3
Мысленные образы

27 апреля 1924 года около двух часов дня русский гроссмейстер Александр Алехин поудобнее устроился в кожаном кресле в большом зале нью-йоркского отеля Alamac и приготовился играть против 26 лучших шахматистов города. Соперники Алехина сидели за двумя длинными столами позади кресла мастера. Перед каждым из них стояло по шахматной доске, Алехин же играл вслепую. После каждого хода соперников ведущий объявлял вслух ход, а Алехин после этого – свой ответ. Фигуры за Алехина переставлял ведущий.

26 досок, 1664 клетки, 832 шахматные фигуры. Никаких пометок, записок или других подсказок – и тем не менее Алехин ни разу не ошибся. Игра вслепую продолжалась на протяжении двенадцати часов с коротким перерывом на ужин. В результате матча, который завершился около двух часов ночи, Алехин выиграл 16 партий, проиграл 5 и еще 5 свел к ничьей.

Игра вслепую подразумевает, что один из игроков (а иногда и оба) не видит доску, но не всегда для этого ему в буквальном смысле завязывают глаза. Первые шахматные матчи вслепую были сыграны более тысячи лет назад. В основном такой способ игры используется из-за его эффектности или чтобы уравнять шансы неравных по силе соперников. Несколько столетий назад гроссмейстеры играли вслепую одновременно против двух, трех и даже четырех игроков, а к концу XIX века число соперников возросло до дюжины. В настоящий момент рекорд принадлежит Марку Лангу из Германии, который в 2011 году провел матч вслепую с 46 противниками, выиграв 25 партий, проиграв две и сведя к ничьей 19. Тем не менее выступление Алехина в 1924 году до сих пор считается непревзойденным: он сражался с куда более сильными соперниками и выиграл больший процент поединков, чем Ланг.

Игра вслепую – одно из самых эффектных проявлений осознанного развития. Благодаря шахматам мы можем лучше понять, какие неврологические изменения происходят в мозге при смене подхода к обучению.

Алехин заинтересовался игрой вслепую еще в детстве и сыграл первую такую партию в двенадцать лет. Однако большую часть времени он проводил, оттачивая навыки игры в обычные шахматы.

Александр, родившийся в октябре 1892 года, научился играть в шахматы в семь лет. К 10 годам он участвовал в турнирах по переписке и почти каждый день часами анализировал шахматные партии – даже во время школьных занятий. Конечно, шахматную доску в класс ему принести никто не разрешил бы, поэтому Алехин переписывал позиции фигур в тетрадь и изучал их во время уроков. Однажды посреди урока алгебры он, улыбаясь, вдруг вскочил со своего места.

– Что, решил? – спросил его учитель, имея в виду задачку, которую только что дал классу.

– Да! – ответил радостный Алехин. – Надо пожертвовать коня, а потом пойти слоном – тогда белые выиграют!

Игрой вслепую он заинтересовался примерно тогда же, когда начал участвовать в турнирах по переписке. Этому способствовал и турнир 1902 года в Москве, на котором американский чемпион Гарри Нельсон Пиллсбери поставил мировой рекорд по одновременной игре на 22 досках. Как потом утверждал Алехин, его брат Алексей тоже попробовал свои силы против Пиллсбери, хотя документальных подтверждений его словам найти не удалось. Как бы то ни было, это событие произвело огромное впечатление на Алехина, и спустя пару лет он и сам начал пробовать играть, не глядя на доску. Как он писал позднее, это стало логичным продолжением его привычки проигрывать партии в уме, когда он сидел на уроках. Сперва он зарисовывал позиции и лучшие ходы, но в конце концов понял, что может обходиться и без всяких пометок: он и так прекрасно помнил расположение фигур.

Со временем Алехин научился проводить целые партии в уме не глядя на доску, а затем и вовсе пошел по стопам Пиллсбери и начал играть вслепую. К 16 годам Алехин мог одновременно играть на четырех-пяти досках. Но он не стремился увеличивать количество соперников, а решил сосредоточиться на качестве игры. К этому моменту юный шахматист уже понимал, что при должном усердии он может стать одним из лучших игроков мира. Алехин никогда не страдал от недостатка уверенности в себе и твердо шел к своей цели – стать не «одним из» лучших, а просто лучшим шахматистом мира.

Однако его планы нарушила Первая мировая война. В те годы он вновь обратился к игре вслепую. В августе 1914 года он с другими гроссмейстерами принимал участие в крупном турнире в Берлине. Именно тогда Германия объявила войну России и Франции. Многих иностранных шахматистов задержали. В их числе оказался и Алехин: его вместе с несколькими другими русскими шахматистами отправили за решетку. Шахматных досок у сокамерников не было, и до освобождения (а Алехин провел в тюрьме более месяца) гроссмейстеры коротали время за мысленными шахматными партиями.

Вернувшись в Россию, Алехин в составе Красного Креста отправился на австрийский фронт, где в 1916 году был тяжело ранен. Он попал в плен к австрийцам и на несколько месяцев оказался прикован к больничной койке. И вновь единственным его развлечением были шахматы. Вскоре в палату к Алехину стали приходить местные любители шахмат, чтобы сразиться с русским гроссмейстером. В те дни Алехин часто играл вслепую – скорее всего, чтобы хоть немного уравнять шансы. Вновь оказавшись дома, он забросил игру вслепую и вернулся к ней только в 1921 году, когда эмигрировал в Париж.

К этому времени главной целью Алехина стал титул чемпиона мира. Чтобы заработать денег, он начал проводить демонстрационные турниры, играя вслепую с несколькими противниками. Один из первых турниров он провел в Париже против 12 соперников: до этого ему доводилось сражаться лишь с 8 противниками. В конце 1923 года Алехин, будучи в Монреале, решил побить рекорд Северной Америки по одновременной игре вслепую: тогдашний чемпион Пиллсбери сыграл против 20 противников. Алехин встретился с 21 соперником. Успех мероприятия подтолкнул его к мысли побить и мировой рекорд – 25 досок, что и произошло на турнире в отеле Alamac. В последующие годы Алехин еще дважды ставил мировой рекорд: в 1925 году он сыграл вслепую 28 партий, а в 1933–32. При этом Алехин всегда считал, что игра вслепую – всего лишь способ привлечь внимание к шахматам в целом и к игроку в частности. Он никогда не предпринимал каких-то особых усилий, чтобы развить этот навык – он просто «подтягивался» сам собой, пока Алехин беспрестанно оттачивал свое мастерство, стремясь стать лучшим шахматистом мира.

Алехин добился своей цели в 1927 году, отобрав титул чемпиона у Хосе Рауля Капабланки. Алехин оставался мировым чемпионом до 1935 года, а затем, с перерывом на год, с 1937-го до самой смерти в 1946-м. Алехин считается одним из 10 сильнейших шахматистов в истории и самым лучшим в игре вслепую – притом что сам он никогда к этому особенно не стремился.

Что интересно, то же самое можно сказать и о многих других шахматистах, игравших вслепую. В первую очередь они стремились стать хорошими шахматистами, а навык игры вслепую развивали попутно, и не прилагая к этому особых усилий.

На первый взгляд то, что столь многие гроссмейстеры умели играть вслепую, можно назвать просто занятным фактом из истории шахмат. На самом деле это прямое указание на то, что крупные шахматисты в своих тренировках задействуют определенные ментальные процессы, благодаря которым они отличаются от любителей. Более того, те же самые процессы наблюдаются у выдающихся специалистов из других областей.

