Назад: Глава 4 Психическая деятельность и психические свойства человека

Итоги

Из всех проблем, которые ставит перед человеческой мыслью Вселенная, самой трудной оказалась та, которая касается собственной природы мысли, сознания, вообще психического. Вопрос о природе психического и месте его в связи явлений испокон веков и по сегодняшний день – главное средоточие борьбы мировоззрений. В силу сложности психических явлений решение этой проблемы потребовало тысячелетних усилий человеческой мысли.

Мы подошли к анализу этой проблемы, прослеживая основные связи и отношения, в которые реально включено психическое, с тем, чтобы вскрыть, в каком качестве, с какой характеристикой оно выступает в каждой из этих систем связей.

Решение вопроса о природе психического и месте его среди других явлений существенно осложняется тем, что определения психического как идеального, субъективного и т. д., которые в действительности характеризуют психическое в одной системе отношений, неправомерно генерализуясь, превращаются в универсальные, иррадиируя на сферы отношений, к которым они по существу не относятся. Примером может служить перенос противоположности субъективного и объективного, характеризующей психическое в его гносеологическом отношении к объективной реальности, на соотношение психического и физиологического, – перенос, неизбежно приводящий к отрицанию возможности объективного познания психического, к утверждению, будто отражательная деятельность мозга доступна объективному научному познанию только в своем физиологическом выражении. На самом деле в каждой существенной для него системе связей и отношений психическое выступает в особом качестве, в специфической понятийной характеристике. Фиксация одной из этих характеристик как универсальной для психического вообще, с иррадиированным распространением ее с одной системы отношении, в которых выступает психическое, на все остальные – серьезный тормоз на пути решения «психофизической проблемы».

Ошибочное представление о дуалистическом раздвоении мира связано прежде всего с неправомерным распространением на психическое во всех связях и отношениях гносеологической противоположности психического как познания и материи как объективной реальности. Бесспорно, психическое в любой своей характеристике качественно отлично от всех других свойств материального мира. Значительность этого качественного своеобразия психического и порождает тенденцию противопоставить психическое всему на свете и на этом противопоставлении расколоть мир надвое. Однако такое противопоставление, приводящее к раздвоению мира, совершенно неправомерно. К тому же сплошь и рядом неверно определяется и коррелят, которому противопоставляется психическое. В формулировке так называемой психофизической проблемы психическое противопоставляется физическому. Физическое же нередко подставляется на место материального вообще; таким образом, противопоставление психического и физического превращается в противопоставление психического и материального. На самом деле реально в ходе развития материального мира одно за другим выступают механические и физико-химические, биологические, в частности физиологические, свойства материального мира.

Психическое выступает онтологически прежде всего как звено в этом ряду различных свойств материального мира, в ряду деятельностей или проявлений различных форм материи. Нет поэтому никаких оснований ни для того, чтобы из этого ряда выхватить только физическое, ни для того, чтобы противопоставлять именно ему психическое: психическое и физическое как таковые – в качестве членов ряда свойств или проявлений материального мира – не противопоставимы друг другу. Не приходится также противопоставлять психическое как таковое, как специфическую деятельность материи на высшей ступени ее развития материальному миру как таковому в целом: психическое – одна из форм деятельности одной из форм материального мира.

Правомерное противопоставление психического и материального связано с гносеологическим отношением, в котором материальное выступает в качестве объективной реальности, а психическое – как субъективное и идеальное; в этом качестве психическое и материальное противостоят друг другу. Идеальным является результативное выражение психической деятельности – образ, идея, особенно когда, объективированные в слове, они выступают как относительно обособленные от психической деятельности. Психическая деятельность человека и деальна, поскольку она духовна , т. е. поскольку она вобрала, включила в себя определенное идейное содержание.

Качественное своеобразие психического и противопоставимость психического как познания материальному бытию как объективной реальности не снимают «онтологического» единства бытия, внутри которого впервые возникает познавательное отношение субъекта к миру и вместе с ним противоположность психического как идеального и субъективного материальному бытию как объективной реальности, – относительная и ограниченная сферой именно этих гносеологических отношений.

Единство мира, основывающееся на его материальности, выражается, во-первых, в том, что отражение одних явлений в других есть общее свойство всех сфер взаимодействия в материальном мире . В каждой сфере взаимодействия эффект отражения выступает конкретно в других явлениях. Вскрыть эту конкретную форму проявления отражения в каждой специфической сфере взаимодействия – дело в каждом случае особого, специального исследования. Здесь достаточно обозначить общую форму этого отражения; она заключается в том, что любое воздействие одного явления на другое преломляется через внутренние свойства того явления, на которое это воздействие оказывается. Выступая сперва в качестве общей онтологической характеристики бытия, теория отражения получает затем специфическое содержание как теория познания.

Единство материального мира выступает, во-вторых, в том, что более общие законы элементарных, «ниже» лежащих сфер бытия распространяют свое действие на все «выше» лежащие области, не исключая при этом существования специфических закономерностей этих последних . Частным выражением этого общего положения является распространение физиологических закономерностей нейродинамики на психические явления.

Несмотря на характерную для гносеологического плана противоположность субъективного и объективного, единство бытия сохраняется и здесь. Оно основывается на том, что гносеологическое содержание восприятия, мышления неотрывно от его объекта, что в своем гносеологическом содержании само оно есть форма отраженного существования вещей и явлений материального мира. Не существует образов, обособленных от вещей; существуют лишь образы вещей. Образ – не идеальный предмет, существующий безотносительно к предмету как материальной вещи, а образ предмета, образ вещи. Сказать, что восприятие есть образ вещи, значит отвергнуть представление, будто образ есть идеальная вещь, существующая обособленно, независимо от материальных вещей, безотносительно к ним. Сказать, что понятие есть «образ» объективной реальности, значит сказать, что мыслительный психический процесс в своем результативном выражении через свои «продукты» (понятия) переходит в сферу объективного знания – арифметического, геометрического, физического и т. д., что понятия одновременно и продукт мыслительной деятельности людей и объективное содержание знания, отражение бытия, форма его отраженного существования. Материалистический монизм сохраняется и в плане гносеологии.

Психическая деятельность субъекта не есть нечто чисто субъективное; связь с объективным миром не приходится привносить в нее извне как нечто для нее постороннее, чуждое. Вещи и явления материального мира причастны к самому возникновению психических явлений, так как эти последние возникают в результате воздействия вещей на органы чувств, на мозг в ходе рефлекторной нервной деятельности мозга. Здесь опять-таки не приходится извне соотносить психическую деятельность с мозгом, с его материальной нервной деятельностью; психическая деятельность сама есть вместе с тем нервная, высшая нервная деятельность.

Отражательная психическая деятельность, являющаяся вместе с тем рефлекторной нервной деятельностью мозга, возникает в процессе взаимодействия индивида с миром и служит для его осуществления. Обусловленная воздействиями мира, она сама обусловливает поведение индивида. Таким образом, психическая деятельность вплетается во всеобщую взаимосвязь явлений как обусловленное и как обусловливающее. Здесь также, значит, нет места для обособления психического, для выпадения психических явлений из общей взаимосвязи всех явлений мира. И существо сознательное, человек, при всем своем ни с чем не сравнимом и неповторимом своеобразии единен с миром.

Роль, которую психические явления играют в жизни и деятельности людей, связана с тем фундаментальным фактом, что с развитием психической деятельности мир, который сначала действует на организм как совокупность раздражителей , выступает перед человеком как совокупность объектов и объективных обстоятельств, как раскрывающаяся перед ним, доступная созерцанию объективная реальность . Вместе с тем совершается переход от реакций на раздражители к действиям над объектами и к поступкам по отношению к людям. В переходе от слепых реакций на раздражители к сознательным действиям над все шире и глубже раскрывающимися объектами действия и познания закладываются существенные предпосылки человеческого поведения, человеческой жизни, человеческой истории. Здесь, в частности, – одно из условий сознательной практической деятельности, приводящей вещи во взаимодействие друг с другом и таким путем ведущей ко все более объективному, все более глубокому их познанию. По мере того как, изменяя мир, люди все глубже его осознают, сознание человека все полнее охватывает мир во взаимосвязи его явлений, все в большей мере превращается как бы в самосознание мира; мир осознает себя через человека.

Прогрессирующее осознание мира, совершающееся в процессе его изменения, в свою очередь открывает все расширяющиеся возможности для его дальнейшего изменения, для переделки природы и перестройки общества, для построения сознательной деятельностью людей нового мира, новых человеческих отношений. Мы видели: сознание обусловливает поведение, деятельность людей; деятельность же людей преобразует природу и перестраивает общество. Таким образом, сознание входит как обусловливающее во все, на что распространяется деятельность человека, во всю бесконечную цепь событий, которые ею порождаются в жизни мира и в истории общества. Так на основе фундаментального единства мира и в рамках его осязаемо, весомо, зримо раскрывается значение изменений, которые вносит в мир совершающееся в процессе эволюции, в ходе истории возникновение и развитие человеческого сознания.

