24
Рыбка в вашем ухе: краткая история синхронного перевода
Речь возникла гораздо раньше письменности, и устный перевод намного, намного старше письменного. Поскольку речь – вещь совершенно эфемерная: она улетает с волной теплого воздуха, и в материальном смысле больше в ней ничего нет, – то об устном переводе напрямую ничего не известно почти на протяжении всей его истории. В XX веке две вещи оказали на него существенное влияние: изобретение в 1876 году Александром Беллом телефона и весьма настоятельная политическая необходимость.
Нюрнбергский процесс над нацистскими военными преступниками 1945 года был не только одним из важнейших судов в современной истории, но и беспрецедентным событием в истории перевода. Судебные заседатели и коллективы следователей были из четырех стран-союзников: США, Великобритании, Франции и Советского Союза и говорили на трех разных языках, а подсудимые говорили на четвертом – немецком. Ничего подобного ранее не бывало. В судах национальной юрисдикции переводчики работали последовательно, повторяя на языке суда, что сказал иноязычный обвиняемый, а затем повторяя слова судьи на языке обвиняемого (когда к подсудимому не обращаются напрямую, переводить можно шепотом – это называется шушутаж). Двусторонний устный перевод такого рода очевидно замедляет судебный процесс. А перевод между четырьмя языками? В двенадцати направлениях? Последовательный перевод в международном военном трибунале замедлил бы процесс настолько, что все могли бы потерять нить происходящего. Для Нюрнбергского суда требовалось что-то новое.
Технология для ускорения многоязычного общения уже существовала. Оборудование для устного перевода системы Файлена – Финли применялось несколько раз в 1920-е годы на заседаниях Международной организации труда в Женеве. Перед пользователями системы стояли телефонные аппараты, и, когда они не могли чего-то понять, они звонили на коммутатор и слушали речь на другом языке (тогда использовались только два: английский и французский). Переводчики сидели в последнем ряду, слушая доклады, и переводили их, говоря в защищенное от посторонних звуков устройство, называвшееся Hushaphone и подключенное непосредственно к коммутатору. Специальное устройство перевода устной речи использовалось и в 1934 году при переводе обращения Адольфа Гитлера к съезду нацистской партии в Нюрнберге для трансляции по французскому радио.
Устройство для устного перевода предназначалось не для быстрого двустороннего общения на нескольких языках, а для чтения вслух заранее составленных и напечатанных речей – по-немецки это называется gesprochene Sprechsprache, произнесенная речь, стандартный формат для политиков и общественных деятелей всего мира. Технология Файлена – Финли была приобретена компанией IBM в 1930-е годы, и фирма бесплатно предоставила Международному военному трибуналу в Нюрнберге полный комплект отчасти подержанного, но значительно усовершенствованного оборудования. Этот щедрый акт стал эпохальным событием – с тех пор мы по-новому представляем себе возможности международного общения.
Участники процесса, включая подсудимых, получили наушники и микрофоны, подсоединенные проводами, идущими под полом, к коммутатору. От коммутатора провода шли к четырем командам переводчиков, занимавшим отдельные помещения. Это была весьма замысловатая соединительная схема, но настоящее волшебство происходило в кабинах переводчиков.
У участников процесса были переключатели, которые позволяли выбирать язык прослушивания. Звуковой поток порождали четыре команды переводчиков по три человека в каждой. В английскую команду входили переводчики с немецкого, русского и французского. Они сидели друг рядом с другом, слушали звучащую в наушниках речь и повторяли по-английски то, что говорилось на других языках; в трех других кабинах все было организовано аналогично. Из трехсот переводчиков, нанятых судом, следователями и защитой, было отобрано в общей сложности тридцать шесть человек для этой новой и казавшейся нереальной работы устного синхронного перевода. Каждая команда из двенадцати человек работала посменно по восемьдесят пять минут в течение двух дней из трех. Остальное время отводилось на отдых. С самого возникновения новой профессии синхронный перевод считался одним из самых утомительных видов умственной деятельности.
