Истинная боль

Мишель Ллойд из Лондона знает все о взаимосвязи одиночества с депрессией и социальной тревожностью: большую часть своей жизни она борется сразу со всеми тремя. Сейчас, в свои тридцать с небольшим, Мишель работает специалистом по человеческим отношениям и ведет блог о психическом здоровье. Одна из причин, по которой она ведет блог, – желание помочь другим понять социальные реакции людей с этими состояниями. Она узнала, что не так-то просто объяснить, чем одиночество отличается от депрессии или социальной тревожности и как они накладываются друг на друга.

«Я думаю, их действительно трудно различить, – говорит Мишель. – Одиночество может привести к проблемам с психическим здоровьем. Но и проблемы с психическим здоровьем делают более восприимчивыми к одиночеству. Очень сложно понять себя, когда имеешь дело с депрессией и тревожностью, не говоря уже о том, чтобы позволить кому-то попытаться понять это. Когда я борюсь со своими психическим проблемами, я могу отталкивать людей, боясь осуждения или просто не желая быть честной. Это приводит к потере друзей, закрепляющей чувство одиночества».

Это похоже на замкнутый круг. Я поинтересовался, когда она начала бороться с этой проблемой.

«Думаю, впервые мое одиночество проявилось еще в раннем детстве. Я чувствовала себя немного отличной от других детей. Поэтому я проводила в одиночестве гораздо больше времени, чем мои друзья. Мои родители развелись. Это заставило меня почувствовать себя очень, очень одинокой, потому что мне казалось, что мне не с кем поговорить».

А депрессия?

«На втором курсе университета меня действительно охватили депрессия и тревога. Я проводила много времени, закрывшись в своей комнате, не общаясь с людьми и не говоря никому, почему я так себя веду. Я держала все это втайне от семьи, друзей и всех остальных».

После учебы Мишель поселилась в Манчестере. «Я работала и только что рассталась со своим парнем. Я чувствовала себя одинокой и совсем беспомощной. Я больше не хотела здесь находиться. Я никогда не хотела покончить с собой. Я просто хотела перестать чувствовать, перестать иметь дело с этой жизнью».

В конце концов она пошла на прием к врачу, который прописал ей антидепрессанты, которые она принимает с тех пор. «Но, знаете, – сказала она, – многие люди просто хотят с кем-то поговорить. Я консультировалась со специалистами, но, думаю, им всегда не хватало для меня чего-то личного. А потом ты думаешь: как кто-то может решить стать моим другом? Зачем кому-то узнавать меня?» И от этого чувство одиночества становится еще сильней.

«Когда дело доходит до одиночества, чем больше вы чувствуете себя одиноким, тем больше вам кажется, что все вас ненавидят, а потому вы все меньше пытаетесь достучаться до окружающих. Это замкнутый круг».

И как со всем этим связана социальная тревога?

Мишель рассказала, что о бычно она нервничает из-за больших групп людей. «Когда людей больше трех-четырех, я начинаю сильно волноваться. Я часто встречалась с друзьями, но мне приходилось уйти просто потому, что я чувствовала себя неуютно и у меня начинались панические атаки. Тебе просто нужно выбраться из этого места. И это труднее всего, когда ты находишься в ситуации, из которой не можешь выбраться. Поэтому я всегда заранее забочусь о путях отхода или дороге домой».

«Когда я начинаю испытывать беспокойство, я предпочитаю остаться одна. Думаю, иногда может показаться, что я груба или надменна. Но это мой способ справиться. И я довольно подробно объяснила это своим друзьям. Мне намного легче, когда они говорят: “Если бы ты могла прийти хотя бы на час ок” или “Не волнуйся, тебе не нужно оставаться на всю ночь”».

Ирония в том, что Мишель любит проводить время с другими людьми, но для нее важно качество связи. Друзья, которыми она дорожит, – это те, к то знает и понимает, как она борется с депрессией и тревогой, а также не игнорирует и не стигматизирует ее старания.

