Глава 22

Сперва Дельфина еще способна была вспомнить запах его кожи. По четвергам, в «дни карри» — «Эти англичане так любят карри», — говорил ей Эскофье — он приходил к ней в постель поздно ночью, и от его рук все еще исходил аромат дальних стран. И уже на рассвете, когда ночной сумрак медленно начинал рассеиваться, они занимались любовью — неторопливо, спокойно, словно пробиваясь сквозь накопившуюся усталость, вызванную работой и заботами о детях, в свой собственный мир, существовавший только для них двоих и наполненный жаром любви, в тот мир, где говорили на языке, понятном лишь им одним.

Но поскольку Эскофье больше не приезжал в Монте-Карло, то и запах его быстро выветрился, и ни подушки, ни старые рубашки не сохранили запаха карри; от них больше не пахло ни жареным луком, ни вкусной жареной курочкой. Теперь у Дельфины осталась лишь память о сопровождавших ее мужа запахах.

Когда на виллу «Фернан» прибыла первая посылка от мистера Бутса, Дельфина написала Эскофье: «Он, похоже, следует за мной повсюду. С чего бы это?»

Он не ответил. И тогда Дельфина начала печь бриоши.

Поварам на вилле «Фернан» пришлось стоять в сторонке и смотреть, как мадам, надев чистый фартук поверх своего шелкового платья, отрубает кусок от палочки дрожжей, чуть не угодив себе по пальцу, затем смешивает дрожжи с мукой, теплым молоком и одним, но крупным яйцом. Когда она аккуратно скатала тесто в шар и поместила его в большую миску с теплой водой, повара до некоторой степени уверились, что мадам, по крайней мере, знает, что делает, и тут она сказала:

— Необходимо сперва проверить, что с дрожжами все в порядке и тесто поднимется. — И осталась стоять над миской, ожидая, что шар теста прямо на глазах разбухнет и всплывет.

«Проверить?»

Повара переглянулись. Проверяют уже на самом последнем этапе, когда тесто уже окончательно поднялось и его пора отправлять в печь. Это хлеб, а не бисквит!

«Поэтам, — думал с презрением старший из поваров, — нечего делать на кухне!»

Так что они ушли, оставив Дельфину в одиночестве. И всегда с тех пор уходили, когда ей хотелось испечь бриоши. Они так и не сумели объяснить ей, что, когда тесто уже сделано, его качество уже никак не проверишь, так что нет никакой гарантии. На каждом шагу тебя подстерегает опасность: один неверный шаг — ты слишком долго месил тесто, или влил в него слишком теплое масло, или внезапно налетел сквозняк, — и бриоши будут испорчены. В их изготовлении нет никакой поэзии — нужны только холодные руки и теплая кухня.

Пять яиц. Мука. Соль. Сахар. Рецепт, полученный от булочника, был вполне ясен. Затем нужно замесить тесто, чтобы оно было не слишком крутым. А затем — «Бейте его о разделочную доску. Как можно яростнее. Ровно 100 раз».

Этот последний совет показался Дельфине смешным. «Тесто ведь не живое существо, способное чувствовать, — думала она. — Оно не может отличить семьдесят пять ударов от ста».

Но оно отличало.

После сорока ударов Дельфина почувствовала, что тесто становится более мягким, покладистым и не таким крутым. Зато у нее самой руки уже буквально сводило судорогой. Малышка Жермена проснулась, заплакала и принялась возиться в своей колыбели. Мальчикам захотелось горячего шоколада.

— Пожалуйста, мама! Пожалуйста!

Дельфина все прекрасно слышала, но понимала: она никак не может остановиться и перестать бить тесто. Если же она все-таки сделает перерыв и покормит девочку, а затем приготовит для мальчиков шоколад или же попросит сделать это кого-то из слуг, которых сперва еще нужно разыскать, то тесто, когда она наконец снова им займется, превратится в свинец.

— Я пишу, — сказала она, хотя собиралась сказать совсем не это, но отчего-то именно эти слова показались ей наиболее соответствующими действительности. С каждым ударом теста об стол в ее поэтической душе рождалась часть новой строки или некий новый образ. Звезды, которых при солнечном свете она видеть никак не могла, теперь светили даже днем, словно для нее одной, и она принялась размышлять об этой их странной способности и о значении их света для нее, Дельфины.

После этого, возясь с бриошами, она стала говорить всем именно так: «Я пишу».

Сто ударов, а затем, даже если тесто кажется совершенно идеальным и эластичным, в него, согласно рецепту, требовалось ввести какое-то немыслимое количество масла. Разве это не похоже на создание поэмы? Когда тебе кажется, что твое стихотворение уже достигло совершенства, ты вдруг обнаруживаешь, что в нем не хватает глубины и богатства вкуса.

Но, ложка за ложкой вводя в тесто размягченное сливочное масло, Дельфина увидела, что этим совершенно портит отбитое тесто. Оно почему-то опять начало застывать прямо у нее в руках и стало каким-то противно сальным. Ее охватило отчаяние. Хотелось все бросить или хотя бы добавить муки и снова начать отбивать тесто — эта часть процесса понравилась ей больше всего.

«Будьте мужественной», — приписал пекарь в конце своего рецепта.

И Дельфина старалась быть мужественной, а потому продолжала добавлять масло в «испорченное» тесто, пока наконец не ввела все требуемое количество. Масло, как ни странно, держалось внутри вполне прилично.

Порой «вполне прилично» — это максимум того, на что ты можешь надеяться.

Дельфина накрыла тесто чайным полотенцем, и оно действительно поднялось. Она два раза дала ему отдохнуть, а потом испекла бриоши и подала их на стол еще теплыми. Бриоши получились, конечно, не идеально — тесто было довольно вязким и плотным, — но глубокий богатый вкус выпечки и то, что тесто у нее так здорово поднялось, сильно ее впечатлило, она чуть не расплакалась от ощущения одержанной победы.

«Ливень над Парижем одной на дороге темней, чем мне прежде казалось», — звучало в ее душе.

— Месье скоро возвращается? — спрашивали повара. Бриоши — это все-таки не хлеб насущный.

— Он работает, — отвечала Дельфина. — Все мы работаем.