Прежде чем более подробно рассказать об этих процессах, давайте поговорим о том, какие именно виды памяти используют шахматисты.

Начиная с 1970-х годов ученые пытаются понять, как гроссмейстерам удается с высочайшей точностью запоминать расположение фигур на доске. Наиболее ранние исследования на эту тему проводил мой учитель Эрб Саймон в сотрудничестве с Биллом Чейзом, с которым мы позднее начали эксперимент по тренировке памяти у Стива Фалуна.

Уже тогда ученые заметили, что гроссмейстеры, всего на несколько секунд увидев доску, почти идеально запоминают расположение всех фигур. Это совершенно не укладывалось в представления ученых о возможностях краткосрочной памяти. При этом начинающие игроки могут запомнить лишь расположение двух-трех фигур, но никак не общую диспозицию сил на доске.

Эрб и Билл задали себе простой вопрос: запоминают ли шахматисты расположение каждой конкретной фигуры или скорее целые части доски? Чтобы ответить на него, ученые провели простой, но показательный эксперимент. В нем участвовали гроссмейстеры, игроки среднего уровня и начинающие шахматисты. Для эксперимента использовали два вида шахматных досок: на первой фигуры расставили, как в настоящем матче, а на второй – хаотично, в порядке, который с точки зрения шахмат не имел никакого смысла.

Участники эксперимента на протяжении пяти секунд смотрели на доску, где было расставлено от одной фигуры до двух дюжин (расстановка была скопирована из середины или конца настоящей шахматной партии). Гроссмейстер сумел запомнить расположение около двух третей фигур, начинающий шахматист запомнил всего четыре фигуры. Результаты игрока среднего уровня оказались примерно посередине. Когда же им продемонстрировали доску с хаотично расставленными фигурами, все они сумели правильно запомнить лишь две-три фигуры. Как выяснилось, опыт более умелых шахматистов никак не помог им справиться с заданием. Также недавно было проведено аналогичное исследование с более широкой выборкой, которое подтвердило выводы Эрба и Билла.

Схожий феномен наблюдается и при использовании вербальной памяти. Если вы попросите кого-нибудь повторить по порядку набор отдельных слов, в среднем человек сумеет запомнить не больше шести. Возьмем, к примеру, такое предложение: «Пахли перед что орехи него вкусно слюнки ела женщина у ним которые так потекли». Если расставить слова по порядку – «Женщина перед ним ела орехи, которые так вкусно пахли, что у него потекли слюнки», – некоторые взрослые запомнят все слова в идеальном порядке, а большинство – почти все. В чем же разница? Во втором случае слова в предложении обретают смысл благодаря тому, что мозг прибегает к использованию так называемых мысленных образов, что упрощает запоминание. Точно так же действует мозг шахматистов, играющих вслепую, – они запоминают не отдельно стоящие фигуры, а целые шаблоны – позиции, часто встречающиеся в партиях.

Определенные виды тренировок, которые используют шахматисты, помогают развить и умение распознавать и запоминать такие шаблоны. Серьезно настроенные на успех игроки оттачивают свое мастерство, часами изучая партии, сыгранные лучшими гроссмейстерами. Они анализируют положение фигур на доске и предсказывают следующий ход. Если ошибаются, то возвращаются на шаг назад и пытаются понять, что же они упустили. Исследования показали, что время, потраченное на такие тренировки (даже не на розыгрыши партий с другими шахматистами), позволяет с большей точностью судить о том, добьется игрок успеха или нет. В среднем для достижения ранга гроссмейстера игроку требуется около 10 лет таких тренировок.

Благодаря столь интенсивным занятиям игроки могут с одного взгляда распознавать шахматные позиции – не только положение фигур, но и то, что происходит между ними. Билл Чейз и Эрб Саймон называли такие шаблоны «фрагментами». И самое главное – фрагменты хранятся в долговременной памяти.

Саймон пришел к выводу, что к тому моменту, как игрок дорастает до звания гроссмейстера, в его памяти хранится около 50 000 таких фрагментов. Шахматист, изучающий положение фигур на доске, видит там набор взаимодействующих друг с другом фрагментов в разных положениях. Ученые доказали, что шахматисты запоминают расположение фигур иерархически – от отдельных фрагментов к целым шаблонам. Такую структуру можно сравнить с иерархией в любой компании: отдельные сотрудники входят в команды, которые объединены в отделы. Те, в свою очередь, являются частью подразделений – и так далее и тому подобное. На вершине этой иерархии находятся наиболее абстрактные и далекие от конкретных действий единицы, и в этом их отличие от шахматных фигур.

То, как шахматные мастера запоминают расположение фигур на поле, – пример использования мысленных образов. Они совершенно по-особому «видят» доску – совсем не так, как видят ее начинающие игроки.

Когда ученые попросили гроссмейстеров описать, что же предстает перед их глазами, когда они смотрят на доску, те не говорили о визуальных образах. Они не полагались на фотографическую память и использовали туманные формулировки, пересыпанные такими терминами, как «линия атаки» или «угроза». Мысленные представления помогают шахматистам «кодировать» расположение фигур на доске, вместо того чтобы запоминать, где стоит каждая отдельная фигура. Именно благодаря им гроссмейстеры могут за несколько секунд запомнить позицию большинства фигур на доске, а также играть в шахматы вслепую.

Стоит упомянуть еще две особенности мысленных образов, о которых мы в этой книге поговорим еще не раз и не два.

Во-первых, они позволяют не только кодировать расположение фигур. Благодаря им шахматисты могут, взглянув на доску во время партии, сказать, кто выигрывает, чем может обернуться нынешняя позиция и как следует ходить той или иной стороне. А все потому, что мысленные представления включают не только расположение фигур, но и сильные и слабые стороны позиций двух игроков и наиболее разумные для данного момента ходы. Умение при первом же взгляде на доску понять, как следует ходить, отделяет гроссмейстеров от начинающих шахматистов.

Во-вторых, мысленные образы помогают хорошему игроку представить, как изменится ситуация на поле, если они передвинут ту или иную фигуру. Гроссмейстеры быстро просчитывают преимущества и недостатки каждого возможного хода, выбирая в итоге такой, который повышает их шансы на выигрыш. Говоря коротко, они позволяют сильным шахматистам не только видеть лес за деревьями (то, чего недостает новичкам), но и концентрировать внимание на отдельных деревьях в случае необходимости.

Разумеется, мысленные представления, или образы, используют не только шахматисты. Мысленный образ – это структура, связанная с объектом, идеей, информацией (абстрактной или конкретной), о которых думает мозг человека. Самый простой пример – визуальный образ. При словах «Мона Лиза» у многих из нас перед глазами возникает знаменитая картина: это и есть мысленный образ «Моны Лизы». У кого-то образ может быть более подробным и четким: такие люди могут сказать, что происходит за спиной Моны Лизы, где она сидит, как выглядят ее прическа или брови.

