Глава 10
От Крыма до Прибалтики

В августе 1572 года Иван Грозный вернулся в Москву. Его возвращение не было столь ярким, как приезд из Новгорода победоносного князя Воротынского. Враждебные бояре увидели в этом особый знак. Они решили, что позиции царя ослабли. Им и в головы не приходило, что все это устроено им самим. Таким вот образом царь отдавал должное поистине великим заслугам победоносного полководца.

Еще более вдохновили враждебных бояр дальнейшие действия царя. Он неожиданно для всех объявил об отмене опричнины, возвращении вельмож на свои земли, слиянии опричных и земских территорий.

Противники Ивана ликовали. Они сочли завещание, написанное им в Новгороде, результатом его одиночества, растерянности и смятения духа. В среде недоброжелателей Ивана Васильевича крепла уверенность в том, что царь находится на распутье, решает, продолжать ли ему свою прежнюю политику по усилению государства или отойти от дел, передать управление страной боярам. Ходили сплетни о том, что он готов даже отречься от трона и бежать в Англию. Именно для этого якобы в Вологде началось строительство морского флота.

Не без участия Малюты Скуратова распускались слухи о том, что русский царь попал под влияние своего личного лекаря Елисея Бомелия. Тот занимался чародейством и предрекал скорую гибель некоего царя. Впрочем, его имени шарлатан напрямую не указывал.

Ликование бояр поутихло, когда поступки и действия Ивана Грозного, поначалу необъяснимые, стали принимать осмысленные формы. Оказалось, что реформа 1572 года ликвидировала лишь некоторые стороны опричной системы. Боярская дума к началу 1573 года состояла из пятнадцати бояр и шести окольничих. Всего двадцать один человек. Только девять бояр были земскими. Иван Грозный сохранил полный контроль над этой властной структурой.

Бояре не могли понять, для чего же тогда царь начал реформу политического устройства государства. Ответ на этот вопрос был прост. Опричные полки во многом предопределили исход сражений с ордами крымского хана. Они посылались главным воеводой на самые опасные направления и несли немалые потери. После разгрома Девлет-Гирея опричное войско практически перестало существовать. Его ратники сложили головы, защищая святую Русь.

Иван Васильевич теперь не мог в полной мере поддерживать опричные порядки. Да и они нуждались в обновлении, внесении корректив, а то и коренных изменений. На это требовалось время, причем немалое.

Но белый царь не отказался от прежней политики дальнейшего укрепления государства. Внешняя обстановка складывалась весьма благоприятно. Победа русских войск над ордами Девлет-Гирея обеспечивала спокойствие на южных границах. Волнения черемисов заметной угрозы не представляли. На их усмирение готовы были выступить войска князя Одоевского.

В Речи Посполитой начался затяжной период бескоролевья, сопровождавшийся распрями между польской шляхтой и литовскими вельможами. Поэтому и Польша и Литва были крайне заинтересованы в продолжении перемирия с Россией, срок которого истекал в июле следующего 1573 года. В сентябре в Москву прибыл литовский гонец с просьбой о его продлении.

Тогда Иван Грозный впервые заявил о своих притязаниях на польский престол. Ему были известны настроения шляхты. Она стремилась выиграть время, необходимое для решения вопроса о преемнике Сигизмунда Августа. Польская знать утверждала, что Иван будет хорошим правителем объединенного государства, но на самом деле являлась решительным его противником. Подобная политика шляхты отдаляла вооруженное столкновение России с Речью Посполитой.

А вот конфликта со Швецией избежать не удалось. Еще в июне 1570 года в Москве торжественно встречали Магнуса, датского принца из Ольденбургской династии, официально объявленного королем Ливонии. Он дал клятву на верность русскому царю и был назначен командующим войсками, посылаемыми против шведов.

21 августа его рать осадила Ревель. На море господствовали шведы, имевшие полную возможность посылать гарнизону города подкрепление, амуницию, боеприпасы и продовольствие. 16 марта 1571 года Магнус вынужден был снять осаду.

После неудачи ливонского короля под Ревелем и сожжения Москвы крымским ханом Иван Грозный вызвал шведских послов в Новгород и выдвинул ряд условий, главным из которых являлся отказ от Ливонии. Эти требования не были приняты. Король Швеции обратился за помощью к Польше и Римской империи, но не нашел ее и вынужден был бороться с Россией своими силами.

Государь воспользовался обстановкой, сложившейся в результате полного разгрома орд Девлет-Гирея и междоусобицы в Речи Посполитой. 21 сентября 1572 года он отправился в Новгород, планируя нанести удар по шведским владениям в Прибалтике. Туда же по его приказу подходили войска. К концу 1572 года там сосредоточилась сильная армия. Государь повелел быть при ставке Магнусу, королю Ливонии, а также Юрию Францбеку (Фаренебаху), который командовал семитысячным отрядом немецких наемников.

3 декабря 1572 года Иван Грозный приказал всем быть готовыми к выступлению. Начался поход. В середине декабря русское войско вступило в земли, занятые шведами.

16 декабря рейтары и кнехты шведского короля двинулись в поход на Оверпален. Два картауна, то есть осадные пушки, с порохом и свинцом они отправили по дороге на Виттенштейн. Из-за празднования Святок орудия не дошли до Ревеля и остались в Ниенгофе.

Мы уделяем внимание подобному, в общем-то, незначительному событию лишь потому, что этим орудиям предстояло сыграть свою роль в дальнейших событиях.

27 декабря русские войска осадили крепость Виттенштейн, что явилось полной неожиданностью для ее коменданта Ганса Боя. Иван Васильевич приказал воеводе Токманову подвергнуть крепость интенсивному артиллерийскому обстрелу и провести масштабную разведку территории, находящейся под контролем короля Швеции. Для этих целей государь выделил несколько тысяч человек.

29 декабря в ставку прибыл Малюта Скуратов, готовый доложить о результатах разведки.

– Многих лет тебе, государь, позволь войти?

– Входи, Малюта, раздевайся. В шатре жарко.

Скуратов сбросил верхнюю одежду, присел на лавку у длинного стола, справа от кресла Ивана Грозного:

– Так что ты намерен мне сообщить?

– Ертаулы обошли весь Гарриен и Иервен. Язык сломаешь с этими названиями! Повсюду люди празднуют Святки, веселятся.

– Они не знают, что наше войско стоит у Виттенштейна?

– Когда твои полки подошли к Веденбергу, в Ревеле и Оверпалене, еще никто ничего не знал об этом.

– Но такого не может быть!

– Я, государь, говорю лишь то, о чем получил доклад верных людей.

– Продолжай, – повелел Иван Грозный.

– Далее еще любопытнее, государь. Шведы пошли к Феллину, а две пушки отправили по дороге на Виттенштейн. Шведский военачальник Клаус Акезен отправил пятьсот всадников из немцев навстречу тем орудиям, не имея сведений о том, что мы подошли к крепости. Комендант Виттенштейна знал об этом, но тоже послал к орудиям своих кнехтов.

Иван Грозный погладил бороду.

– Ерунда какая-то получается. К крепости подходит враг, а ее комендант высылает своих воинов к каким-то пушкам, когда ему надо заботиться об усилении обороны?

– Но и это еще не все, государь. Мои люди взяли одного кнехта, отставшего от отряда, и тот поведал еще более странную историю.

– Что за история?

– Когда кнехты ушли, а наши были на подходе, к крепости прибыли те самые пятьсот всадников, которых Акезен высылал к орудиям. Они должны были помочь Гансу Бою защитить Виттенштейн, однако он не впустил их.

– Почему?

– Пленный сказал, что в замке осталось очень мало шведов. Комендант не осмелился довериться немцам. Они ушли в Ниенгоф, к орудиям.

– Да зачем им эти пушки? – воскликнул Иван Васильевич. – Что они все вокруг них крутятся?

– Еще я подумал, откуда рядовой кнехт знает так много. Почему он так кстати отстал от отряда и попал в плен к нашим разведчикам?

Иван Васильевич взглянул на Скуратова.

– Ты хочешь сказать, его нам специально подослали?

– Чую, лазутчик он, государь. Не может рядовой кнехт столько знать о делах наместника.

– Нас хотят убедить, что Виттенштейн некому защищать, чтобы мы без подготовки пошли на приступ?

– Думаю, государь, что так оно и есть. По словам пленного, в крепости осталось всего пятьдесят воинов да пятьсот простых мужиков. Получается, что мы зря тратим снаряды, обстреливаем Виттенштейн. Крепость открыта, заходи, не хочу!