Трудность заключается не только в быстром переводе. Проблема еще и в том, что звук собственного голоса мешает слушать чужую речь. Именно поэтому во время беседы мы обычно говорим по очереди и перебиваем собеседника только тогда, когда не хотим его слушать. Синхронисту приходится преодолевать естественное стремление не слушать, когда говоришь, и не говорить, когда слушаешь. Синхронный перевод существует только потому, что некоторые виртуозы умудряются научиться такой противоестественной вещи. Попробуйте сами: включите выпуск теленовостей и повторяйте слова ведущего со своей обычной громкостью. Если вы сумеете минут за десять или более не пропустить ни одной фразы, то, возможно, вы тоже могли бы стать синхронистом, при условии, что очень хорошо знаете еще два языка. Миллионы людей знают по три языка достаточно хорошо, чтобы работать устными переводчиками, но лишь небольшая доля справляется со сложной задачей разделения своего внимания между тем, что они говорят, и тем, что слышат, не пропустив ни слова.
Самая большая сложность быстрого перевода в том, что политики и дипломаты, как правило, не говорят простыми короткими фразами без подчиненных предложений и не делают пауз. Они норовят монотонно бубнить, нанизывая одну уклончивую формулировку за другой, примерно в таком духе: «Посол уполномочил меня уведомить уважаемое собрание, что вопреки слухам, обнародованным одним из органов капиталистической прессы, ни один законный представитель нашего государства намеренно не экспортировал в другую страну никакие материалы, подпадающие под международные соглашения об ограничении…» К сожалению, соглашений об ограничении витиеватых речей не существует, поэтому устным переводчикам приходится начинать перевод подобных предложений, не имея представления о том, куда они ведут, что именно будет сообщено и какие изменения начальной структуры предложения понадобятся к его концу. Для того чтобы сохранять смысл в промежуточных оборотах до того, как выяснится основная тема сообщения, требуются исключительные умственные способности. Если переводчику придется исправлять предложение уже после его начала (как все мы делаем во время своих выступлений), он потеряет драгоценное время. Умение подбирать подходящую формулировку на лету и оставлять некоторую свободу конструкции, чтобы можно было учесть неожиданные повороты речи оратора, приобретается за счет практики, вместе с необычайно развитым умением быстро находить в языке перевода эквиваленты, которые грамматически и стилистически могут существенно отличаться от выражений оригинала.
Большинство из тех, кто готовил Нюрнбергский процесс, сомневались, что новинка заработает. Современный мир конференц-перевода возник скорее благодаря целеустремленности победоносных американских военных, чем взвешенным суждениям прокуроров, судей и профессиональных лингвистов. Главным скептиком среди них был Рихард Зонненфельдт, руководитель переводческой службы американской прокурорской команды. Он работал в зальцбургской автомастерской, где его приметил генерал Донован по прозвищу Дикий Билл и привлек в качестве переводчика для предшествовавших суду продолжительных допросов обвиняемых. Зонненфельдт допрашивал высших нацистских чинов от имени четырехзвездочных генералов, а затем получил приглашение возглавить команду синхронистов во время суда. Это приглашение он отверг, потому что его пугала требуемая скорость перевода и собственное незнакомство с юридической терминологией. Но основной причиной отказа возглавить первую в мире службу синхронного перевода было его профессиональное мнение, что либо люди, либо система, либо то и другое сломаются.
Он был прав, предвидя трудности. Микрофоны и наушники барахлили, юристы и свидетели (включая главного американского обвинителя Роберта Джексона) говорили слишком быстро, переводчица неоднократно разражалась рыданиями, слушая показания Рудольфа Гёсса, хладнокровного коменданта Освенцима. Но, несмотря на все препятствия, система сработала. Герман Геринг якобы сказал Стефану Хорну, одному из судебных переводчиков: «Ваша система очень эффективна, хоть она и сократит мне жизнь!»
Система устного перевода, дебютировавшая на Нюрнбергском процессе, знаменовала наступление новой эры в международных связях. Достигнутые переводчиками успехи не только привели к созданию нового навыка и новой профессии, но и оказали немедленное и серьезное влияние на международные дела. Прежде всего каждая новая международная организация захотела немедленно получить систему синхронного перевода, полагая, что ее можно просто купить в магазине. В феврале 1946 года, когда нюрнбергская система устного перевода едва прошла обкатку, первая ассамблея новорожденной Организации Объединенных Наций в качестве своей второй резолюции постановила, что «речь, произнесенная на одном из шести языков Совета Безопасности, должна быть переведена на пять других языков». Вслед за тем все связанные с ООН организации – от Международной организации труда и Продовольственной и сельскохозяйственной организации до ЮНЕСКО и Всемирного банка – приобрели оборудование и стали набирать персонал для создания волшебной иллюзии, что каждый делегат всегда сможет понять речь другого делегата прямо в момент ее произнесения.