Пример посложнее – слово. Например, «собака». Предположим, вы никогда не видели собак и даже не слышали о них – выросли на необитаемом острове, где водятся лишь рыбы, птицы да насекомые. Впервые услышав слово «собака», вы его не поймете: сама концепция собаки будет вам чужда и ни о чем не скажет. Слово «собака» будет просто понятием, объединяющим объекты со схожими характеристиками: собаки мохнатые, у них четыре ноги, они едят мясо, живут стаями, их дети называются щенками, их можно дрессировать и т. д. Но со временем, если вы познакомитесь с собаками поближе, вся эта разрозненная информация начнет укладываться в одно комплексное понятие, описываемое словом «собака». Теперь, услышав слово «собака», вы уже не будете рыться в памяти, пытаясь вспомнить, какие характеристики присущи псам, вместо этого мозг мгновенно выдаст вам весь объем информации, сведенной к понятию «собака». Поздравляем, вы не только добавили слово «собака» в свой словарный запас, но и расширили список своих мысленных образов.

Методы осознанного развития подразумевают, в частности, и развитие более эффективных мысленных представлений. Когда Стив Фалун участвовал в нашем эксперименте, он придумывал все более сложные способы кодирования наборов цифр, то есть создавал для них мысленные образы. Точно так же лондонские водители осваивают наиболее короткие маршруты между пунктами А и Б.

Даже при развитии физических навыков использование подходящих образов играет огромную роль. Взять хотя бы профессиональных прыгунов в воду, отрабатывающих новый прыжок. Во время тренировок тренеры просят их представлять мысленно прыжок во всех деталях – в том числе как будет двигаться тело и как будет ощущаться момент входа в воду. Разумеется, тренировки изменяют и тело. В случае прыгунов в воду – развиваются мышцы ног, живота, спины и рук. Но без использования мысленных образов, необходимых для создания и контроля движений, все эти мускулы попросту не будут работать.

Говоря о мысленных представлениях, следует учесть еще один важный факт: они крайне узкоспециализированные и помогают развитию только того навыка, для которого были созданы мозгом. Это видно и на примере Стива: образы, которые он придумал, чтобы запоминать последовательности цифр, никак не помогли ему в запоминании последовательностей букв. Точно так же мысленные представления шахматиста никак не помогут ему с задачами, требующими зрительно-пространственного мышления, а образы прыгуна в воду не пригодятся для игрока в баскетбол.

Все это приводит нас к простому и очень важному выводу: нет никаких «общих» для всех навыков. Вы не тренируете всю свою память – лишь память на лица, последовательности цифр или слов. Вы потеете в спортзале, чтобы стать не абстрактным спортсменом, а гимнастом, бегуном на короткие или длинные дистанции, пловцом или баскетболистом. Вы учитесь не на врача, а на диагноста, патологоанатома или нейрохирурга. Это не значит, что в мире не существует людей, обладающих прекрасной памятью и на лица и на цифры, универсальных спортсменов или врачей, разбирающихся в разных областях медицины. Просто они добились этого, последовательно развивая сразу несколько навыков. Поскольку детали мысленных образов могут резко отличаться в зависимости от сферы деятельности, сложно дать им всеобъемлющее определение, которое не звучало бы при этом слишком расплывчато. Но, если говорить в целом, мысленные образы – это предсуществующие информационные схемы или шаблоны (включающие факты, изображения, правила, взаимосвязи и т. д.), которые хранятся в долговременной памяти и нужны для своевременной реакции мозга на разные ситуации.

Любые мысленные образы позволяют мозгу быстрее обрабатывать большие объемы информации и игнорировать ограничения кратковременной памяти. Таким образом, можно дать им и такое определение: мысленное представление – это концептуальная структура, разработанная для обхода обычных ограничений, которые кратковременная память накладывает на мыслительный процесс.

Отличный тому пример – умение Стива Фалуна запоминать до 82 цифр подряд, притом что «потолком» его кратковременной памяти было всего 7–8 цифр. Он добился этого, кодируя услышанные цифры в группы, которые ассоциировал с осмысленными воспоминаниями из долговременной памяти. Затем он связывал эти группы с заранее придуманным возвратным шаблоном, чтобы не забыть порядок, в котором нужно их называть. Тут-то Стиву и пригодились мысленные образы – не только для групп из трех-четырех цифр, но и для возвратного шаблона, который он представлял в виде дерева с группами цифр, расположенными на отдельных его ветвях.

Запоминание разных списков (в данном случае цифр) – самый простой пример использования кратковременной памяти в ежедневной жизни. Нашему мозгу постоянно приходится удерживать в памяти множество сведений: слова в каждом предложении, смысл которых мы должны понять, расположение фигур на шахматной доске, разные факторы, влияющие на нашу манеру вождения (скорость нашей машины и других автомобилей, состояние дороги, погода, положение ног на педали газа или тормоза, мягкость или жесткость этих педалей, положение рук на руле и т. д.). Любая более-менее сложная деятельность требует удерживать в памяти такой объем информации, с каким кратковременная память просто не в состоянии справиться. Мы, сами о том не подозревая, постоянно создаем те или иные мысленные образы. Без них мы бы не смогли ходить (координировать движения мышц не так-то просто), говорить (в этом процессе также задействовано очень много мышц, к тому же мозгу нужно расшифровывать смысл каждого слова) и вообще вести нормальный образ жизни.

Так что каждый из нас постоянно использует мысленные образы. Что же тогда отличает выдающихся личностей от обычных людей? Количество и качество этих образов. За годы тренировок они накапливают набор крайне сложных образов, привязанных к разным ситуациям, которые могут возникнуть в их сфере деятельности, например огромное количество вариантов расстановки шахматных фигур. Мысленные представления позволяют более быстро и адекватно реагировать на возникающие обстоятельства и принимать наиболее верные решения. В этом и заключается разница между экспертами мирового уровня и начинающими любителями.

Только вдумайтесь: профессиональные бейсболисты постоянно отбивают мячи, которые подают им со скоростью выше 140 километров в час – достижение, невозможное для того, кто не потратил годы, оттачивая именно этот навык. У отбивающих есть всего доля секунды, чтобы решить, делать ли свинг, и если да, то в какую сторону. При этом эти спортсмены не отличаются ни каким-то особенно хорошим зрением или сверхбыстрой реакцией – просто за годы тренировок, во время которых они сразу же видели результат своих подач, они составили набор мысленных образов, помогающих им быстро понять, какой тип подачи сейчас происходит и куда полетит мяч. Как только мяч вылетает из рук подающего, отбивающие неосознанно оценивают, будет ли это фастбол, слайдер или кёрв, и прикидывают, куда он полетит. Они умеют «читать» подачи, и им вовсе не обязательно видеть летящий мяч, чтобы решить, стоит ли отбивать его, и если да, то как это делать. Зрители же, не обладающие такими навыками, не в состоянии осознать правильность того или иного решения прежде, чем мяч очутится в перчатке принимающего.

Мы вплотную подобрались к тому, чтобы ответить на вопрос, которым задались в конце предыдущей части: как именно осознанное развитие меняет наш мозг? Выдающихся людей от обычных смертных отличает то, что за годы тренировок нейронная сеть их мозга изменилась. Благодаря этому мозг научился создавать более сложные и проработанные мысленные образы, а это в свою очередь поспособствовало развитию памяти, способности распознавать распространенные схемы и шаблоны, способности решать проблемы и других навыков, необходимых для успеха.

Забавно, но лучший способ понять, что такое мысленный образ и как он действует, – создать хороший мысленный образ, описывающий концепцию мысленного образа. Точно так же, как и в случае с понятием «собака», проще всего это сделать, познакомившись с концепцией получше: погладить ее по шерстке, почесать за ухом и посмотреть, на какие трюки она способна.