Примечания

См. об этом подробнее статью А. В. Брушлинского в книге «Применение концепции С. Л. Рубинштейна в психологии» (М., 1989).

О своем жизненном назначении, ответственности за реализацию научных и мировоззренческих идей Рубинштейн пишет в своих дневниках, впервые целиком публикуемых в данном издании.

Статья «Принцип творческой самодеятельности» (Учен. Записки Высшей школы Одессы. – 1922. – Т. 2. – С. 148—154) представляет одну из небольших глав книги, оставшейся в рукописях, она переиздана в журнале «Вопросы психологии» (1986. – ¹ 4. – С. 101—107).

См. статью С. Л. Рубинштейна в кн. Принципы и пути развития психологии. – М., 1959.

Мы попытались воспроизвести этот принцип встроенности на анализе достаточно простого примера – движение человека, включаясь в действие, играет в нем определенную роль, тогда как действие, которому субъект придает определенный смысл, выражая свое отношение к чему-либо, в свою очередь «встраивается» в поступок. (Образный пример мы находим в одном из известных фильмов, где герой, трусливо уклоняясь от ответа на прямо поставленный вопрос, вместо того чтобы, скажем, уйти или ответить что-то неопределенное, вдруг достает из кармана яблоко и начинает его жевать. Действие замещает поступок – ответ на принципиальный вопрос.)

Нужно сказать, что представленная в заключении схема категорий не раскрывает всей глубины (и точности) их связей, имеющей место в тексте первой части работы.

В Институте философии Академии наук, философском центре страны, не было не только сектора этики, практически не употреблялось само это понятие, замененное «Кодексом строителя коммунизма», так же как понятия «онтология» и «философская антропология» употреблялись только в историко-философском контексте или критическом плане.

Sartr J. – P. L’Etre et le neart. – Paris, 1943. – P. 23. О его философской антропологии см.: Филиппов Л. И. Философская антропология Жан-Поля Сартра. – М., 1977. – С. 193.

В издание 1997 г. впервые были включены фрагменты рукописи, посвященные Сартру.

Эта способность субъекта была раскрыта еще в 1920-х гг. в неопубликованном рукописном труде Рубинштейна. Поразительно, что расшифрованная часть этих рукописей представляет собой своеобразный проспект «Человека и мира».

Интерпретация философско-психологической концепции С. Л. Рубинштейна и попытки ее конкретизации и развития представлены в книгах: Абулъханова-Славская К. А., Брушлинский А. В. Философско-психологическая концепция С. Л. Рубинштейна. – М., 1989; Сергей Леонидович Рубинштейн: Очерки. Воспоминания. Материалы. – М., 1989; Абулъханова-Славская К. А. О субъекте психической деятельности. – М., 1973; Брушлинский А. В. Субъект: мышление, учение, воображение. – М.; Воронеж, 1996; Будилова Е. А. Философские проблемы в советской психологии. – М., 1972; Психологическая наука в России XX столетия: Проблемы теории и истории. – М., 1997.

Сведения о среде, к которой принадлежала семья Рубинштейнов, содержатся в ценной статье С. С. Дмитриева, посвященной анализу жизненного пути младшего брата Сергея Леонидовича – известного историка Николая Леонидовича Рубинштейна. Многие биографии С. Л. Рубинштейна, принадлежащие его ученикам, можно найти в книгах: Применение концепции С. Л. Рубинштейна в психологической науке. – М., 1989; Абулъханова-Славская К. А., Брушлинский А. В. Философско-психологическая концепция С. Л. Рубинштейна. – М., 1989, а также Сергей Леонидович Рубинштейн: Очерки. Материалы. Воспоминания. – М., 1989.

За этим конфликтом стояли гораздо более серьезные причины и фигуры.

Выдержки из этих тетрадей впервые опубликованы в книге «Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки. Материалы. Воспоминания». – М., 1989.

См. в кн.: Брушлинский А. В. Применение концепции С. Л. Рубинштейна в психологии. – М., 1989.

Высоко оценили концепцию Рубинштейна, ее деятельностно-генетический аспект Б. Г. Ананьев, А. Р. Лурия и другие психологи в отзывах, данных по поводу представления «Основ общей психологии» (1940) на Государственную премию.

В качестве председателя научного комитета Всесоюзного общества культурных связей с заграницей Рубинштейн встречается и переписывается с крупными европейскими и американскими учеными, литераторами и т. д. В их числе: Р. Роллан, А. Шафф, Д. Лукач, в 1950-е гг. он знакомится с Ж. Пиаже, Э. Кентриллом, ведет переписку с А. Валлоном, П. Фрессом.

С периодом гонений на крупных ученых непосредственно связана сессия Академии наук и Академии медицинских наук СССР, названная Павловской. Во время Павловской сессии фактически всем психологам было предложено заменить предмет психологии предметом физиологии высшей нервной деятельности, тем самым был взят курс на ликвидацию психологии как науки.

Сведения о кадровых перемещениях психологов в МГУ хранятся в университетском архиве и частично опубликованы его учеником А. М. Матюшкиным.

Так, например, идеалистическая подстановка ощущения в качестве опыта на место бытия в силу внутренней своей логики неизбежно ведет к отрыву ощущения от мозга. Борьба Авенариуса с «интроекцией» диктуется его гносеологической позицией. Для того чтобы подставить ощущение, сознание в качестве опыта на место объективного бытия, надо предварительно оторвать их от субъекта, от деятельности его мозга.

Для всей немарксистской философии типична противоположная установка – характеристика психического как бытия своего рода ( sui generis ) без всякого учета его познавательного отношения к материальному бытию. Эта тенденция получила свое особенно заостренное выражение в психологическом «экзистенциализме» Титченера. Титченер стремится получить психическое бытие ( existence ) в чистом виде, выключив, начисто вытравив из психических явлений всякое познавательное отношение к объекту.

Между рефлекторной теорией психической деятельности и теорией отражения как гносеологическим учением существует, как мы еще увидим, теснейшая взаимосвязь. Однако никак не приходится – как это нередко в последнее время делалось – объединять их, попросту соотнося термины рефлекторный и отражательный, играя на том, что второе слово есть перевод первого на русский язык. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно обратиться к тому конкретному содержанию, которое вкладывается в термин рефлекторный (отражательный) в учении о высшей нервной деятельности и в марксистской гносеологии. И. П. Павлов писал: «Мы знаем, что главнейшая деятельность центральной нервной системы есть так называемая рефлекторная, отраженная, т. е. перенос, переброс раздражения с центростремительных путей на центробежные» ( Павлов И. П. Полн. собр. соч. – М.: Изд-во АН СССР, 1951. – Т. III, кн. 1. – С. 194. Подчеркнуто нами. – С. Р. ). Достаточно ясно, что рефлекторная, или отраженная, деятельность, по Павлову, никак непосредственно не совпадает с тем значением, которое вкладывает в понятие отражения марксистско-ленинская теория познания. Дело здесь не в этимологии, не в значении слов. Для раскрытия связи между рефлекторной теорией и теорией отражения нужны не словесные упражнения, а углубленный анализ существа этих теорий.

Ленин В. И. Соч. – Т. 14. – С. 81.

Так же как сведение высших форм к низшим, игнорирование своеобразия первых есть специфический путь механистического материализма, так проецирование своеобразных особенностей высших форм на низшие есть специфический путь идеализма.

Положения об отражении как всеобщем свойстве материального мира, об изменении его форм на разных ступенях развития и об ощущении и сознании как высших формах этого всеобщего свойства защищались Тодором Павловым и затем также А. Киселинчевым. См.: Павлов Т. Теория отражения: Основные вопросы теории познания диалектического материализма. – М.: ИЛ, 1949. – Книга первая «Единство материи и сознания». – С. 1–112; Киселинчев А. Марксистско-ленинская теория отражения и учение И. П. Павлова о высшей нервной деятельности. – М.: ИЛ, 1956. – С. 41—53.

Энгельс Ф. Диалектика природы. – М.: Госполитиздат, 1955. – С. 238.

См.: Павлова В. А. Раздражимость и формы ее проявления. – М.: Советская наука, 1954. Особенно § 5, гл. I «Основные типы реакций на кратковременные воздействия», с. 12—16.

В отличие от растений, у животных, способных передвигаться, изменение внутреннего состояния, вызывая движение по направлению одних раздражителей и изменение других, приводит к изменению самого состава раздражителей, воздействующих на животное; перемещаясь, животное как бы само включает одни раздражители и выключает другие, одни усиливает, другие ослабляет. Таким образом, внутреннее состояние здесь обусловливает не только то, какое действие окажут данные раздражители, но в известной мере и то, воздействие каких раздражителей будет испытывать животное.

Весь нижеследующий экскурс по своему замыслу и смыслу имеет характер не исторический, а аналитический: это не история различных решений «основного вопроса» философии (такая история философских теорий потребовала бы прежде всего раскрытия общественно-исторических условий, в которых складывалась каждая из этих философских теорий); это лишь теоретический анализ различных постановок этого вопроса, рассматриваемых в их последовательности.

См. его основной психологический труд: James W. The Principles of Psychology, vol. I. – London, 1907, p. VI.

