Почтовый дилижанс доставил саквояжи и баулы Элизабет в лэмтонскую гостиницу и в спешке покатил дальше. Сара рассматривала освещенные окна, силуэт церковного шпиля на фоне звезд, темные купы деревьев, но тут ее окликнул узколицый старик с фонарем в руке. Он махнул, указывая на подводу, в которую гостиничные слуги поспешно грузили багаж миссис Дарси. Сара вскарабкалась на передок рядом с местом кучера и подождала, пока старик задернет багаж парусиной и закрепит понадежнее.

Наконец он уселся и что-то забормотал невнятно, от него пахло солодовым пивом и лошадьми. Они выехали на открытое место, и колеса застучали по мощеной дороге. Вскоре, однако, старик смолк, и Сара тихонько вздохнула с облегчением: все время, пока он говорил, она кивала и улыбалась ему в ответ, понятия не имея, с чем, собственно, соглашается. Прошло немало времени – Сара потеряла ему счет, проведя столько часов в дороге, – и они оказались на перекрестке, подвода сбавила ход и свернула на узкий проселок. Они въехали в лесок, снова повернули, и на этот раз впереди неясно замаячили ворота парка. Возница переговорил о чем-то со сторожем у ворот. Из их разговора Сара не разобрала ни словечка.

Фонарь, качаясь над подводой, ярко освещал резкие черты лица кучера, переплетение нитей в наброшенном Саре на колени одеяле, оси и оглобли подводы, но вокруг было не видно ни зги. Боль утраты к этому времени стала привычной, Сара приняла ее, а долгий переезд в Дербишир позволил окончательно с ней смириться. Все, что она когда-то знала, что любила, все дорогие воспоминания отлетели, как шелуха, и от Сары осталась лишь сердцевина – нежная и саднящая. Действительно, с тех пор как Сара себя помнила, ей хотелось повидать мир за пределами Лонгборна, и желание это было всегда горячим и искренним. Только следовало бы, по-видимому, точнее представлять, о чем мечтаешь. Прежде стать счастливой, а тогда уж и мир повидать…

Подвода проехала по лесу с полмили, а то и больше, и Сара уже дремала, уронив голову на грудь, когда возница разбудил ее, пихнув в бок острым локтем. Выставив вперед подбородок, он указал Саре, куда смотреть. Она взглянула.

Они выехали из лесу на открытое место, над ними раскинулся купол неба, в вышине светила луна, белая и холодная. На дальнем краю долины стоял дом, за ним виднелась цепь пологих холмов. Фасад дома казался серебряным в лунных лучах и отражался в мерцающем озере. Пемберли. Здание выглядело нарядным, величественным и чужим.

Подвода ехала дальше, но Сара не могла отвести от дома глаз и все оглядывалась, пытаясь не потерять его из виду. Откуда у людей берутся такие дома, подобная красота и богатство? Однажды кто-то огородил это место забором и сказал: здесь моя земля и ничья больше. Эти поля – мои, и этот лес тоже. Эта вода, отражающая белый лунный свет, моя, и рыба, что плавает в этой воде, а также птицы, что летают над головой, и даже сам воздух – все это тоже мое, потому что находится над моей землей. А после моей смерти все это перейдет моим сыновьям, и они своего не отдадут, и у них тоже родятся сыновья, которые все это унаследуют. Видно, так все и было, потому что ведь когда-то все наверняка обстояло по-другому, во времена, когда в воде плавала ничья рыба, а в небе летала ничья птица, когда мир был совсем молодым, когда Адама и Еву, смущенных и пристыженных, только-только изгнали из рая.

Дом скрылся из виду, повозка свернула в глубокую темень, куда не проникал свет луны, так что виден был только круг света от фонаря, деревья да неожиданный взмах крыльев вспугнутой птицы. Отсюда Саре открылась дорога, поворачивающая к мосту, и величественный подъезд. Но они свернули, их путь лежал не туда. Сара обернулась к вознице, небритому, с запавшими глазами:

– Куда это мы свернули?

Он откашлялся и ответил, тщательно подбирая слова:

– На дорогу для слуг и поставщиков.