«У меня было несколько человек, с которыми я была откровенна и которые меня понимали. И я думаю, иногда нужно говорить то, что де лает тебя уязвимее, потому что связи возникают, когда ты открываешь себя им. Но боясь тянуться к людям и быть самим собой, ты увековечиваешь свое одиночество».

В то же время отторжение может сигнализировать об углублении депрессии. «Я поняла это слишком поздно, – признается она. – Я очень близка со своей семьей, и если я не отвечаю на их телефонные звонки, скорее всего, у меня очень плохое настроение. Если я начинаю избегать людей, которые мне нравятся, я знаю, что, вероятно, нахожусь в некоем цикле. При этом я умудряюсь ходить на работу. Но это буквально означает сходить на работу, вернуться домой и просто прожить этот день».

Я поинтересовался, какие еще стратегии она разработала, чтобы справляться с депрессией и тревожностью, не позволяя одиночеству охватить ее.

По ее словам, решение состоит в общении, но лишь с самыми близкими друзьями. «Я обращаюсь к кому-то, пишу сообщение или электронное письмо со словами: “Слушай, у меня были плохие выходные, может, выпьем на н еделе кофе или что-нибудь в этом духе?” Я действительно стараюсь изо всех сил, хотя каждая частичка меня говорит: “Нет, я не хочу никого видеть!” Также я стараюсь быть честнее с людьми. Когда кто-то понимает, через что ты пр оходишь, и тоже чувствует это, между вами возникает связь. Речь не о том, чтобы просто иметь друга ради самого факта дружбы. Должно быть что-то, что сближает вас с этим человеком, какая-то связь. И это должно быть естественно. К этому нельзя принудить».

Это выглядит так, будто она подавила внутренние механизмы депрессии и тревоги, чтобы этого достичь, но она делает усилие над собой именно потому, что знает, что эти отношения могут исцелять.

«Это очень утомляет, – призналась она, – потому что нужно преодолеть свой собственный страх. Но я обнаружила, что мне нужно было лишь немного выйти из з оны комфорта, чтобы все окупилось. В последние годы я поняла, у скольких людей есть такие трудности. Они не становятся странными из-за того, что так чувствуют. Это действительно очень распространенное явление. Просто мы об этом не говорим».

Хотя история Мишель и помогла подчеркнуть разницу между переживаниями депрессии, социальной тревоги и одиночества, вопрос все еще оставался открытым: почему эти явления так тесно связаны и часто сопутствуют друг другу? Известно, что одиночество является мощным фактором развития депрессии, но эти два фактора накладываются друг на друга только у тех, кому с этим не повезло, или же они и вовсе неразрывны?

Я задал эти вопросы психологу из Нью-Йорка – доктору Гаю Винчу, написавшему «Первую психологическую помощь».

«Я рассматриваю их скорее как отдельные клинические объекты, – сказал он. – Кто-то может чувствовать себя одиноким, но при этом интересоваться своим делом, чтобы занять себя, или своим хобби, или своей работой. Во время депрессии человек не проявляет много жизненной энергии, интереса и страсти к чему-либо. Это более глобальное и системное явление».

«Почему они так сильно похожи друг на друга?» – спросил я.

«Тот, кто в течение долгого времени страдает хронической депрессией, может стать одиноким просто потому, что не развивал свои отношения, – сказал он. – Одинокий человек может впасть в депрессию, когда его изоляция усиливается. И это может произойти очень быстро».

В качестве примера Гай описал клиента, который пришел на терапию, полагая, что у него депрессия, но на самом деле он просто потерял связь с супругой. Когда мужчина смог вновь наладить контакт со своей женой, депрессия исчезла. «Дело было именно в одиночестве, а не в депрессии».

В подобных случаях Гай говорит: «Я буду интенсивно работать с ними над установлением связи с их супругами, если они не были связаны между собой, либо со старыми друзьями, что тоже очень важно».

С другой стороны, Гай сказал, что часто видит людей в глубокой депрессии, но с множеством связей. «У них есть супруги, которые их любят, и они хорошо это осознавали, пока не впали в депрессию. Теперь, когда они подавлены, они чувствуют себя отрезанными и отдалившимися от них, но как только депрессия пройдет, они снова почувствуют эту связь».