См. Титченер Э. Б. Очерк психологии. – СПб., 1912 (русский перевод книги: «An Outline of Psychology». – New York, 1899).

Binet A. Lэame et le corps. – Paris, 1908. Русский перевод: Бине А. Душа и тело: Пер. Лопашова. – М.: Звено, 1910.

Dries с h Н. Leib und Seele. Eine Untersuchung uber das psychophysische Problem. – Leipzig, 1920.

Эрдман Б. Научные гипотезы о душе и теле. – М., 1910.

Штумпф К. Душа и тело. Новые идеи в философии. Сб. 8. – СПб., 1913. – С. 91–107.

См. особенно Sherrington Ch. Man on his Nature. Cambridge University Press, 1946. Дуализм Шеррингтона, выступивший уже и в прежних его работах, в частности в «The Brain and its Mechanisms» (Cambridge University Press, 1934), вызвал резкий протест И. П. Павлова. И. П. Павлов связывал позицию Шеррингтона с дуализмом Декарта. См.: Павловские среды. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. – Т. II. – С. 444—446.

Так, в статье «Современное состояние проблемы духа и тела» Джемс Пратт указывает лишь три возможных решения этой проблемы: взаимодействие, параллелизм либо, наконец, материализм, причем имеется в виду механистический материализм, который решает проблему, упраздняя ее, поскольку он отрицает существование психических явлений, не сводимых к физическим (физиологическим). Pratt J. The present Status of the Mind-Body Problem // The Philosophical Review. – 1936. – Vol. XLV. – P. 144—166.

Kohler W. Gestalt-Psychology. – New York, 1947. – Р. 61—63.

Показательным свидетельством живучести махизма может служить то, что в Contemporary Psychology , 1956, vol. 1, ¹ 6 дается обзор книги Маха Beitrage zur Analyse der Empfindungen , вышедшей, как известно, в 1886 г. В этом обзоре читаем: «физика есть наука об ощущениях. Если это звучит революционно, то пусть скептический читатель спросит себя, чем еще может быть физика».

Вундт становится на махистскую позицию уже в своих «Очерках психологии», где он утверждал, что психология и физика изучают один и тот же «опыт» лишь с разных точек зрения. С идеалистическим монизмом в решении гносеологической проблемы Вундт при этом сочетает дуалистический параллелизм в вопросе о соотношении психических и физиологических процессов. См.: Вундт В. Очерки психологии. – М., 1912. – С. 4–6.

В своем «Очерке психологии» Титченер еще трактует психологию как науку о душевных процессах. При этом он определяет душевный процесс как такой процесс, который находится в области нашего внутреннего опыта. От душевных процессов он отличает физические процессы и подчеркивает, что физическое внешне независимо от нас: «…движение продолжалось бы, хотя бы нас, ощущающих его, вовсе и не было». «Или же возьмем такой пример: геометрическое пространство независимо от нас; оно управляется законами, действующими независимо от того, знаем ли мы их, или нет». См. Титченер Э. Б. Очерки психологии. – СПб., 1912. – С. 4.

Titchener Е. В. Systematic Psychology. Prolegomena. – New York, 1929.

Авенариус посвятил вопросу о предмете психологии особую работу: Bemerkungen zum Begriff des Gegenstandes der Psychologie в журн.: «Viertejahrschrift fur Wissenschaftliche Philosophie». Bd. XVIII (1894) und XIX (1895). См. русский перевод: Авенариус Р. О предмете психологии. – М., 1911.

В своем основном психологическом труде: The Principles of Psychology , вышедшем в 1890 г., Джемс стоял на позициях откровенного, в общем локковского, дуализма. Характеризуя философскую платформу своего труда, сам Джемс писал: «Это позиция сплошного дуализма. Она предполагает два элемента – познающий дух и познаваемую вещь и трактует их как несводимые друг к другу. Ни один из них не выходит из самого себя и не переходит в другого. Ни один из них не является каким-либо образом другим, ни один не порождает другого. Они противостоят друг другу лицом к лицу в общем мире – один просто познает, а другой – коррелат – познается». ( James W. The Principles of Psychology, vol. 1. – London, 1907. – Р. 218). В начале XX столетия совершается радикальная смена вех. В ряде докладов и статей 1904—1905 гг. (собранных затем в сборнике Essays in radical Empiricism . New York, 1912) Джемс формулирует уже по существу махистскую концепцию «чистого опыта». «Я утверждаю, – пишет Джемс, – что единая часть опыта, взятая в определенном контексте, играет роль познающего, душевного состояния, „сознания“, тогда как в другом контексте тот же единый отрезок опыта будет играть роль познанной вещи, объективного содержания. Одним словом, в одном сочетании он фигурирует как мысль, в другом как вещь» ( James W. Essays in radical Empiricism. – New York, 1912. – Р. 9–10). «В одной совокупности он представляет собой только сознание, в другой – только содержание». «Мысли… сделаны из той же материи (Stuff. – С. Р. ), что и вещи». См.: Джемс В. Существует ли «сознание»? // Новые идеи в философии. – СПб., 1913. – № 4. – С. 113, 127

См. сб. Essays in radical Empiricism . New York, 1912 и русский перевод цитированной статьи Джемса в сб. «Новые идеи в философии». – СПб., 1913. – ¹ 4. – С. 20.

См. Mead G. H. Mind, Self and Society from the Standpoint of a social Behaviorist. – Chicago University Press, 1946.

См. Russell Â. The Analysis of Mind. – London, 1924. – Р. 6.

Осуществлению этого замысла непосредственно посвящена прежде всего книга Рассела «Анализ духа» ( Russell Â. The Analysis of Mind. – London, 1924), за которой последовал «Анализ материи» ( Russell Â. The Analysis of Matter. – London, 1927, Изд. 2 в серии «Dover Publications». New York, 1954), посвященный разрешению этой же задачи.

См. Russell Â. The Analysis of Mind. – London, 1924. – Р. 5.

Там же. – С. 307.

Там же.

Там же. – С. 305.

См.: Russell Â. The Analysis of Matter. – New York. Dover Publications, 1954. – Р. 388.

Russell Â. The Analysis of Matter. – New York. Dover Publications, 1954. – Р. 382.

Для того чтобы открыть себе возможность этой подстановки ощущения, восприятия и т. д. на место объекта, Рассел в «Анализе духа» подвергает специальной критике концепцию «актов» Брентано, Мейнонга, с тем чтобы осуществить отчуждение психического от субъекта. Продолжая линию Джемса, который сводил сознание к потоку мысли, Рассел стремится доказать, что не человек (субъект) мыслит, а ему мыслится (The Analysis of Mind. – Р. 17—18). В связи с этим в посвященной Джемсу главе своей «Истории западной философии» он объявляет главной заслугой Джемса как философа то, что он отверг понятие субъекта – объекта как основное для познания. Russell Â. A History of western Philosophy. – New York, 1945. – Р. 812.

См. Wîodbridge F. J. Å. The Nature of Consciousness // Journal of Philosophy, 1905, II. – Р. 119—125.

К истории вопроса см. Morris Ch. Six Theories of Mind, Ch. V. Chicago University Press, 1932. – Р. 282—327.

См.: Dewey J. Experience and Nature. – London, 1925. – P. 291, 303, 307, 308; Mead G. A behavioristic Account of the Significant Symbol // Journal of Philosophy. – 1922, XIX; Mead G. Mind, Self and Society from the Standpoint of a social Behaviorist. Part II «Mind and the Symbol». – Chicago University Press, 1946. – Р. 117—125.

См. Mead G. Mind, Self and Society, § 15 «Behaviorism and psychological Parallelism». – Chicago University Press, 1946. – P. 112.

См. Klages L. Von Wesen des Bewusstseins. Dritte Auflage. – Leipzig, 1933.

Cassirer E. Philosophic der symbolischen Formen. Dritter Teil. PhanoriTenologie der Erkenntnis. Кар. Ill «Die Ausdrucksfunktion jjund das Leib-Seelen Problem». – Berlin, 1929. – S. 108—121.

Dries с h H. Leib und Seele. Eine Untersuchung uber das psychophy-sische Problem. – Leipzig, 1920.

«Не приходится спрашивать, – писал Аристотель в трактате „О душе“. – едины ли тело и душа или они раздвоены – человек единен, а он и душа и тело». (О значении этого положения в истории «психофизической проблемы» и его месте в психологии Аристотеля см. «Die Geschich-te der Philosophie» («Lehrbuch der Philosophie» hrsg. von Max Dessoir. Zweiter Teil, параграф о психологии; см. особенно с. 192 и сл.)

В идейной эволюции Джемса прослеживается неоднократная смена вех. Некоторый фактический материал об идейной эволюции Джемса можно найти в кн. Perry R. В. In the Spirit of William James. – New Haven, Yale University Press, 1938. Перри различает в эволюции Джемса три фазы: психологическую, феноменологическую и метафизическую. См. в указанной книге раздел III «The Metaphysics of Experience», р. 75–123.