– А комендант в замке, да?

– Да, государь.

– Странно все это. – Царь задумался, постукивая костяшками пальцев по подлокотнику кресла.

Из этого состояния его вывел Малюта.

– Прости, государь, что отрываю тебя от мыслей. У меня есть кое-какие соображения.

Иван Грозный перевел взгляд на Скуратова.

– Говори!

– Предлагаю атаковать крепость не силами всех полков, а отдельным отрядом, подчиненным мне.

– Смысл?

– Коли окажется, что в Виттенштейне на самом деле всего пятьдесят воинов да пятьсот мужиков, то я их разгоню, и крепость будет наша. Если Ганс Бой подготовил нам засаду и держит в крепости сильный гарнизон, то мой отряд зацепится за какую-нибудь часть замка. Тогда ты бросишь на приступ наши полки. Нельзя исключать, что наместник намерен подорвать крепость, как только твои войска войдут в нее. В этом случае погибнет лишь мой отряд, а не тысячи ратников.

– Ты хочешь, чтобы я послал тебя на смерть?

– Государь, где наша не пропадала! Все одно надо что-то делать. Не стоять же у этого Виттенштейна. Дождемся, что шведский король Юхан соберет силы и выставит их против нас!

– Ладно, – согласился царь. – Но прежде надо проверить показания пленного насчет немцев, отошедших в Ниенгоф.

Иван Грозный вызвал к себе воеводу князя Шуйского, дал ему задание направиться к Ниенгофу, разгромить немецких наемников, если они там есть, но крепость при этом не захватывать. До прояснения общей обстановки армию следовало держать в едином кулаке.

30 декабря дружины князя Шуйского достигли предместий Ниенгофа и застали немцев, спавших в чистом поле и под заборами. Вокруг ваялось множество пивных бочек. Русские ратники перебили наемников. Их товарищи, находившиеся в Ниенгофе, стали свидетелями гибели соотечественников. Они бросились вон из крепости к Ревелю, оставив и орудия, и шведов.

Кнехты и жители ждали удара русских по крепости. Но князь Шуйский исполнил приказ царя. Он отвел войска от Ниенгофа. Иван Васильевич выслушал его доклад и приказал провести штурм крепости Виттенштейн.

1 января в два часа дня орудия князя Юрия Ивановича Токманова разрушили большую часть крепостной стены. В проломы ринулся отряд Малюты Скуратова. Он действовал стремительно, с ходу сбил оборону полусотни кнехтов, рассеял ополченцев, больше желавших сдаться на милость победителя, и прорвался к Тюремной башне, где продолжал сопротивление остаток гарнизона под предводительством наместника.

Здесь Малюта остановил свой отряд и предложил Гансу Бою и защитникам башни сложить оружие. В ответ прозвучал выстрел. Раненый Скуратов сполз с коня на землю. Ратники подхватили его и вынесли из крепости. Основные же силы отряда ворвались в башню и захватили коменданта.

Узнав о ранении ближайшего помощника, Иван Грозный поспешил к разрушенным стенам крепости. Лекари вынесли суровый приговор. Огнестрельное ранение, полученное любимцем царя, оказалось смертельным.

Царь склонился над умирающим Малютой.

– Как же так, Григорий? Зачем ты полез вперед и затеял переговоры?

– Не мог иначе, государь, – ответил Скуратов. – Хотел обойтись без потерь, без лишних жертв, а вот сам… но не обо мне речь. Мне скоро на суд Божий. Тебе же надо продолжать править. Послушай последний совет, царь.

– Да, Григорий.

– Если желаешь, чтобы рядом с тобой был такой же верный человек, как я, то возьми к себе на службу моего племянника Богдана Бельского. Он жизни для тебя не пожалеет.

– Возьму, Григорий! Но ты погоди умирать-то. Мы сейчас… – Иван Грозный не успел договорить.

Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, дворовый воевода, командующий государевым полком, видный деятель опричнины, доверенное лицо русского царя, скончался.

Смерть Малюты произвела на Ивана Грозного сильнейшее впечатление. Когда ратники Скуратова привели к царю Ганса Боя и немногих шведов, плененных в Тюремной башне, он не помиловал их, как делал обычно в отношении поверженного врага.

Иван окинул этих людей ненавистным взглядом и отдал короткий приказ:

– Казнить!

Люди Скуратова потащили пленников к крепостной стене.

Царь же созвал совет, на котором определил цели и задачи русских войск в Эстляндии. Он поручил командование касимовскому царевичу Симеону Бекбулатовичу и королю Магнусу и объявил, что возвращается в Новгород.

Царь сопровождал гроб с телом Малюты. Григорий Скуратов-Бельский был похоронен в Иосифо-Волоколамском монастыре Новгорода, в котором Малюта якобы пролил реки крови. Особым царским указом вдове Скуратова была назначена пожизненная пенсия. Такое случилось впервые в русской истории. На место Малюты царь, как и обещал, назначил племянника Скуратова, молодого, амбициозного Богдана Бельского, безраздельно преданного царю, служившего русскому монарху до его кончины.

Армия же, исполняя приказ государя, продолжила боевые действия.

11 января русские войска заняли Ниенгоф, где уничтожили орудия, а шведских кнехтов взяли в плен. 14 января Клаус Акезен повел войска на помощь Ниенгофу, но получил сведения о численности русской армии и немедленно отступил. Пали и другие большие шведские крепости. Царские полки выполнили задание и начали организованный отход.

Иван Грозный отправил из Новгорода послание королю Швеции с предложением о прекращении войны, но тот не желал мира.

Юхан III нанял шотландских всадников и кнехтов. 1 января 1574 года шведское войско выступило против русских гарнизонов, оставшихся в захваченных крепостях. Клаус Акезен и Понтус Делагарди, барон из Эйкгольма, повели войска вперед. За ними двигались шотландцы.

Войска направились к крепости Везенберг, осадили ее, начали обстрел. В январе шведы и шотландцы дважды пытались взять замок приступом и оба раза потерпели поражение. Русские ратники превосходили неприятеля опытом и умением сражаться. Шведы разрушили выстрелами из орудий одну башню. 2 марта они предприняли третий, самый мощный штурм, но потеряли более тысячи человек и вынуждены были отказаться от овладения Везенбергом.

Шведские войска начали опустошать и грабить Ливонию. Они разорили земли вокруг Дерпта.

Их командирам удалось наладить управление войсками. 15 марта они попытались овладеть замком Больсберг, но получили такой отпор, что с позором отступили. 25 марта Клаус Акезен увел войска домой к ликованию русских ратников, не потерпевших поражения ни в одной из крепостей. Впоследствии немцы, шведы и поляки объясняли свои неудачи великолепной подготовкой русских воинов для ведения оборонительных боев.

Между тем перемирие, заключенное с Сигизмундом II Августом, закончилось еще в 1573 году. Следующие два года ушли на разговоры послов и ничего определенного не принесли. Иван Васильевич не желал продолжать войну с Речью Посполитой, пока там обсуждалось его избрание на престол, однако эта перспектива становилась все призрачней. Русский царь не желал унижаться до просьб, несмотря на то что на его стороне было все мелкое дворянство и Польши, и Литвы, питавшее надежды освободиться от власти вельмож.

К тому же Иван Васильевич был занят другим делом, не менее важным для государства. 30 октября 1575 года он начал тонкую политическую игру, целью которой было укрепление самодержавия на Руси. Царь решил доверить высшую власть другому человеку и представить себя как удельного князя.

Таким субъектом был касимовский царевич, получивший после крещения имя Симеон. Незадолго до объявления своего решения о передачи власти Иван Васильевич настоял на назначении его главой Боярской думы.

Передача верховной власти Симеону даже для близкого окружения Грозного прозвучала как гром среди ясного неба. Никто не понимал происходящего, за исключением, естественно, самого государя.

Почему он так поступил? Ответа на этот вопрос не находили ни бояре, ни дворяне, ни простолюдины. Вельможи, враждебные царю, испытывали шок. Они прекрасно знали, что Иван Грозный ничего не делает без умысла, без цели, под давлением или влиянием эмоций. А вот суть его плана оставалась загадкой, чего, собственно, и добивался Иван Васильевич.

Некоторые историки до сих пор не находят логического объяснения подобного решения белого царя. Одни приписывают ему желание отвести от себя значительную общественную неудовлетворенность методами правления, которая якобы имела место, направить ее на марионеточного нового правителя. Другие историки предполагают, что Иван Васильевич поместил Симеона на трон из-за предсказания Бомелия, суть которого сводилась к тому, что в 1576 году в государстве случатся серьезные изменения, а царь Москвы умрет. Кто-то утверждает, что Иван Грозный таким способом проверял на лояльность русский народ.

