Однажды, когда я проезжал на машине по небольшому поселку, сразу после крутого поворота, где я по рассеянности заехал за сплошную линию, меня остановил дежуривший на дороге полицейский. Видя его, я в мгновение ока осознал свою рассеянность, и во мне проснулось старое возмущение на «глупую-и-злую-власть-которая-делает-свою-работу-вслепую»!

Зацепившись за этот старый стереотип, я ждал, что мне сделают административный выговор: «Вы нарушили статью XYZ дорожного кодекса, штраф составляет тысячу пятьсот франков, вот так-то, у вас нет выбора» или прочитают мораль: «Разве можно так ездить по деревне, вы – нарушитель!»

Я припарковал машину на обочине. Приближаясь ко мне, полицейский очень вежливо поприветствовал меня: «Месье, я очень обеспокоен, так как на меня возложена ответственность за безопасность в деревне после окончания школьных занятий (П). И, когда я вижу, что вы заехали за сплошную линию, я не уверен (Ч), что вы осознаете опасность (П) для детей, которые могут переходить дорогу. Что вы думаете по этому поводу?»

Я чуть было не попросил его повторить, до такой степени я не поверил своим ушам. Полицейский изложил факты, не обвиняя меня, он поведал мне о своем чувстве и указал на свою потребность, попросив меня поделиться своей реакцией!

Я был очарован, поняв, до чего осознанно действует этот человек: он был там не для того, чтобы наказывать или принуждать, а для того, чтобы указывать и напоминать о такой ценности и потребности, как безопасность. Дело было не в угрозе или наказании, а во взятии на себя ответственности. Я ответил ему, что крайне удручен своей рассеянностью, что меня действительно волнует человеческая безопасность и, в частности, безопасность детей, и что его осознанное и ответственное поведение побуждает меня быть более внимательным и ответственным за рулем. Он пожелал мне счастливого пути, и я уехал совершенно довольный.

Могу заверить вас, что эта история продолжает подстегивать мою водительскую бдительность гораздо больше, чем если бы мне пришлось заплатить штраф, чтобы купить душевное спокойствие. Этот полицейский, который мог бы повести себя, как волнорез сказав: «Вы виноваты, вы обязаны заплатить», всегда вспоминается мне, как предупредительный буй – помощник, о котором я думаю с уважением и дружелюбием и который продолжает подстегивать мою бдительность на дорогах.

«Если молодежь не соблюдает правил, значит, она не понимает их». Так говорил Пьер-Бернар Вельж, создатель ассоциации «Сыщики и хулиганы», который научил меня этому. Я говорю «научил», потому что для меня, как юриста, это послужило уроком: правило имеет смысл не оттого, что оно существует и тем более не оттого, что оно воспринимается всеми одинаково.

Понимание делает нас способными к действию: вместо того, чтобы изо всех сил стараться слепо соблюдать правило, мы даем себе возможность понять, воспринимается ли всеми одинаково его смысл, выражаемая им ценность. До тех пор, пока мы не обращаем внимания на то, что правило – это попытка выразить или проиллюстрировать некую ценность нашей повседневной жизни, велик риск, что мы будем воспринимать его как досадное принуждение.

Во время одной из экспедиций, организованных нами в пустыне Сахара с проблемными молодыми людьми, наступил момент, когда в их отношениях появились напряженность и агрессивность. До нас дошли слухи, что у кого-то были украдены личные вещи, кто-то жаловался, что выполняет всю работу, в то время как другие отдыхают, но мы дали молодым людям некоторое время «повариться» в этой напряженной атмосфере. Вечером, после ужина, собравшись у костра, мы предложили всем по очереди высказать свое мнение по этому поводу, соблюдая ритуал эстафетной палочки, когда каждый имел право высказаться и быть внимательно выслушанным без того, чтобы его перебивали. Вот краткое изложение разговора между тремя молодыми людьми и начавшими его организаторами.

– Ты, Тьерри, хочешь что-то сказать?

– Да, кто-то стащил мои вещи. Идиоты, я им морду набью!

– Ты злишься, потому что нуждаешься в уважении к своим вещам и к себе самому?

– Да, я хочу, чтобы меня уважали и чтобы все было по-честному.