Сара плотнее закуталась в старенькую накидку. Она провела в дороге три утомительных дня, но чем ближе к цели, тем больше ее одолевали сомнения. Хотелось, чтобы путешествие наконец окончилось, – но прибыть на место почему-то не хотелось.

Подвода пересекла реку, прогромыхав по узкому (они проехали впритирку к перилам) деревянному мосту. Впереди снова мелькнул дом, повернутый к ним в три четверти, и водная гладь, отражавшая его, точно зеркало. По извилистой лесной дороге они наконец приблизились к дому со стороны хозяйственных служб.

Подвода вкатила во двор. К лошадям подбежал конюх, а к подводе подошли два лакея в ливреях с фонарями в руках. Сквозь узкие решетчатые окна видно было, как носятся по дому люди, ни дать ни взять челноки на ткацком станке. Вот кто-то вышел, изнутри донесся шум, но дверь захлопнулась, и звуки оборвались. Один из лакеев подал Саре затянутую в перчатку руку. Опершись на нее, девушка поднялась на затекшие ноги и сползла с сиденья.

Возница со стуком поставил ее сундучок на булыжник, лакеи выгружали багаж Элизабет. Сара, чтобы не мешать, отошла в сторонку, за все растущую груду коробок и баулов. Она закрыла лицо руками, прижав холодные пальцы ко лбу. Что делать? Куда идти? Мир вокруг был огромным, темным и пустым, и не было в нем уголка, который принадлежал бы ей.

Послышался женский голос. Сара опустила руки, выпрямилась и постаралась улыбнуться.

Экономке на вид было лет пятьдесят, ее украшал огромный чепец и нарядный накрахмаленный воротничок. В руке она несла фонарь. Экономка дала лакеям указания насчет багажа, пригласила возницу пройти в дом подкрепиться и предложила переночевать в помещении для слуг, чтобы не пускаться в дальнюю дорогу среди ночи. Конюх распряг лошадей и повел их в стойла, отдыхать. Все действия, все распоряжения красноречиво свидетельствовали, что высокопоставленные обитатели этого места щедры, гостеприимны и заботливо относятся к людям, помня о своей ответственности за них.

Сара стояла с сундучком у ног, пока все вокруг нее постепенно не пришло в порядок: багаж внесли в дом, лошади скрылись в конюшне, двери закрыли, и только с кухни доносился шум, так как там кипела работа. Лишь когда все кругом стихло, и ни мигом раньше, экономка обратила внимание на Сару:

– А вы кто? Горничная госпожи?

– Да, мэм.

– Я миссис Рейнольдс. Экономка этого дома.

Сара сделала реверанс.

– Ну что ж, идите сюда, – продолжала экономка. – Займемся вашим размещением.

Сара присела, чтобы поднять сундучок.

– Я должна была распорядиться, чтобы багаж отнесли в вашу комнату. Вам следовало сказать мне.

– Извините.

Следом за миссис Рейнольдс и ее свечой Сара со своим сундучком поспешила по каменному полу гулкого вестибюля, потом через холл. Она устала и с трудом поспевала за решительно шагающей домоправительницей, а уж вникать в то, что та говорила на ходу, у нее и вовсе не осталось сил.

Миссис Рейнольдс называла комнаты, мимо которых они проходили: комната для обуви, ружейная, буфетная, кладовая, чулан, подвал для хранения сыра. Потом экономка толкнула дверь, и их обдало жаром. Кухня – все в движении и спешке: повар рявкает, отдавая распоряжения, поварята и служанки торопятся их выполнить, режут и крошат, помешивают, поливают жаркое соком, сбиваются с ног.

Экономка, поглядывая на все это со спокойным безразличием, ловко огибала островки, где дело кипело особенно бурно, кивнула повару, улыбнулась служанке, с которой встретилась взглядом. Сару, которая шла за миссис Рейнольдс по пятам, пихали и поторапливали, вгоняя ее в краску.