Да, Иван Васильевич был суеверен, опасался колдовства и прислушивался к пророчествам, но не до такой степени, чтобы добровольно передать трон, за который боролся всю свою жизнь. Самой логичной является версия о стремлении царя провести, говоря военным языком, масштабную рекогносцировку. Но не какой-то отдельно взятой местности, а всей политической системы, сложившейся в государстве. Определить новые цели и задачи дальнейшего правления, посмотреть, кто и как отреагирует на его неожиданный поступок.

Иван Васильевич потерял много верных соратников, хотел привлечь к себе других, таких же надежных и преданных людей. Иван Васильевич покинул Кремль. Он жил на Петровке против старого каменного моста, ездил по Москве просто, зимою в санях, летом в обычном возке. Но он крепко держал в своих руках контроль над новоиспеченным правителем и верховной властью, формально переданной Симеону, оставался царем всея Руси.

А что в это время происходило в Речи Посполитой?

В ноябре 1575 года открылся избирательный сейм. Кандидатов на престол явилось немало. Пока они спорили между собой, Стефан Баторий времени даром не терял. 18 апреля он вступил в Краков, женился на королевне Анне и 1 мая 1576 года короновался.

Иван Грозный был недоволен исходом выборов и отдал приказ возобновить активные боевые действия в Ливонии. В августе 1576 года он вновь вступил на трон, которого, в принципе, не оставлял, и отослал Симеона Бекбулатовича в Торжок, в его поместья.

В конце 1576 года в Москву прибыли послы Стефана Батория. В грамоте, которую они привезли с собой, Иван Грозный не назывался царем, тогда как король польский величался еще и лифляндским. Из-за этого послов отправили обратно в Польшу. Иван Грозный ждал новых, но зря.

В январе 1577 года он отправил на Ревель достаточно крупные силы под командованием боярина Меньшого Шереметева. 22 января началась осада города. Зимними путями была подтянута артиллерия, открывшая огонь раскаленными ядрами. Но нанести существенного ущерба неприятелю не удалось. Более того, боярин Шереметев погиб. 13 марта русские войска сняли осаду Ревеля.

Весной начался сбор войск для похода в район Пскова. Туда же в апреле направился сам Иван Грозный. Полки собрались там к концу июня.

Перед выступлением Иван Грозный отправил грамоту князю Александру Полубенскому, в которой рассуждал о характере государственной власти, одновременно издевался над адресатом, напоминал ему о дурных действиях, совершенных в недавнем прошлом. Царь сообщал Полубенскому, что направляется в свои ливонские вотчины, и советовал польско-литовским войскам мирно уйти оттуда. Он не желал кровопролития.

13 июля 1577 года русская армия выступила из Пскова к Мариенхаузену. В ливонские замки были отправлены царские грамоты с предложением сдать их без боя. Гарнизон Мариенхауза, малочисленный по составу и не имевший возможности отстоять замок, так и поступил. Его примеру последовали и другие.

Иван Грозный исполнял обещание. Польских и литовских воинов, поднявших руки, он отсылал в Речь Посполитую, иногда даже одаривал их.

Победное шествие русского войска произвело огромное впечатление на вельмож южной Ливонии. Литва же не могла оказать им серьезной военной помощи. Она утратила былое влияние.

В этих условиях проявил активность ливонский король Магнус. Воспользовавшись ситуацией, желая увеличить свои владения и доходы, он предложил многим городам Ливонии подчиниться ему. Такие действия принесли этому субъекту серьезные неприятности.

Иван Грозный разрешил Магнусу присоединить к имевшимся владениям Вейден и несколько других замков. Но когда 25 августа царь подошел к городу Кокнесе, оказалось, что тот занят воинами Магнуса. Власть вассала Москвы распространялась на Вейден и еще шестнадцать укреплений.

Иван Грозный пришел в ярость. Магнус действовал без его одобрения и ведома. Русский царь предложил ему убираться из Ливонии в Эзель или Данию, в противном случае грозил сослать Магнуса в Казань. В Кокнесе царь велел разогнать советников короля. Сам же Магнус попал под подозрение в измене. Предложение удалиться сменилось арестом.

Впрочем, этого человека, все же сыгравшего свою роль в войне за Ливонию, наказанию не подвергли. Царь распорядился отпустить герцога в его удел. Скорее всего, напрасно, так как чрез полгода Магнус перешел на сторону Стефана Батория.

Среди городов, которые перешли на сторону Магнуса, был и Вольмар, где находился князь Александр Полубенский. Местные жители выдали его. Узнав о местонахождении пленника, Иван Васильевич послал за ним думного дворянина Воейкова. Литовского гетмана доставили к царю.

Полубенский стоял пред русским государем, склонив голову.

– Что не весел, гетман? – спросил Иван Васильевич.

– Чему веселиться, царь?

– Почему ты не бежал, зная, что мои войска идут к замку?

– Не успел.

– Не успел, – повторил Иван Васильевич. – А спешил ли? Или некуда бежать было?

– В Ливонии еще остались замки, где стоят польские гарнизоны.

– Которые сдаются мне один за другим. Но ты прав, кое-где поляки еще питают надежду отстоять крепости. Да только тщетно. Мы милостивы к тем, кто проявляет покорность, но строго караем непослушных. Хочешь ли ты, чтобы и дальше продолжалась война, лилась кровь?

– Не хочу.

– Как и я. Стефан Баторий хочет. Но это его выбор, он теперь король Речи Посполитой. А ты, гетман, коли не желаешь крови, должен кое-что сделать.

– Но что в моих силах? – воскликнул Полубенский.

– Многое. Я посылаю в крепости, которые продолжают упорствовать, грамоты с предложением сдаться. Ты должен отправить письма от себя, предложить, а где и приказать полякам сложить оружие. Тогда мы не тронем их.

Полубенский поднял голову.

– В своем послании ты, государь, посмеялся надо мной, предлагал именоваться начальником не над рыцарями, а над висельниками, а сейчас просишь помощи!

Иван Грозный взглянул на вице-канцлера:

– Я прошу у тебя помощи? Как такая глупость могла прийти тебе в голову, гетман? Нет, в помощи я не нуждаюсь. Я даю тебе возможность искупить вину пред своим же народом, обрекаемым на смерть упорством вельмож. Тебе ли не знать, что в осажденной крепости больше всего гибнет не воинов, защищающих ее, а мирного населения! Люди ищут спасение, находят смерть. Это женщины, старики, дети. Ядра не разбирают, где ратник, а где ребенок. Так ты готов воспользоваться представленной возможностью?

– Я сделаю то, что тебе надо.

– Не мне, гетман, а тебе и твоим людям! – Иван Грозный повернулся к дворянину, охранявшему Полубенского. – Отведи гетмана к дьякам, пусть пишет письма в осажденные крепости. Передай приказ отправлять их немедля, вместе с моими грамотами.

– Слушаюсь, государь, – ответил дворянин.

Уже на следующий день грамоты Ивана вместе с письмами Полубенского были отправлены в осажденные крепости. Подчиненные послушали своего начальника и сдали замки. Иван Васильевич сдержал слово, никто из сдавшихся не пострадал. Всем был дан выбор: уйти или остаться.

Русский царь пригласил войсковых начальников в Вольмар, где 10 сентября дал пир. Он жаловал сдавшихся шубами, кубками, золотыми ковшами. На пиру был и Александр Полубенский с литовцами и поляками, принявшими приглашение царя.

Сам же Иван Грозный в разгар торжества покинул залу и уединился в небольшой комнате.

Вскоре к нему вошел Богдан Бельский, занявший место Малюты Скуратова.

– Позволь, государь?

– Что тебе, Богдан?

– Гляжу, ты невесел был, а потом ушел. Вот и подумал, может, худо стало, надобно лекаря вызвать?

– Стало бы худо, я сам вызвал бы лекаря.

– Так отчего тогда кручинишься? Поход прошел успешно. Теперь вся Ливония на север от Двины находится под твоей властью. Рига тоже скоро подчинится. Как доставят туда твою грамоту с сообщением о том, что не желаешь воевать город, а ждешь от него покорности, так Рига и сдастся. Как и остальные крепости.

Иван Васильевич отрицательно покачал головой.

