– Что-то… не то… – прошептала Маргарет за ужином. – Слишком… она… добренькая.

Это правда, после возвращения Китти из больницы Помыкашка обращалась с ней непривычно ласково. Как там ее бедная ручка? Не хочет ли она чашку сладкого чая?

Конечно, заведующая не адресовала свои вопросы Китти, а спрашивала медсестру, но, по мнению Помыкашки, это одно и то же.

– Когда… она… такая… это значит… ничего хорошего, – добавила Маргарет.

Это тоже правда. Когда Дункан обварил себя кипятком из чайника, чтобы «перестало чесаться», Помыкашка обращалась с ним особенно ласково, прежде чем отвезти в больницу. Это, как согласились все больные, чтобы он не подал жалобу на то, что нянька оставила без внимания чайник с кипятком.

На следующий день появилась Пятничная Мамаша, притом что была среда. Красивая дикторша с ярко-красными губами сказала это по телевизору за завтраком.

– Твоя мама и наша начальница устроили прямо боксерский поединок, – возбужденно отрапортовал Дункан, неистово расчесывая колено. Зрелище, прямо сказать, неаппетитное: он задрал штанину, выставив воспаленно-красную обваренную ногу.

Китти, Дункан и Маргарет сидели в общей гостиной, но до них доносились слова «ответственность» и «врачебный долг» – в кабинете заведующей вопили во все горло.

Наконец Пятничная Мамаша вышла с красными глазами и поцеловала Китти в щеку:

– Не волнуйся, милая, все будет в порядке.

– Уходи, – сказала Китти, отворачиваясь. – Не видишь, что ли, я сериал смотрю! Приходи в свой день.

Пятничная Мамаша залилась слезами:

– Как бы я хотела понимать, что ты говоришь!

К счастью, на этом она ушла, но из-за нее Китти пропустила момент, когда красивый доктор целовал медсестру. Маргарет ей пересказала. Доктор Китти нравился – он напоминал ей Джонни, по которому она тосковала до изнеможения. Она даже есть не могла – пища будто застревала в горле и не желала проходить дальше. «Пожалуйста, верни его», – молилась она в тот вечер.

Обычно Китти не молилась – какой смысл разговаривать с тем, кого ты не видишь? Но Маргарет была, по ее выражению, «истовой… католичкой…» и не снимала с шеи распятие. Изящный золотой крестик напоминал Китти… нет, воспоминание ускользало.

Соседка по палате всегда читала молитвы, стоя на коленях, прежде чем лечь спать. Китти, конечно, не могла опуститься на колени, но добрый Боженька все равно ее выслушает. Так говорила Маргарет.

И не обманула! На следующий день Дункан вбежал в гостиную, размахивая руками:

– Твой Джонни приехал!

От возбуждения он перестал чесаться.

– Он в кабинете заведующей со своей мамашей! И твоя мать тоже здесь!

Быть того не может – она же только вчера появлялась!

– Может… они… и тебя… позовут… на разговор… – предположила Маргарет.

Китти ждала.

В какой-то момент голоса зазвучали еще громче. Хлопнула дверь. Послышались приближающиеся шаги. Пятничная Мамаша была в слезах.

– Китти, мне очень жаль, но так будет лучше…

Что будет лучше?

За ней подошла мамаша Джонни, тоже заплаканная.

– Бедная, бедная детка, – сказала она, поцеловав Китти в макушку и оставив после себя шлейф чудесного аромата.

– Я хочу видеть Джонни, – потребовала Китти, стуча по креслу действующей рукой. С гипсовой повязкой получалось громче. – Где он?

– Что бедняжка говорит?

Пятничная Мамаша разрыдалась:

– Как бы я хотела это знать!

Мать Джонни потрепала ее по плечу:

– Нам лучше вернуться в кабинет, Лилиан. Остальные приедут с минуты на минуту.

Глядя на Китти, она покачала головой:

– Они не должны были этого допускать.

Чего не должны допускать? Чего?!