И снова они шли по коридору, где горели свечи в настенных канделябрах, висящих на равных расстояниях. Сара вступала в круг света, из него ныряла в темноту, а потом опять на свет – и снова, и снова, едва поспевая за мерцающей свечой миссис Рейнольдс. Ее гипнотизировали шелестящие юбки экономки, постукивание ее каблуков о каменные плиты и неиссякаемый поток сведений, которые та обрушивала на Сару, о внутреннем распорядке, старшинстве и о том, как устроена жизнь в их хозяйстве. Нужно было запомнить путь, чтобы назавтра найти выход, но глазу не за что было уцепиться – бесконечные стены, горящие свечи, темнота между ними, – на бегу все сливалось в одно мутное пятно.

Они поднялись на один пролет каменной лестницы и пронеслись по коридору с выбеленными стенами, снова вверх по лестнице, на сей раз деревянной. Сара с трудом карабкалась вверх, подобрав подол. Сундучок все сильней оттягивал руку, голова кружилась. Они миновали тесную лестничную площадку и коридорчик на чердаке. Длинный половик, брошенный на пол, бесконечная череда низких деревянных дверок по всей длине коридора – все это терялось в темноте.

– Сюда.

Чердак для слуг тянется, сообщила миссис Рейнольдс, пока двери одна за другой мелькали в неверном свете свечи, по всей длине этого крыла здания. Неожиданно для Сары экономка встала как вкопанная у одной из дверей, точно такой же, как все, мимо которых они шли столь долго.

Миссис Рейнольдс повернула ручку и толкнула дверь:

– Вот мы и пришли.

Сара вошла следом. По обе стороны комнаты стояли узкие деревянные кровати. На полу между ними был постелен вытертый лоскутный коврик. Остальное пространство занимал умывальный столик в конце комнаты, у скошенного окна. На столике стояли подсвечник и глиняный рукомойник. Под правой кроватью виднелся чей-то запертый сундук.

– Вот здесь вода для умывания. А это… это ваша одежда. – Экономка указала на левую кровать. Там на стеганом покрывале лежала аккуратная стопка – черная шерсть и белый лен. – Возможно, придется подогнать по размеру, вы можете сделать это и сами, в свободное время. Под умывальным столиком есть шкатулка с принадлежностями для рукоделия, ею можно пользоваться. Впрочем, мне кажется, все должно подойти. По-моему, размер у вас точно такой же, как у горничной мисс Дарси.

Сара поставила сундучок на левую кровать, примяв покрывало. Миссис Рейнольдс взяла свечу с умывальника, зажгла ее от своей и вернула на место.

– Ваша соседка – Энн, горничная мисс Дарси. Пока вы не приехали, она прислуживала и миссис Дарси. Энн ознакомит вас со всеми особенностями службы здесь, в Пемберли. А если вы спуститесь в мою комнату, когда умоетесь и переоденетесь, я предложу вам ужин, а потом покажу, как пройти в гардеробную миссис Дарси. Энн к тому времени уже начнет распаковывать вещи, вы ей поможете.

– Спасибо, мэм.

– Я уверена, вам будет здесь хорошо, – ответила та. – Вы кажетесь мне достойной и славной девушкой.

– Благодарю вас, миссис Рейнольдс.

Экономка совсем уж было собралась выйти, но задержалась.

– Нам – думаю, вы это и сами понимаете, – было небезынтересно, какой вы окажетесь. Ведь о вас лично мы ничего не знали, зато было известно, из какого вы дома. Лонгборн – маленькое имение, и, возможно, там ко всему подходят с другими мерками. Но, полагаю, вы здесь прекрасно придетесь ко двору.

После этого домоправительница удалилась и унесла с собой свечу.

Предстояло протянуть еще несколько часов. Долгих, долгих, долгих часов.

Сара села, сняла капор и положила рядом с собой на покрывало. Теперь у нее была собственная кровать. Она стащила накидку, бросила на пол, посмотрела на свои старые ботинки, такие знакомые на непривычном коврике, сделанном чужими руками из незнакомых ей лоскутов. В Лонгборне она бы тотчас признала каждый старый спенсер, камзол или одеяло, которые пошли на его изготовление.

Но теперь ни к чему и вспоминать об этом.

