Вот что в первой главе я называл речью, снимающей ответственность, одной из четырех привычек интеллектуального свойства, приводящих к насилию. Такая речь – особенно отражаемый ею уровень сознания – не дает свободы и не передает смысла. Хуже всего, что такой язык усыпляет совесть и ответственность.

Несколько лет назад в Южной Африке была объявлена амнистия палачам и мучителям, исповедующим политику апартеида. В одной английской газете я прочитал интервью нескольких палачей, которым предложили признаться в своих преступлениях в обмен на амнистию. Когда у одного из них, отца семейства, бывшего музыканта, спросили, как он мог целыми днями пытать людей в тюрьме, а потом возвращаться вечером домой и играть с дочками или импровизировать на фортепиано, он ответил: «Это была моя работа! Мне платили за это! Я был вынужден это делать!»

Газета выпала у меня из рук! Возможно ли, чтобы игра в долг и подчинение сделала из этого человека бессовестную и бесчувственную машину для пыток? Когда нацистских преступников спрашивали об их мотивах, они давали ответы подобного рода. Та же бесчувственная совесть и глухая душа, то же превращение в роботов.

Мне кажется, в повседневной жизни – пусть даже наши поступки, слава богу, не заканчиваются трагедией – нам случается действовать как роботам или ожидать от других, чтобы они действовали как безжизненные, бездушные, бесчувственные роботы: «Нужно добиваться успеха… Ты должен работать… Нужно идти в школу… Нужно вынести мусорное ведро… Я должен зарабатывать на жизнь… В такой ситуации у меня нет выбора…»

На первом тренинге ненасильственного общения Маршалл Розенберг так ставит вопрос: «Сейчас я предлагаю вам понять, как освободиться от рабства, как избавиться от разных нужно, чтобы, я должен, у меня нет выбора…» Потом он спрашивает, думает ли кто-то из нас, что есть вещи, которые нужно делать, независимо от того, хочешь ты этого или не хочешь. Я, не колеблясь, отвечаю:

– Разумеется, в жизни есть вещи, которые приходится делать независимо, хочешь ты этого или не хочешь.

– Можешь ли ты назвать мне одну вещь, которую ты, как тебе кажется, обязан делать?

– Ну, хорошо. Мне нужно работать. У меня нет выбора, так получилось! У меня нет других денег, кроме тех, что я зарабатываю своим трудом, а чтобы жить, ни от кого не завися, приходится рано вставать!

– Что ты ощущаешь (Ч), когда говоришь: «У меня нет других денег, кроме тех, что я зарабатываю своим трудом, а чтобы жить, приходится рано вставать (Н)»?

– Ну, усталость и беспокойство.

– А твои потребности (П)?

– Я устал, потому что хотел бы более творческим и альтруистичным образом использовать свое время, и беспокоюсь, потому что мне необходима материальная безопасность. Да, мне нужно чувствовать себя уверенно, знать, что я могу оплатить квартиру, так как мне не хочется жить в комнатушке, как студент. Мне нужно знать, что я в состоянии делать дополнительные взносы в независимый пенсионный фонд, потому что я не хочу умереть с голода в шестьдесят пять лет. Мне нужно знать, что я могу оплатить машину, так как не желаю все время ходить пешком или ездить в поезде. Мне нужно знать, что я могу время от времени позволить себе поехать в отпуск, в путешествие, устроить вечеринку с друзьями или пройти курс обучения.

– Как ты чувствуешь себя, когда понимаешь, что работаешь потому, что благодаря этому можешь позволить себе квартиру получше, чем студенческое общежитие; можешь обеспечить себе пенсию по старости, водить машину, поехать в отпуск или продолжить обучение?

– Я очень удивлен. Я смотрел на вещи иначе. Действительно, каждое утро я принимаю решение надеть костюмчик с галстуком и пойти на работу. Никто, кроме меня самого, не мешает мне уехать в Монголию или на Огненную землю и провести там остаток дней. Я выбираю определенный комфорт, определенный социальный круг, определенную свободу, без которых, при желании, мог бы обойтись. Оказывается, мне не очень хочется очутиться без денег в Монголии или на Огненной земле вдали от друзей. В то же время я понимаю, что мне нужно срочно поменять профессию, и с удовлетворением отмечаю, что, проходя данный тренинг, я приближаюсь к своей цели.

Я смог прояснить смысл своего «нужно», то есть, с одной стороны, потребность в материальной безопасности, с другой – потребность сменить работу на более интересную. И, сделав это, я понял, что выбрался из ловушки черно-белого мышления, которая приводила меня в ступор: либо остаться в безопасности и умереть от скуки, либо измениться и умереть от страха.