Практически в любой области главным признаком мастерства является умение видеть схемы и шаблоны в вещах, которые незнакомым с темой людям кажутся совершенно не связанными друг с другом. Другими словами, специалисты видят лес там, где все остальные видят лишь деревья.

Наиболее показательные тому примеры можно найти в командных видах спорта вроде футбола. На каждой стороне поля бегают 11 игроков, причем непосвященным их движения кажутся бессмысленными и хаотичными (если не считать очевидного стремления каждого игрока завладеть мячом). Но тому, кто любит футбол или, что еще лучше, играет в него сам, происходящее на поле уже не кажется бессмыслицей. Вы видите детально проработанную схему, которая постоянно изменяется в зависимости от передвижений игроков и мяча. Самые лучшие игроки распознают и реагируют на изменения схемы практически мгновенно, сразу же используя открывшиеся лазейки в пользу своей команды.

Заинтересовавшись этим феноменом, мы с коллегами Полом Уордом и Марком Уильямсом решили провести эксперимент и попытаться понять, насколько хорошо футболисты умеют предсказывать события на поле. Для этого мы включали футболистам записи настоящих матчей, но останавливали их ровно на том моменте, где игрок только-только получал мяч. Затем мы просили участников эксперимента предсказать, что же будет дальше: оставит игрок мяч у себя и попытается забить гол сам или передаст пасс коллеге по команде? Выяснилось, что состоявшиеся футболисты гораздо с большей точностью предсказывают, что произойдет в следующую секунду на поле. Заодно мы решили испытать и их память, попросив указать, где находились те или иные футболисты и в каком направлении они двигались непосредственно перед тем, как мы выключили видео. И вновь более опытные футболисты показали наилучшие результаты.

Мы сделали вывод, что это связано с тем, что хорошие игроки четко представляют себе больше возможных вариантов и могут выбрать из них наиболее потенциально успешные. Короче говоря, у них был сильнее развит навык понимания ситуации на поле. Они видели, какие движения и действия других футболистов наиболее важны, и на основе этого принимали решение о том, куда двигаться, когда и кому передавать пасс и т. д.

То же справедливо и для американского футбола, правда, тут мысленные представления для понимания ситуации на поле в основном задействуют нападающие – квотербэки. Этим объясняется и то, почему наиболее успешными нападающими обычно оказываются игроки, которые проводят много времени, пересматривая и анализируя игры своей и чужих команд. Самые лучшие квотербэки следят за тем, что происходит на поле, и после игры могут достаточно подробно описать ход всего матча, в том числе и передвижения игроков обеих команд. Мысленные образы помогают нападающим быстро принимать правильные решения – например когда и кому передавать мяч. Умение принять верное решение на десятую долю секунды быстрее может повлиять на исход игры, на то, успеют ли игроки чужой команды перехватить мяч или нет.

Еще один интересный факт был выявлен во время исследования мысленных образов, проведенного в 2014 году немецкими учеными. Их заинтересовал такой вид спорта, как альпинизм на скалодромах, то есть в помещении: в отличие от скалолазания на природе, здесь спортсмены забираются вверх, держась за специальные опоры. Разные опоры-зацепы предполагают использование разных хватов – открытого, карманного, бокового или активного, для каждого из которых нужно по-особенному располагать руки и пальцы. Выбор неправильного хвата повышает вероятность падения.

Используя стандартные методики, ученые-психологи выяснили, что происходит в мозге у скалолазов, когда те видят тот или иной зацеп. Во-первых, в отличие от новичков, опытные скалолазы не задумываясь определяли, для какого хвата предназначен тот или иной зацеп. Например, все опоры, для которых нужен был активный хват, скалолазы мысленно объединяли в одну группу и отделяли их от тех зацепов, которым больше подходил карманный хват. Это разделение происходило неосознанно: точно так же вы, увидев пуделя и дога, сразу же поймете, что эти животные относятся к одному виду. Для этого вам не придется мысленно произносить: «Оба этих зверя – собаки».

Иначе говоря, опытные скалолазы обладают набором мысленных образов зацепов, который позволяет им не задумываясь решать, какой вид хвата использовать для данной опоры. Кроме того, выяснилось, что при виде определенного зацепа мозг посылает рукам сигнал, чтобы они готовились принять нужное для соответствующего хвата положение. Неопытные скалолазы, напротив, при виде каждого зацепа задумываются, пытаясь вспомнить, какой тут подходит хват. Таким образом, умение автоматически определять вид зацепа при помощи мысленных представлений позволяет скалолазу взбираться наверх быстрее и снижает вероятность падения. То есть мы вновь видим, что мысленные образы значительно улучшают качество наших «выступлений».

Основной плюс мысленных образов для описанных нами «одаренных» личностей – то, как они помогают обрабатывать информацию: интерпретировать ее, запоминать, структурировать, анализировать и использовать для принятия решений. Это относится к специалистам из любых областей жизни – а ведь каждый из нас хоть в чем-то является специалистом, даже зачастую этого не понимая.

Например, я уверен, что практически все, читающие сейчас этот текст, являются «специалистами» в чтении – и чтобы достичь этого уровня, мы использовали мысленные образы. Сперва человек выучивает связь между буквами и звуками и читает, произнося слова буква за буквой вслух или про себя. Со временем мы начинаем узнавать с первого взгляда уже целые слова. Буквы К, О и Т превращаются в слово «кот» благодаря образу, в котором закодированы буквенная схема этого слова, то, как оно звучит и само представление о небольшом пушистом зверьке, который умеет мяукать и плохо ладит с собаками. Для чтения важны мысленные образы не только слов, но и других понятий – например, именно благодаря им человек различает начало и конец предложения. Так, мы учимся понимать, что даже точка в таких словах, как «см.» или «т. д.», вовсе не обязательно означает конец предложения, и в целом развиваем умение понимать смысл ранее не виденных слов из контекста – в том числе когда слово написано с ошибкой, неправильно использовано или вовсе пропущено. Когда мы читаем, все эти процессы протекают бессознательно: мысленные образы сменяют один другой, а мы даже не замечаем этого сверхважного процесса.

Все вы – специалисты в чтении. Вы умеете расшифровывать закорючки на странице и придавать им смысл, однако некоторые из вас делают это лучше остальных. И это тоже связано с тем, насколько эффективно созданные вами мысленные образы помогают преодолеть ограничения краткосрочной памяти и удержать в голове то, что вы читаете.

Чтобы понять, почему это происходит, давайте рассмотрим один пример. Предположим, мы решили протестировать группу людей, дав им прочесть газетную статью узкоспециализированной тематики – например про футбол или бейсбол – и затем предложив ответить на вопросы о содержании статьи. Возможно, вы предположите, что результат будет зависеть от общих вербальных способностей человека (напрямую связанных с уровнем интеллекта). Однако это совсем не так. Исследования показали, что ключевым фактором, определяющим способность человека понять специализированный текст, является то, знает ли он уже хоть что-то о предмете, описанном в статье – в нашем случае о футболе или бейсболе.

Причина этому ясна и проста: если вы ничего не знаете о спорте, то всякие подробности в статье покажутся вам просто набором бессвязных фактов, и запомнить их будет не проще, чем случайный набор слов. Но, если вы разбираетесь в спорте, у вас уже существуют связанные с ним представления, которые облегчают структурирование и понимание информации, а также ее связь с уже знакомыми вам фактами. Новые сведения в статье просто дополняют то, что вы уже знаете о спорте, и потому быстро и без проблем перемещаются в долгосрочную память. Благодаря этому вы и запомните гораздо больше фактов из статьи, чем те, кто ничего не знает о спорте.