В итоге у сторонних людей сложилось полное впечатление, что языковое разнообразие больше не препятствует совместным международным действиям и мировой гармонии. У тех же, кто находился внутри системы, – дипломатов и переговорщиков из всех созданных в рамках ООН организаций – этой иллюзии не было. Как сказал один исследователь международного права, тексты и речи, получаемые с большой скоростью в многоязычной форме, могут быть грамматически верны, но они никогда не будут полностью согласованы. Возникающие в результате небольшие отклонения, которые делегаты могут обсуждать часами, «укрепляют всеобщее понимание важности перевода». Но начальные годы синхронного перевода были годами больших надежд на грядущий новый мировой порядок, при котором на смену десятилетиями управлявшими миром войнам придут переговоры. При этих обстоятельствах люди легко забывали, насколько хрупкое и таинственное действо творила группка языковых чародеев в стеклянных кабинах в дальнем конце зала заседаний.
Вряд ли нужно объяснять, почему синхронность перевода – лишь иллюзия. Нельзя перевести то, чего не услышал: перевод всегда произносится после самого выступления. Впечатление синхронности создается с помощью набора внушительных языковых трюков. Во-первых, многие доклады читаются по заранее подготовленному тексту. Иногда дипломаты предоставляют свои речи переводчикам заранее, чаще всего прямо перед выступлением, но даже несколько запасных минут позволяют снять значительную часть стресса. Во-вторых, на международных совещаниях преобладают речи весьма предсказуемые. Набравшись опыта и получив представление о том, что обычно происходит и какой язык при этом используется, можно, слегка обогнав докладчика на стандартных формулировках, сберечь дополнительное время для обдумывания его важных сообщений. Для неформальных отступлений можно использовать сокращения и пересказ от третьего лица. Вместо изложения запутанного русского анекдота можно просто сказать: «Советский делегат пошутил». И тем не менее мастерство конференц-переводчика (этот термин пришел на смену устному переводчику и синхронисту) требует высочайшей сосредоточенности и быстроты реакции. Очень немногие способны на выполнение этой работы, и еще меньшее число людей хочет заниматься этим изо дня в день.
Определить, можно ли научить того или иного человека конференц-переводу, и сейчас так же трудно, как шестьдесят лет назад. Из профессии уходит от половины до трех четвертей поступивших на курсы устного перевода. Когда после Второй мировой войны все только начиналось, в мире были тысячи людей с глубокими познаниями в нескольких из шести официальных международных языков (испанском, английском, французском, китайском, русском и арабском). К их появлению привела катастрофическая история XX века – это были дети русских эмигрантов, бежавших от революции, выросшие в Шанхае и получившие образование во французском лицее, где они выучили английский, или юные беженцы из оккупированных немцами французских регионов, прожившие месяцы, а то и годы на Кубе или в Мексике в ожидании американской визы, прежде чем пойти в нью-йоркский колледж – и так далее. Первое поколение представителей этой элитарной профессии состояло в основном из молодежи такого происхождения; они оставались на посту по тридцать и более лет. Эти отцы и матери – основатели сообщества конференц-переводчиков ныне ушли на пенсию, и оказалось, что их очень сложно заменить. Нехватка персонала особенно остро чувствуется для двух высоко востребованных в современном мире языков – арабского и китайского. Даже в кабины переводчиков с русского и французского на английский стало труднее находить специалистов.
Перевод на конференциях ООН и ее агентств, а также на большинстве других международных встреч, где находят средства на оплату перевода, ныне организован не совсем так, как это было на Нюрнбергском процессе. Тогда были установлены следующие правила: все переводчики переводят только на свой родной язык (теперь он называется язык А, активный), и все переводы делаются с оригинала. При том что в ООН сейчас используется шесть языков, для этого понадобилось бы шесть команд по пять переводчиков в каждой или тридцать переводчиков на каждое заседание. Эта работа считается такой же напряженной, как работа авиадиспетчера; смена укоротилась с восьмидесяти пяти минут (как было в Нюрнберге) до тридцати минут (а в китайской и арабской кабинах до двадцати) на протяжении трех- или шестичасового рабочего дня – поэтому для обслуживания одного заседания при сохранении исходных правил понадобилось бы не тридцать, а шестьдесят человек. Но команду из шестидесяти человек столь высокой квалификации и со столь разнообразными навыками просто невозможно собрать одновременно в одном месте – пусть даже в Нью-Йорке. Ниже приводится схема, которая позволяет поддерживать иллюзию перевода на все языки со всех силами всего лишь четырнадцати человек:
Во французской кабине: два переводчика, один слушает испанский и английский, второй – русский и английский, оба переводят на французский.
