42
ДЖОНУ ФОРСТЕРУ
Париж, 1856 г.
Недавно у меня был Б. и среди прочего рассказал мне об удивительном приключении, которое произошло с ним три года назад менее чем в тысяче миль от моей «собственности» в Гэдсхилле. Он жил тогда в дешевой гостинице и однажды, когда он работал над этюдом, мимо в открытом экипаже проехал какой-то господин с дамой. На следующий день Б. опять писал свой этюд, сидя на том же месте, и тот же экипаж снова проехал мимо. А на третий день этот господин остановил лошадей, подошел к нему и представился: любитель искусств, проживает вон в том большом доме, быть может, известном В.; учился в Оксфорде, девонширский сквайр, но по семейным причинам в своем поместье не живет; будет рад, если Б. завтра у него отобедает. Б. принял это приглашение и не замедлил обнаружить, что у его хозяина прекрасная библиотека. «Она к вашим услугам, — сказал сквайр, которому Б. уже успел рассказать о себе и своих занятиях. — Используйте ее и как автор, и как художник. А то ею никто не пользуется». Он прогостил там шесть месяцев. Дама оказалась любовницей сквайра, двадцатипятилетней красавицей, которая успела уже спиться. Сам сквайр — пьяница и распутник, лишенный даже подобия совести, но при этом образованнейший человек, полиглот и ученый богослов.
Эти шесть месяцев у него гостили еще двое сумасшедших. Один из них хороню известен здесь в Париже: он всегда носит в грудном кармане пунцовый шелковый чулок, в котором содержится зубная щетка и внушительная сумма в звонкой монете. Другой — университетский приятель сквайра, промотавший свое состояние. У него была неутолимая жажда, и по ночам он прокрадывался в столовую и осушал содержимое всех графинов… Б. прожил там так долго потому, что какое-то дьявольское любопытно подстрекало его посмотреть, чем все это кончится… В доме сквайра не водилось ни чая, ни кофе, да и вода там бывала редко. Признавались только три напитка: пиво, шампанское и коньяк. Завтрак: баранья нога, шампанское, пиво и коньяк. Полдник: баранья лопатка, шампанское, пиво и коньяк. Обед: всевозможные изысканные блюда (годовой доход сквайра — семь тысяч фунтов), шампанское, пиво и коньяк. В свое время сквайр женился на женщине легкого поведения, затем они разошлись, но от этого брака родилась дочь. Назло отцу мать привила ей всевозможные пороки. Эта тринадцатилетняя девочка раз в месяц приезжала домой из пансиона. Пересыпает свою речь ругательствами и пьет без просыпу. Когда они ездили кататься в двух открытых экипажах, пьяная любовница вес время вываливалась из одного, а пьяная дочь — из другого. В конце концов пьяная любовница совсем спалила спиртом свой желудок и начала умирать на диване. Ей становилось все хуже, и она то бредила о чьем-то заведении, где когда-то обитала, то вопила, что вырвет у кого-то сердце из груди. Наконец она умерла на диване, и после похорон гости разъехались кто куда. Несколько месяцев тому назад Б. встретил в Брайтоне человека с пунцовым шелковым чулком и узнал, что сквайр умер «от разбитого сердца», а его университетский приятель — от белой горячки, и дочь унаследовала все состояние. Б. сообщил мне всю эту историю, которой я безусловно верю, без всяких прикрас — так же просто и безыскусственно, как я рассказал ее Вам…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Помните, некоторое время тому назад я говорил, как меня удивляет то, что «Робинзон Крузо» — книга, пользующаяся огромной популярностью, — еще ни у кого не вызвала ни смеха, ни слез. — Я только что перечитал ее, освежаясь у источников английской мудрости, и берусь утверждать, что во всей мировой литературе нет более разительного примера полного отсутствия даже намека на чувство, чем описание смерти Пятницы. Бессердечность такая же, как в «Жиль Блазе», но иного порядка и куда более страшная. Вторая часть вообще никуда не годится. Некоторые места второй части «Дон-Кихота» даже лучше, чем первая. Но вторая часть «Робинзона Крузо» не заслуживает ни одного доброго слова хотя бы потому, что в ней выводится человек, чей характер ни на йоту не изменился за тридцать лет пребывания на необитаемом острове, — более вопиющий недостаток трудно придумать. А все женщины Дефо — супруга Робинзона Крузо, например, — удивительно скучные особы мужского пола, наряженные в юбки; вероятно, и сам он был на редкость сухим и неприятным субъектом — я имею в виду Дефо, а не Робинзона. Гольдсмит (я только что вспомнил) придерживался точно такого же мнения.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Леди Франклин прислала мне все мемуары Ричардсона: мне кажется, я в жизни не встречал ничего более благородного, чем та верная дружба и любовь, которую Ричардсон питал к Франклину . При мысли о ней сердце преисполняется святой радостью…