Что же до социальной тревожности, то личная и стория играет здесь такую же важную роль, как генетика. Одно из основных предположений об одиночестве состоит в том, что от него спасают отношения. Но не все отношения желанны или помогают нам чувствовать связь. Стив Коул объясняет: «Человеческие существа представляют большую ценность для себе подобных, но они же и могут нести большую угрозу друг для друга».

Джон Качиоппо выразился так: «Вы мотивированы на установление связи. Но беспорядочная связь с другими людьми может привести к смерти. Срабатывающий нейронный механизм заставляет вас относиться к единению со скепсисом или с сомнением». И, если вы были часто и глубоко травмированы в прошлых отношениях, этот нервный механизм может стать невероятно мощным.

Допустим, вы выр осли в жестокой или эмоционально безразличной семье. Возможно, вам будет трудно доверять незнакомцам. И это может сделать вас чрезвычайно тревожным в новых социальных взаимодействиях, потому что вы по понятным причинам боитесь пострадать вновь.

Коул, изучавший последствия одиночества на молекулярном уровне, говорит, что повторяющееся или продолжительное переживание угрозы действительно меняет мозг. У людей с эмоциональными травмами развивается «некая нейробиологическая чувствительность к угрозе и отвержению». Она отражает инстинкты людей, родившихся с социальной тревожностью, и обостряет их у людей, которым не повезло иметь генетическую склонность к социальной тревожности или болезненную историю отношений с социумом. Они всегда, осознанно или неосознанно, находятся начеку в социальных ситуациях, оценивая надежность окружающих людей и стараясь отличить потенциальных друзей от врагов.

«Входя в новое окружение, – говорит Коул, – человек со столь суровым воспитанием не подходит ко всем подряд и не начинает немедленно относиться к ним дружелюбно».

Напротив, их первая реакция – осторожность и настороженность, которые могут показаться другим сдержанностью, отчужденностью или даже высокомерием. Дружелюбные от природы люди могут обидеться и отступить, и страх социальной угрозы станет самоисполняющимся пророчеством отвержения, прежде чем вы это осознаете.

Важно отметить, говорит Коул, что не все обладающие такой чувствительностью к угрозам и отвержению чувствуют себя одинаково одинокими. Вот тут-то и проявляется личность. Некоторые люди – по природе интроверты. Как и Мишель, они чувствуют себя комфортно в узком кругу общения с несколькими доверенными друзьями, а также при общении тет-а-тет или в небольшой группе, а не на шумных вечеринках. Они часто довольны собой и не против просто наблюдать, а не взаимодействовать с незнакомыми людьми. Одиночество возникает только тогда, когда вы хотите установить связи и добиться принятия, но не можете, поскольку жизнь научила вас бояться, что другие люди будут вас использовать или обижать. По словам Коула, это создает «классический парадокс одиночества в людной комнате».

Когда я начал работать в больнице на третьем курсе медицинского факультета, я был поражен различиями, которые мы обычно делаем между эмоциональной и физической болью. Когда мы обнаруживали физическую боль у наших пациентов, мы спешили определить ее происхождение, задавая вопросы, проводя осмотры и получая лабораторные исследования и результаты снимков. И мы были настойчивы в контроле и лечении. Узнав, что кто-то испытывает эмоциональную боль, мы реагировали с беспокойством и сочувствием, но в основе этого лежало предположение, что это не так страшно и важно, как физическая боль. Тогда еще мало кто из нас понимал, что для мозга разница между ними меньше, чем нам кажется.

Сенсорные волокна мозга, регистрирующие эмоциональную и физическую боль, накладываются друг на друга. Эта близость означает, что одиночество, потеря или разочарование могут вызвать симптомы, сходные с теми, которые вызваны физическими ударами или ранами. Исследователи обнаружили, что, если вы почувствуете себя отверженным, вы, скорее всего, вздрогнете так же, как если бы вас ударили. Если пронаблюдать за обоими процессами с применением функциональной магнитно-резонансной томографии, то в обоих случаях загорается одна и та же область мозга (передняя поясная кора головного мозга).