– Жанин, хочешь ли ты что-то сказать?

– Да, мне все осточертело. Только мы вдвоем или втроем помогаем разгружать машины и ставить палатки! Другим на это наплевать, они только слоняются без конца!

– Ты возмущена потому, что нуждаешься во взаимопомощи и справедливом распределении задач?

– Да, было бы намного приятнее, если бы мы помогали друг другу. У нас оставалось бы больше времени, чтобы потом разобрать вещи.

– А ты, Жан-Люк, не хочешь ли что-нибудь сказать?

– Да, мне надоело, что все шепчутся у меня за спиной. Карина и Анжела без конца несут всякую чушь обо мне, а все это неправда.

– Ты рассержен и разочарован, Жан-Люк. Ты хотел бы, чтобы они открыто поговорили с тобой, если им есть что сказать?

– Да, открыто, а не за спиной. И чтобы они не придумывали обо мне всякие небылицы.

И так, одного за другим, мы выслушали всех; не осуждая выслушали то, что отражало их чувства и потребности. Тогда обнажились все сформулированные ими самими ценности, обеспечивающие благополучие жизни в обществе: уважение, честность, взаимопомощь, равенство, открытость, правда и т. д.

На большинство этих молодых людей были заведены толстые полицейские досье, так как они совершили серьезные преступления. Некоторых из них кураторы доверили нам, только взяв с нас расписку, поскольку они считались неисправимыми рецидивистами. Но в изоляции, в бесплодной пустыне, вдали от привычного принуждения и бунтарства, они делились с нами своими прекрасными намерениями. Они давали нам понять, что в душе бережно хранят эти самые ценности – даже если создавалось впечатление, что они попирают их в обществе, где не находят себе места. Вдруг эти ценности обрели очевидный смысл: подростки сами могли заметить, что без них – только склоки и страдания.

Представьте, если бы мы играли в тюремных надзирателей и сказали им: «Нужно уважать друг друга, нужно помогать друг другу, если вы не будете этого делать, вы будете наказаны или отосланы обратно на первом попавшемся верблюде…» Они посмеялись бы над нами, презрительно или недовольно пожав плечами. Что еще хуже, мы бы укрепили в них веру, что они не такие, как все, что они не могут влиться в общество, что они одиночки, что их не существует. Весьма вероятно, они стали бы вести себя еще хуже просто оттого, что драка или склока, так же, как недоверие и неприспособленность к жизни в обществе хотя бы создают ощущение, что ты существуешь. Быть неприспособленным – это все-таки быть.

В тот вечер и в течение всего путешествия у них была масса возможностей существовать в атмосфере благополучия, взаимного уважения, доверия.

Эта история позволяет заметить следующее: если мы с колыбели росли в атмосфере напряженности и эмоционального дискомфорта, если с детства мы верили, что агрессия против другого – единственный способ занять свое место, если только мы вообще не отреклись от мысли занять его, в нас укореняется некое неприятие благополучия. Благополучие может показаться не таким волнующим, как трудности, и не таким безопасным, поскольку оно для нас – неизвестное. Тогда не исключено, что мы будем бессознательно воссоздавать знакомые нам обстоятельства, чтобы снова найти известное и волнующее.

Я был знаком с одним исключительно вежливым и любезным бизнесменом, который в детстве страдал от крайне авторитарного поведения отца. Отец заставлял его проходить отвратительные испытания на выносливость, чтобы, так сказать, выработать у него привычку не страдать. Теперь, когда сын стал взрослым, его тревожили собственные реакции по отношению к власти. Он осознал, что сам создавал себе проблемы с властью, чтобы схватиться с ней!

Он постоянно оспаривал все принудительные законодательные или административные меры, с которыми сталкивался в своей работе, тратя сумасшедшую энергию на то, чтобы противоречить чиновникам и начальникам служб, которые просто просили его подчиняться административному порядку. Он осознал это, когда его отвели в полицейский участок за оскорбление дорожного регулировщика, который просто контролировал движение.

Обдумывая свои потребности, бизнесмен понял, что в подобные моменты ощущал, что действительно существует – с той силой и уверенностью, которых ему обычно не хватало.