Чем больше времени вы посвятили изучению той или иной темы, тем подробнее становятся связанные с ней мысленные образы и тем лучше вы усваиваете относящуюся к теме информацию. Например, гроссмейстер, взглянув на список ходов в партии, который любому другому человеку покажется бессмысленным набором символов – 1. е4 е5 2. Nf3 Nc6 3. Bb5 a6, – сможет воссоздать ход всей игры. Точно так же музыканты, увидев впервые ноты нового произведения, знают, как оно будет звучать еще до того, как прикоснутся к инструменту. А если вы как читатель уже сталкивались с понятием осознанного развития или психологией обучения в целом, вам будет проще осознать и обработать всю информацию в этой книге. Как бы то ни было, в процессе обдумывания разных тем, предложенных мною в этой книге, вы создадите себе новые мысленные представления, которые в будущем облегчат вам понимание других статей и заметок, посвященных этим темам.

В The New York Times регулярно выходит колонка Лизы Сандерс под названием «Мыслить как врач», в которой рассматривается какая-либо медицинская загадка. Все описанные случаи абсолютно реальны и в свое время заставили поломать голову не одного специалиста. Другими словами, эта колонка – что-то вроде газетного варианта «Доктора Хауса». Сандерс предоставляет читателям достаточно информации, чтобы те могли разгадать загадку самостоятельно. В следующем выпуске публикуется правильный ответ вместе с объяснением, как врачи, работавшие с пациентом, пришли к такому выводу. Кроме того, указывается и число читателей, правильно ответивших на вопрос. На каждую загадку в редакцию приходят сотни писем с ответами – и из них встречается лишь несколько правильных.

Меня эта колонка заинтересовала не столько медицинскими задачками и их решениями, сколько тем, что она проливала свет на процесс мышления во время диагностики. Врач, который ставит диагноз (особенно в непростых случаях), держит в уме множество фактов о пациенте и его состоянии, и должен проанализировать их и, воспользовавшись имеющимися у него медицинскими знаниями, прийти к какому-то выводу. Врачи проделывают как минимум три разные операции: собирают сведения о пациенте, вспоминают относящиеся к конкретному случаю медицинские факты и используют всю эту информацию для определения возможных диагнозов и выбора наиболее вероятного. Мысленные образы позволяют мозгу проводить все эти процессы быстрее и эффективнее – а в некоторых случаях без них постановка диагноза и вовсе невозможна.

Чтобы проиллюстрировать, как это работает, давайте взглянем на одну из медицинских задачек Сандерс – ту, которую успешно решили лишь несколько читателей из более чем двухсот, приславших ответы. Тридцатидевятилетний полицейский приходит к врачу и жалуется на усилившиеся в последнее время боли в ухе: они такие сильные, что ему кажется, будто в ухо ему втыкают нож. Кроме того, пациент отмечает, что в последнее время правый зрачок у него меньше, чем левый. Раньше у него уже был приступ резкой боли в ухе, после чего врачи скорой помощи диагностировали ему инфекцию и выписали антибиотики. Через пару дней пациенту полегчало, и он и думать забыл о своих ушах, пока через два месяца приступ не повторился снова, причем на этот раз антибиотики ему не помогли. Врач счел, что у больного вновь синусит, но из-за непонятной проблемы со зрачками направил его к офтальмологу. Тот не сумел поставить диагноз и в свою очередь перенаправил пациента к другому врачу – нейроофтальмологу. Этот специалист сразу понял, что разный размер зрачков говорит об одном определенном симптоме, однако не мог определить, с какой стати этот симптом появился у вполне здорового в остальном мужчины и как это может быть связано с болью в ухе. Поэтому врач задал больному несколько вопросов: чувствует ли он где-либо слабость, онемение или щекочущие ощущения? Не увлекался ли он в последнее время поднятием тяжестей? Когда пациент ответил на эти вопросы утвердительно, врач задал еще один: не болит ли у него голова или шея после занятий в тренажерном зале? И вновь больной подтвердил, что пару недель назад у него после тренировки сильно болела голова. После этого врач смог наконец поставить диагноз.

На первый взгляд главным шагом в решении задачи было понять, какой синдром вызывает сужение одного зрачка, однако это оказалось достаточно просто для специалиста, который в свое время прочел про такой синдром и сумел определить его симптомы. Как выяснилось, у больного был так называемый синдром Хорнера, вызванный повреждением нерва позади глаза: оно влияет на способность зрачка сужаться и расширяться, а также ограничивает подвижность века. И действительно, когда нейроофтальмолог осматривал пациента, он отметил, что одно веко у него не поднимается до конца. Некоторые читатели колонки поняли, что у полицейского был синдром Хорнера, но не смогли объяснить, при чем тут боль в ушах.

Мысленные образы оказываются особенно полезными в задачах, для решения которых требуется свести воедино много разрозненных фактов. Врач-диагност, работающий с пациентом со сложным набором симптомов, обрабатывает огромное количество информации, не зная заранее, какие сведения ему пригодятся, а какие – нет. Все эти факты невозможно запомнить, не применив к ним какую-нибудь систему: краткосрочная память просто не рассчитана на это. Вся информация о пациенте рассматривается врачом с точки зрения релевантных медицинских фактов. Но как определить релевантность? До постановки диагноза сложно понять, о чем говорят те или иные факты и о каких заболеваниях они могут свидетельствовать.

У студентов медицинских вузов мысленные образы, связанные с диагностикой, еще не очень развиты, и потому они склонны ассоциировать симптомы с определенными заболеваниями и часто делают поспешные выводы. Они еще плохо умеют генерировать разные варианты диагноза. Этим грешат и многие неопытные врачи. Именно поэтому, когда полицейский обратился в скорую помощь с острой болью в ухе, врач заподозрил инфекцию, что было бы верным диагнозом в большинстве случаев, и не обратил никакого внимания на разный размер зрачков больного.

В отличие от студентов, опытные врачи-диагносты имеют за плечами многолетний опыт, позволивший им создать сложные мысленные образы, которые, в свою очередь, помогают им рассматривать зараз множество фактов – даже тех, что на первый взгляд кажутся совершенно не относящимися к делу. Это основное преимущество развитых мысленных представлений: они позволяют мозгу обрабатывать большие объемы информации единовременно.

Исследования показали, что опытные диагносты воспринимают симптомы и другие относящиеся к делу факты не как разрозненные обрывки информации, а как части больших схем – точно так же, как гроссмейстеры видят на доске не случайный набор фигур, а реализацию определенной стратегии и тактики.

Благодаря мысленным образам гроссмейстеры могут быстро просчитать большое количество ходов и выбрать наиболее перспективный из них, а диагносты – рассмотреть несколько вариантов возможных диагнозов и выбрать из них наиболее вероятный. Разумеется, врач может решить, что ни один из вариантов здесь не подходит, однако процесс анализа каждого из них, как правило, приводит к появлению еще нескольких опций. Именно это умение генерировать большое количество возможных диагнозов и прорабатывать вероятность каждого из них и отличает хороших диагностов от плохих.

