25

«Попробуй повтори»: перевод комического

Вряд ли кто-то станет возражать против такого определения: перевод – это то, благодаря чему некое сообщество получает приемлемое соответствие высказыванию на другом языке. Определение это далеко не всеобъемлющее, но поскольку оно одинаково подходит к конференц-переводу, комиксам, контрактам и романам, то начать с него вполне разумно.

Вот три важных вопроса, которые остаются за его рамками:

1. Что делает соответствие приемлемым?

2. Для каких из бесчисленных свойств высказывания перевод может или должен сохранить соответствие?

3. И вообще: что такое соответствие?

Именно на эти вопросы переводоведение всегда стремилось найти ответы, иногда под густой вуалью наукообразия. Например, ответы на первый вопрос могут скрываться под вывеской: «Критерии оценки качества перевода». Но в какой бы форме ни ставились эти три вопроса, ответить на них непросто.

Для оценки приемлемости соответствия разные люди в разные времена использовали самые разные критерии: теоретические, практические, социальные, культурные, причем наверняка временами абсолютно произвольные («этот переводчик – знаменитый лауреат всяческих премий, уж наверное он все правильно перевел!»). Пытаться упорядочить эти критерии или классифицировать их по ситуациям, где они могли бы быть применимы, – неподъемная задача. Возможно, плодотворнее было бы зайти с другой стороны, присмотревшись к случаям, где соответствия, по общему мнению, найти чрезвычайно трудно.

Например, практически во всех комментариях отмечается, что очень нелегко найти соответствие высказываниям, вызывающим смех или улыбку. Вот старый советский анекдот о Сталине:

Сталин и Рузвельт поспорили, у кого более преданная охрана, и приказали своим охранникам прыгнуть в окно с пятнадцатого этажа. Охранник Рузвельта прыгать отказался, сказав: «Я думаю о будущем своей семьи». Охранник Сталина выпрыгнул и разбился. «Почему же он это сделал?» – удивленно спросил Рузвельт. Сталин закурил свою трубку и ответил: «Он тоже думал о будущем своей семьи».

Этот анекдот легко переводится с русского на английский, да и по-русски его рассказывали столетиями про разных других жестоких правителей, начиная с Петра Первого. Можно с уверенностью сказать, что такого сорта шутка может быть переведена на язык любого народа и будет понятна при двух условиях, которые лишь случайно оказываются лингвистическими: в языке перевода должно быть выражение «думать о семье», которое может относиться к двум слегка различным задачам (обеспечить поддержку жене и детям или оградить их от преследований), и слушатель должен понимать или может догадаться, что кровожадный властитель за непослушание подданных преследует их родственников. Эти два условия могут соблюдаться не во всех культурах и языках мира, но они явно широко распространены. Непереводимость юмора не устояла при первом же ударе.

При соблюдении двух упомянутых выше условий анекдот про прыжок по приказу Сталина можно пересказать на том же или на другом языке, перенося события в различные исторические и географические обстоятельства, и при этом шутка останется той же. Существует масса шаблонов такого рода, которые позволяют переносить шутки из одной среды в другую, включая неполиткорректные этнические оскорбления между близкими соседями, которые можно услышать в структурно идентичной форме в рассказах французов о бельгийцах, шведов – о финнах, англичан – об ирландцах и так далее.

Перевод подобных бродячих шуток сводится к выбору шаблона, обыгрывающего различия между подразумеваемым и явным значениями, – в нем заключена соль шутки – и соответствующей подгонке всего остального. Способность узнать соответствие встречается нередко и может быть почти универсальной. А вот способностью подобрать хорошее соответствие обладают немногие. Однако не нужно далеко ходить, чтобы найти забавную языковую игру, устроенную иначе.

Бруклинского пекаря взбесила старушка, которая, отстояв очередь во вторник утром, попросила дюжину бубликов, хотя в витрине висело большое объявление, что по вторникам бублики не продаются. Когда ее очередь подошла в пятый раз, булочник решил не кричать и не скандалить, а донести свою мысль иначе. По-английски их диалог звучит так:

“Lady, tell me, do you know how to spell cat – as in catechism?”

“Sure I do. That’s C-A-T.”

“Good,” the baker replies. “Now tell me, how do you spell dog – as in dogmatic?”

“Why, that’s D-O-G.”

“Excellent! So how do you spell fuck, as in bagels?”

“But there ain’t no fuck in bagels!” the little old lady exclaims.

“That’s precisely what I’ve been trying to tell you all morning!”

Суть этой незамысловатой шутки можно описать по-разному. Ее героиню вынуждают произнести вслух то, что она никак не может усвоить. Нет оснований считать, что в каком-то языке нельзя найти соответствия, которые позволяют так же высмеять человека. Комический эффект здесь достигается за счет разницы между письменной и устной речью: аналогичную игру слов можно, вероятно, подобрать в любом языке с несовершенной фонетической системой письма. Но как только мы начинаем воплощать эти две особенности, поиск соответствия значительно усложняется. Причастие, образованное от табуированного глагола, звучит почти так же, как сам этот глагол с послелогом in, поскольку в устной речи последний звук g часто опускается. Это особенность устной речи конкретного языка, она связана с легким несоответствием между устной и письменной формами. В другом языке структурное соответствие будет скорее всего основано на какой-то другой фонетической и грамматической характеристике, которая позволит (или не позволит) сделать то же самое – заманить недалекого человека в языковую ловушку и заставить произнести то, чего он никак не желает понять.