В английской кабине: два переводчика, один слушает французский и русский, второй – испанский и французский, оба переводят на английский.
В испанской кабине: два переводчика, оба слушают английский и французский, а переводят на испанский.
В русской кабине: два переводчика, оба слушают английский, а также испанский или французский и переводят на русский.
В китайской кабине: три переводчика работают посменно; слушают английский и китайский и переводят тоже на китайский и английский.
В арабской кабине: три переводчика работают посменно; слушают французский или английский и арабский и переводят на арабский и английский или французский.
Иными словами, китайский переводится на испанский, французский и русский с помощью английского; арабский переводится на испанский и русский с помощью английского либо, чаще, французского; испанский и русский переводятся на китайский с английского, а на арабский с французского. Если русский переводчик в английской кабине отлучился в туалет, то русский переводится на английский с французского; аналогично, если у испанского переводчика во французской кабине пошла носом кровь, то испанский переводится на французский с английского.
Вообще-то двойной перевод, или, как его называют синхронисты, реле, – это по определению неудачная идея, поскольку при этом увеличивается вероятность ошибки, а также временна́я задержка между речью делегата и поступлением перевода в наушники слушателей. Плохо и то, что китайские и арабские переводчики переводят не только на свой язык А, но и на английский – работа сразу в двух направлениях удваивает стресс. Но для ооновских чиновников, которые должны обеспечивать эффективность, реле (двойной перевод) и ретур (один переводчик переводит в двух направлениях) – это счастливые находки. Без реле и ретура вся система оказалась бы намного дороже, а она и сейчас не дешева.
В Европейском союзе в систему вносятся дополнительные коррективы, чтобы обеспечить работу на заседаниях с двадцатью четырьмя языками. Полный симметричный перевод по правилам Нюрнбергского процесса, когда каждое направление перевода обслуживал один переводчик, потребовал бы команды из 552 человек, что намного превосходило бы число участников любого заседания – а это, конечно, нереально. Поэтому система работает так: когда все участники заседания понимают хотя бы один из рабочих языков ЕС (английский, французский или немецкий) – а это почти всегда так и есть, – применяется асимметричная схема перевода. Асимметрия означает, что участники могут выступать на любом из официальных языков (предварительно оповестив о своем выборе команду переводчиков), а слушать лишь на одном из трех рабочих языков. Про такое заседание говорят, что оно проходит в языковом режиме 24:3. Если бы каждое из направлений обслуживал отдельный переводчик, то на каждом заседании понадобилось бы шестьдесят девять человек, а это все еще слишком много.
Число переводчиков еще уменьшается за счет использования переводчиков с двумя языками А, способных переводить на каждый из них (такая схема называется шеваль), а также – в наибольшей степени – за счет ретура: использования переводчиков, которые переводят и на свой язык В. Но самой большой экономии удается достичь за счет реле. Когда выступает литовский делегат, переводчик, для которого литовский – язык В, обеспечивает синхронный перевод на немецкий, а с немецкого его речь переводят на английский и французский (в режиме 24:3 никакие другие переводы не требуются). В этом примере языком-посредником служит немецкий; для других языков на том же самом заседании посредником может стать английский или французский. За счет этого общее число переводчиков, обслуживающих заседание в режиме 24:3, не превышает двадцати пяти, а в реальности может быть и намного меньше, если, допустим, португальско-французский переводчик может переводить на испанский, когда посредником служит французский, или шведско-немецкий переводчик может переводить на датский, если посредник – немецкий. Поскольку все переводчики ЕС владеют двумя языками В, использование асимметричного режима в сочетании с шевалем, ретуром и реле позволяет обеспечить в Брюсселе, Люксембурге и в Европейском парламенте в Страсбурге синхронный перевод по более-менее приемлемым ценам.