Решение медицинской задачки, опубликованной в The New York Times, требовало именно такого подхода: сперва нужно было придумать достоверные объяснения тому, что у пациента одновременно наблюдается синдром Хорнера и острая боль в ухе, а затем проанализировать каждую версию и выбрать наиболее вероятную. Может, у пациента был инсульт? Но других характерных для этого симптомов у него не наблюдалось. Боль в ухе и разные зрачки также являются обычными симптомами опоясывающего лишая – но у пациента не было никаких высыпаний на коже. Еще один вариант: прорыв стенки сонной артерии, которая проходит рядом с нервом, страдающим при синдроме Хорнера, и вблизи от уха. Небольшое повреждение артерии может привести к тому, что кровь будет проходить сквозь внутренние стенки артерии, из-за чего внешняя стенка набухнет, начнет давить на нервы лица, а иногда и на нервы уха. Именно этот вариант привел к тому, что врач задал больному вопрос о подъеме тяжелых весов и головных болях. Известно, что тяжелоатлеты часто повреждают сонную артерию, что приводит к болям в шее и голове. Когда пациент сообщил, что и впрямь поднимает тяжести в спортзале, врач решил, что прорыв сонной артерии – наиболее вероятный диагноз. МРТ подтвердила его догадку, и пациенту прописали антикоагулянты, предупреждающие образование тромбов, и строго-настрого велели на несколько месяцев забыть о нагрузках, чтобы артерия успела восстановиться.

Таким образом, главное для постановки верного диагноза – не столько само знание медицинских фактов, сколько умение организовывать эти факты и эффективно их использовать. Изучая жизнь выдающихся личностей, мы то и дело отмечали их умение превосходно организовывать информацию.

Такой навык используют даже продавцы страховок – представители не самой увлекательной из профессий. Не так давно было проведено исследование, направленное на изучение знаний о многолинейных страховках (то есть включающих страхование жизни, дома, автомобиля и бизнеса) у 150 страховых агентов. Логично, что наиболее успешные агенты (успешность определялась по объемам продаж) отличались самыми глубокими познаниями о разных страховых продуктах. Но что интересно, ученые обнаружили, что у успешных агентов наблюдаются куда более сложные и интегрированные мысленные образы: в исследовании они были названы «структурами знания». Например, у них отмечались более развитые схемы типа «если… тогда…»: если то-то и то-то относится к конкретному клиенту, тогда ему нужно сказать то-то или сделать то-то. Благодаря более организованным представлениям о страховых продуктах лучшие агенты быстрее понимали, как более оптимально действовать в той или иной ситуации, и реже ошибались в своих оценках.

Прежде чем опытный скалолаз начинает восхождение, он внимательно осматривает стену с зацепами и прикидывает, каким путем пойдет, ясно представляя себе, как будет двигаться от одного выступа к другому. Умение создавать подробные мысленные образы восхождения еще до того, как приступить к нему, приходит к спортсменам только с опытом.

В более общем смысле мысленные представления можно использовать для планирования в самых разных сферах деятельности, и, как правило, чем подробнее и детальнее образ, тем лучше будет результат.

Хирурги, например, часто представляют мысленно всю операцию, прежде чем сделать первый надрез скальпелем. При помощи МРТ, КТ и других исследований они заглядывают «внутрь» пациента, прикидывают, какие сложности могут возникнуть в ходе операции и соответственно планируют свои действия. Создание мысленного образа операции – одна из самых сложных для хирурга задач. Как правило, чем опытнее хирург, тем лучше он представляет себе ход предстоящей операции и тем успешнее она проходит. Мысленные образы не только позволяют врачу представлять общий ход процесса, но и помогают мгновенно уловить, когда что-то вдруг идет не так. В такие острые моменты хирург знает, что ему следует остановиться, оценить ситуацию и при необходимости разработать новый план действий.

Конечно, мало кто из нас занимается скалолазанием или делает операции. Однако практически все пишут, а ведь этот процесс отлично иллюстрирует то, как мысленные образы используются для планирования действий. Я на собственном примере убедился в этом во время нескольких лет работы над этой книгой. Да и вы наверняка что-нибудь да писали совсем недавно – личные или деловые письма, посты в блоге или, как я, книгу.

Ученые достаточно подробно изучили то, какие мысленные образы используют люди, когда пишут, и выяснили, что методы работы опытных писателей кардинально отличаются от методов писателей начинающих. Вот, например, какой ответ дал шестиклассник, когда его попросили объяснить, какого плана он придерживается во время написания сочинений:

– У меня есть много идей, и я описываю их, пока они не кончатся. Потом я стараюсь придумать еще что-нибудь, и если ничего толкового не придумывается, заканчиваю писать.

Такой подход типичен не только для шестиклассников, но и для многих других людей, которым редко приходится писать. Мысленные образы, связанные с написанием текста, у них примитивны: есть тема, размышления о которой они и переносят на бумагу, часто упорядочивая их по важности и редко – по категории или какому-либо другому признаку. Человек с более развитыми мысленными образами еще может написать вначале вступление, а в конце заключение – но не более того.

Такой подход называется «пересказом фактов» или просто потоком сознания: по сути, автор просто излагает все, что приходит ему в голову.

Профессиональные писатели поступают иначе. Возьмем хотя бы нас с моим соавтором. Прежде чем приступить к написанию этой книги, мы ответили на несколько вопросов. Что должны узнать из нее читатели о развитии? Какие концепции и идеи необходимо описать? Как изменятся представления читателя о развитии и потенциале по прочтении книги? Ответив на эти вопросы, мы получили весьма примитивный мысленный образ книги – мы описали свои цели и то, чего хотим добиться. Разумеется, чем больше мы работали над книгой, тем подробнее становился этот образ. Но начинали мы именно с этого.

Затем мы прикинули, что должны сделать, чтобы добиться поставленных целей. Какие темы нужно затронуть? Разумеется, надо рассказать, что такое осознанное развитие. Как это сделать? Сперва объяснить, как обычно люди пытаются развить навыки и рассказать об ограничениях такого подхода, затем познакомить читателя с целенаправленной практикой и т. д. На этой стадии мы рассматривали разные подходы, с помощью которых мы могли добиться нужных целей, и оценивали каждый из них, пытаясь найти лучший.

По мере принятия решений мы постепенно доводили до совершенства наш мысленный образ книги, пока не создали такой, какой отвечал бы всем нашим задачам. Самый простой способ сделать это – использовать метод, согласно которому нас учили писать рефераты в школе, то есть вкратце набросать план глав, каждая из которых посвящена определенной теме и раскрывает ее. Конечно, план книги куда сложнее обычного реферата. Например, составляя его, мы должны были понимать, почему конкретная глава расположена именно тут и больше нигде, и чего мы хотим добиться, включая ее в книгу. Кроме того, мы ясно представляли структуру и логику книги: почему из одной темы вытекает другая и как они взаимосвязаны.

Забавно, но в итоге мы обнаружили, что этот процесс подтолкнул нас к переосмыслению самой концепции осознанного развития. У нас обоих было вполне четкое понимание того, что это такое – осознанное развитие, но только мы пытались объяснить эту концепцию простым языком, как сразу же понимали, что получается неважно. Из-за этого мы были вынуждены пересмотреть свой подход к объяснению каких-либо концепций и аргументации.