См. особенно его работу «Материя и память». Вегgsоn Н. Matiere et memoire. Essai sur la relation du corps et de Гesprit. Paris, 1914. Русский перевод: Бергсон А. Материя и память: Пер. В. Базарова // Собр. соч. – СПб., 1914. – Т. 3.

Появление спиритуалистических тенденций у Джемса тоже было, несомненно, связано с религиозными мотивами, но только не католического, томистского, а лютеранского толка. Многообразные тому доказательства дает его переписка, опубликованная его сыном (см. The Letters of William James, ed. by his Son Henry James, vol. I—II. – Boston, 1920). См. также Perry R. В. The Thought and Character of William James. – Boston, vol. II, 1935, p. 330. См., в частности, письмо Джемса от 31 марта 1901 г. к профессору Бостонского университета методисту Borden P. Boune, в котором Джемс пишет, что «старинное лютеранское чувство» у него в крови.

См. Вгеппап R. Е. General Psychology. An Interpretation of the Science of Mind based on Thomas Aquinas. – New York, 1937; Его же. History of Psychology from the Standpoint of a Thomist. – New York, 1945. Эти книги вышли с разрешения католической цензуры, с грифами на обложке титульного листа: на первой из них – архиепископа нью-йоркского, на второй – монреальского. Другим образчиком «томистской психологии» может служить книга: Donceel J. F. Philosophical Psychology. – New York, 1955, вышедшая с санкции католической церкви за подписью епископа скрантонского. Эта книга также представляет собой попытку использовать некоторые экспериментальные данные для закрепления позиций католической, томистской концепции в психологии.

Поучительным показателем этого блока может служить книга Мортимера Адлера. См. Adler M. What Man has made of Man. – New York, 1938. В этой книге томист Адлер всячески поднимает на щит Фрейда (см. особенно Lecture 4. Psychoanalysis as Psychology, p. 94—123), а директор Психоаналитического (фрейдистского) института в Чикаго Александер снабжает книгу Мортимера Адлера предисловием, в котором поддерживает позиции ее автора (см. там же, p. IX—XVI).

См. Nicholl D. Recent Thought in Focus. A Catholic Looks at recent Developments in Existentialism, logical Positivism, Freudianism and other modern Philosophies. – New York, 1953. Николь пишет: «Фрейд заметил, что большое число физических недугов происходит от душевных конфликтов пациента. Он видел, что душевные конфликты могут привести к болезни тела. Поэтому в противоположность широко распространенному мнению Фрейд показал неадекватность чисто физического подхода к человеку, солидаризируясь в том вопросе с Фомой Аквинским» (р. 197). Психоаналитические концепции кладет в основу своей трактовки личности и томистская психология Донсиля (см. Donceele J. F. Philosophical Psychology. Part five «Man as a Person». § 20. – New York, 1955, p. 288—317).

См. Sellars R. W. The Philosophy of physical Realism. Ch. XVI «Consciousness and the Brain-Mind». – New York, 1932. – P. 406—443.

Cm. Walton H. Psychologie et materialisme dialectique. Estratto dalla Rivista «societa». Anno VII, № 2. Giugno, 1951. См. также «Encyclopedie Francaise», t. VIII «La vie Mentale». – Paris, 1938; Henri Walton. Introduction a l\'Etude de la vie mentale.

О так называемом репрезентативном реализме см. Roy Wood Sеllагs. The Philosophy of physical Realism. Ch. II «Idealism an Interlude», § «Traditional representative Realism». – New York, 1932. – Р. 31—38.

Все вышесказанное о восприятии в принципе может быть распространено и на представление. Представления по преимуществу выступают и часто трактуются как «внутренние» образы, обособленные от вещей, поскольку представление – это в отличие от восприятия образ предмета, в данный момент отсутствующего. Однако и образы представлений являются образами предмета, они возникают в результате воздействия вещей; их воспроизводство вызывается первоначально опять-таки воздействием вещей, если не тех самых, то других, связанных в прошлом с воспроизводимой в представлении вещью. В тех случаях, когда субъект произвольно актуализирует то или иное представление в отсутствие вещи, которая в нем представлена, это обусловлено тем, что, объективируясь у человека в слове, представление может быть актуализировано без непосредственного воздействия вещей (первосигнальных раздражителей) посредством слова (второсигнального раздражителя). Значит, и представление является внутренним образом совсем не в смысле идеалистической интроспективной психологии, обособляющей образ, как принадлежащий к якобы замкнутому внутреннему миру сознания, от внешнего мира материальных предметов. Характеристика представления как внутреннего образа правомерна, лишь поскольку она выражает отличие представления от восприятия, а не обособление его от вещи, от предмета, в нем представленного.

Веrgsоn H. Matiere et memoire. Ch. I «De la selection des images pour la representation. Le role du corps», p. 58—71; ch. IV «De la delimitation et de la fixation des images. Perception et matiere. Ameet corps», p. 244—249. Ed. 2. Paris, 1914.

Расчленение образа и процесса, его порождающего, обособление их друг от друга является, в частности, основным приемом, посредством которого современные англо-американские неореалисты и прагматисты реализуют свои теоретические замыслы. Очень обнаженно и грубо это выступает – как уже отмечалось, – например, у Рассела. Так, в восприятии он отчленяет образ восприятия ( percept ) от восприятия ( perception ) как процесса. Отрыв образа от психического процесса потому и нужен неореалисту, продолжателю махизма, что он развязывает руки для подстановки образа на место вещи. С другой стороны, процесс, из которого выпал образ, теряет свое психологическое содержание, перестает быть психическим процессом. Психическое, как предмет психологического исследования, испаряется. В психологии неореалиста и прагматиста поэтому торжествует бихевиоризм: сознание изъято из человека и подставлено на место бытия. У человека, как предмета психологии, остаются только реакции!

Расчленение восприятия на образ ( percept ) и процесс ( perception ) Рассел использует как доказательство своей «нейтральности» в борьбе материализма и идеализма, как свидетельство того, что он якобы стоит над обеими борющимися сторонами.

Ленин В. И. Философские тетради. – М.: Госполитиздат, 1947. – С. 330.

Такова позиция и Гуссерля и Рассела. (Здесь имеются в виду работы Рассела в ранний период его научной деятельности, когда он вместе с Уайтхедом был еще платоником, до того как он затем стал то юмистом, то берклеанцем.)

В соответствии с этим ученые, стоящие на позициях объективного идеализма, строят теорию чисел, основы геометрии и т. д., пытаясь устранить всякую деятельность по «конструированию» новых идеальных объектов, сводя все к соотношениям изначально данных элементов. Критикуя позицию объективного идеализма, Пиаже противопоставляет ей «операционализм», восходящий к Бриджмену. Нам представляется, что Пиаже без достаточных оснований как будто безоговорочно солидаризируется с операционализмом Бриджмена, стоящего на позициях откровенного релятивизма. Во главу угла Бриджмен ставит зависимость результата познания от способов познания (определенной величины – от способов измерения и т. п.); при этом вовсе выпадает основная зависимость результатов познания (измерения и т. п.) от самого объекта. Не приходится отрицать зависимости результата познания (измерения и т. п.) от способов, которыми оно осуществляется, но эта зависимость лишь опосредует основную и решающую зависимость результатов познания от объекта, свойствами которого обусловлены и самые способы измерения. Именно поэтому при использовании различных способов измерения и вообще познания одного и того же объекта требуется соблюдение определенных закономерных отношений, позволяющих переходить от одного способа измерения, определения величины и т. д. к другому так, чтобы соблюдена была инвариантность результата. Но самую же инвариантность как основное требование к операциям, приводящим к научному понятию, Пиаже выводит лишь из взаимоотношений операций, из их взаимного уравновешивания. В результате инвариантность выступает как будто не только как критерий, но и как основа объективности конструируемого мыслью понятия, между тем как на самом деле эта инвариантность – лишь индикатор его объективности, основой которой является адекватность объекту. Понятие объективно, не поскольку оно инвариантно; оно должно быть инвариантно, поскольку оно объективно: основа в этом. В своих исследованиях мыслительных операций Пиаже подчеркивает принцип инвариантности. Пиаже рассматривает операции как высший уровень в уравновешивании индивида с внешним миром; постольку на передний план должно бы выступить познание внешнего мира, учет объективных условий жизни. Однако мыслительные операции у Пиаже нередко как будто выступают скорее непосредственно как способы приспособления, чем как собственно способы познания. Это и сближает Пиаже с Бриджменом. См. Piaget J. Logic and Psychology. – Manchester University Press, 1953. – I «History and Status of the Problem». – P. 1–8.

Ясно, таким образом, что логика – не нормативная дисциплина, ее законы говорят не о том, что должно быть, а сперва о том, что есть, – о том, каким условиям отвечает мысль, адекватная своему объекту. Лишь поэтому можно затем, обратив вторично законы логики в нормы, относящиеся не к тому, что есть, а к тому, что должно быть, сказать, что мышление, чтобы быть истинным, должно следовать законам логики.

