ВСЁ — ЭТО ЕДИНОЕ

Все, что ты видишь, в чем заключено и божест­венное, и человеческое, — едино: мы только члены огромного тела.

Сенека

Астронавт Эдгар Митчелл полетел в космос в 1971 году. Он смотрел на голубой шарик нашей планеты с расстояния почти в четыреста километров и ощутил, как его «накрыло». Позже он описал свое состояние как «мгновенное глобальное осознание, ориентация для людей, сильное недовольство состоянием мира и стремление что-то с этим сделать».

Земные склоки с такого расстояния внезапно показались мелкими. Пропали различия между нациями и расами, исчезла ложная важность тривиальных проблем. Осталось только ощущение связности и сопереживания — для всех и для всего. Единственное, о чем думал Митчелл, когда видел планету из тихой невесомой кабины своего космического корабля, — схватить бы всех эгоистичных политиков за шею, притянуть сюда и сказать: «Смотри, сукин сын».

Он не злился. Наоборот, он был спокойнее и безмятежнее, чем когда-либо в жизни. Ему хотелось, чтобы у государственных лидеров, людей, которые, как предполагается, должны работать ради своих сограждан, было такое же понимание, что и у него: осознание, что все мы едины, что все мы здесь вместе и что это — единственное, что по-настоящему имеет значение.

Христианское слово для этого — агапэ. Радость любви от высшей силы и благодать в этом образе. Если вы когда-нибудь видели статую святой Терезы работы Бернини, вы можете представить себе это ощущение. Нежная улыбка ангела, вонзающего стрелу в сердце Терезы. Золо­тые солнечные лучи, нисходящие с небес. Закрытые глаза и полуоткрытый рот Терезы, осозна­ющей глубину любви и единения, существующих для нее.

Откуда бы оно ни появилось — хоть при разглядывании из космоса, хоть от религиозного прозрения, хоть от медитации, — но понимание, что все мы соединены — что мы суть единое, — поистине преобразующий опыт.

За ним следует умиротворение. Спокойствие.

С его помощью мы теряем эгоистичность и зацикленность на себе, от которых происходят многие проблемы в нашей жизни.

Греки говорили о симпатии — своего рода взаимозависимости и взаимосвязанности всех вещей, прошлого, настоящего и будущего. Они считали, что каждый человек на планете играет важную роль и его за это следует уважать. Джон Кейдж пришел к пониманию чего-то подобного, когда принял собственный странный стиль музыки — вроде пьесы тишины на четыре минуты и тридцать три секунды. «Если кто-то рассматривает человеческую расу как единое лицо, — писал он, подразумевая, что каждый из нас является частью общего организма, — то это позволяет ему видеть, что оригинальность необходима, поскольку глазу не нужно делать то, что хорошо поддается рукам».

Истинно философская точка зрения заключается в том, что необходима не только оригинальность, но и каждый человек. Даже те, кто вам не нравится. Даже те, кто вас реально бесит. Даже люди, которые тратят свою жизнь на обман и нарушение правил. Они тоже являются частью какого-то большего уравнения. Мы можем ценить их или хотя бы принимать, но не должны пытаться бороться против них или менять их.

Роберт Грин, известный исследованиями власти и искушения, пишет в книге The Laws of Human Nature («Законы человеческой природы») о необходимости испытывать к другим людям доброжелательность вместо злорадства. Мы можем приложить значительные усилия, чтобы прощать, особенно тех, кто мог нанести нам внутренние раны, которые мы исцелили. Мы можем искать понимания с теми, с кем не соглашаемся. Tout comprendre c’est tout pardonner — всё понять значит всё простить. Любить — значит быть в мире со всеми, включая себя.