Например, когда мы впервые рассказали о своей идее нашему литературному агенту Элиз Чейни, она не совсем поняла, о чем, собственно, будет наша книга. Они никак не могли понять, чем осознанное развитие отличается от других методов совершенствования навыков – ну, за исключением того, что оно, если верить нашим словам, значительно эффективнее. И в этом виноваты были только мы сами: мы не смогли объяснить идею книги так, чтобы ее понял каждый. Это заставило нас заново взглянуть на саму концепцию осознанного развития, то есть, по сути, доработать наше представление о нем, а также о том, как его должны воспринимать другие. Вскоре мы уразумели, что для успешной презентации идеи осознанного развития нам совершенно необходим развернутый мысленный образ этого понятия.

Сперва мы считали мысленные образы лишь одним из многих аспектов методики осознанного развития, с которыми собирались познакомить читателя, но в итоге пришли к мнению, что они – главное и самое важное понятие всей книги. Основная цель методики осознанного развития – создание сложных мысленных представлений, которые в свою очередь играют важнейшую роль в совершенствовании навыков. Возникновение и усложнение мысленных образов – главное последствие и результат реакции нашего мозга на применение методов осознанного развития. Короче говоря, в конечном итоге мы поняли, что объяснение принципов работы мысленных образов составляет фундамент нашей книги, без которого она попросту развалится на части.

Процесс написания книги влиял на наше понимание концепции, о которой мы собирались рассказать читателям. Пытаясь придумать, как донести свои мысли до читателей, мы сумели взглянуть на осознанное развитие по-новому. Мы не просто транслировали поток сознания, но изменяли его, причем попутно, и сами узнавали немало нового.

Все это – пример одного из способов, с помощью которых выдающиеся личности используют для развития мысленные образы: они отслеживают и оценивают собственную работу и при необходимости изменяют образы, делая их все совершеннее. А чем совершеннее образ, тем лучше вы делаете свою работу.

Наше изначальное представление о книге оказалось не совсем удачным, поэтому мы, прислушавшись к мнению окружающих, постарались изменить его, и это в итоге привело к тому, что наш текст стал понятнее и проще для неспециалистов.

Так и проходила наша работа над книгой. Мысленный образ книги постоянно трансформировался, меняя и наш подход к работе. В процессе написания мы постоянно пересматривали и переоценивали каждую главу, ближе к концу книги – уже с помощью нашего редактора Имона Долана. Обнаружив какие-либо слабые места в книге, мы соответственно изменяли наше представление о ней, и это позволяло избавиться от недостатков и сделать книгу лучше.

Разумеется, мысленный образ книги куда сложнее и обширнее образа письма или записи в блоге, но общая схема все же у них одинакова: чтобы хорошо писать, заранее представьте, как должен выглядеть идеальный текст, постоянно сверяйтесь по ходу дела с этим «идеалом» и будьте готовы вносить необходимые правки.

В целом мысленные образы – это не только результат обучения какому-нибудь навыку, но и способ этот навык усовершенствовать. Наиболее наглядный пример можно найти, взглянув на музыкантов. Было проведено немало исследований, имевших целью выяснить, что же отличает хороших музыкантов от плохих. Как выяснилось, основное различие состоит в качестве мысленных представлений. Исполняя новую композицию, начинающие и не очень опытные музыканты обычно не совсем четко представляют, как именно должно звучать это произведение. При этом у профессиональных музыкантов сразу возникает очень подробный образ произведения, который помогает им в репетициях и исполнении композиции. Например, музыканты отмечали, что сравнивают «в голове» то, как должна звучать музыка согласно нотам, и то, как она звучит у них, и вносили определенные изменения в свои репетиции. Начинающие музыканты обладают достаточными знаниями, чтобы понять, когда они совершают грубые ошибки (например, играют не ту ноту), но не более того. Чтобы усовершенствовать игру и поправить мелкие нюансы, им уже требуется помощь преподавателей.

При этом даже у неопытных музыкантов качество их представлений о композиции влияет на эффективность занятий. Примерно пятнадцать лет назад два психолога из Австралии, Гэри Макферсон и Джеймс Ренвик, провели исследование группы детей от 7 до 9 лет. Все дети учились играть на каком-нибудь музыкальном инструменте – флейте, трубе, рожке, кларнете и саксофоне. В ходе эксперимента ученые записывали ход занятий детей дома, затем анализировали записи, чтобы понять причины эффективности – или неэффективности – занятий.

В частности, исследователи отмечали количество ошибок во время первой и второй попыток сыграть произведение и использовали разницу ошибок в качестве показателя эффективности занятий. Участники группы продемонстрировали самые разные результаты: так, например, одна девочка, которая меньше года назад начала играть на трубе, совершала больше всех ошибок, играя произведение первый раз за занятие (в среднем 11 ошибок в минуту). Во время второй попытки сыграть композицию во время того же занятия она повторяла 70 % прежних ошибок и в среднем замечала и исправляла лишь 3 ошибки из 10. Мальчик, который первый год учился игре на саксофоне, делал всего 1,4 ошибки в минуту – при этом во время второй попытки он повторял лишь 20 % старых ошибок, то есть исправлял 8 ошибок из 10. Разница поразительная, особенно если учесть, что саксофонист изначально совершал меньше ошибок и имел меньше места для маневра.

Все дети очень хотели научиться играть на музыкальных инструментах, так что мотивации им было не занимать. Макферсон и Ренвик заключили, что столь значительная разница объяснялась тем, насколько хорошо каждый ученик умел видеть собственные ошибки, то есть насколько эффективны были их мысленные образы произведений. У мальчика-саксофониста наблюдались ясные и четкие представления о том, как должна звучать его композиция, у девочки-трубачки – напротив. Разница между двумя учениками заключалась не в недостатке рвения, а просто в нехватке у девочки нужных инструментов, с помощью которых она могла бы развивать свои навыки.

Макферсон и Ренвик не ставили перед собой задачи определить истинную природу ментальных образов, но другие ученые выяснили, что они могут принимать разные формы. Один вид мысленного образа композиции – акустический. Он точно передает, как должно звучать на слух произведение. Музыканты всех уровней используют такие образы во время репетиций, а у профессионалов они отличаются еще и крайней сложностью: помимо звука самой ноты и его длительности они ясно представляют громкость, нюансы усиления или уменьшения громкости, интонацию, вибрато, тремоло и гармонические сочетания с другими нотами, в том числе и теми, что играют остальные музыканты (например, в оркестре). Хорошие музыканты не только различали все эти тонкости, но и могли их воспроизвести. Понимание того, как это сделать, также требует наличия образа, тесно связанного с мысленными представлениями самих звуков.

Дети, которых изучали Макферсон и Ренвик, тоже развили в той или иной степени мысленные образы, которые «привязывали» ноты с нотного стана к положению пальцев на инструменте. То есть саксофонист, поставивший пальцы не в ту позицию, заметит это не только потому, что услышит неверный звук, но и потому, что поймет, что что-то не так: пальцы на инструменте будут ощущаться им как-то «неправильно». А все потому, что положение руки не будет совпадать с тем, как мозг представляет верное положение рук в данном такте.

У исследования Макферсона и Ренвика было одно большое достоинство: оно было проведено на макроуровне, в результате чего каждый из исследуемых учеников был описан максимально подробно. Но был и недостаток – слишком маленькая выборка. К счастью, выводы австралийских ученых позднее были подтверждены исследованием их британских коллег, которыеизучили более трех тысяч музыкантов, начиная с учеников школ и заканчивая абитуриентами самых престижных консерваторий.