Подобно этому и этика в своей основе – не нормативная дисциплина: она первично говорит не о том, что должно быть, а анализирует то, что есть. Она не извне навязываемое морализирование, а наука, раскрывающая внутреннюю сущность человеческой жизни, подлинно человеческих отношений. Она вскрывает условия, которым удовлетворяют подлинно человеческие отношения, и затем уже формулирует эти условия как нормы поведения, как требования, которые должны быть соблюдены в отношениях между людьми. Идеал, который формулирует этика, приобретает реальное значение, если при этом учитываются возможность и перспективы развития человеческих отношений. Этика неотрывна от политики, но не сводится к политике. Человеческие отношения, определяемые этикой, это отношения общественно-обусловленные (как все в человеке), но это не общественные отношения в смысле отношений, в которые вступает общество. В этических нормах есть ядро, которое сохраняет свою силу для человеческих отношений при всех изменениях политической ситуации. Однако этика не может быть оторвана от конкретных реальностей политики. Этика, которая отгораживается от политики, – это маниловщина или нечто еще худшее, это ханжество и лицемерие, желание во всеуслышание провозгласить нравственный идеал и скрытое нежелание, чтобы он претворился в действительность, перестал быть только «идеалом», только чем-то, что должно быть, но чего на самом деле нет.

Попытку дать такую характеристику различных уровней развития мышления ребенка, выражая в формулах логики доступный им на каждой ступени строй мыслей, сделал в своих работах Пиаже. См. Piaget J. Logic and Psychology. II «Psychological Development of Operations», p. 18—22; IV «Conclusion: The psychological Meaning of the logical Structures». – P. 38—48. – Manchester University Press, 1953.

Проблема операций и отношений осложняется другой, связанной с ней проблемой – операции и действия, мышления и практической деятельности.

В логике Гобло ( Goblot Ed . Traite de Logique. – Paris, 1929) выдвигал мысль, что нервом всякого рассуждения является действие и притом не особое умственное действие, а в уме воспроизведенное практическое действие. Этот неверный тезис, стирающий, по существу, всякое различие между практической и теоретической деятельностью, между действием и познанием, Гобло пытается обосновать посредством верного и важного положения, что в своей основе рассуждение заключается не в соотношении принципов между собой, а во введении в ход рассуждения все новых объектов, в оперировании этими последними в соответствии с принципами. Этим доказывается невозможность сведения рассуждения к соотношению принципов, необходимость оперирования над объектами рассуждения, но не оправдывается сведение теоретического познавательного акта к умственно совершающемуся воспроизведению практического действия; действие, согласно этой концепции, не нуждается в познании, а познание ничего не прибавляет к действию.

В психологии Жане и его продолжатели, не отожествляя прямо мыслительную операцию или умственное действие с практическим действием, стали трактовать операцию, умственное действие как «интериоризованное» внешнее практическое действие, как результат перехода последнего во внутренний план. Логика этой концепции ведет к тому, что мышление превращается в редуцированный дубликат действия, воспроизводит его особенности, а не отражает свой объект. В мыслительной деятельности выступает то, что она есть деятельность, и сводится более или менее на нет то, что она – мышление, познание. Между тем действие человека требует познания и невозможно без него. Практическое действие не может быть сведено к внешнему деланию, к оперированию, к своей исполнительской части, к движениям, посредством которых оно осуществляется. Оно необходимо включает и чувственную, познавательную часть; самые движения, посредством которых осуществляется действие, тоже «афферентируются», управляются, регулируются чувственными сигналами, ощущениями. Чувственное познание включается в действие как его необходимая составная часть, как его регуляторный «механизм». Поэтому нельзя, разрывая единство подлинного действия и подставляя внешнюю исполнительскую часть действия на место последнего в его целостности, выдвигать действие, сведенное к его исполнительской части, как первичное, пытаясь представить вырванное из него познание как нечто производное от него, как его идеальный, «умственный» дубликат. Практическая деятельность, действительно, предшествует теоретической; в процессе исторического развития идеи сначала вплетены, как говорил Маркс, в практическую деятельность, лишь затем производство идей выделяется в особую теоретическую деятельность. В ходе индивидуального развития человек (ребенок) тоже сначала решает задачу посредством проб в плане внешнего действия с предметом и лишь затем – в плане внутреннем, идеальном. Однако этот переход от решения задачи посредством проб в плане внешнего действия к решению в идеальном, внутреннем плане означает не переход от практического действия без познания к познанию без практического действия; он означает переход от низшего уровня необобщенного познания условий действия, при котором решение не может быть достигнуто иначе как посредством ряда единичных проб, к более высокому, обобщенному его уровню, при котором единичные пробы, естественно, отпадают. Это переход, связанный с изменением характера познания, при котором всегда сохраняется взаимосвязь познания и действия.

См. Маркс К. и Энгельс Ф. Избр. произв. Т. II. – С. 383.

Значительную роль в распространении такой точки зрения у нас сыграл доклад А. Г. Иванова-Смоленского на Павловской сессии Академии наук СССР и Академии медицинских наук. Докладчик выдвинул тезис, что психическая деятельность есть «единство субъективного и объективного». Но обосновывая это положение, Иванов-Смоленский привел сначала высказывания Ленина, которые все касаются только отношения психического как субъективного образа к объективному миру, а затем подвел под ту же формулу «наложение явлений психической деятельности на физиологические факты, „слитие“ психологического с физиологическим, установление соотношений и совпадение между тем, что было ранее описано субъективно-психологическим путем, и тем, что получено путем объективно-физиологического исследования» (Научная сессия, посвященная проблемам физиологического учения академика И. П. Павлова: Стенографический отчет. – М., 1950. – С. 69 и 70). Формула «единство субъективного и объективного» для характеристики связи отношения психического к его физиологическому нервному субстрату получила у нас в последнее время широкое хождение и почти всеобщее признание. Между тем это – порочная формула.

Мы различаем, таким образом, понятия объекта и бытия. Первое представляет собой гносеологическую, второе – онтологическую характеристику. Нельзя абсолютизировать ни одну, ни другую. Из гипостазирования онтологической характеристики возникли все ложные проблемы метафизики, включая знаменитый онтологический аргумент. Термин «бытие» пытается определить нечто по тому, что оно есть, но при этом неизвестным остается, что оно есть. Существование этого неизвестного никак не в состоянии определить его сущности. В конце концов «бытие» расщепляется на сущность и существование. Традиционная метафизика пыталась – безуспешно – вывести из сущности существование. Современный экзистенциализм не видит ничего лучшего, как, сохраняя, по существу, тот же понятийный аппарат, лишь переворачивая установленные старой метафизикой отношения на обратные, признать приоритет существования и производность сущности. Особенно резко это выражено у Сартра ( Sartre J. P. L’Existentialisme est un Humanisme. – Paris, 1946).

При этом экзистенциализм резервирует термин «существование» для человека. Но именно по отношению к человеку этот термин звучит особенно неудовлетворительно. Сказать про человеческую жизнь, что она – существование, это, собственно, самое опустошительное и уничтожающее, что про нее можно сказать. Жить, да еще человеческой жизнью, это значит неизмеримо больше, чем лишь существовать. Необходима другая и более радикальная перестройка философской мысли. Дело не в том, чтобы заменить одну гипостазированную абстракцию другой (бытие сущностью или сущность существованием): нужно вообще отказаться от того, чтобы принимать ту или иную гипостазированную абстракцию за первичную реальность. Исходный реальный субъект всех «онтологических» понятийных характеристик это Мир, Космос, Вселенная. В фундаменте ее – неорганическая материя. Мир, Космос, Вселенная имеют свою реальную историю. В ходе ее совершается переход от неорганической материи к материи органической, ко все более и более сложным и высоким формам жизни, каждая из которых имеет свой способ существования. Все онтологические характеристики выступают в системе отношений, складывающихся внутри Вселенной.

Локк Дж. Опыт о человеческом разуме. – М., 1898. – С. 110.

Там же. – С. 112.

Локк Дж. Опыт о человеческом разуме. – М., 1898. – С. 110.

К этому можно добавить, что первичные свойства тоже раскрываются в процессе познания. Поэтому, если считать субъективным – как это делали сторонники субъективности вторичных качеств – все, что связано с познавательной деятельностью субъекта, то положение о субъективности вторичных свойств пришлось бы неизбежно распространить и на первичные.

Сами эти приборы сформировались в ходе эволюции под воздействием соответствующих свойств вещей.

Ленин В. И. Соч. – Т. 14. – С. 214.

Заодно с таким решением проблемы субъективного и объективного решается в принципе и спор детерминизма и индетерминизма, разгоревшийся в современной физике.