Тогда мы вместе проанализировали его приступы злобы и бунта, связанные с поведением отца. Потом, когда бизнесмен был к этому готов, мы исследовали потребности, которые могли мотивировать его отца вести себя так, как он это делал, с целью лучше понять его. Наконец, мы выявили следующие потребности: «Сегодня я хочу жить активно, но без возмущения и агрессии. Я нуждаюсь в том, чтобы относиться к себе со всем вниманием и уважением, которых не получил от отца».

Неважно, кто мы – бизнесмены, уличные мальчишки или творческие люди, все мы нуждаемся в смысле и жизненной силе. Если мы не попытаемся понять себя, понять механику насилия и осознать, что нами движет, велик риск, что мы, желая защититься, еще долго будем натягивать колючую проволоку или опускать железный занавес.

Подзаголовок «Пастух или колючая проволока» пришел мне в голову два года тому назад, когда я ехал по Франции. Я проезжал местность, с которой познакомился двадцать пять лет тому назад. Тогда она была такой отдаленной и нетронутой, что для многих олицетворяла мечту о возвращении к природе. В те годы я был подростком, очарованным ремеслом живших там пастухов, мне нравилось, что они были похожи на поэтов. С непоколебимым простодушием они свободно пасли стада на косогорах и вспаханных склонах. При этом их радостные окрики и знаки ободрения свидетельствовали о том, что пастух понимал каждую овцу из своего стада и, главное, он понимал тишину и время. Пастух тщательно вымерял свой шаг и выбирал маршрут в зависимости от самочувствия стада.

Вернувшись в те же места через двадцать пять лет, я был поражен, увидев изгороди и загоны, где теперь держали взаперти стада. Больше нет времени бегать по полям, довольно нескольких рядов колючей проволоки! И стадо топчется на месте. А пастух превратился в сторожа!

Я часто раздумывал о школе и воспитании, о семьях и приютах для подростков, об интернатах и исправительных заведениях – обо всех тех местах, где, как считается, должны принимать и воспитывать, и где все жалуются на «нехватку времени». И я начал мечтать о добрых отношениях между людьми.

Разумеется, я никому не желаю быть бараном, ни в прямом, ни в переносном смысле! Я мечтаю о том, чтобы любой человек, связанный со службами социальной помощи и воспитания, смог почувствовать себя свободным, как пастух, смог подумать и выбрать путь, наиболее подходящий для каждого подопечного. Я мечтаю, чтобы любой человек, связанный с системой обучения, смог попросить о помощи – и быть поддержанным; чтобы он смог сказать, что ему страшно или что дела у него идут неважно, – и быть услышанным; сказать, что ему что-то не удается, – и быть ободренным; показать свое смятение – и быть понятым. А не топтаться в загоне.

Я очень часто работаю в школах и постоянно слышу одну и ту же жалобу: «Но у нас нет времени!»

Директор одной крупной школы в Брюсселе говорил мне после лекции, во время которой я упоминал об образе пастуха: «Вы совершенно правы. Ни родители, ни ученики не знают, что значит подумать не спеша. Есть две вещи которые без конца слышат ученики, и это «Поспеши, поспеши!» и «Скорее, скорее!».

Действительно ли у нас нет времени, или же мы не желаем понимать, что важно, а что нет? Часто мы суетимся по хозяйству, гоняемся за материальными ценностями. Так одна супружеская пара осознала, что свое «нет времени», кроме как за ужином, общаться со своими детьми, они объясняли ремонтом дома. Они решили обновить кухню, гостиную и переустроить сад. Кроме того, «нужно было» поменять старую машину, и они только что купили новую семейную машину с дизельным двигателем!

Дети жаловались, что родители всегда заняты, и начинали плохо вести себя: злились, хулиганили в школе, плохо учились, дулись… Родители, принявшиеся было обвинять детей в отсутствии дисциплины и недостатке уважения, наконец, заметили, что они на какое-то время изменили свои приоритеты, поставив на первый план дом и комфорт. Результатом этого стали переутомление от работы и финансовые проблемы. Осознав это, родители пересмотрели свои приоритеты и то, как они используют свое время.

К чему новая кухня, если в ней едят в одиночестве или обижаются друг на друга? К чему новая гостиная, если нет времени посидеть в ней? К чему новая машина, если во время каждой поездки все ссорятся, если нет времени путешествовать, поехать погулять в лес или отправиться в отпуск?