– Нет, Богдан. Рига не сдается. Потому как полное военное господство в Южной Ливонии принадлежит тому, кто владеет ею. Она сильно укреплена. У нас же около сорока тысяч ратников. Это не то войско, которым можно овладеть такой крепостью, как Рига. Для захвата отдельных замков этих сил достаточно. Но штурмовать Ригу нельзя. А это значит, что нынешний поход на Ливонию, несмотря на все кажущиеся успехи, не нанес полякам и литовцам ожидаемого урона. Я рассчитывал заключить военный союз с Веной, который заставил бы Батория затихнуть, но этого не произошло. Все наши успехи кратковременны. Мы уйдем к Москве, потому как далее здесь оставаться смысла нет. Баторий тут же попытается вернуть часть земель, утерянных им. Не останется в стороне и Швеция.

Бельский смотрел на царя широко открытыми глазами.

– Так что же это получается, государь? Поход ничего не дал?

Иван Грозный улыбнулся.

– Почему же не дал? Вон сколько ливонских вельмож, сдавших нам свои земли, пируют в зале. Захват вражеских территорий, Богдан, дает преимущество в том случае, если приходится выторговывать приемлемые условия мира.

– Прости, государь, а разве сейчас не то время?

– Ты о переговорах?

– Да.

– Нет, Богдан, пока рано. Переговоры начнутся позже, когда у Батория появятся возможности выставить свои условия. Понял?

– Да, государь.

– А что слышно об отряде князя Алексея Ургина? Что-то давно не было докладов о нем.

Бельский кивнул.

– Когда войска покинули Псков, Ургин вышел из Москвы на продолжение розыска Кудеяра, главаря разбойничьих шаек. После того ни дядя Григорий Лукьянович, ни я вестей о князе не получали.

– Эх, Малюта, Малюта! И чего полез на башню, когда судьба Виттенштейна была предрешена? Земля тебе пухом. – Иван Грозный вздохнул. – Ты вот что, Богдан, пойди посмотри, как пируют воеводы с литовцами, да прикажи, пусть приготовят мне постель. Что-то устал я. Воеводам передай, завтра военный совет. Вечером пусть придет дьяк, дело для него есть. Подготовь гонцов на утро.

Как и было приказано, вечером в покои царя явился дьяк с писчими принадлежностями. Иван Грозный продиктовал ему текст посланий Стефану Баторию, гетману Ходкевичу, Тетерину и Андрею Курбскому.

Грамота Баторию была короткой и сухой. Царь констатировал факт захвата русскими войсками лифляндских земель и крепостей. Он желал, чтобы король объединенного государства смирился с этим и подумал о мире с Русью.

Ходкевичу царь тоже писал о том, что мир на определенных условиях возможен.

Тетерину и Курбскому Иван направил оскорбительные грамоты. Он указывал, что Русь по-прежнему готова защищать свои интересы где бы то ни было, несмотря ни на какие козни изменников.

Царь прекрасно ориентировался в складывающейся обстановке. В своих посланиях он намеренно представлялся полководцем, упивавшимся достигнутыми успехами. Стефан Баторий и Ян Ходкевич должны были поверить, что русский царь впал в состояние ослепления от успехов.

– Пусть Баторий думает, что я уверен в своей непобедимости, – сказал он дьяку. – Если государь и полководец отвергает все сомнения в своей непогрешимости, то он почти всегда погибает. Если не телом, то душой. Яркий пример сказанному – крымский хан, испытавший разочарование и позор, явившиеся последствиями излишней самоуверенности.

Дьяк выслушал царя и проговорил:

– Истинно так, государь.

– Грамоты передать Полубенскому и гонцам, которые завтра утром должны будут доставить их адресатам.

Царь отпустил дьяка, почувствовал недомогание и, не раздеваясь, прилег на широкую кровать, устланную ковром. Ему вдруг вспомнилось детство, то время, когда была жива мать. Он гулял с ней по саду, она ласкала сына, расчесывала его непослушные волосы гребешком.

В тот вечер белый царь грустил. Он хотел бы отойти на покой, удалиться в монастырь, но не мог оставить трон в преддверии новых важных событий, связанных с отношениями России и Речи Посполитой. Иван Грозный начал великие дела и должен был завершить их.

Проснувшись, царь вызвал к себе Бельского.

Тот явился тут же, будто всю ночь провел под дверью.

– Утра тебе доброго, государь!

– И тебе, Богдан. Полубенский и гонцы отправлены?

– Да.

– Воеводы на совет собрались?

– Пока не все. От князя Ургина прибыл гонец.

– Да? И что передает Алексей?

– Сообщает, что взял след собаки Кудеяра, но для свободы действий ему нужна особая грамота, иначе часто возникают недоразумения с пограничными дозорами и заставами.

– Прикажи немедля написать! Я поставлю свою печать, и пусть гонец везет ее к князю. Может, он поймает главаря разбойников. Даст Бог, и свижусь я со своим старшим братцем. Мне есть о чем говорить с ним.

– Слушаюсь, государь.

В полдень гонец князя Алексея Дмитриевича Ургина Влас Иворин получил особую грамоту и направился в сторону Тулы. Третьего октября он прибыл в лесной лагерь, расположенный у села Кручина. Встретил его начальник первого отряда Алексей Белый.

Влас соскочил с коня, передал его товарищу, несколько раз присел, потянулся.

– Замаялся я, Алексей. Последний перегон по лесам трудно дался.

– Ничего, молод еще маяться. Грамоту привез?

– А как же! Вот она, с царской печатью, все чин по чину.

– Неужто самого царя видел? – приняв свиток, спросил Белый.

Иворин и хотел бы соврать, да не смог.

– Нет. Царя не видал. Говорил с Богданом Бельским. Он теперь у государя в советниках вместо Малюты Скуратова, говорят, племянник его. Грамоту выписали быстро. Утром я прибыл в ливонский замок, к обеду получил свиток. Коня свежего дали, наказали возвращаться да изловить злодея Кудеяра. А где князь?

– Он сейчас в селе Кручина, за лесом.

– Зачем?

– А вот это уже не твоего ума дело. Выполнил поручение, ступай перекуси да отдыхай, пока время на это есть.

– А что? – поинтересовался Иворин. – В ночь можем двинуться?

– Кто знает? – уклончиво ответил Белый.

– Алексей, так Кудеяр точно засел в урочище Большого камня?

Начальник отряда взглянул на ратника.

– Шел бы ты отдыхать, Влас!

– Понял.

Иворин ушел, а Белый отправился проверять посты.

В это время село Кручина гудело как улей. Как же, поутру туда зашел обоз богатого, известного в округе купца Кузьмы Воропаева. Сам он разместился в доме зажиточного крестьянина Михая Болдина. Его люди охотно показывали сельчанам диковинные товары, привезенные из Москвы.

В этой кутерьме Алексей Ургин проехал во двор Болдина незаметно и вошел в дом. В светлице купец и крестьянин заканчивали трапезу.

– Здоровья вам, люди добрые!

– И тебе того же, – ответил Болдин, подозрительно сощурив глаза. – Кто таков будешь? По одежке видно, что происхождения ты знатного, но платье можно любое надеть.

– Я князь Алексей Дмитриевич Ургин, воевода особой государевой дружины.

Купец и крестьянин переглянулись.

– Вот как? – смягчив тон, воскликнул Болдин. – О роде Ургиных и мы слышали. Только, прости, князь, чем докажешь, что ты тот, кем представился?

Ургин достал грамоту, полученную еще в Москве.

Неграмотный Болдин отдал свиток Воропаеву.

Купец ознакомился с грамотой, поднялся, поклонился.

– Я хоть и не хозяин в этом доме, но прошу к столу, князь.

Болдин понял, что перед ним и на самом деле вельможа, приближенный к самому царю, засуетился.

– Да, князь, проходи. Вот и место тебе почетное. Прикажешь подать кушанья, мед?

– Нет, – ответил Ургин, присев за стол. – Как зовут-то тебя?

– Михай, князь. Фамилия наша не знатная, так и произносить ее не след.

– Ты, Михай, пройдись-ка по селу, посмотри, как обоз обустраивается. Да и своих дел у тебя, наверное, полно. Нам с купцом надо поговорить наедине.

– Уж чего-чего, а дел у хозяина хватает. Сейчас дочка приберется, и говорите, сколько будет угодно. Понадоблюсь, работника, который у сарая дрова колет, пошлите. Он меня найдет.

– Хорошо.

Дочь Болдина, здоровая, румяная девица, с интересом и каким-то задором взглянула на знатного гостя, убрала со стола чашки, ложки. У дверей светлицы она обернулась и улыбнулась князю.