Я осторожно и постепенно совершил переход. Мало-помалу я сократил свое рабочее время юридического консультанта и стал активно заниматься человеческими отношениями. Принуждение («Нужно зарабатывать на жизнь») превратилось в подмогу: «Благодаря работе, я могу спокойно сменить профессию!» Интенсивность, с которой я проживал этот переходный период, была совсем иного рода, так как мне была ясна цель (или потребность), к которой я стремился.

Поэтому я настоятельно рекомендую просеять через сито сознания все ваши «нужно… я должен… у меня нет выбора», чтобы хорошенько проверить, какие цели они обслуживают. Это дает возможность провести отбор. Мы часто не можем избавиться от своих «нужно», которые были сформулированы очень давно и с тех пор не обновлялись. Если «нужно» не подразумевает «мне действительно хотелось бы», значит, оно устарело и ближе к непроизвольному рефлексу, чем к ответственной осознанности.

Такой отбор может повлечь за собой важные изменения. Так, у меня есть друзья, которые все бросили, перебрав свои «нужно» и «я должен»: работу, дом, привычки и уехали на год, чтобы вместе с детьми проехать всю Францию в фургоне с запряженной в него лошадью. А учеба? В фургоне, с фонарем. А деньги? Подработка по дороге: потребности сократились. А как дети вольются в коллектив после возвращения? Они живут настоящим и уверены в себе.

На семинаре, объединявшем несколько семей, родителей и детей вместе, одна мать, учительница по профессии, обратилась ко мне:

– Но, Тома, все-таки в жизни есть вещи, которые нужно делать, хочешь ты этого или не хочешь!

– Не могла бы ты назвать мне одну из них?

– Безусловно. Я, как мать, должна каждый вечер готовить еду. У меня нет выбора.

– Что ты ощущаешь, говоря это, и в чем твоя потребность?

– Я измотана, потому что мне хотелось бы расслабляться хотя бы раз в неделю, пойти и принять ванну, вернувшись из школы.

– То есть ты чувствуешь себя измотанной (Ч) и хотела бы после работы уделять себе немного времени (П)?

– Да. Но, понимаешь, если я не буду готовить, дети будут есть черт знает что, а нужно, чтобы они правильно питались.

– Ты озабочена (Ч) их правильным питанием, и тебе требуется быть уверенной в том, что они едят здоровую пищу (П)?

– Да! Для меня это самое главное.

– И именно поэтому ты разрываешься между потребностью заняться собой, например, принять теплую ванну, и потребностью быть уверенной в их сбалансированном питании?

– Именно так. Но, знаешь, вряд ли они поняли бы, если бы я пошла принимать ванну, пока они ждут обед!

– Как я понимаю, ты с трудом можешь поверить, что они могут это понять?

– О! Я уверена, что они не способны понять.

– Поскольку твои дети здесь, предлагаю спросить их, что они чувствуют в связи с этим, а не решать за них, – отвечаю я, поворачиваясь к детям, двум девочкам-подросткам, присутствующим на семинаре: – Как вы реагируете на то, чем поделилась с нами ваша мать?

– (Хором.) Мы уже сто лет говорим ей, чтобы она не спешила и отдохнула перед тем, как приниматься за готовку, или позволила нам этим заняться. Мы знаем, что она не только нуждается в передышке по вечерам, она, кроме всего прочего, ненавидит готовить. То есть атмосфера еще та, потому что она готовит против воли! Из-за этого вечер часто идет насмарку. Она могла бы доверять нам и поверить, что мы способны справиться сами, приготовить еду и сделать что-нибудь полезное. Ушло то время, когда мы могли съесть весь запас печенья или проглотить десять тартинок с шоколадом!

– (Я поворачиваюсь к матери.) Как ты чувствуешь себя, слыша слова девочек о том, что им хотелось бы, чтобы ты либо доверила им готовить еду, либо давала себе немного времени на расслабление перед тем, как самой этим заняться?

– Замешательство и облегчение. Они частенько повторяли мне это, но я не соглашалась. Я столько лет видела, как моя мать изнуряла себя, стараясь быть полезной, изматывала себя, стараясь быть хорошей матерью… И мне трудно выйти за рамки этого сценария, хотя девочки подталкивают меня к этому, поскольку их он не устраивает.

Такой диалог выдает нашу поразительную способность замыкаться в собственных верованиях о себе самих («Хорошая мать должна…») и о других («Они не поймут… я не смею даже заговорить об этом… мне известен их ответ…»). Только истинный контакт с другим позволяет вырваться из этой ловушки.