Несколько лет назад Франсуа, принимавший участие в тренингах по ненасильственному общению, позвонил мне и попросил о помощи. Его недавно назначили директором Дома молодежи в одном неблагополучном квартале Брюсселя. Там царила кошмарная обстановка. Якобы взбунтовавшаяся молодежь разгромила общую комнату, предназначенную для встреч и творческих кружков.

Франсуа давно работал в социальной и гуманитарной сфере, но никогда еще не занимался молодыми людьми с улицы. Я встретился с ним и членами его команды, хорошо знающими этот квартал. Я кое-что узнал об истории бунта и, не торопясь, обсудил его с некоторыми молодыми людьми. Оказывается, предыдущая дирекция обещала им разные кружки и программы и не сдержала обещания. Молодые люди были разочарованы в своих ожиданиях, и однажды, когда им объявили об окончательной ликвидации программы, они разломали все стулья и кресла в общей комнате!

Франсуа сказал мне, что его начальство настаивает, чтобы он немедленно привел дом в приличное состояние и купил недостающую мебель. Он спрашивал, что я думаю об этом. Я ответил: «Зачем перестраивать дом, если бомба еще не обезврежена? Это почти провокация: молодежь заметит, что нашлись деньги на замену мебели, а не на нужды людей! Это самый надежный способ снова взорвать ситуацию! У них создалось – верное или неверное – впечатление, что с ними не считаются, что к ним относятся, как к вещам, которые можно перегонять с одной программы на другую. К ним нужно срочно проявить человеческое уважение, выслушать их и попытаться понять, чем они не удовлетворены».

По его просьбе я согласился выслушать молодежь, подумать, как восстановить мир. Он хотел, чтобы я составил коммерческое предложение на определенную сумму, которое он мог бы предъявить дирекции. Не слишком хорошо представляя, сколько часов отнимет у меня эта работа, я предложил четыре модуля по четыре часа на протяжении двух недель, при этом весь бюджет составлял порядка двадцати тысяч тогдашних бельгийских франков.

Через неделю Франсуа позвонил мне и сообщил, что мое предложение отклонено, так как дирекция исчерпала бюджет на текущий год, проголосовав за выделение ста пятидесяти тысяч франков на обновление общей комнаты и покупку стульев. Вдобавок он уточнил, что дирекция считала это приоритетом: чтобы молодежь хорошо себя чувствовала, необходим уютный интерьер; но она собиралась усилить наблюдение, чтобы гарантировать бережное отношение к мебели.

Эта непридуманная история показывает, как похожи на нас наши учреждения – тем, что все еще не ставят в центр своих интересов и обязанностей человека, но усиленно занимаются тем, что окружает человека.

Колючую проволоку начинают натягивать именно тогда, когда не хватает слов, чтобы высказаться, и терпения, чтобы выслушать.

Однажды мы повели два десятка проблемных молодых людей в поход, где собирались лазать по канатам и подвесным мостам в тренировочном лагере парашютно-десантного полка. Этот лагерь находится на природе и ничем не огорожен. Мы получили массу предостережений от кураторов: «Они опасны, получше следите за ними, не дайте им убежать…» или «Вы с ума сошли, они будут воровать и устроят бузу в первом же кафе, возвращайтесь обратно в тот же вечер».

Мы уехали, полные уверенности в себе. И не зря. Когда молодые люди живущие, как правило, в четырех стенах приюта или на улице, проводят время вот так, на открытом воздухе, когда они балансируют на страховочном тросе, а под ногами у них – сто метров пустоты, или лазают по обезьяньим мостам, натянутым в ущельях над макушками сосен, когда им жарко, голодно и страшно, когда вечером у костра они спорят, кричат и смеются вместе с внимательными к ним взрослыми, когда поставлены палатки и варится еда, ни одному из них никогда не захочется оказаться в другом месте. Что их удерживает? Блаженное состояние, наполненное смыслом того, что они делают, и ощущением, что они живут.

Все мы опасны, если наша жизненная сила не находит возможности выхода, если не с кем поделиться своими трудностями и негде найти понимание. Насилие – это взрыв бомбы на поле нереализованной жизни.