Ургин заметил это, но спокойно обратился к Воропаеву:

– Слыхал, удачно ты торговал на Москве, Кузьма?

– Грех жаловаться, князь. Редкий случай, когда весь свой товар выгодно продал и закупил заморский у немчинов.

– А известно ли тебе, что в этих краях месяц назад объявился Кудеяр со своей шайкой?

– Слыхал о том, но держу за сплетни. Разве стал бы Кудеяр четыре недели сиднем сидеть? Села здесь богатые, взять есть что.

– Там крестьян много, отпор получить можно, а вот обозы – другое дело.

– Мало ли их прошло тут за этот месяц? У меня мужики крепкие, вооруженные, даже пищали имеются.

– Не пугаешься, значит, Кудеяра?

– Не боится врага только тот, кто лишен разума. Опасаюсь, конечно, но угрозы покуда не вижу.

– А когда увидишь, поздно будет. У тебя сколько мужиков?

– Тридцать, – не без гордости ответил купец. – Десять в конной охране.

Ему было чем гордиться. Не всякий купец мог содержать такой отряд для сопровождения своего товара.

– Тридцать, – повторил Ургин. – А у Кудеяра не менее шестидесяти разбойников. У них руки по локоть в крови таких купцов, как ты, да обозных мужиков.

Воропаев расстегнул ворот рубахи, взглянул на Ургина.

– Что-то я не пойму, князь, к чему ты о разбойниках заговорил.

Алексей кивнул.

– Отвечу. Думается мне, что Кудеяр не пропустит твой обоз.

– А чего ты меня стращаешь? Если знаешь, где засел разбойник, то веди на него свою дружину да разбей наголову. Чего меня-то в это дело вовлекать? Я человек маленький, торгую потихоньку. Мое дело – дешево купить, дорого продать. Твое – воевать. Или я не прав, князь?

Ургин вздохнул.

– Да прав ты, Кузьма. Но я уже сколько лет гоняюсь за Кудеяром, а прищемить его не могу. Уходит, собака. А все почему? Потому что мы на виду. Как ни хоронись по лесам, а к поселениям выходить приходится. Находятся люди, которые предупреждают Кудеяра о приближении дружины. Тот сразу меняет стоянку, прячется в недоступных местах, известных только ему. Если я сейчас приведу дружину к урочищу Большого камня, то в лучшем случае найдут там кострище, залитое водой.

– Ты что, хочешь, чтобы я выступил в качестве приманки, этакой мелкой рыбешки для большой щуки?

– Примерно так. И это, купец в наших общих интересах.

– Нет! – отказался Воропаев. – Ты, конечно, человек военный, знатного рода, с государем знакомый, но и я не простой мужик. На таких, как я, можно сказать, Русь держится. В твои игры я играть не собираюсь. Чего ради я должен подставлять свой товар под разбойника? А если ты опоздаешь или Кудеяр окажется хитрее, то мне не только товара, но и головы своей не видать. Разбойники – лихие ребята. Особливо те, что у Кудеяра. Ты сам сказал, что уже сколько годков гоняешься за ним, а поймать не можешь. Почему уверен, что сейчас получится? Нет, князь, я не согласен на твои условия, а подчиняться тебе безоговорочно не обязан. Ты прости меня, но своя рубашка к телу ближе.

– Я не собираюсь подставлять твой обоз, хочу только заменить в нем твоих людей на своих. Они сладят с разбойниками, коли те решатся на грабеж.

– Ага! А я после забот твоих ратников половины товара не досчитаюсь, да?

– Не смей, купец! – резко повысил голос князь Ургин. – Все мои люди стояли за Москву, потеряли семьи, нажитое добро. Это на них, а не на таких, как ты, Русь держится. Понял меня?

Трусливый и жадный Воропаев вскочил со скамьи.

– Прости, князь! Не гневайся, коли не то ляпнул. Честное слово, обидеть не желал.

– Думай головой, прежде чем словами бросаться. Она тебе дана не только для того, чтобы барыши считать. Так как, сговоримся мы?

Однако Воропаев вновь заупрямился и заявил:

– Что хочешь, князь, делай, в Москву на суд отвези, казни, коли право на то имеешь, но я с тобой никуда не пойду. Оставь ты меня в покое! – Купец посмотрел, плотно ли прикрыта дверь, и добавил: – А я тебе за то заплачу.

– Кудеяру заплатишь, дурак! Я думал, что говорю с русским человеком, а ты не пойми кто. Торгаш, одним словом. Но запомни, коли беда подступит, помощи не проси. Не успеем!

– Ну и ладно, как-нибудь обойдусь. В Яровом станица стоит. Ее голова мне родственник. Он даст людей, выйдем на шлях, а там и до города недалеко, и путь безопасный.

– В Яровом, говоришь? Ну-ну! Я предупреждал тебя, ты не послушал. Казнить или миловать не в моих силах, иначе получил бы ты батогов. Поступай как знаешь. Об одном строжайше предупреждаю. О нашем разговоре не должен знать никто, даже хозяин дома. Я уже не говорю о челяди. Это приказ, за нарушение которого я имею полное право спросить с тебя. Ты понял меня, купец?

– Я все давно понял, побольше тебя на свете этом живу. Не беспокойся, разговор наш останется в тайне.

– Ну, прощай, Кузьма. – Ургин вышел в сени и столкнулся с хозяином дома. – Ты чего тут? Подслушивал?

– Боже упаси, князь! Я только подошел, косу взять надо. Ваш разговор никто не слышал. Работник следил, чтобы не только в сени, но и к дому никто не подходил. – Болдин проводил Ургина взглядом и проговорил: – Принесла тебя нелегкая. – Он вышел во двор, подозвал к себе молодого парня. – Растреба, возьми лошадь с телегой и езжай к Яровому. Не доезжая села, в роще оставь телегу и скачи в урочище. Передай Кудеяру, что обоз купца Воропая очень богатый, но к нему приезжал царский посланник князь Ургин, дружина которого прячется где-то в лесах у Кручины. Князю известно, что отряд Кудеяра прячется в урочище Большого камня. Он упрашивал купца стать наживкой, подставиться, чтобы Кудеяр напал на него. Воропай отказался, надеясь на своих людишек, которых у него тридцать человек, и на станичного голову Архипа Бакана, своего родственника, у которого он намерен остановиться на ближнюю ночь. Запомнил?

– Ага?!

– Тогда потихоньку выезжай из села.

– А Кудеяровы люди не тронут меня?

– Сдался ты им! Скажешь, от меня прибыл. Тут же отпустят. Езжай и передай Кудеяру все слово в слово.

– Исполню!

От села Кручина князь Ургин поехал не в лес, где был разбит лагерь его дружины. За холмом он спустился в балку, где его поджидал Павлов, начальник разведывательного отряда.

– Как съездил, князь?

– Лучше бы не ездил.

– Что так?

– Не согласился купец помочь нам. Надеется на себя, своих людей и станичников, которые стоят в Яровом. Да и не поверил, что Кудеяр рыщет по округе.

– Поверит, когда тот над его глупой башкой саблю подымет. Прости, князь, но я не пойму, зачем нам нужен торговый обоз. Известно, что Кудеяр в урочище. Так давай окружим этот колдовской лес и перебьем всю шайку.

Ургин погладил бороду.

– Да в том-то и дело, что точных данных о нахождении разбойников в урочище у нас нет. Приезжал к воеводе ближнего города какой-то человек, сказал, что Кудеяр затаился у Ярового, и все. Никто его слов не проверял. Воевода же сразу вызвал нас. А почему ты назвал урочище колдовским лесом?

– Бывал я в этих местах еще молодым. Слыхал от стариков, которых уже нет на этом свете, что давным-давно, еще до нашествия Батыя, как-то ночью огонь с неба ударил в тот лес. Пожара, однако, не случилось. Утром пошли мужики из села посмотреть и увидели среди леса круглую черную поляну, а посреди нее огромный камень, вбитый в землю. Один из них будто хотел отколоть от камня кусок, но не смог. Тот очень горячий был. Подивились на чудо мужики и отправились восвояси. А тот, который хотел кусок отхватить, той же ночью помер, хоть и здоровым был. С того времени местные и называют лес урочищем Большого камня. Они верят, что если кто-то прикоснется к тому камню, то непременно помрет. Из-под него вроде родник бьет. Вода в нем чистая как слеза, в любые морозы не замерзает. Снег вокруг камня не лежит, тает. Без колдовства здесь точно не обошлось.