Я вижу, с каким трудом мы признаем собственную ответственность и насколько мы склонны приписывать ответственность за происходящее с нами другим людям или событиям. В данном случае матери было сложно без помощи со стороны взять на себя ответственность и поговорить с дочками. Часто мы неосознанно отдаем предпочтение клетке, привычной жердочке, а не свободному выбору, возможности вылететь через открытую дверцу. А ведь дверца открыта, широко открыта, говорится в стихотворении Джулии Иллиеш, цитата из которого приведена в начале книги. Отчего так? Не оттого ли, что свобода пугает нас больше, чем принуждение?

Принуждение хорошо нам известно. Мы с ним близко знакомы. Оно привычно, некомфортно, но привычно. А вот свобода! Она – в новинку и вызывает страх неизвестного. После того как в нас на протяжении многих поколений воспитывали чувство долга или привычку, трудно поступать в соответствии со своим выбором и душевным порывом. Но это жизненно необходимо. Чтобы мир не стал бесчувственным, нужно, чтобы у каждого из нас был душевный порыв.

На тренинге одна мать говорит мне: «Мне никак не удается внушить своей шестилетней дочери, что она, бегая в пижаме по дому, должна надевать тапочки».

Я прошу ее показать мне, как она это делает, предлагая ей обращаться ко мне, как к своей дочери.

– Я тебе уже сто раз говорила, чтобы ты надевала тапочки! Я уже не знаю, на каком языке с тобой разговаривать, чтобы ты меня понимала. Пойди и сейчас же надень тапочки! – говорит она мне (и смеется, замечая, каким тоном разговаривает).

– Я бы на месте твоей дочери, услышав это, точно захотел бы сделать наоборот, потому что не понимаю смысла твоего запроса. Что до меня, то мне очень нравится бегать босиком!

– Но я же сказала ей в самом начале: я переживаю, чтобы она не простудилась, не заболела, чтобы мне не пришлось брать больничный и сидеть с ней. Действительно, сказав ей об этом один раз, я думала, что ей все понятно… И я не напоминала ей, чем мотивирован мой запрос.

– Возможно, ты думаешь, что она не придает твоей потребности той же важности, что ты. Конечно, для девочки простудиться и остаться дома с мамой не так страшно, как для мамы! Может быть, пришло время подробнее разъяснить свою потребность и напоминать о ней, а не считать, что для другого она имеет то же значение, что и для нас, потому что однажды мы высказали ее. Теперь я хотел бы спросить тебя, уважаешь ли ты ее свободу на несогласие, когда указываешь на свою потребность и формулируешь запрос?

– (Смеясь.) О нет, конечно, нет!

– Вот и вторая причина, по которой на месте твоей дочери я бы не захотел надевать тапочки: мне нужно, чтобы уважали мою свободу, пусть я еще ребенок!

– Это так трудно! Согласиться с тем, что другой с тобой не согласен!

– Разумеется, трудно. Но если мы будем навязывать свои запросы как требования, то в ответ получим либо подчинение, либо бунт, а не контакт. Сейчас, говоря, что это трудно, ты не уверена в своей способности принять несогласие своей дочери, не отказываясь от собственных потребностей?

– Не уверена. Я хочу, чтобы она была здорова и чтобы она начала чувствовать себя ответственной за подобные мелочи: например, надевать тапочки, когда холодно.

– Не хотелось бы тебе научиться доверять ей, согласиться с тем, что она мало-помалу сможет решать сама, когда ей надевать тапочки?

– (Глубокий вздох и продолжительное молчание.) Верно сказано: научиться доверять. Я не умею доверять, поэтому все контролирую! Это так выматывает!

В ходе семинаре эта мать все лучше и лучше осознавала, как трудно ей кому-то доверять. Она также поняла, что ради улучшения отношений с детьми и супругом она должна работать над собой. Однажды утром она совершенно счастливая пришла на семинар и сказала мне: «Мне пока не удалось ясно выразить дочери свою потребность, но вчера вечером вместо того, чтобы психовать, я все-таки спросила, знает ли она, для чего я прошу ее надеть тапочки. Она мне ясно ответила: «Чтобы я не простудилась». Мне удалось удержаться и оставить ее в покое, и через несколько минут я заметила, что она сама надела тапочки!»

Видите, расшифровывая послание «ты должен», мы даем себе возможность заглянуть в себя, отточить свое чувство ответственности.

Некий политик, работающий в одном из административных органов, пришел ко мне на консультацию, так как считал, что испытывает большие сложности, общаясь со своей командой. Он заметил, что часто выражался высокомерно, в результате – не мог завоевать авторитет и постоянно сталкивался с возмутительными пререканиями, тогда как сам он желал только эффективных совместных действий и полезного сотрудничества.

