Просто послание.

В нем Том увидел собственные трудности. Он с читал себя интровертом и давно боялся публичных выступлений. В школе он пропускал все занятия, на которых нужно было выступать. И все же его тянуло к государственной службе и возможности помогать людям. Когда мэр назначил его на вакантное место в городском совете, он согласился, но не сделал бы этого без поддержки друзей, которых он нашел на лидерских курсах. Именно они помогли ему преодолеть свой страх, и он получил такое удовольствие от своего пребывания в должности, что баллотировался в совет на второй срок.

Плакат о доброте нашел отклик в душе Тома. Он сказал мне: «Это привлекло мое внимание и подняло настроение. Поэтому я условился о встрече с человеком, который это устроил. Его звали доктор Джаевский».

Семья доктора Джаевского бежала от нацистов в Аргентину, где он жил, пока не эмигрировал в Соединенные Штаты. Он рассказал Тому, что несколько лет назад, будучи в отпуске, его семья попала в ужасную аварию, унесшую жизнь его шестилетней дочери Наташи. Он и все члены его семьи были охвачены горем. Но после того как они вернулись домой и стали разбирать ее вещи, они нашли ее прекрасные записи, посвященные доброте. Пока другие дети играли, она сидела и писала. И она решила написать именно об этом.

Вдохновленный своей дочерью, доктор Джаевский стал больше думать о роли доброты в выздоровлении.

«Он был разносторонним доктором, – вспоминал Том, – и он верил, что точно так же, как выздоровление тела может быть вызвано изнутри, города тоже могут исцеляться изнутри силой доброты. Меня как громом поразило. Все эти десять лет в городском совете я просто лечил симптомы – будто играл в пинг-понг».

«Шесть лет спустя освободилось кресло мэра, а я все еще думал о доброте. Я чувствовал, что должен держаться этой платформы, даже если люди будут смеяться надо мной. Но когда я объявил о своем выдвижении и сказал, что хочу объявить доброту основной ценностью нашего города, то увидел, как люди закивали в ответ. Они поняли, что это-то нам и нужно». Его видение превращения Анахайма в город доброты нашло такой сильный отклик, что Том выиграл выборы со значительным отрывом.

Одним из первых вопросов, которые он затронул в новой должности, стала социальная разобщенность – проблема широкой чаши. «В нашей части страны, – сказал он, – культура – это частная жизнь, высокие стены между домами, кварталы, спроектированные для автомобилей, исчезающих в гаражах, и закрытые задние дворы». Многие люди не знакомились со своими соседями, даже когда оставались один на один с трудностями и болезнями. Может ли доброта привести их к построению отношений друг с другом? Он пока не знал, но подумал, что это стоит выяснить.

Том и сам не был знаком с большинством своих соседей, хотя и жил в одном и том же месте десять лет. Поэтому он начал на своей улице программу «Привет, сосед!». Поскольку ему было неловко стучать в дверь соседа, чтобы представиться после того, как он прожил там столько лет, он буквально писал такие записки: «Привет, сосед! Думаю, нам необходимо встретиться, потому что мы сможем присматривать друг за другом, когда это необходимо». Его жена Джулия подсовывала эту записку под дверь всех соседей вместе с приглашением прийти к ним домой в один и тот же вечер.

Из десяти соседских семей собрание посетили девять. После нескольких неловких минут Том заговорил: «Добрый поступок – это раствор, скрепляющий кирпичи, – сказал он. – И это очень важно для нашей безопасности. Охрана общественного порядка стоит на том, что соседи знают других соседей и поддерживают связь. В полиции мне также сказали, что преступники обычно знают, налажен ли у соседей контакт и присматривают ли они друг за другом, и остерегаются таких районов. Вместе мы будем в большей безопасности».

Соседи начали говорить о том, как они могут помогать друг другу в чрезвычайных ситуациях. Они обсудили, у кого есть резервные генераторы. Они стали здороваться друг с другом на улице, выносить друг за друга мусорные баки и просто помогать, когда видели соседа в нужде. Том считает, что эти проявления доброты развивали социальную инфраструктуру, поэтому он разместил на сайте города шаблонное письмо «Привет, сосед!», чтобы и другие могли использовать его для распространения информации.

Он говорил своим избирателям, что с каждым днем они приближаются к крупному землетрясению, террористическому нападению и иным катастрофам, которые могут обрушиться на них в ближайшие годы. Он полагал, что, если произойдет что-то страшное, для обеспечения безопасности не хватит полиции и спасателей. Понадобятся люди, готовые помогать друг другу.