– Понятно. Значит, местные обходят это урочище стороной?

– И не только они. К нему и дороги-то нет. А в лесу ни звери, ни птицы не живут.

– Да, хороша сказка. Особенно для того, кто желает, чтобы это урочище здешние жители стороной обходили и приезжих им пугали.

– Ты считаешь, что эту сказку сам Кудеяр и придумал?

– Так или нет, но лес очень пригоден для долгой стоянки и даже зимовки шайки. Вот что, Тарас…

Алексея прервал подбежавший ратник отряда Павлова.

– Князь, дозволь сказать.

– Говори.

– Мы за селом смотрели. После твоего отъезда хозяин дома, в который ты входил, говорил о чем-то с рыжим здоровым парнем.

– Ну и что?

– А то, что этот парень шустро выехал из села.

– И что в этом странного?

– То, что в пустую телегу впряжена не ломовая лошадь, а хороший конь. Как рыжий из леса выехал, все по сторонам оглядывался. Подозрительно, князь!

– Куда направился этот рыжий?

– В сторону села Ярового.

– После разговора с хозяином дома?

– Да, князь! Тот что-то объяснил рыжему.

Ургин принимал решения быстро, как и его отец, знаменитый князь Дмитрий.

– За рыжим послать нашего человека. Кто вместе с тобой наблюдает за Кручиной?

– Никола Окунь.

– Ты оставайся на холмах. Окунь же пусть следует за этим рыжим, но осторожно, стороной. Коли парень минует Яровое и пойдет к урочищу, надо будет тут схватить его и скрытно привезти в наш лагерь.

– Понял, князь. Дозволь исполнять приказ?

– Исполняй.

Разведчик убежал.

Ургин повернулся к Павлову и продолжил прерванную речь:

– Значит, Тарас, наперво надо убедиться в том, что Кудеяр действительно в урочище. В ночь пошлешь к колдовскому лесу пару самых опытных наших разведчиков. Пусть обогнут урочище с запада, по берегу реки Яра, и выйдут к южному оврагу, который тянется с поля. Они должны обнаружить стражу, выставленную Кудеяром. Атаман хитер и умен, поэтому до сих пор разбойничает. Гулянок шумных не устраивает, порядок держит крепко.

Павлов почесал затылок:

– Трудно будет, князь. Овраги, другие места, удобные для подхода к урочищу, охраняться будут сильнее. А по полям к лесу не подойти.

– Знаю не хуже тебя, однако разведку провести надо. А уж как, думай сам, на то ты и начальник разведывательного отряда.

– Я понял тебя, князь.

– А понял, так исполняй приказ, Тарас.

– Один вопрос дозволь?

– Спрашивай.

– Я отправлю ночной ертаул, а сам останусь здесь?

– Получишь дополнительное распоряжение. Все будет зависеть от того, как сложится день.

– Ясно.

– Я в лагерь!

Князь вернулся в лес. В шатре, установленном на небольшой поляне, он долго думал о том, как провести разведку в урочище Большого камня. Чем больше он размышлял, тем яснее ему становилось, что придется отказаться от этой затеи.

Впрочем, необходимость в разведке отпала сама по себе. На закате Николай Окунев привез в лагерь связанного рыжего парня и у шатра сбросил его с коня.

Ургин вышел на шум и спросил:

– Это и есть тот парень, который был послан из села?

– Он самый, – ответил Окунь.

– Почему ты взял его?

– Исполняя твой приказ, князь.

– Так, значит, он направился не в Яровое?

– Нет. До рощи, что ближе к лесу, у села, детина доехал по дороге. Я стороной, прячась за холмами. Рыжий только у села осторожничал, потом улегся в телеге, развязал мешок и почти всю дорогу сухари шамкал.

– Ты ближе к делу!

– Слушаюсь! В общем, ехал он по дороге, а потом свернул в рощу у села. Я подумал, что-то здесь не так, и быстренько за ним. Рыжий в роще выпряг из телеги коня, сел на него и погнал к Кулевину лесу. Я опять-таки за ним. Перебрались мы через реку, по лесу прошли, полем, откуда видно урочище. Перед оврагом рыжий спешился да шмыгнул в кусты. Порты спустил, угнездился нужду справить. Тут я его и взял.

Ургин увидел приличный синяк под глазом пленника.

– Прямо сидячему и врезал?

– Угу! А чего? Миг самый что ни на есть подходящий.

– Ну да, то-то от него вонь на весь лес идет!

– Так он нужду до конца не справил. Я его, подбитого, покуда в себя не пришел, связал, на коня положил и в обрат.

– Понятно. Молодец, Николай!

Вокруг шатра собрались почти все ратники дружины. Они смеялись, слушая рассказ разведчика.

Особенно громко ржал Иван Микулин, товарищ Окуня.

Ургин взглянул на него.

– Тебе веселее всех, Иван?

– Смешно!..

– Ну раз смешно, то давай-ка бери этого рыжего, отведи к ручью, пусть помоется. Одежу ему дать и ко мне. Понял?

Микулин сразу перестал смеяться и заявил:

– Пусть уж Окунь до конца дело доводит. Он взял этого поганца, ему и приводить его в порядок.

– Ты понял, что я сказал? – повысил голос Ургин.

– Понял.

– Исполняй.

– Слушаюсь! – Микулин взглянул на Окуня. – Помогай этот навоз к ручью тащить.

Тот улыбнулся.

– Тебе приказано, ты и тащи!

– Ты чего, Окунь! Один я не справлюсь. Он вон здоровый какой.

– Ладно, помогу.

Около семи часов вечера Микулин ввел парня в шатер князя. Отмытого, в чистой одежде, которая была ему мала. Руки связаны сзади.

Ургин указал на лавку.

– Туда его.

Микулин усадил парня, посмотрел на Ургина.

– Мне тут быть, князь?

– Нет, выйди!

– Так он того, и со связанными руками!..

Князь прервал ратника:

– Выйди!

– Слушаюсь. Но мы с ребятами рядом будем.

Микулин вышел.

– Как звать тебя? – спросил Алексей.

– Растреба.

– Как?

– Растреба, – повторил пленник. – Так на селе все меня зовут. А ты кто будешь?

Алексей усмехнулся.

– Я-то? Воевода особой царской дружины князь Ургин.

Растреба от удивления открыл рот.

– Неужто настоящий князь?

– Настоящий! Шутить со мной не стоит, как и врать. Понял?

– Понял. Так ты и есть тот князь Ургин, о котором хозяин велел предупредить Кудеяра?

Ургин не ожидал, что парень окажется настолько простым. Нашел Михай, кого посылать в урочище. Но оно и к лучшему.

– Тот самый, Растреба.

– Хорошо быть князем, да?

– Куда лучше, нежели мальчиком на побегушках.

– Я не мальчик, я мужик.

– А расскажи-ка мне, мужик, что именно велел тебе Михай передать Кудеяру?

– Это тайна.

– Так ты уже раскрыл ее. Сам сказал, что Болдин посылал тебя к Кудеяру.

Парень шмыгнул носом.

– Промашка вышла, но я не виноват.

– Конечно, не виноват. Так ты будешь отвечать на вопросы или мне, чтобы стал разговорчивее, тебя ребятам своим на время отдать? Они тебя прутьями по спине так отходят, что ты не только говорить, петь начнешь.

– Сам все скажу. Чего мне молчать?

Князь выслушал его и проговорил:

– Понятно. Значит, твой хозяин связан с Кудеяром, который действительно отсиживается в урочище?

– Выходит так, но я тут ни при чем.

– Когда ты должен вернуться на село?

– Сразу, как передам слова хозяина. Где-то к полуночи.

– Иначе твой хозяин почувствует неладное и предупредит о том Кудеяра чрез другого человека?

– Нет, это вряд ли. Я загульный.

– И Михай поручает тебе такое важное задание?

– Он знает, что я дело сделаю, а потом и загулять могу. Очень уж я охоч до баб и браги. Как дорвусь до них, то с неделю лучше не подходи. Убить могу.

– Ладно, значит, твое отсутствие в Кручине не обеспокоит хозяина?

– Нет. Чего ты задумал, князь? Отпусти меня, я тебе все сказал. В село не пойду, куда-нибудь уеду. Или, может, ты решил меня?.. – При этой страшной мысли парень побледнел. – Так не надо, не виноватый я.

– Подумал, что я прикажу башку твою глупую отрубить? Не бойся, хотя ты и заслужил суровое наказание.