Обычно считается, что юмор такого рода построен на игре слов, в основе которой лежит присущая всем языкам «самореференция». Металингвистические выражения – предложения и фразы, отсылающие к тому или иному аспекту собственной лингвистической формы, – несут в себе смысл, который по определению присущ лишь тому языку, на котором они произнесены. Предложение There ain’t no fuck in bagels может быть вульгарным и глупым, но это прекрасный пример металингвистического высказывания. Оно не о бубликах, а о написании и произношении английского слова, рассматриваемого исключительно как слово, а не как обозначение предмета. «Игры с означающим» традиционно считаются темным закоулком языка, где перевод кажется парадоксальной, невозможной задачей.

Это было бы верно, если бы критерии приемлемости соответствия обязательно включали в себя соответствие самих означающих. Однако очевидно, что это не так. Обеспечиваемое при переводе соответствие никогда не включает в себя соответствие между означающими. Иначе это не считалось бы переводом.

Как лишь некоторые шутки основаны на металингвистических функциях языка, так и не все самореференциальные выражения забавны. Особенно это относится к тем предложениям, которые языковеды используют в качестве примеров. Вот образец:

1. There are seven words in this sentence.

Нетрудно найти подходящее предложение на немецком:

2. Es gibt sieben Wörter in diesem Satz.

Однако это чисто случайное межъязыковое совпадение. В предложениях типа (1) проблема обычно видится в том, что их нельзя надежно перевести на другие языки, поэтому представляется, что они опровергают принцип выразимости – что всякую мысль, какая только придет в голову, можно выразить на любом естественном языке и что все, что можно сказать на одном языке, можно сказать и на любом другом (см. с. 179).

На самом деле проблема с предложением (1) в том, что его нельзя перевести и на английский. Его можно перефразировать (перевести) так: This sentence consists of seven words, но при этом оно станет противоречить истине, а предложение (1) не противоречит. И его перевод на французский окажется ложным утверждением, а потому и неправильным переводом, если считать, что перевод – это последовательное нахождение каждому означающему эквивалента с помощью карманного словаря.

3. Il y a sept mots dans cette phrase.

Главная причина задач – это их решения, как заявил однажды один американский остроумец, и головоломки, полученные посредством парафраза самореференциальных предложений, изъятые из контекста, хорошо это иллюстрируют. Дело в том, что (3) – не единственный способ сказать (1) по-французски. На самом деле это один из самых неудачных способов. Лучше было бы так:

4. Cette phrase est constituée par sept mots.

Но, поскольку философию пишут философы, а не переводчики, несоответствие между (1) и (3) объявляется доказательством общего утверждения:

Перевод с языка на язык не может одновременно сохранить референциальное значение (то, о чем фраза), самореференцию (то, что фраза говорит о себе) и истинностное значение (истинна или ложна фраза).

Это могло бы служить кратким объяснением того, почему каламбуры, игру слов и все шутки, опирающиеся на специфические свойства конкретного языка, нельзя перевести. Поскольку утверждение сформулировано в общем виде, опровергнуть его можно было бы одним контрпримером. Однако на самом деле оно ложно не потому, что существуют контрпримеры. Изъян аксиомы в том, что она не объясняет, в каком смысле использовано слово «перевод». Поэтому вот моя версия, больше приближенная к истине о переводе:

Неустанным трудом изобретательный словотворец может одновременно сохранить референциальное значение, самореференцию и истинностное значение, если ему улыбнется удача и он сумеет найти в собственном языке подходящее многомерное выражение.

В главе 52 книги Жоржа Перека «Жизнь способ употребления» молодой человек по имени Грегуар Симпсон уныло бродит по Парижу и часами смотрит на витрины. Он заходит в крытую галерею и разглядывает выставленные канцтовары: фирменные бланки, приглашения на свадьбу и шуточные визитки. Вот одна из них:

Adolf Hitler

Fourreur

Французское слово fourreur означает «скорняк», но в то же время оно приблизительно отображает французское произношение немецкого слова Führer(фюрер). Эта шутка металингвистическая и самореференциальная; она для тех, кто знает, кто такой Гитлер, знает, что скорняк и диктатор – это не одно и то же, и может произнести французское слово так, будто оно немецкое, – и наоборот. Для перевода этой шутки нужно найти соответствие не этим особенностям французского, а взаимосвязи между ними – несоответствие смыслов и звучаний между двумя языками, один из которых обязательно должен быть немецким.

Я придумал такой перевод:

Adolf Hitler

German Lieder

Чтобы найти этот вариант, понадобились время и удача. Возможно, это не единственный и не лучший вариант перевода шутливой визитки Перека, но он достаточно хорошо передает все важные составляющие. Он сохраняет звуковую игру между английским и немецким и тоже опирается на общие знания. Не все особенности оригинала сохранены – а когда сохраняется всё? – но, по моему искреннему, хотя и не очень скромному мнению, сохранено достаточно, чтобы считать это удовлетворительным переводом самореференциальной, металингвистической и межъязыковой шутки.

Юмористические замечания, абсурдные истории, остроумные анекдоты и дурацкие шутки непереводимы, только если упорно считать перевод подбором соответствий нижнего уровня между означающими. Но очевидно, что перевод – это нечто иное. Это поиск соответствий, относящихся к тем измерениям высказывания, которые вместе взятые и образуют его суть в данном контексте.

Из этого все еще неясно, что имеется в виду под соответствием. Но мы к этому приближаемся.