Глава 54
Элисон
Июнь 2017 г.
Сегодня наша вторая встреча. Ситуация стремительно ухудшается.
Из папки на столе Робина на меня смотрит Китти – правый глаз ниже левого, половина лица перекошена, будто она корчит рожи перед кривым зеркалом. Лицо пухлое, и в кадр попали жирные складки на шее. На голове пластиковый шлем, удерживающий вместе кости черепа. Из-под шлема торчат темные кудряшки. Ни Робину, ни мне нет нужды озвучивать наши мысли.
Китти разительно отличается от маленькой девочки, которую мы оба помним. Мне страшно.
Но времени на колебания нет – Робин несется вперед на всех парах.
– Значит, на повестке дня у нас несколько пунктов. Во-первых, Криспин Райт подал прошение о пересмотре дела в свете твоего письменного признания…
– Но он же в тюрьме, и его ждет суд за убийство Стефана и нападение на меня!
– Это не значит, что он не может обвинить тебя во лжи о том несчастном случае, – Робин переворачивает страницу. – Так, теперь об инциденте в Арчвильской тюрьме. Зачем ты пронесла в класс осколок стекла?
– Должно быть, завалялся в кармане после занятий в колледже, – пожала я плечами. – Я и не подозревала, что он там лежит. В любом случае утром при обыске его обязаны были изъять.
По лицу Робина было видно, что он с этим согласен. Но тут прозвучал вопрос, на который я предпочла бы не отвечать:
– А как ты объяснишь, что твое так называемое признание было найдено в мусорной корзине в женском туалете?
Да, его нашли. От этой новости я все еще не могу прийти в себя. А чего я ожидала от тюрьмы? Там же работают сплошь специалисты по раскрытию преступлений (ну, практически)!
– Я… я не знаю.
Робин, осторожно поглядывая на меня, задал новый вопрос:
– Ты написала, что толкнула Китти на проезжую часть. Это правда?
Я готова была солгать ему, как и дознавательнице, что негодяй Криспин угрозами вынудил меня написать заведомую ложь.
Однако при виде доброго лица Робина во мне произошла перемена. Я даже подумала – может, обратиться к другому адвокату? Я бы солгала, сиди передо мной малознакомый солиситор. Но Робин мой старый знакомый, мы знаем друг друга с детства. Когда-то я его обидела. Я обязана сказать ему правду.
– Да, – тихо сказала я. – Я ее толкнула.
Робин покачал головой.
– Эли, я много раз видел, как мои клиенты винят себя в несчастье, постигшем другого, потому что им кажется – так они смогут чем-то помочь. Называй это гипертрофированной совестью или чувством вины. Напомню, следствием достоверно установлено, что Криспин превысил разрешенную скорость. Его автомобиль вылетел на тротуар. Это доказано и сомнению не подлежит.
Как легко было бы позволить Робину продолжать в том же духе и возложить всю вину на Криспина!
– Мы ссорились, – перебила я. – Китти все повторяла… что знает мой секрет.
– Какой секрет?
Трудный вопрос.
– Я не могу сказать, – прошептала я.
Робин снова принялся крутить обручальное кольцо.
– Боюсь, без этого не обойтись. Нужно же нам тебя вытаскивать.
Он прав.
– Китти видела меня в летнем домике на вечеринке Райтов, – выпалила я. – Она подсмотрела, как я занималась сексом с… с Криспином.
Лицо у Робина стало таким, словно кто-то с размаху ударил его кулаком.
– Я не хотела… Я ему не позволяла… Но он ничего не слушал и добился своего… – у меня потекли слезы. – Я пошла за ним в тот чертов домик лишь потому, что он сказал – ты меня там ждешь с коктейлем…
Последние слова вырвались у меня практически с воем. Мне даже показалось, что стонет Робин, а не я.
– Он тебя изнасиловал?
– Наверное… Но тогда я так не считала – все думала, может, я как-то его спровоцировала и сама виновата… Только когда прошло много лет и я стала старше, все встало на свои места.
– Кто-нибудь еще знал, что это не был секс по взаимному согласию?
Я покачала головой. На лице Робина появилось сомнение.
– Ты понимаешь, – медленно начал он, – как трудно доказать изнасилование, случившееся много лет назад?
Я судорожно сглотнула.
– Да.
– Есть масса примеров, когда женщин, заявивших об изнасиловании, просто рвали на клочки в суде и губили их репутацию.
– Переживу, – хрипло сказала я.
Робин смотрел на меня в упор. Смотрел внимательно. Я видела, что он мне почти верит. По крайней мере, мне так показалось.
– Значит, ты ее толкнула, боясь, что тайна раскроется?
Я кивнула, не в силах говорить.
Робин молча подвинул мне по столу коробку с салфетками.
– Убил бы ублюдка, если б узнал тогда, – пробормотал он.
Значит, он мне верит и ему больно за меня. Мы не были влюбленной парочкой, но между любовью и дружбой тонкая грань.
Стало понятно и еще кое-что: люди ошибаются, считая непереносимыми подростковые душевные раны; они становятся куда болезненнее в среднем возрасте. Почему? Потому что участники много лет мусолили причины и последствия, растравляя старые обиды.
Робин что-то записывал перьевой ручкой, царапая кончиком по бумаге. Каждое мое слово, прозвучавшее здесь, записано, и эти листки я уже не смогу порвать.
– Когда я впервые пришла к тебе… по делу, как к адвокату… я спросила, можно ли тебе меня представлять, – я сглотнула. – Ты сказал – можно, если нет конфликта интересов. Имеет ли значение, что ты тоже был на той вечеринке?