Защита индетерминизма в современной физике исходит из того, что приборы, которыми пользуется экспериментатор, сами участвуют в той физической ситуации, которая посредством них исследуется. Индетерминистический вывод, который из этого положения делается, исходит из той неверной предпосылки, будто природа вещей не выявляется из их взаимодействия, будто объективная природа вещей – это нечто данное, противостоящее всякому воздействию, как чему-то по отношению к нему внешнему. Иными словами, индетерминистический вывод в этом аргументе основывается на отрицании взаимодействия как такового, на представлении о всяком воздействии как внешнем толчке, который наталкивается на внешнюю ему данность. Он обусловлен, таким образом, механистическим пониманием детерминизма. Между тем в принципе природа вещей и явлений всегда раскрывается в их взаимодействии и иначе вообще раскрываться не может. Надо лишь осознать это и, учитывая, что непосредственно данное явление всегда есть эффект взаимодействия, уметь опосредствованно определить собственную природу участвующих в нем тел. Но соображение о воздействии приборов является лишь первым звеном аргументации в пользу индетерминизма. Воздействие приборов на ситуацию, которая с их помощью исследуется, потому особенно рассматривается как аргумент против детерминизма, что речь идет здесь об отношении познающего субъекта и объективного мира. В одной из новейших работ, посвященных проблеме детерминизма и индетерминизма в современной физике, вся проблема, в конечном счете, упирается в одну точку: индетерминизм, к которому приходит физика, связан с невозможностью дать объективную картину внешнего мира, которая была бы независима от деятельности познающего субъекта. Этот последний сам включается в ситуацию, которую он исследует. Сама изучаемая физическая система испытывает воздействие тех операций, которые совершает физик, производя свои измерения, а физическая теория, в которой физик формулирует результаты своего изучения физических явлений, находится к тому же в зависимости от мыслительной деятельности, от рассуждений, посредством которых строится теория. За этими рассуждениями стоит неверное противопоставление деятельности субъекта, посредством которой он познает мир, и объективности ее результатов; за ними стоит позитивистическая догма, согласно которой объективно только то, что непосредственно дано. Альтернатива, – согласно которой либо нечто объективно и тогда оно непосредственно дано, помимо всякой деятельности субъекта, либо оно – продукт познавательной деятельности субъекта, людей и тогда оно не объективно, а лишь субъективно, – это ложная, мнимая альтернатива. На самом деле, не только положения современной физики, но и вообще всякой науки есть результат познавательной деятельности людей, связанной с их практической деятельностью, и это ни в коей мере не исключает их объективности. Утверждение же, что в новой физике результаты экспериментального исследования зависят от действий экспериментатора, в то время как в классической физике они выражали объективные свойства наблюдаемой физической системы (Fëvriez Paillette. Déterminisme et Indeterminisme. – Paris, 1955, p. 224), свидетельствует только о том, что старая физика казалась еще совместимой с механистическим пониманием детерминизма и внешним противопоставлением субъективного и объективного, между тем как на современном уровне развития науки неизбежным становится переход к диалектическому пониманию как детерминизма, так и отношения субъективного и объективного. То, что многие современные физики принимают за крах детерминизма и торжество индетерминизма, есть на самом деле крах механистического детерминизма, свидетельствующий не о правоте индетерминизма, а о необходимости перехода к детерминизму диалектическому.

Понимание объективности абсолютной идеи Гегелем, у которого реально существующий субъект исчезает в идее, подставляемой на его место, и представление о субъекте и его существовании, исходящее от родоначальника современного экзистенциализма Кьеркегора (S. Kierkegaard), согласно которому человек тем менее существует, чем более объективно он мыслит, это – при всей их противоположности – две стороны одной и той же ложной концепции. Лишь субъективистическое понимание субъекта и субъективности, общее как субъективизму, так и тому ложному объективизму, который является его оборотной стороной, мешает это понять.

Гуссерль выразил этот тезис интроспекционизма в положении: для психического сущность и явление совпадают.

Очень ярко и последовательно эта точка зрения в русской литературе сформулирована Гротом. См. его «Основания экспериментальной психологии», опубликованные в качестве введения к вышедшему под его реакцией переводу «Очерка психологии» Вундта (М., 1897).

Однако при оценке исследований, строившихся на данных самонаблюдения, надо учитывать одно существенное дополнительное обстоятельство. Исследования эти строятся обычно на данных самонаблюдения испытуемых. Недостаток использования исследователем данных самонаблюдения испытуемых заключается прежде всего в своеобразном смешении функций, попросту говоря в том, что исследователь при этом передоверяет свои функции испытуемому и сам превращается в протоколиста, регистрирующего данные, не являющиеся результатом его исследования. Показания же самонаблюдения испытуемых, не ставящих себе исследовательских целей, по большей части не удовлетворяют требованиям, предъявляемым к подлинно научному наблюдению, не заключают в себе достаточного анализа данных наблюдения, основанного на их всестороннем сопоставлении. Итак, самонаблюдение не только возможно, но и необходимо. Наблюдение за собой в принципе не менее возможно, чем наблюдение за другими людьми. Оно может быть и столь же объективно, как и наблюдение за другими людьми, оно только должно и может удовлетворять тем требованиям, которые вообще предъявляются ко всякому наблюдению, для того чтобы результаты его могли быть признаны объективными, т. е. научными.

Сигнальная связь – это, как известно, связь между индифферентным раздражителем – явлением или свойством предмета – и свойством, значимым для потребностей индивида и деятельности, направленной на их удовлетворение. В результате установления такой связи явление, само по себе индифферентное для индивида, становится сигналом существенного.

В ходе павловских исследований сигнальных связей обнаружились два факта, имеющие, мы полагаем, особенно существенное значение для теории восприятия. Первый из них заключается в том, что сигнальная связь устанавливается особенно легко, почти мгновенно, между свойствами одного и того же предмета, в то время как установление сигнальной связи между двумя разными предметами или явлениями требует длительной выработки (опыты Вартанова). Этот факт дает основание предположить, что сигнальные связи входят в самое восприятие предмета, что посредством них в восприятие предмета включаются не только свойства физических агентов, непосредственно действующих на анализаторы, но и свойства, которые ими сигнализируются. Это предположение находит себе косвенное подтверждение в другом факте. И. П. Павлов неоднократно отмечал, что собака лизала электрическую лампочку, ставшую в ходе опытов сигналом пищи. Лампа становилась для собаки пищевым предметом. В тех случаях, когда сигналом подачи пищи в опытах был звук, собака лапой пыталась уловить его: пищевым предметом становился звук. В этих фактах в искусственных условиях опыта получила, можно думать, свое извращенное выражение одна из основных закономерностей восприятия. Свое нормальное выражение эта закономерность имела в тех случаях, когда сигнализирующее и сигнализируемое суть свойства одного предмета. В этом нормальном случае поведение собаки, отмеченное И. П. Павловым, утратило бы всякую парадоксальность. Реагировать на предмет, обладающий признаками пищевого, как на пищевой предмет, более чем нормально. По этому принципу строится всякое поведение и всякое восприятие.

Только при условии такого расчленения обычного понятия ощущения на два образования – одно более примитивное, менее дифференцированное, которое мы условно обозначили как впечатление, и ощущение в более узком, вышеуказанном смысле – можно сохранить выдвигавшийся К. М. Быковым тезис, согласно которому ощущение существует только там, где есть условный рефлекс. См. Быков К. М., Пшоник А. Т. О природе условного рефлекса // Физиологический журнал СССР им. И. М. Сеченова. – 1949. – Т. XXXV, № 5. – С. 509—524. В противном случае этот тезис должен неизбежно вовсе отпасть, так как трудно сомневаться в том, что чувственное различение раздражителей осуществляется приспособленным для этой рецепции прибором уже в силу наследственно закрепленных структурных и функциональных свойств этого последнего, т. е. безусловно-рефлекторно.

Сеченов писал: «Когда на наш глаз падает свет от какого-нибудь предмета, мы ощущаем не то изменение, которое он производит в сетчатке глаза, как бы следовало ожидать, а внешнюю причину ощущения – стоящий перед нами (т. е. вне нас) предмет». Сеченов И. М. Избр. филос. и психолог, произв. – М., Госполитиздат, 1947. – С. 433.

Еще у Маркса читаем: «Световое воздействие вещи на зрительный нерв воспринимается не как субъективное раздражение самого зрительного нерва, а как объективная форма вещи, находящейся вне глаза» (Маркс К. Капитал. – М.: Госполитиздат, 1953. – Т. 1. – С. 78).

100

См. Быков К. М., Пшоник А. Т. О природе условного рефлекса // Физиологический журнал СССР им. И. М. Сеченова. – Т. XXXV, № 5.

101

Павлов И. П. Лекции о работе больших полушарий головного мозга // Поли. собр. соч., т. IV. – М.; Л., 1951. – Лекция восьмая.

102

См.: Преображенская Н. С. К вопросу о нарушении и восстановлении зрительных функций при травматических повреждениях затылочных долей мозга // Вопросы физиологии и патологии зрения. – М., 1950. – С. 173—175; Ананьев Б. Г. Некоторые вопросы восприятия // Ученые записки Ленингр. гос. ун-та. Серия философских наук, вып. 3. – Л., 1949. – С. 7—9.

103

Сеченов И. М. Впечатления и действительность // Избр. филос. и психол. произв. – М.: Госполитиздат, 1947.