– Пощади, князь, все, что хочешь, для тебя сделаю! – Растреба сполз с лавки, ударил лбом о землю перед ногами Ургина.

Тот отошел в сторону и крикнул:

– Эй, кто там у шатра?!

Тут же внутрь ввалились Микулин и Окунь.

– Да, князь! Безобразничает рыжий?

Алексей приказал:

– Связать его еще крепче, да в яму у березы. Охрану приставить! Пусть покуда посидит да о жизни подумает, хотя размышлять-то ему как раз и нечем. Исполнять приказ! Всех начальников отрядов ко мне!

Разведчики Микулин и Окунь вывели послушного Растребу на улицу, засадили в яму, оповестили начальников отрядов о сборе у князя. Вскоре Белый, Байда, Ларионов, Павлов и Андреев собрались в шатре и расселись по лавкам, сделанным наскоро.

Ургин спросил у Павлова:

– Обоз Воропаева ушел в Яровое?

– Да, князь. Сейчас уже в селе. Мои люди стороной сопровождали его.

– Понятно. Окунь перехватил посланника Михая, у которого останавливался купец в Кручине, к Кудеяру. Теперь нам доподлинно известно, что шайка лиходея действительно находится в урочище Большого камня. Поэтому ночную разведку я отменяю. Сейчас нам надо придумать, как взять Кудеяра живым. Такого удобного случая нам еще никогда не представлялось. Мы не имеем права упустить его. Спрашиваю вас, где и когда, по вашему мнению, шайка Кудеяра может напасть на обоз Воропаева?

Байда сказал:

– Думаю, после того как обоз покинет село Яровое. Место будет зависеть от того, каким путем двинется к Туле Воропай. Их у него немного. Самый безопасный идет вдоль реки.

– У кого другое мнение?

– Кудеяр может пропустить обоз и сопровождать его, покуда не отойдут станичники. Потом он нападет на Воропая. Мест для этого найти можно сколько угодно, особенно юго-западнее урочища, – высказал предположение Глеб Ларионов.

– Я думаю так же, – поддержал его Павлов. – У самого урочища, где обозники и станичники станут больше всего ждать нападения, Кудеяр действовать не станет. Он разорит обоз потом, когда Воропай и его люди успокоятся, а станичники уйдут обратно в Яровое.

Андреев согласился с Ларионовым и Павловым, Белый высказался в пользу предположения Байды.

– Значит, Кудеяр нападет на обоз завтра днем, у реки, недалеко от урочища, либо где-то подальше, когда отойдет охрана станичного головы Бакана, так? – подвел итог Ургин.

Начальники отрядов закивали.

– Получается так, князь.

– А почему никто не подумал, что Кудеяр может напасть на обоз в самом селе Яровое?

Подчиненные удивленно посмотрели на воеводу.

– Но там же стоит станица, князь! – воскликнул Байда. – Да еще мужиков полно. Я уж не говорю об охране и людях самого обоза.

– Да, князь, – вторил ему Белый. – Глупо нападать на село, где находятся служивые люди да охрана обоза. Добро проще захватить в пути, имея двукратное преимущество.

– Точно так же думают и станичный голова Архип Бакан, и купец Воропаев, – заявил Ургин. – А коли разобраться, то сколько готовых к бою людей будет у них, скажем, под утро? Крестьяне еще не встанут, обозные тоже, охрана Воропая составит человек пять, пусть десять. Бакан отправит за село шесть сторожей, да еще пятерых в дозор. Значит, станичников остается четверо. Итого четырнадцать, с Воропаем пятнадцать человек, готовых к бою, но совершенно не ожидающих нападения. А у Кудеяра шесть десятков отборных головорезов. Да они в течение получаса и охрану уничтожат, и все село вырежут. Такое уже бывало.

– А ведь князь прав, – проговорил Белый.

– Да, задача!.. – Байда потрепал бороду.

– Но в таком случае мы должны подойти к селу перед самым нападением Кудеяра, – сказал Ларионов. – Сделать это невозможно даже ночью. Если напасть из рощи, то шайка успеет дать отпор. Во время сечи Кудеяр улизнет.

– Все верно. – Ургин вдруг улыбнулся. – Но мы не пойдем к селу.

– Как так? – раздалось со всех сторон.

– А так, начальники вы мои. Дружина атакует шайку Кудеяра в урочище Большого камня, в его логове. До того как главарь банды отдаст команду на выход из леса. Ночью. Слушать меня внимательно! Через час дружине в конном порядке начинать выдвижение с востока в обход села Кручина к реке Яра. Переходим ее вброд, благо она не широкая и мелкая. Идем в Кулевин лес. Потом делимся на две части. Одна, в составе отрядов Мартына Байды, который ею командует, и Глеба Ларионова, продолжает обход урочища Большого камня до южного оврага, ведущего прямо в лес. Другая, состоящая из остальных отрядов под моим командованием, пройдет поле и скроется в ближнем овраге, недалеко от леса. Как только дружины займут указанные позиции, входим в урочище и сразу рассредоточиваемся по кругу. В ближнем овраге оставляем конный отряд Андреева, чтобы тот отрезал разбойникам пути отступления из урочища. Значит, на юге и западе расходятся отряды Байды и Ларионова, на севере и востоке – Белого и Павлова. Мы сближаемся с лагерем Кудеяра, уничтожая дозорных. Даем два залпа из пищалей и немедля врываемся в логово разбойников. Не щадить никого, кроме, понятно, Кудеяра. Как бы он ни сопротивлялся, мы должны взять его живым. Найти атамана будет не сложно. Его наверняка станут прикрывать ближайшие подельники. На них пойду я с ратниками Алексея Белого. В случае необходимости нас поддержит соседний отряд Павлова. Вот так, мужики!

– А что? – воскликнул повеселевший Ларионов. – Отлично!

С ним согласились и остальные начальники отрядов.

Мартын Байда спросил:

– По какому знаку мы должны начать действовать в урочище? Труба не годится, свист тоже. Этим мы подымем разбойников. Они успеют приготовиться к обороне или попытаются всей шайкой прорваться где-нибудь в одном месте. Ни один отряд их не остановит.

– Я думал об этом. Знаком станет крик петуха. Его используют сами разбойники. Пока они разберутся, что к чему, мы разгромим их. Сейчас всем довести суть дела до своих людей, определить каждому из них свое задание. Через час собираемся на восточной опушке леса и с Божьей помощью идем на Кудеяра. Все. Разошлись!

Ровно в час ратники Алексея собрались на опушке и двинулись к Кулевину лесу.

Влас Иворин, оказавшийся рядом с Ургиным, спросил:

– Скажи, князь, а почему лес, куда мы идем, Кулевиным называют?

– Я слышал, что при Батые в этом лесу прятался отряд богатыря Кулевы. Он нападал на татар, кода те приходили дань с сел брать. Басурмане поймали Кулеву и привязали меж двух согнутых берез. Богатыря разорвало надвое. С тех пор и зовут тот лес Кулевиным.

– Видать, отчаянный был мужик.

– На то он и богатырь. Хватит разговоров! Их сейчас далеко слышно.

Дружина Ургина вброд перешла реку Яру и углубилась в Кулевин лес. Ратники встали среди деревьев и кустов, напротив оврага, виднеющегося вдали.

Князь подозвал к себе начальников отрядов и приказал:

– Теперь, мужики, расходимся. Коней оставляем Андрееву. Ты, Трофим, будь внимательней, если что – догоняй разбойников и руби их, только гляди, Кудеяра не задень. Хотя мы не выпустим его из урочища. – Он повернулся к Байде: – Веди, Мартын, отряды к южному оврагу. На все про все тебе времени немного. Как только луна встанет над Яровым, начнем.

– Понял, князь.

– Вперед, ратники!

Алексей завел отряды Белого и Павлова в овраг, ближайший к Кулевину лесу. Оттуда он выслал к урочищу разведчиков, которые доложили, что видят на опушке двух разбойников. Те сидят у тлеющего костра и особо не следят за подходами к колдовскому лесу.

Мартын Байда привел два отряда в южный овраг, используя балки, кусты, высокую сухую траву. Его разведчики доложили, в самом овраге разбойников нет. Восточнее, у сдвоенной березы, два человека, один спит, другой смотрит в поле. Байда провел отряд в лес, направил к разбойничьему дозору трех ратников и стал ожидать сигнала. Трофим Андреев оставил с табуном двух человек и с семью конными ратниками встал на опушке леса.