Сара встала, намочила край полотенца, отжала, как следует обтерла лицо и шею, вымыла за ушами, потом почистила ногти. Отмывшись и вытершись, она выудила из кармана юбки ключ и открыла свой сундучок. Достав и надев свой лучший чепец, который миссис Хилл украсила новой лентой, Сара тщательно убрала под него волосы. Затем надела форменное платье горничной (оно оказалось широковато в талии, груди и под мышками) и заправила в вырез шейную косынку. Хотелось переобуться, потому что ноги болели от усталости, а ботинки были ношеными и неудобными, но тут уж ничего не поделаешь. Она подняла свечу и, закрыв за собой дверь, пересчитала все двери до лестницы, чтобы не сбиться на обратном пути.

Сара честно старалась полюбить Пемберли. Как ей и предрекали, работа здесь была намного легче по сравнению с тем, к чему она привыкла в Лонгборне. Здесь не испытывали недостатка в рабочих руках: было кому бегать за водой, дровами и углем, стряпать, чистить и мыть. Шла неделя за неделей, а ей ни разу не попалось на глаза ведро для свиней, да и самих свиней тоже не было видно, хотя, конечно, они непременно имеются в любом хозяйстве, даже в таком, как Пемберли. В обязанности Сары входило лишь одно: забота о миссис Дарси, ее одежде и украшениях. Но совсем неожиданно это простое дело обернулось истинным подвигом Геракла.

Элизабет, наделенная природной красотой и очарованием, лишь до разумных пределов интересовалась собственной внешностью. Балы и праздники стоили того, чтобы наряжаться, но повседневным туалетам юная леди не придавала большого значения. Она, не задумываясь, выходила к семейному завтраку с замызганным подолом, раскрасневшимися щеками и лоснящимся носом, а собираясь на чай к соседям, могла беспечно надеть выцветшее платье, из которого выросла старшая сестра. Теперь, однако, к сидению перед туалетным столиком она относилась не менее серьезно и истово, чем к молитве.

– Так хорошо?

– Очень хорошо.

– Ты действительно так считаешь?

Сара убирала волосы молодой женщины перед выходом к завтраку, перевивая локоны лентой.

– Конечно. Даже намного лучше, чем просто хорошо. Вы выглядите прелестно.

Элизабет и не улыбнулась:

– Постарайся понять, Сара, я волнуюсь, потому что хочу в точности соответствовать его ожиданиям.

– Я уверена, что вы в этом преуспеете.

– Ты не понимаешь, Сара. Ты и впрямь ничего в этом не понимаешь.

Вечером, когда Сара вернулась в гардеробную миссис Дарси, чтобы снова причесать ее к ужину, она обнаружила там Энн – с ароматным маслом для волос и жемчугом. Сара оказалась не у дел. Конечно же, горничная мисс Дарси куда лучше разбиралась в современных модах – она-то за время службы успела не раз побывать в Бате, Лондоне и Рэмсгейте.

Поместье Пемберли было поистине восхитительно. С приближением Рождества мороз посеребрил землю и деревья, и красота пейзажа, наверное, утешала тех, кто мог погулять по лесу и собрать остролист для украшения каминов, плющ, которым увивали рамы картин, или омелу, чтобы развесить ее на канделябрах. Но что было до этой красоты Саре, обреченной все свое время проводить с шитьем в гардеробной миссис Дарси? Ей не доводилось даже выйти погулять. После утреннего одевания Сара передавала миссис Дарси с рук на руки Энн, та занималась ее волосами, а сама получала приказ отправляться в гардеробную и больше до самого ужина не встречала ни одной живой души.