Возьмите что угодно, к чему вы небезразличны: вещь, которую цените, человека, которого любите, опыт, который много для вас значит. Теперь возьмите ощущение — то изливающееся тепло, которое появляется, когда вы думаете об этом, — и осознайте: каждый человек, даже убийца в камере смертников, даже тот придурок, который только что пихнул вас в супермаркете, испытывал в жизни подобное ощущение. Вы разделяете его со всеми, кто жил на этой земле. Оно соединяет вас с Клеопатрой, Наполеоном и бывшим рабом, писателем Фредериком Дугласом.

То же самое можно сделать и с душевной болью. Как бы плохо вы себя ни чувствовали в какой-то момент, это тоже общее разделенное ощущение, соединенность с другими. Мужчина, вышедший на улицу после ссоры с женой. Мать, беспокоящаяся о ребенке, который, кажется, вечно попадает в неприятности. Предприниматель, озабоченный тем, где взять денег. Двое детей, оплакивающих потерю одного из родителей. Средний гражданин, следящий за новостями в надежде, что его страна не ввяжется в ненужную ей войну. Никто не одинок — ни в страдании, ни в радости. На этой же улице или по ту сторону океана, пусть бы и на другом языке, кто-то ощущает практически то же самое. Так всегда было, и так всегда будет.

Мы можем использовать это, чтобы глубже связываться с самим собой и собственной жизнью. Луна, на которую вы смотрите сегодня ночью, та же самая, которую вы видели испуганным мальчиком или девочкой, та же, на которую вы станете смотреть, состарившись, в моменты радости и боли. На ту же луну будут смотреть ваши дети — в их собственные мгновения их собственных жизней.

Когда вы отстраняетесь от чудовищности собственного опыта, каким бы они ни был, вы можете увидеть опыт других людей и либо связаться с ними, либо уменьшить степень собственной боли. Все мы волокна одного длинного каната, который протянулся на бесчисленные поколения и связал воедино всех людей всех стран на всех континентах. Мы думаем и чувствуем одинаково, сделаны из одного и того же материала и мотивированы одним и тем же. Все мы звездная пыль. Амбициозным и творческим людям понимание этого нужно больше всего, поскольку они в значительной степени существуют в собственных головах и в собственном мире.

Обнаружение всеобщего в личном и личного во всеобщем — не только секрет искусства, лидерства и даже предпринимательства, но и секрет сосредоточения. Это одновременно и снижает общую интенсивность шума в мире, и настраивает на тихую волну мудрости, которой давно пользуются мыслители и философы.

Эта взаимосвязанность и всеобщность не должна останавливаться на наших ближних. Философ Марта Нуссбаум недавно указала, что именно нарциссизм человеческой одержимости означает «быть человеком». Более интересный, более открытый, более тонкий и более взаимосвязанный вопрос — спросить, что значит быть живым, или существовать. Она пишет:

Мы делим планету с миллиардами живых существ, и у всех у них собственные способы существования, какими бы они ни были. Все наши собратья-животные, как давно заметил Аристотель, пытаются выжить и воспроизвести побольше себе подобных. Все они чувствуют. Все имеют желания. И почти все двигаются с места на место, чтобы получить то, чего хотят и в чем нуждаются.

Большая часть нашей ДНК совпадает с ДНК других живых существ; мы дышим общим воздухом, ходим по одной земле и плаваем в тех же океанах. Мы неразрывно переплетены друг с другом, как и наши судьбы.

Чем меньше мы убеждены в собственной исключительности, тем больше у нас возможностей понять среду и внести в нее свой вклад, тем осознаннее ведут нас собственные потребности, тем яснее нам потребности окружающих, тем больше мы можем ценить крупную экосистему, частью которой являемся. Мы понимаем, что победа и поражение занимают практически одно место в длинном спектре. Мир позволяет нам радоваться удачам других и давать им радоваться нашим собственным успехам. Мир стимулирует человека быть хорошим и хорошо относиться к другим живым существам, поскольку это способ хорошо относиться к себе.

Мы коллективный организм, объединенный в одном бесконечном проекте. Мы едины. Мы одно и то же. Мы часто об этом забываем, теряя в процессе этого себя.

Отправить