Инициативы Тома, касающиеся доброты, на этом не закончились. Еще он запустил программу «Миллион добрых дел» в начальных школах Анахайма. Каждая школа ставила перед собой амбициозную цель по добрым поступкам на каждый семестр, и, когда они достигали промежуточного ориентира, вся школа праздновала это общим собранием, на котором Том присутствовал как мэр. К тому времени, когда они всем районом достигли цифры в один миллион добрых дел, число случаев травли в школах заметно сократилось, а количество отстранений от занятий уменьшилось вдвое.

Том представлял доброту как соединительную ткань, которая соберет вместе весь город. Она влияла на всю его работу на посту мэра – от найма и оценки сотрудников до решений о программных приоритетах и политике. «Я делаю шаг назад и говорю: “Как добрый город ответит на эту проблему?”» Это означало, что нужно принимать различия людей и их способность ошибаться, отдавая должное сообществу и человеческому опыту. Том использовал силу доброты для создания гражданских структур и инициатив в сфере обслуживания, сделавших его общину безопаснее, здоровее и дружнее. Объединение через доброту – вот подход третьей чаши.

Например, борясь с эпидемией опиатов, Том попросил и своих коллег, и сообщество подумать, как можно решить эту проблему при помощи доброты. В итоге у них получилась успешная программа, благодаря которой сотрудники полиции помогали людям начать лечение, а не арестовывали их за употребление психоактивных веществ. «Через полицию я хотел послать сообщение, что сообщество не осудит, но поможет. Я хотел сказать, что мы с ними, – говорил Том. – Только за первые пятнадцать месяцев к нам пришли 270 человек. А все из-за вопроса “К чему приведет доброта? ”». И она уж точно не бросит этих людей на произвол судьбы и не оставит страдать в одиночестве.

Том обнаружил, что самым действенным способом изменить городскую культуру был его собственный голос. «Постоянно говорить о какой-то базовой ценности и показывать, что это для меня важно. Именно так поступают руководители компаний. Так почему бы так же не сделать и мэру?» Он признался, что, когда впервые заговорил о доброте, используя мэрию как трибуну, «выглядело это так, будто в гавани годами стояли корабли и с ними ничего не происходило. Культура не менялась. Но потом словно что-то начало щелкать, а паруса будто поймали ветер и повели корабли в море».

«Иногда, когда я говорю, что нам нужно быть добрее, мне кажется, что я констатирую очевидное, – сказал Том. – Но не все так просто, поэтому мне пришлось много говорить о доброте, чтобы сделать ее частью нашей культуры». Как только люди принимают это послание, они говорят: «Доброта заразительна. Буквально все становится лучше, если каждый будет чуточку добрее».

Благодаря этой цепной реакции социальные нормы в культуре начинают смещаться, и все более нормальным и привычным становится протянуть руку помощи, несмотря на социальные различия, чтобы встречаться с окружающими и помогать им, создавая все больше таких зон для связи внутри третьей чаши. Например, когда Том посещал местные школы, чтобы поговорить о доброте, он изменил точку зрения многих учеников. Одного мальчика звали Шон Олиу. Он уже старшеклассник, и Шон сказал мне, что речь мэра Тейта в начальной школе «изменила его отношение ко всему». Через несколько месяцев Шон победил на песенном конкурсе. «La Voz Kids, – говорит он, – это шоу «Голос» для испаноязычных детей, за победу в котором я получил чек на четыре тысячи долларов. В нашей школе не было уроков музыки, так что я подумал: “Почему бы мне не использовать эти деньги, чтобы они появились?”» Шон вспомнил, что мэр Тейт говорил о силе доброты. «После этого мне стало легче принять решение». Затем Шон начал петь, чтобы заработать деньги для других школ. Он собрал группу музыкантов – от мариачи до кантри, – чтобы выступать с ними на благотворительных вечерах. «Эту работу продолжает основанный мной фонд “Дети возвращают”. В последние годы мы с друзьями собрали больше шестидесяти тысяч долларов, которые пошли на проведение школьных уроков музыки». Благодаря доброте Шона около двадцати восьми школ теперь с нуля обучают своих учеников музыке.

Со временем призыв мэра Тейта услышали и люди за пределами Анахайма. Он связался с другими мэрами, такими как Грег Фишер из Луисвилла, штат Кентукки, который решил сделать свою родину городом сострадания. В Индии он обсудил с мэрами Мумбаи и Южного Дели, как доброта и сострадание могут стать частью стратегии по обеспечению безопасности и устойчивости их городов.

Тома пригласили в столицу, чтобы обсудить, как доброта может помочь в построении более прочных связей и социальной устойчивости, а Отдел по борьбе с терроризмом при Госдепартаменте США пригласил его встретиться с немецкими чиновниками, чтобы обсудить возможность противодействия экстремизму через создание культуры доброты. Во время этого визита он встретился в Дюссельдорфе с бывшим неонацистом, который рассказал, что именно поиск связей привел его в неонацистское движение, но неожиданное проявление доброты со стороны людей, которых он должен был ненавидеть, избавило его от этих заблуждений.