– Нет, – коротко ответил Робин. – Я не видел… предполагаемого преступления, так что с юридической точки зрения все нормально.
Повисло неловкое молчание. Робин снова заговорил, на этот раз спокойнее:
– На суде Криспин заявлял, что вы с сестрой «затеяли потасовку» на проезжей части. А ты возразила, что вы просто переходили дорогу.
Я ответила, с трудом ворочая ставшим каменно-тяжелым языком.
– Я солгала. Я действительно толкнула Китти. Я была невероятно зла на нее. Ты же знаешь, какой она была. Но я не хотела…
На этот раз Робин вроде бы мне поверил – на его лице застыл шок. Мне впервые за много лет разом стало легче, будто прорвался нарыв. Однако облегчение сразу сменилось нехорошим предчувствием.
Робин начал говорить, но на секунду замолчал, будто подавившись, и начал снова:
– Ты видела приближающуюся машину, когда толкнула сестру?
В груди у меня все стиснуло, и я с трудом вытолкнула из себя слова:
– Да. Или нет… Не помню, перед глазами все плыло. Но я точно знаю, что не хотела…
Робин уставился в пустоту. У него вырвался не то стон, не то вздох. Ничего хорошего это не предвещало.
– Ты понимаешь, что за лжесвидетельство рискуешь сесть в тюрьму?
Я говорила себе это каждый день после выступления в суде.
Робин забарабанил пальцами по столешнице – школьная привычка – и заговорил негромко и быстро, словно сам с собой:
– Криспин превысил скорость, но он мог сослаться на то, что дело решил твой толчок. Скажи ты правду, он получил бы меньший срок. Но он тебя изнасиловал, и ты сочла это смягчающим обстоятельством для обмана.
Не в силах смотреть ему в глаза, я разглядывала сертификаты на стене, но когда Робин договорил, молчание стало оглушительным. Я снова повернулась к нему.
Он поскреб подбородок – этот жест тоже был хорошо мне знаком – и провел пальцами по волосам, как в школе, когда решал задачу по математике.
– Знаешь, мы сможем выстроить эффективную защиту.
Его голос звучал напряженно, будто он опасался меня, несмотря на «смягчающее» обстоятельство, однако на лице читалось безусловное сочувствие. Это мой старый друг, напомнила я себе. Единственный человек на земле, который понимал меня в юности.
– Правда? – с робкой надеждой спросила я. Я опустила глаза, но тут же вновь посмотрела на Робина, потому что от его пытливого взгляда было не спрятаться: – Прости меня… за все.
Он хотел что-то ответить, но зазвонил телефон.
– Да!
Прежний Робин никогда не говорил таким тоном.
– Скажите ей, буду через минуту! – Он встал. – Мне нужно кое с кем посоветоваться. Боюсь, тебе придется прийти еще раз – нам предстоит многое обговорить.
– Запишусь из дома, – пробормотала я. – Только с расписанием сверюсь.
Едва Робин вышел, я схватила мобильный. Сейчас в мире есть только один человек, который сможет меня понять.
Пожалуйста, ответь, молила я про себя.
Он взял трубку на седьмом гудке.
– Это я, – задыхаясь, начала я. – Прости, что не отвечала на твои звонки, но мне необходимо увидеться прямо сейчас. У меня… беда.
– Успокойся, – сказал Свинцовый Человек своим глубоким спокойным баритоном. – Скажи, где ты, и я за тобой приеду.
* * *
Я никогда не приводила к себе никого, кроме мамы. Но сейчас мне больше никуда не хотелось идти. И не хотелось ничьей компании, кроме Клайва.
Он не задавал вопросов, чувствуя, что я не хочу разговаривать. Он просто помог мне дойти до двери – меня трясло – и довел до дивана.
Не дожидаясь просьб, он поставил чайник и вскоре принес мне кружку кофе.
– У меня с собой бренди, – сказал он. – Я помню, что ты не пьешь, но сейчас тебе не помешает капелька чего-нибудь крепкого.
Я не возражала, с благодарностью отхлебнув из фляжки. Индийское покрывало с дивана было накинуто мне на плечи. Я хотела, чтобы Клайв присел рядом, но он ходил по комнате, разглядывая обстановку.
– Это ты?
Он взял нашу с Китти фотографию, где мы вдвоем стоим в школьной форме. Снимок лежал наверху стопки, которую мама привезла в свой прошлый визит, решив, что мне «захочется» их посмотреть и вспомнить «прежние времена». На самом деле мне хотелось выбросить это барахло в мусорный контейнер, но я не решилась – вдруг мама хватится?
– Да, – хрипло ответила я. – Я и… Китти.
– Старательная первая ученица…
– Неправда, – нервно возразила я.
Он ободряюще улыбнулся:
– О чем это ты?
Чашка кофе обжигала пальцы. Я вспомнила о покрытом рубцами лице Криспина.
– Я не могу сказать.
Клайв подошел ко мне и обнял за плечи. Его лицо оказалось совсем близко. Я ощутила его запах.
– Если хочешь поговорить, я готов выслушать, – мягко сказал он. – Если не хочешь, все нормально.
И я заговорила. Я призналась во всем.
Выговорившись, я ожидала, что он встанет и уйдет, но вместо этого Клайв начал расстегивать мою блузку. Надо было его остановить, но я не могла – все казалось абсолютно естественным, будто мы уже давным-давно встречаемся.
– Ты позволишь? – мягко спросил он.
Я кивнула.
И он занялся со мной любовью так нежно и страстно, что счастье переполнило меня.