Помимо прочего, ученые обнаружили, что выдающиеся музыканты лучше слышат собственные ошибки и определяют различные области, в которых им необходимо совершенствоваться. Из этого можно сделать вывод, что они обладают более развитыми мысленными образами композиций и их исполнений, которые позволяют им отслеживать свои успехи и замечать ошибки. Кроме того, было доказано, что более успешные музыканты проводят более эффективные репетиции. Мы предполагаем, что они использовали образы не только для «отлова» ошибок, но и для подбора методов тренировок, которые соответствовали бы трудным местам конкретной композиции.

Мысленные образы и связанные с ними навыки постоянно работают на благо друг друга: чем выше уровень владения навыком, тем подробнее мысленные образы, и чем они подробнее, тем эффективнее можно развивать навык.

Очень подробно о том, как специалисты мирового уровня используют мысленные образы, было рассказано в исследовании Роджера Чаффина, психолога из Университета Коннектикута, который долгие годы проводил эксперимент совместно с Габриэлой Имре, известной пианисткой из Нью-Джерси. Чаффин и Имре провели многие годы, пытаясь определить, что же происходит в голове пианистки во время ее занятий, репетиций и выступлений.

Методы работы Чаффина с Имре очень похожи на методы, которые использовал я в своем эксперименте со Стивом Фалуном. Чаффин наблюдал за пианисткой, пока она разучивала новое произведение, и просил ее озвучивать вслух ход ее мыслей, когда она решала, как именно будет играть. Чаффин записывал все их совместные занятия на видео, что также дало ему дополнительную пищу для размышлений.

Во время одного из таких занятий Имре потратила более 30 часов, отрабатывая третью часть «Итальянского концерта» Иоганна Себастьяна Баха – произведения, которого она прежде не играла. Увидев ноты, Имре прочла их, чтобы создать «музыкальный образ» (термин Чаффина) – представление о том, как будет звучать композиция, когда она сядет за рояль. Конечно, Имре уже слышала эту вещь Баха раньше, но все же ее способность создать образ произведения, лишь взглянув на ноты, говорила о том, к созданию каких сложных ментальных музыкальных образов она привыкла. Большинство из нас видели бы в нотах лишь символы, а она слышала музыку, которую они обозначали.

С этого момента задачей Имре было понять, как сыграть произведение так, чтобы оно соответствовало музыкальному образу в ее голове. Сперва она сыграла всю композицию насквозь, чтобы решить, какие позиции пальцев она будет использовать в каких местах. В основном она думала прибегнуть к стандартной постановке пальцев, однако в некоторых местах хотела использовать необычную аппликатуру, которая позволила бы сыграть их по-особенному. Имре пробовала разные варианты постановки рук, выбирала какую-то одну и отмечала это на нотах. Кроме того, во время репетиций она отмечала «поворотные моменты», как называл их Чаффин – например, те места в композиции, в которых манера ее игры менялась с беззаботной и легкой на более сдержанную и серьезную. Также Имре снабжала ноты подсказками – отмечала короткие проигрыши перед особенно сложными местами, которые как бы предупреждали ее о том, что ждет впереди, и выделяла аккорды, с помощью которых хотела передать свое собственное понимание композиции Баха.

Снабдив «карту» произведения такими разными и подробными пометками, Имре убила двух зайцев разом. Она сформировала не только акустический общий образ того, как должно звучать произведение, но и обеспечила себе четкое представление о тех мелочах, на которые ей нужно будет обращать внимание во время выступления. Мысленный образ Имре объединил то, как должна, по ее мнению, звучать композиция, и то, какими способами этого можно добиться. Если бы сыграть это произведение предложили другому пианисту, он бы наверняка пришел к созданию другого мысленного образа, однако методы, которыми он пользовался, вряд ли отличались бы от подхода Имре.

Музыкальный образ также помог Имре в решении классической дилеммы, с которой сталкиваются практически все пианисты. Пианисту, исполняющему перед аудиторией какое-либо произведение, абсолютно необходимо довести свою игру до автоматизма, то есть играть двумя руками, не заглядывая в ноты, не задумываясь о том, куда должен пойти в следующий миг тот или иной палец. Однако, чтобы вызвать у слушателей эмоциональный отклик, пианист должен допускать в своем исполнении определенную спонтанность. Имре решила эту проблему, обратившись к «карте» произведения, которую она создала у себя в уме во время репетиций. На выступлениях она играла бо́льшую часть композиции, как обычно, во время занятий, то есть автоматически, не задумываясь о постановке рук. При этом она всегда знала, в каком месте произведения находится – благодаря тому, что до этого мысленно пометила некоторые такты. Эти такты служили ей сигналом – иногда о том, что сейчас надо будет поменять постановку рук, а иногда – что пора менять манеру игры. После таких «вех» Имре начинала играть чуть-чуть по-другому, пытаясь передать определенные эмоции. Сами эмоции зависели от ее самоощущения и реакции аудитории. Благодаря такому подходу она могла безошибочно исполнять сложнейшее произведение на высоком уровне, не жертвуя своим уникальным стилем в пользу стабильности выступления.

Как мы уже выяснили, музыканты полагаются на мысленные образы для развития как когнитивных (то есть познавательных), так и физических навыков. Мысленные представления принципиально важны и для тех, кто хочет развить исключительно физические на первый взгляд навыки. Как мы уже говорили ранее, специалист в любой сфере деятельности по праву может считаться высокоинтеллектуальным человеком, в том числе и в тех видах спорта, где судьями оценивается способность выражать эмоции языком тела и жестов (фигурном катании, гимнастике, танцах и т. д.). В таких видах спорта мысленные образы необходимы: благодаря им спортсмен представляет, как ему двигаться, чтобы добиться нужного результата. Эффективные, рациональные движения важны и для спортсменов из других областей. Пловцам важно уметь делать такие замахи, которые максимально усиливают рывок вперед, бегунам – соблюдать баланс высокой скорости и разумной траты сил. Прыгуны с шестом, теннисисты, гольфисты, бейсболисты, баскетболисты, тяжелоатлеты, стрелки и лыжники – всем им для хороших выступлений необходимо использовать наиболее рациональные подходы. Развитые мысленные образы упрощают задачу.

В этих областях также действует принцип взаимосвязи: развитие навыка способствует усложнению мысленного образа, связанного с навыком, и наоборот. Конечно, вся эта концепция немного напоминает парадокс о курице и яйце. Взять хотя бы фигурное катание: сложно обзавестись мысленным образом двойного акселя, пока ты его не сделаешь, и, в свою очередь, трудно чисто выполнить двойной аксель, пока ты не представляешь, как это делается. Несмотря на кажущуюся парадоксальность, тут нет ничего невероятного, просто нужно двигаться потихоньку, по кусочку «склеивая» мысленный образ двойного акселя и так же постепенно осваивая сам элемент.

Представьте, будто вы поднимаетесь вверх по лестнице, предварительно строя каждую ступеньку перед собой. Закончив одну, вы делаете шаг вверх и принимаетесь за следующую. Существующие образы направляют вас и помогают адекватно оценивать собственные успехи. Заставляя себя идти вперед – развивая новый навык или оттачивая старый, – вы совершенствуете и мысленные образы вашего мозга, что, в свою очередь, открывает для вас новые перспективы.