Теперь, когда Том Тейт размышляет о множестве путей, которыми он вывел культуру доброты на мировой уровень, он ясно понимает, что связь между добротой и социальными связями имеет решающее значение. Он рассказал мне о Деннисе Хикки, бывшем преподавателе философии, которого он встретил в доме престарелых и который очень заботился о доброте. «Он сказал, что есть еще одно слово, которое мне стоит знать: немецкое слово mitsein, то есть “быть вместе”. Это высший уровень доброты, вот где происходит действие. Быть добрым – значит быть с другими и строить с ними связь».

Том Тейт смог укрепить социальную структуру своего города, подать жителям пример сообщества, которое является одновременно индивидуалистическим и коллективистским, показав людям, что доброты достойны все и каждый получает выгоду, когда все вокруг добры друг к другу.

Еще одним человеком, активно занятым поиском решения проблемы разобщенности в третьей чаше, является Дэн Бюттнер – автор книги «Голубые зоны: 9 правил долголетия от людей, которые живут дольше всех». Бюттнер потратил многие годы на выявление областей мира, известных как «голубые зоны», которые по статистике имеют самую высокую ожидаемую продолжительность жизни или процент людей, доживающих до ста лет. И хотя он считает, что большая часть их долголетия связана с окружающей средой, которая подталкивает их к потреблению растительной пищи и естественному движению в течение всего дня, Дэн обнаружил, что они также обладают необычайно высокой степенью связи между людьми.

В голубой зоне на японском острове Окинава Бюттнер обнаружил вдохновляющую социальную систему под названием «моаи». Этот термин, означающий «встреча ради общей цели», первоначально обозначал финансовый фонд, поддерживающий всю деревню, но потом он преобразовался в социальную сеть поддержки близких друзей. В традиционные времена родители на Окинаве основывали моаи, собирая детей одного возраста в группы по пять человек, будто они братья и сестры. Семьи этих детей поддерживали друг друга, так что группа росла вместе и полагалась друг на друга, а повзрослев, они продолжали встречаться ежедневно или еженедельно. Сегодня моаи продолжают помогать друг другу деньгами, если это необходимо, но общая цель теперь заключается скорее в товариществе и совете.

Во время своих исследований на Окинаве Бюттнер встретился с доктором Крейгом Уиллкоксом, антропологом и геронтологом, который много лет назад исследовал там феномен долголетия и пришел к такому же выводу о ключевой роли социальных связей в здоровье жителей Окинавы. «Они живут в тесных общинах, – сказал мне Уиллкокс, размышляя над своими выводами о долгожителях Окинавы. – Люди часто приходят друг к другу и приносят овощи».

В конце концов Уиллкокс перебрался на Окинаву и погрузился в эту глубокую и узкую культурную чашу. Также за эти годы он присоединился к нескольким моаи. Современные жители Окинавы не всегда отправляют детей в моаи. Со временем они формируют собственные группы, чаще всего вокруг общих интересов, которые служат исходной точкой для создания доверия и связи. Они могут быть выходцами из одного города, одноклассниками или представителями одной профессии. Крейг был частью моаи, члены которого были связаны морем: один из них был дайвером, другой – изготовителем парусов, третий работал с лодочными моторами. У моаи все еще остается финансовая составляющая. В самом начале все собирают деньги, которые затем периодически выплачиваются, когда у того или иного члена моаи возникает острая финансовая потребность. Но цель современного моаи прежде всего социальная.

«Если кто-то умрет, остальные члены моаи обязательно придут на прощание, – с уверенностью сказал Крейг. – Один из моих приятелей по моаи косил газон и отрубил себе пару пальцев на ногах. Мы навещали его и подбадривали. Какими бы ни были эмоциональные кризисы, большими или маленькими, люди всегда помогают друг другу».

Несмотря на изменившиеся времена, моаи еще живут и здравствуют на Окинаве, где, по оценкам Уиллкокса, в эти группы входят многие местные жители, если не большинство. Что меня удивило, так это то, что крепкие узы формируются, даже когда моаи включают в общину новичков, которые во многих других культурах могут чувствовать себя исключенными и одинокими. Крейг приписывает это сильным эмоциональным связям, которые появляются, когда люди говорят друг с другом и искренне, честно и регулярно делятся своими мыслями. Этот тип взаимоотношения является той же соединительной тканью в культуре моаи, что была доброта у Тома Тейта из Анахайма. Всеобъемлющие общинные ценности, подобные этим, являются ключом к созданию культуры третьей чаши.