В связи с обновлением команды после выборов он хотел прояснить, как в ближайшие годы ему следует сообщать о своих намерениях и целях. В частности, он желал, чтобы рядом с ним работали только те, кто действительно хочет служить стране и интересам общества, и больше не собирался работать с тем, кто озабочен лишь собственной карьерой. Благородная цель, достижению которой я был рад помочь.

В его проекте доклада было полно разных «Абсолютно необходимо… Мы должны… Давно пришло время, чтобы… Это возмутительно, что…» – то есть обязанностей, моральных наставлений или чисто рассудочных соображений. Так что я не был удивлен сложившейся ситуацией: создавалось впечатление, что он лучше других знает, что есть добро, может решать за них, от их имени.

Мы проработали его чувства и потребности, чтобы он смог выражаться понятными для всех словами: «Я устал и слегка обескуражен. Я нуждаюсь в том, чтобы наша команда работала эффективно. Я нуждаюсь в уверенности, что у нас одна и та же цель – служение обществу и соблюдение его интересов. Я хотел бы, чтобы каждый из нас потрудился четко определить для себя собственные приоритеты. И я крайне нуждаюсь в том, чтобы наши слова не расходились с делом: мы стремимся к политике, осознающей значимость своих действий, более ответственной и долгосрочной. Следует ли каждый из нас этому идеалу, занимаясь своей повседневной работой?»

Такая вступительная часть предусматривала больше возможностей для душевного сближения с членами команды, чем речь, пестрящая всякими «нужно», требованиями или приговорами. И политик был весьма удовлетворен тем, как прошло совещание с его командой.

В следующий раз, говоря себе: «Нужно вынести мусорное ведро», остановитесь и расслабьтесь: ни один полицейский не придет арестовать вас, вам не вынесут смертельный приговор, если вы будете загромождать мусором кухню, потом – гостиную и даже ванную комнату! Если вы выносите мусор, не означает ли это, что вы нуждаетесь в порядке, чистоте, гигиене, красоте и комфорте – словом, в том, чтобы ваш дом был уютным?

Спросите себя, насколько лучше вы себя чувствуете, воплощая в жизнь ценности, которым служите, а не подчиняясь принуждению конкретного «нужно».

Бывают обстоятельства, когда возможности выбора значительно сужены, даже отсутствуют. Насилие или физическое принуждение могут лишить свободы действий. Однако я всегда глубоко ценю отвагу тех, кто признает, что у них не было сил решиться, отказаться или измениться. И в результате они сделали выбор и смирились с неподходящей для них ситуацией, которая тем не менее удовлетворяла их отдельные потребности. Чаще всего это потребность в материальной или эмоциональной безопасности. Это настоящая отвага – признать свою ответственность, а не обвинять обстоятельства или других людей.

Я полагаю, что мы по привычке говорим: «У меня нет выбора» – точно так же, как мы говорим: «У меня нет времени». Если бы мы лучше осознали свои потребности, нам стало бы ясно, что мы сами расставляем приоритеты. И это, бесспорно, отражается на том, как мы используем свое время.

О приоритетах можно судить по ежедневнику. Человек, работающий от десяти до двенадцати часов в день и говорящий: «Принимая во внимание мою профессию, у меня нет времени, у меня нет выбора…», мог бы переформулировать это, сказав: «В настоящий момент приоритетом для меня является моя материальная обеспеченность и материальная обеспеченность моей семьи. У меня еще не было возможности найти работу, где бы мне больше платили, и которая позволит мне быть свободнее». Или «Я действительно дорожу возложенной на меня высокой ответственностью и жертвую собой, потому что это удовлетворяет мою потребность чувствовать себя полезным, находить удовольствие от работы, а также обеспечивать себе материальный комфорт. То есть в данный момент я делаю выбор в пользу того, чтобы посвящать этому большую часть своего времени». «Еще» и «в данный момент» открывают возможность для перемен.

Достаточно посмотреть на то, что мы делаем, чему отдаем свое время и силы, на людей, с которыми мы встречаемся. Эти моменты служат четким индикатором наших приоритетов и, следовательно, выбора. Внимание! Это не обязательно наши непосредственные поступки, а потребности, удовлетворяемые нашими поступками.

Только взяв на себя ответственность за сделанный выбор или за то, как мы используем свое время, мы становимся способными изменить все, что нам хотелось бы изменить. Английский афоризм не без юмора призывает: если тебе что-то не нравится, измени его; если не изменишь его, полюби его!