Невролог Наоми Айзенбергер и психолог Натан ДеВалль использовали этот эффект для тестирования обезболивающего «Тайленол». Они провели пару экспериментов, в которых объекты были разделены на две группы, одна из которых должна была принимать «Тайленол» ежедневно в течение трех недель, в то время как другая принимала плацебо. В первом эксперименте принимавшие «Тайленол» отметили, что в эти три недели они реже испытывали социальную боль. Во втором эксперименте испытуемых просили сыграть в онлайн-игру «Кибербол» с двумя напарниками, которых испытуемые считали людьми. Во вр емя игры напарники «обижали» человека, пасуя только друг другу. Айзенбергер и Мэттью Либерман ранее продемонстрировали, что мозг людей, отвергнутых в «Киберболе», показывал повышенную активность в дорсальной части передней поясной коры и переднем островке – двух частях мозга, которые активируются, когда человек испытывает физическую боль. Однако в этом эксперименте испытуемые, принимавшие «Тайленол», имели значительно меньшую активность в этих областях, чем принимавшие плацебо.

Эти и подобные им исследования подтвердили то, что многие лишь подозревали: отказ причиняет боль. Но также они показали, что эмоциональная и физическая боль обрабатываются мозгом похожим образом.

Совпадение физической и эмоциональной боли в мозге объясняет, почему люди могут тянуться к таким мощным и опасным веществам, как опиоидные обезболивающие и алкоголь, когда испытывают эмоциональную боль от одиночества. В частности, в связи с эпидемией опиатов мы все больше осознаем роль, которую играет эмоциональная боль в пристрастии к наркотикам и их чрезмерном употреблении. Смерть от опиатов не зря называют смертью от отчаяния.

Хотя мы и признаем одиночество и другие источники эмоциональной боли фактором риска для злоупотребления и зависимости, мы эту связь недостаточно часто устанавливаем. Я обнаружил, что верно и обратное: социальные связи являются существенной частью излечения от зависимости.

За годы заботы о пациентах, а также в период моего пребывания в должности генерального хирурга я встретил тысячи людей, боровшихся с зависимостью от опиатов, алкоголя и других веществ. Размышляя о тех, кто прошел сквозь этот темный туннель и выздоровел, я замечаю, что почти все они описывают доверительные отношения или надежных родных и близких, сделавших выздоровление возможным. В то время как одиночество может убивать, у связи гораздо больше возможностей исцелять.

Все эти исследования, казалось бы, подтверждают, что наше стремление к общению является одним из самых важных инстинктов выживания. Именно в наших отношениях мы находим эмоциональную поддержку и силы, необходимые для нашего благополучия. Этот инстинкт так силен, что, когда мы отдаляемся от связи, он вызывает настоящую боль. А роль боли в нашем выживании – напоминать о необходимости обратить внимание на ее источник, чтобы повернуться к нему лицом.

Вспоминая о безумном страхе дальнобойщицы из Айовы, боявшейся, что с ней «не все в порядке», я хотел бы еще раз успокоить ее. То, что она чувствовала, было нормальным, естественным и необходимым. Ее эмоции просто предупреждали, что ее жизнь вышла из равновесия и что она должна заботиться о своих социальных потребностях. Одиночество посылало ей сигнал, а не обвиняло ее. Оно старалось помочь ей, напоминая, как жизненно необходимо восстановить свои связи.

Если оставить эволюцию в стороне, сегодня мы нуждаемся в социальных связях так же сильно, как и раньше, а может, даже больше, поскольку растущая сложность мира с легкостью дает нам почувствовать себя потерянными и забытыми. Возможно, мне и не придется присоединяться к отряду охотников, чтобы обеспечить свою семью едой, но мне все равно нужны люди, с которыми можно разделить трапезу. Может быть, мне и не придется поочередно дежурить с соседями, высматривая хищников, но мы с женой все еще чувствуем себя в большей безопасности, зная, что мы с соседями присматриваем друг за другом. Одиночество – это встроенное напоминание о том, что вместе мы сильнее не только как кланы и племена, семья и друзья, но и как заботливые сообщества, формирующие основу здоровой культуры.