Чтобы посмотреть, можно ли использовать голубые зоны как модели для американской культуры, Дэн Бюттнер создал проект «Голубые зоны» в более чем двух десятках городов по всем Соединенным Штатам. Когда я был генеральным хирургом, моя команда обратилась к нему, и он любезно посвятил меня в свою работу. Его идея американских моаи была в том, чтобы объединить людей вокруг общих интересов или таких занятий, как приготовление пищи, прогулки и садоводство. «Затем, – объяснил Дэн, – мы просили их побыть вместе десять недель. Созданным нами моаи уже несколько лет, и они все еще оказывают здоровое влияние на жизнь своих членов».

Команда Бюттнера объединяет людей, разделяющих схожие ценности и увлечения. Прежде всего группы возникают исходя из логистических соображений – места жительства и семейных графиков. Затем каждому дается список вопросов об увлечениях, музыкальных предпочтениях и даже подписок на газеты, чтобы «заложить основу долгосрочных отношений». Возникающие таким образом сообщества становятся все теснее по мере того, как их члены учатся поддерживать друг друга. Они могут и не осознавать этого, продолжая защищать себя от одиночества, пока они работают над своим здоровьем, счастьем и своей вовлеченностью.

Я вспомнил о работе Бюттнера летом 2018 года на встрече нашего иммигрантского братства в Колорадо-Спрингс. Я уже год служил генеральным хирургом и все еще пытался обозначить свое следующее профессиональное стремление и увязать этот поиск с рождением двух детей. Чаще всего я чувствовал, что терплю неудачу на обоих фронтах, а отсутствие друзей в Вашингтоне создавало у меня ощущение одиночества.

Это давило на меня и в Колорадо-Спрингс, когда я встретился с двумя своими друзьями, Санни и Дейвом, которые тоже страдали от замкнутости. Мы редко видим друг друга, но много общаемся, когда все же встречаемся. На этот раз, не успев заговорить, мы поняли, что сталкиваемся со схожими проблемами: что делать на работе, как вести себя в семье и как бороться с одиночеством.

«Мне хотелось бы чаще вас видеть», – сказал я. Они пробормотали что-то в том же духе, понимая, что с нашими семейными и рабочими обязательствами мы вряд ли снова увидимся в ближайшее время.

Вот тогда я и понял, что мы можем создать свое собственное виртуальное моаи. Мы договорились раз в месяц созваниваться по видеосвязи на два часа (или больше, если потребуется) и откровенно говорить обо всем, что у нас на уме: и о радостях, и о проблемах. Еще мы договорились, что станем источником ответственности друг для друга. Это значит, что при обсуждении серьезных проблем мы открыто говорим, если чувствуем, что предлагаемые решения не соответствуют нашим идеалам. Это также означало, что, когда мы берем на себя такие обязательства в отношении здоровья, как диета, физические упражнения или медитация, мы будем честны друг с другом в их выполнении. Наконец мы обязались говорить о самых трудных вещах, которые чаще всего не всплывают в обычных беседах с друзьями: о страхах, здоровье и финансах.

Все эти решения превратили нашу дружбу в целенаправленный и ценный источник связи. Вместо того чтобы полагаться на судьбу или внезапный порыв, который сведет нас вместе, мы обязали себя быть друг рядом с другом. Структура моаи позволила нам действовать в соответствии с этим обязательством. Это сводило к минимуму риск того, что инерция позволит нам отдалиться друг от друга.

Этот выбор определил для нас разницу между дружбой и переживанием дружбы. И этот опыт помог нам остаться честными в стремлении жить в соответствии с нашими идеалами. В первые полгода каждый из нас использовал моаи, чтобы принять ключевые решения, касающиеся карьеры. Мы взяли на себя важные обязательства в отношении нашего здоровья и помогали друг другу их придерживаться (я пообещал проходить не меньше десяти тысяч шагов каждый день, сократить количество сахара в рационе и ежедневно понемногу заниматься медитацией). Мы разговариваем каждый месяц, но у нас бывают и специальные звонки, когда возникают такие вопросы, как новые перспективы на работе или проблемы в семье. Также мы регулярно переписываемся, чтобы следить за достижениями друг друга, просить о помощи, если сбиваемся в достижении наших обязательств, и отмечать хорошие моменты в нашей жизни.

Моаи служит осязаемым и постоянным напоминанием своим членам о том, что они не одиноки. Это один из примеров простой стратегии, которая помогает нам поддерживать связь, несмотря на расстояния и требования, которые накладывает на нас современный мир. Но из-за успеха нашего моаи также напрашивается вопрос: почему групповая дружба сегодня встречается так редко, особенно среди мужчин?