104

Нейродинамической основой восприятия вещей в их пространственных свойствах и отношениях являются связи, объединяющие разные раздражители в один комплексный раздражитель. Так, нейродинамическую основу восприятия величины предмета образуют связи на комплексный раздражитель, состоящий из величины сетчаткового образа и мышечных сигналов от приспособления глаза к отстоянию предмета, подкрепляемых осязательно проверяемой величиной предмета. Восприятие пространственных свойств и отношений вещей, или вещей в их пространственных свойствах и отношениях, осуществляется благодаря тому, что восприятие включает чувственный анализ и синтез, дифференцировку раздражителей и объединение их связями в единое целое.

105

С этим связано значение теории осязания для общей теории восприятия. Разработка теории осязания в вышеуказанном духе проводилась в советской психологии Л. А. Шифманом. См. Шифман Л. А . К вопросу о взаимосвязи органов чувств // Исследования по психологии восприятия. – М.; Л., 1948.

106

Еще Кондильяк, как известно, подчеркивал роль осязания в связи с тем, что именно в осязании прежде всего выявляется материальность вещей как противостоящих нам; в осязании выступает основное свойство всех тел – непроницаемость. Кондильяк писал, что ощущение твердости отличается от ощущений звука, цветов и запаха, которые душа, не знающая своего тела, воспринимает естественно как модификации, в которых она находится и в которых она находит только себя; так как специфическая особенность ощущения твердости заключается в том, чтобы представить одновременно две вещи, которые исключают друг друга, то душа не сможет воспринимать твердость как одну из тех модификаций, в которых она находит только себя самое. Отмечая роль контура в восприятии предмета, И. М. Сеченов правильно подчеркивал, что контур выступает при этом как «раздельная грань двух реальностей». «Чувствование контура, – писал Сеченов, – предполагает две вещи: различение двух соприкасающихся разнородных сред и орудие для определения формы пограничной черты между ними. Различию сред, чувствуемому глазом, соответствует так называемая оптическая разнородность веществ, а разнице, определяемой осязанием, – разные степени плотности или, точнее, сопротивляемости веществ давлению» ( Сеченов И. М. Впечатления и действительность // Избр. филос. и психол. произв. – 1947. – С. 335).

107

Так, например, музыкант, читающий ноты «с листа», зрительно воспринимает музыкальные звучания. Внутренний слух – это, собственно, и есть «слышание глазами». С другой стороны, у музыканта, композитора и дирижера слышимые звучания выступают в сознании зрительно в виде нотной записи.

108

Рубинштейн С. Л. Учение И. П. Павлова и проблемы психологии и Соколов Е. Н. Взаимосвязь анализаторов в отражении внешнего мира // Учение И. П. Павлова и философские вопросы психологии. – 1952. – С. 209, 287—290.

109

Ухтомский А. А. Очерки физиологии нервной системы. Собр. соч. Т. IV. – Л., 1954 – С. 175.

110

О восприятии действительной величины и глубины в этом плане прежде всего см. Павлов И. П. Естествознание и мозг. Поли. собр. – Т. III. Кн. 1.

См. также Соколов Е. Н. Проблема константности восприятия в свете учения И. П. Павлова // Советская педагогика. – 1953. – № 4. – С. 67—77.

111

Такую точку зрения высказывал Выготский, пытавшийся подтвердить ее онтогенетически. Хотя некоторыми авторами наблюдается небольшой рост константности восприятия в возрасте от двух до четырех лет, но целый ряд исследований (Франка, Бейрля, Климпфингера, Брунсвика) свидетельствует о том, что в основном константность восприятия величины, формы и цвета есть уже в двухлетнем возрасте. Согласно тем же исследованиям, в возрасте 16—18 лет она падает. См. 9. Klimpfin-ger. Die Entwicklung der GestaltKonstanz vom Kind zum Erwachsenen (в серии работ: Brunswick E. Untersuchung über Wahrnehmungsgegenstande) // Archiv fur die gesammte Psychologie. – Heft 88,3-4.

112

См. Бейн Э. С. К вопросу с константности воспринимаемой величины // Исследования по психологии восприятия. – М.; Л., 1948. – С. 167—199.

113

См. описание запротоколированного нами наблюдения в «Основах общей психологии» (М.; Л., 1946. – С. 222), которое было экспериментально проверено в исследовании Кулагина, изучавшего условно-рефлекторный механизм этого явления.

114

См. Кулагин Ю. А. Попытка экспериментального исследования восприятия направления звучащего предмета // Вопросы психологии. – 1956. – № 6.

115

См. Лебединский М. С. К вопросу о природе фантома ампутированных // Ученые записки Моск. гос. ун-та. – Вып. 111. Психология. Вопросы восстановления психофизиологических функций. – М., 1947.-С. 112—115.

116

Наиболее поздно возникшие названия цветов – оранжевый и фиолетовый – до сих пор сохраняют свою предметную отнесенность (orange – апельсин, violet – фиалка); то же относится и к таким обозначениям цветов, как розовый, малиновый и т. п.; зеленый также явно связан с зеленью, с растительностью.

Древнеиранское suxra (красный) содержит корень suk – огонь, гореть (см. Абаев В. И. О принципах этимологического словаря // Вопросы языкознания. – 1952. – № 5. – С. 56). Красный цвет в русском языке раньше обозначался словом червленный. В древнерусском «червь» означало не только червяк, но и красная краска. Это связано с тем, что в средние века красная краска добывалась из червеца – одного из разрядов червяков (см. Иссерлин Е. М. История слова «красный» // Русский язык в школе. – 1951. – № 3).

Русское слово белый, согласно А. И. Смирницкому (Хрестоматия по истории английского языка. – М., 1953), – произошло от слов bale, beil, обозначающих в разных северных языках костер, в частности погребальный. Слово голубой происходит от «голубь» и т. д.

117

«Подлинные предпосылки для возникновения в мысли категории свойства-признака, а в языке – синтаксической категории определения и, далее, прилагательного создаются лишь по мере того, как говорящие научаются воспроизводить те или иные свойства предметов, т. е. делать что-либо круглым, красным, горьким и т. п. Так как свойства предметов раскрываются через другие предметы, то первоначально названия тех или иных свойств – это не что иное, как название предметов, которые с точки зрения говорящих являются преимущественными носителями этого свойства или признака. Так, первоначально свойство твердого выражается тем же словом, что и „камень“, которое с точки зрения говорящих становится преимущественным носителем признака „твердости“; то же нужно сказать об обозначении „красного“ через кровь или „голубого“ через небо или же через другие предметы. Отсюда ясно, что на первоначальном этапе развития определения нет и не может быть речи об особой категории слов, выражающих признаки предметов, – выразителем свойств является та же грамматическая категория имен, названий предметов. Отсюда ясно также, что в своем генезисе все прилагательные являются относительными, семантически производными от какого-то названия предмета, через отношение к которому характеризуются другой или другие предметы. Достаточно проанализировать любое качественное прилагательное, чтобы, при наличии соответствующего материала, открыть в нем отношение к какому-то конкретному предмету. Так, русскому качественному прилагательному крутой (др. – русск. крутъ, ст. – сл. кржтъ) в литовском соответствует существительное krantas – „берег“; понятие „крутого“ строилось в данном случае на основе образа „крутого берега“, ср. русск. берег, ст. – сл. бръгъ и нем. Berg – гора. Лишь постепенно, с развитием отвлеченного мышления, признак обособляется как таковой и мыслится отдельно. Тогда образуется качественное прилагательное, в котором образ предмета уже отсутствует». См. Якубинский Л. П. История древнерусского языка. – Учпедгиз, 1953. – С. 210.

118

Различные чувственные качества трактуются иногда как свойства различных видов (модальностей) чувствительности (красный, зеленый и т. д. как свойства зрения; кислый, сладкий и т. п. как свойства вкуса и т. п.). Это явная логическая путаница: отношение красного к цвету или кислого к вкусу это отношение частного к общему, красное и белое суть разнообразные цвета, кислое и сладкое – разновидности вкуса; свойствами они являются лишь по отношению к соответствующим вещам.

119

Беркли Дж. Опыт новой теории зрения. – Казань, 1913. – С. 25.

120

Там же. – С. 29—50, 51 и cл.

121

См. там же. – С. 68.

122

Беркли в различных изданиях своего «Опыта» употребляет то один, то другой термин – то object, то tiling.

123

Беркли Дж. Опыт новой теории зрения. – Казань, 1913. – § 49. – С. 27 и 28.

124

Там же, § 50, 51 и др.

125

Из обширной литературы, посвященной этому вопросу, отметим следующие статьи преимущественно из числа вышедших в последние годы: YoltonJ. W. A Defence of Sense-Data // Mind. – 1948. – vol. LVII, № 225. – P. 2—15; Firth R. Sense-Data and the Percept Theory // Mind. – 1949. – vol. LVIII, № 232. – P. 434—465; 1950, vol. LIX, № 233, P. 35—56 (содержит критику теории Sense-Data). Ritchie A. D. A Defense of Sense-Data // Philosophical Quarterly. – Vol. 2, № 8. – 1952; Broad С D. Some elementary Reflexions on sense-perception // Philosophy. – 1952. – Vol. 27, № 100. (Брод (Broad) вместе с Расселом и Муром – один из представителей Sense-date theory.) Ауег A. J. The Terminology of Sense-Data (опубликована первоначально в 1945 г. в «Mind», vol. 54, № 216; воспроизведена в книге «Philosophical Essays». London, 1954). См. также: Ауег А.