В ООН система часто невидима для пользователей. Переводчики размещаются в задней или боковой части зала заседания за звуконепроницаемыми и тонированными стеклянными экранами. Можно побывать на десятке заседаний, даже не заметив физического присутствия переводчиков, – поэтому неудивительно, что их работа кажется чем-то само собой разумеющимся. Но еще обманчивее, чем магия перевода, впечатление, что все сказанное вами может быть синхронно услышано на всех остальных языках. Конференц-перевод, как бы блистателен он ни был, скрывает реальные трудности (и радости) переводческого дела под замысловатыми, почти цирковыми трюками. Он заставляет людей думать, что это лишь вопрос времени: еще чуть-чуть – и мы получим вавилонскую рыбку из «Автостопом по Галактике», которую достаточно вставить в ухо, чтобы получить возможность непосредственно общаться со всеми жителями Земли.
В отличие от большинства письменных и значительной части последовательных переводчиков, конференц-переводчики редко специализируются в какой-то конкретной отрасли и ближе всего к чистым лингвистам. Слишком мало отраслевых организаций могут позволить себе иметь в штате устных переводчиков на зарплате: лишь шестьдесят семь организаций в мире нанимают членов AIIC (профсоюз устных переводчиков) на постоянную работу и только четыре (ООН в Женеве и Нью-Йорке и два международных уголовных трибунала в Гааге) нанимают более десяти человек. В результате большинство из трех тысяч членов AIIC (и примерно такого же числа нечленов) – фрилансеры, которые летают с одной конференции на другую и работают в совершенно разных областях. Устные переводчики быстро говорят и хорошо слушают, они должны быть очень внимательны и в то же время расслаблены, должны терпеливо выносить занудные разглагольствования и быстро схватывать суть новых сообщений. Уникальная порода людей.
Их может стать еще меньше, потому что над их существованием нависло несколько угроз. И первая: произошедший за последние полвека стремительный спад в обучении иностранным языкам в англоязычном мире означает, что в профессию приходит все меньше специалистов с английским в качестве языка А. Если не покупать мальчикам велосипедов, то через пару десятков лет «Тур де Франс» превратится в демонстрацию достижений гериатрии, а затем и вовсе исчезнет. Если не учить носителей английского высокому уровню владения двумя языками из пяти – испанского, русского, китайского, арабского и французского – с малых лет, то через десять-пятнадцать лет некому будет поступать на курсы подготовки устных переводчиков. Конечно, англо-испанских билингвов много, но мало кто из них в нужной степени владеет еще каким-то третьим из ооновских языков. Если для специалистов с английским в качестве языка А снизить требование с владения двумя иностранными языками до владения одним, то за счет реле и ретура кадровый вопрос перестанет стоять так остро. Однако, поскольку из десяти поступающих на курсы переводчиков принимают пятерых, а из выпускников едва ли треть окажется пригодна для работы по специальности, в англоязычном мире необходимы серьезные инвестиции в языковое образование. Без этого следующему поколению политиков и дипломатов, бизнесменов и консультантов, борцов за права человека, международных юристов и политтехнологов останется только вставлять по рыбке в каждое ухо.
Вторая опасность для сложившейся в международных организациях языковой практики – в том, что некоторые государства предположительно расхотят финансировать синхронный перевод на языки, которые перестают быть средствами межнационального общения, при этом замена, к примеру, русского может оказаться политически неприемлемой в течение многих десятилетий, а чем заменить французский, никто толком не знает.
Но самая серьезная угроза, маячащая на горизонте, связана с тем, что происходит прямо сейчас в исследовательских лабораториях Нью-Джерси, и не только. Благодаря технологии распознавания речи, которая позволяет общедоступному текстовому процессору порождать на основе речи текст, и системам синтеза речи, на которых построены современные автоответчики, FAHQT – цель, которую поощряет нынешняя американская политика в научной сфере, может легко превратиться в FAHQST – полностью автоматизированный высококвалифицированный устный перевод. Экспериментальные системы, близкие к стадии промышленного производства, уже создают бегущую строку на английском, дублирующую речь на испанском. Я могу не дожить, но многие из вас, возможно, доживут, и увидят это, и услышат: автоматизированный устный перевод предсказуемых дипломатических речей, туристических запросов в гостиницах, а может быть, и при других обстоятельствах.
Тогда наступит третья эра устной речи. Мир станет иным.