Почти сразу же стало ясно, что здесь ей не доверят даже самого простого дела. Прибывали посылки с тканями, Сара разворачивала их, осматривала материю, проверяя, нет ли изъянов, вдыхала ароматы лондонских магазинов – экзотические, пряные, немного развратные – и снова раскладывала по коробкам. Ткани увозили в город, к портному, после чего Сара снова видела их уже в виде готового платья в шкафу. Ей поручали починку одежды да шитье нижнего белья. Работать приходилось с тончайшим белым батистом и шелком. Когда-то Саре казалось, что иметь дело с такими материями – сплошное удовольствие, а оказалось, что это не только кропотливый труд, от которого сводит пальцы и устают глаза, но и на редкость скучное занятие: мелкими стежками пришивать ленты и кружево, чинить отпоротые подолы, подрубать швы на сорочках и нижних юбках. Эта работа не требовала опыта и не доставляла ни малейшего удовлетворения. Часто девушка отвлекалась и, задумавшись, подолгу глядела в окно, на лужайки возле дома и раскинувшиеся вдали земли. Забыв о шитье на коленях, она сидела, уставив невидящий взгляд на заиндевелый парк, лесистые холмы и бескрайнее небо.

От легкой работы руки у нее стали мягкими и нежными. Часы тянулись томительно. Дни проходили за днями.

Из Лондона приходили все новые посылки, маленькие легкие свертки, а штопаные чулки и починенные сорочки валялись в дальних ящиках шкафов.

Нежным стало и ее тело: никогда еще в жизни она так хорошо не ела. Яйца на завтрак, мясо или рыба на обед, а на ужин что-нибудь сладкое и приятное. Миссис Хилл стряпала для них простые, добротные кушанья, здесь же дело обстояло совсем иначе: им подавали полный обед в большой и гулкой столовой для прислуги, Сара ела молча, не зная, куда девать глаза, и почти не понимая, о чем болтают другие слуги, из-за их дербиширского выговора. Чай ей доставляли прямо наверх, его приносила горничная на подносе, на котором звякала посуда из сервиза для слуг. Вид у горничной был недовольный: кому же хочется прислуживать прислуге. Сара, понимая это, краснела, когда девушка ставила перед ней поднос, и благодарила: «Большое спасибо, Люси», а потом мучилась сомнениями, точно ли горничную зовут Люси, или она ошиблась.

Однако Сара находила в этом и некое утешение – отрадно, что ни говорите, располагать собственным фарфоровым чайничком кипятка, полным молочником и даже крохотной сахарницей с тремя кусочками сахара. Пару кусочков она прятала в карман, чтобы позже, тщательно завернув в папиросную бумагу, отправить Полли в очередном письме.

На Рождество приезжали погостить Гардинеры. Сара сидела у окна в гардеробной Элизабет и шила, прислушиваясь к отдаленным голосам собравшегося в большой гостиной семейства. Слышались веселые крики, игра на фортепиано, смех детей Гардинеров, которые бегали взапуски по просторным апартаментам.

За пределами туалетной комнаты миссис Дарси дом был открытым и радушным: обширные покои, удобная мебель; он предлагал обитателям тепло и досуг: живопись и музицирование, беседы и книги. За стенами дома привольно раскинулись тщательно возделанные земли, леса, виднелись фермы, превосходно ухоженный парк, все было продумано, исполнено смысла, неги и довольства, а Сара могла лишь сидеть у окна и подшивать ленту к нижней юбке, которую, насколько она понимала, и надевать-то больше не станут.

Вот бы отложить шитье, выйти в коридор, распахнуть двери и осмотреть комнаты… Она бы с радостью походила по залам нижнего этажа, в которых никто не бывает, полюбовалась миниатюрами и мраморными статуями или, растворив французское окно, вышла бы на свежий воздух, прогулялась по гравийным дорожкам, побродила между заиндевевшими изгородями, забралась в кусты. Или по травке спустилась бы к реке, заметив в луче зимнего солнца отблеск серебряной спинки медлительной форели, а потом скользнула в ворота и оказалась в лесу, по тропке вскарабкалась на холм… Сколько продлилась бы ее прогулка, как далеко успела бы она уйти, долго ли наслаждалась свободой, прежде чем ее остановили бы и вернули сюда, в тесный уголок?

Однако ее уделом оставались лишь унылые голые вязы за окном, гора простой, но скучной работы, стул да чайный поднос с посудой.

Конечно, здесь жилось неплохо, куда лучше, чем она ожидала. Просто Саре этого было недостаточно.