126

«The Library of living Philosophers», vol. IV. The Philosophy of G. E. Moore, 1942. См. специально раздел III The Philosopher Replies; II Sense-Perception, p. 629. См. в том же томе статьи О. К. Bouwsma. Moore\'s theory of Sense-Data, а также Mace С A. On how we know that material Thingsexist и окончание статьи С. J. Ducasse. Moore\'s Refutation of Idealism.

127

Под вторичным возбуждением, или возбуждением второго порядка, разумеют возбуждение точек коры, не подвергающихся непосредственному воздействию раздражителя. Такое возбуждение происходит в результате иррадиирования на них возбуждения от точки, подвергшейся непосредственному возбуждению (см., например, Воронин Л. Г. Анализ и синтез комплексных раздражителей нормальными и поврежденными полушариями головного мозга собаки. – М., 1948. – С. 76).

128

«Презентация, рассматриваемая как имеющая существование, относительно независимое от мысли, может быть названа чувственностью или аноэтическим сознанием. Мысль и чувственность – две основным образом различные душевные функции» ( Стаут Дж. Ф . Аналитическая психология. – М., 1920. – С. 70—71 «Концепция чисто аноэтического сознания».

129

В этой связи стоит хотя бы кратко остановиться на судьбе значений в идеалистической философии последних десятилетий. Значения выступили сначала (у Гуссерля и др.) как ядро сознания и служили для того, чтобы расправиться с вещами материального мира. Значение «предмет» подставляется на место предмета – реальной вещи. Положение: вещи конструируются значениями – превращало вещи в нечто производное от идеального содержания сознания. Расправившись с вещами, с материальным миром, значения оборачиваются против сознания: и сознание объявляется производным от значений. Оно сводится к семантическим отношениям между частями «опыта», поскольку они представительствуют или обозначают друг друга (Мэд, Дьюи). Семантизм перебазируется на бихевиоризм. Значения соотносятся с поведением, объявляются производными от него. Проглотив в союзе семантизма с бихевиоризмом сознание, значение – это чудовище современной идеалистической философии – кончает тем, что неизбежно пожирает и самое себя. По ликвидации сознания от значения остается лишь знак. Знаки, лишенные значения, – таков дальнейший этап в развитии семантики. Он отчетливо выступает, например, у ученика Мэда Морриса, стремящегося объединить все разновидности семантики, опирающейся на логический позитивизм или прагматизм и бихевиоризм. В своих «Основах теории знаков» Моррис, делая, собственно, прямой вывод из осуществленного его учителем Мэдом сочетания семантики с бихевиоризмом, объявляет поход против значения. В значении Моррис усматривает главный источник всех блужданий предшествующей философской мысли. Как последний итог остаются лишь знаки, лишенные значения. (См.: Мо rris Ch. W . Foundations of the Theory of Signs // International Encyclopaedia of Unified Science. – Chicago University Press, 1938. – Vol. 1, № 2; Morris Ch. W. Signs, Language and Behavior. – New York, 1950).

130

См. Розенгарт-Пупко Г. Л. Речь и развитие восприятия в раннем детстве. – М.: Изд. АМН СССР, 1948.

131

См. Goldstein К. L\'analyse de l\'aphasie et l\'étude de l\'essence du langage, p. 430—496 // Journal de psychologie normale et pathologique. – № special «Psychologie du langage». – Paris, 1933. Cassirer E. Le language et la construction du monde des objects, p. 18—44.

132

Идею о генетической гносеологии в последнее время выдвигал и пытался реализовать Пиаже. Piaget J. Introduction a l\'epistemologie génétique. T. I «La pensee mathématique». – Paris, 1950.

133

Эта схоластическая теория пыталась обосновать познание вещей, – исходя из тождества умопостигаемых сущностей, определяющих и вещи и познание.

134

Связь теории «чувственных данных» с «причинной» теорией восприятия совсем обнаженно выступает у Б. Рассела, защищающего и причинную теорию восприятия и теорию чувственных данных. О «причинной теории» восприятия у Рассела см. Russell Bertrand. The Analysis of Matter. «Dover Publications». – New York, 1954. – Part II. XX. «The Causal Theory of Perception». – P. 197—217.

135

В основе столь распространенного в зарубежной гносеологии представления о том, что научное познание конструирует реальность, лежит та верная мысль, что познание есть деятельность субъекта. Но это верное положение искажается ошибочным противопоставлением познавательной деятельности субъекта объективному бытию. Именно в силу их дуалистического противопоставления результат деятельности субъекта ошибочно представляется как конструирование бытия; между тем, на самом деле этот результат является более или менее адекватным, более или менее глубоким отражением бытия. Сторонники теории научного познания как конструирования реальности, защищая эту концепцию, обычно сосредоточивают свою аргументацию на первом верном положении, что познание бытия является результатом деятельности субъекта; дополнительная предпосылка – отмеченное выше дуалистическое противопоставление результатов познавательной деятельности субъекта и объективного бытия – оставляется в тени. Между тем именно в ней – основа неверной итоговой концепции. Первая посылка без второй не оправдывает всей концепции. Критикуя эту последнюю, надо расчленить обе посылки, солидаризироваться с первой и, показав несостоятельность второй, таким образом обнаружить несостоятельность и итогового положения.

136

Зависимость восприятия предмета от потребностей и действий индивида подчеркивала теория восприятия прагматистов. Но прагматисты попросту превращали при этом предмет в проекцию потребностей и действий индивида, в продукт его поведенческих реакций; предмет как устойчивая материальная реальность вовсе исчезал. Это грубо ошибочная точка зрения.

Таким образом, создавалась ложная альтернатива: с одной стороны, в восприятии материальная вещь выступала только как физическая реальность, безотносительно к связям с нею индивида, с другой – вещь превращалась в голую проекцию потребностей и реакций индивида, лишенную всякой материальной основы. Правильное решение вопроса отбрасывает субъективизм прагматистов и вместе с тем преодолевает механистическое представление, разрывающее связи человека с вещью. Соколов Е. Н. Высшая нервная деятельность и проблема восприятия // Вопросы психологии. – 1955. – № 1.

137

Соколов Е. Н. Высшая нервная деятельность и проблема восприятия // Вопросы психологии. – 1955. – № 1.

138

Исследования по проблеме чувствительности / Под ред. В. П. Осипова и Б. Г. Ананьева. «Труды Гос. ин-та по изучению мозга им. Бехтерева», т. XIII. – Л., 1940; Вопросы психофизиологии и клиники чувствительности / Под ред. Б. Г. Ананьева. «Труды Гос. ин-та по изучению мозга им. Бехтерева», т. XV. – Л., 1947. См. также Ананьев Б. Г. Труд как важнейшее условие развития чувствительности // Вопросы психологии. – 1955. – № 1.

139

Маркс К. и Энгельс Ф. Из ранних произведений. – М., 1956. – С. 593—594.

140

См.: Курс физики / Под ред. акад. Н. Д. Папалекси. – М.; Л.: Гостехиздат, 1948. – Т. I. – С. 137.

141

Там же. – С. 56—59.

142

См. Hermann Weyl. Philosophie der Mathematik und Naturwissenschaft. München und Berlin, 1927. – S. 100—101.

143

Там же. – С. 109.

144

Euler L. Opera postuma. Physica. Anleitung zur Naturlehre, Cap. 1, 2. Petropoli, 1862, S. 450.

145

См. Курс физики, т. 1. – С. 187.

146

См. Курс физики, т. I. – С. 407.

147

Там же. – С. 408.

148

Современная физика, в частности квантовая механика, дает поучительные образцы еще значительно дальше идущих абстракций, которые, допуская очень большой «отлет» от того, что дано на поверхности явлений, приводят к раскрытию их закономерностей и позволяют предсказывать и открывать новые явления. Но мы предпочли обратиться к классической физике: роль, которую играет абстракция в ее работе, делает еще очевиднее, что этим путем идет всякая наука, всякое теоретическое познание действительности.

149

Анализ «логики» «Капитала» дал M. M. Розенталь в книге «Вопросы диалектики в „Капитале“ Маркса» (М.: Госполитиздат, 1955). При нижеследующем изложении метода Маркса мы использовали этот труд.

150

Маркс К. Капитал, т. I, 1955. – С. 322.

151

Письмо Маркса Л. Кугельману // Маркс К. и Энгельс Ф. Избр. письма. – М.: Госполитиздат, 1953. – С. 209.

152

Маркс К. Капитал, т. III. – М.: Госполитиздат, 1953. – С. 830.

153

Там же. – С. 324.

154

Там же, т. I. – С. 19.

155

См. Маркс К. К критике политической экономии. – М.: Госполитиздат, 1951. – С. 213.

156

Назад: Глава 4 Психическая деятельность и психические свойства человека

На главную: Предисловие