Луна медленно перемещалась по небосклону. На время ее закрыли тучи, стало темнее. Ургин завел отряды Белого и Павлова в урочище с северо-востока. Его воины сняли пост разбойников и рассредоточились полукругом с восточного направления. То же самое сделал Мартын Байда.

Колдовской лес был окружен кольцом ратников. Оно медленно, неслышно сужалось вокруг поляны, на которой и вправду лежал большой камень. Вокруг него и был поставлен лагерь Кудеяра. Он состоял из шалашей, в которых размещались по два-три человека, и двух больших землянок, накрытых бревнами, дерном и мхом. Недалеко от камня стоял крупный шалаш. Около него сидели два охранника. Странно, но глубокой ночью из шалаша просачивался тусклый свет.

Белый подполз к Ургину.

– Похоже, Кудеяр сидит в большом шалаше у камня. Лиходеи разошлись, отдыхают как ни в чем не бывало, а должны бы готовиться к походу на Яровое. Их кони в поле, на юге, рядом с оврагом. Все стреножены. Кудеяр вроде как и не помышляет о захвате села и обоза.

– Привести в готовность шайку можно быстро. Сам-то атаман не спит.

– Интересно, что он делает?

– Молится за упокой душ, погубленных им и его головорезами. – Ургин усмехнулся.

– Я серьезно.

– И я серьезно. Может, его совесть мучает?

– А она у него есть? Скорей думает, как налететь на село, разграбить его, вырезать обозных, станичников, их семьи и податься в сторону, чтобы не встретиться с царевой дружиной. Он и не подозревает, что мы уже здесь и готовы к драке. Может, начнем потеху, князь?

– Мне нужны два человека.

Белый ответил:

– С тобой пойду я да Влас или Анисим.

– Власа возьмем. Луна вышла из-за туч и повисла над Яровым. Позови, Леша, Иворина.

Влас явился тут же, мелькнув тенью средь кустов.

– Я здесь, князь!

– Значит, так. Сейчас двинем к большому шалашу у камня, срубим охранников и внутрь! Коли и там будут разбойники, тоже кончаем их. Одного Кудеяра не трогаем.

– А коли атаман в драку полезет? А он так и сделает. Сдаваться ему никак нельзя.

– Тогда скрутим его.

– Слыхал, сила у него необычная.

– А мы что, убогие?

– Нет. – Иворин улыбнулся. – Силушка, слава Богу, есть.

– Всем все ясно?

– Ясно, князь, – ответил Белый.

– Ну, тогда, Лешка, давай знак. Пора.

Белый поднес руки ко рту, сильно вытянул шею и громко прокукарекал. Этот крик пронесся над лесом, улетел в поля. Тут же со всех сторон на лагерь разбойников навалились дружинники Ургина. Они действовали умело. Ратники дали два залпа из пищалей, которые вывели из строя половину шайки, спавшую в шалашах, и бросились к землянкам. Оттуда выскакивали разбойники, которых пули задеть не могли, и тут же вступали в отчаянную рубку.

Ургин, Белый и Иворин сразу же после залпов бросились к большому шалашу. Охранники успели вытащить сабли, но Влас играючи срубил их.

Ратники ворвались в шалаш и замерли, удивленные увиденным.

За самодельным грубым столом сидел крупный, уже немолодой мужик в дорогом кафтане, седой как лунь. Справа от него висел иконостас, горела лампада, на столе две свечи. Оружие демонстративно сложено на боковой лавке.

Он спокойно, без тени страха посмотрел на ратников и неожиданно спросил:

– Явился, князь Ургин? Я ждал тебя, думал, догадаешься брать меня здесь или будешь устраивать засады на дорогах, а то и в Яровом. Догадался.

– Ты ждал меня, атаман?

– Сказал же.

– Почему не бежал?

– Коли поговорить желаешь, прикажи ратникам выйти.

Белый воскликнул:

– Не слушай душегуба, князь.

Но Ургин приказал:

– Выйдите да молодцам нашим подсобите, а мы тут с атаманом потолкуем.

– Гляди, князь!..

– Не впервой.

Ратники вышли. Белый приказал Иворину неотлучно находиться у шалаша и бросился на разбойника, пытавшегося скрыться в лесу.

Ургин в это время, держа наготове саблю, присел на скамью напротив Кудеяра.

– Так чего не бежал, атаман?

– Хватит, князь, набегался. Да и не по чину мне от тебя бегать.

– И что же это за чин у тебя такой, что выше князя себя ставишь?

– А то не знаешь, что русский трон должен был занять я, а не Иван. Хотя надо признать, что правит он страной достойно, как никто другой до него.

– Кто же это, атаман, вбил тебе в голову, что ты сын великого князя Василия и Соломонии Сабуровой, его первой жены?

– Мне старцы в скитах об этом говорили. Я им верю.

– Заблуждаешься. Старцы твои лукавили.

– О том не нам, а Господу судить.

– Верные слова. Погляжу, не похож ты на разбойника.

– А я не разбойник, а государь, непризнанный, обманом лишенный трона. Ну да ладно, те, кто сотворили такую несправедливость, уже на небесах, а Иван не виноват в том, что сделали со мной.

– Тогда почему ты мстил ему?

– Я? Глупость! Иван правил по-своему, я по-своему. А коли разобраться, то одно дело делали.

– Неужели?

– А как же? Посуди сам, князь, Иван давил бояр властью, ему доставшейся, я же лишал их добра, награбленного у народа.

– Тебя послушать, так ты чуть ли не спаситель Руси, а у самого руки по локоть в крови.

– Они мало у кого чистые.

Ургин указал на иконы.

– Грехи замаливал по вечерам?

– Того не замай! – повысил голос Кудеяр. – Моя вера не слабей твоей будет. Однако пора прекращать разговор. Сеча вроде кончилась.

– Скажи мне, атаман, почему ты не распустил своих разбойников, обрек их на гибель? Решил сдаться, так и шел бы ко мне один. Зачем людишек подставил под пули и сабли дружины?

– Да предлагал я им разойтись, а они не согласились. Да и куда идти? Все одно переловили бы да в Москву отвезли. Милости от Ивана ждать не приходится, так лучше в схватке сгинуть и навсегда остаться здесь, нежели на лобном месте баранами ждать, когда палач отсечет голову.

– Но сам-то ты казни, вижу, не боишься.

– Я давно ничего не боюсь, князь. А сдался, потому как чую, что смерть моя близка. До того как в землю закопают, очень желаю с Иваном свидеться. Думаю, он не откажет, как и ты, просто поговорить со мной, пред тем как отправит на плаху.

– Не откажет, потому как тоже давно желает видеть тебя.

– Вот и встретимся. Потолкуем. А потом и под топор можно. Не страшно.

– Вот ты, атаман, говоришь, что по-своему служил Руси, а зачем же выдал Девлет-Гирею обходные пути к Москве, когда басурмане ее подожгли? В том пожаре погибла не только моя семья. Потеряли близких и те ратники, которые бьют твоих разбойников. Почему ты пошел на измену?

Кудеяр удивленно взглянул на Ургина.

– Я показал мурзам Девлет-Гирея обходные пути? Кто тебе такую глупость сказал?

– Не важно.

– Нет, князь, важно.

– Слухи о том по Москве ходили.

– Понятно. Их распускали изменники, переметнувшиеся к хану. Я же, после того как крымцы сожгли Москву, две сотни их с обозом на шляхе положил, а добро роздал крестьянам из сожженных сел. Хотел еще по басурманам вдарить, да не вышло. Силенок не хватило.

– Это ты государю расскажешь.

– Не веришь?

– Не знаю.

– А ты никогда не думал, почему никак не мог взять мой отряд? Не отвечай, я сам скажу. А потому, князь, что крестьяне всегда предупреждали меня о тебе и любой другой опасности. Вот ты поймал гонца, а толку? Кроме него, трое из Ярового явились. Так что знал я о тебе. Мог уйти. Да уже некуда. От себя, князь Ургин, не уйдешь. Но хватит. Вези меня в Москву, к Ивану.

– Он сейчас в Ливонии. Ждать будешь в темнице.

– Подожду, мне спешить некуда. Тебе как приказано доставить меня на Москву? Тайно или открыто?

– Такого указания не было. Доставить, и все. А как, это мое дело.

– И что ты решил?

– Пойдешь с дружиной тайно.

– Хорошо. А то, глядишь, взбунтовались бы крестьяне да отбили бы меня где-нибудь. А мне этого не надо.

– Не слишком ли ты самоуверен?

– Нет. Я знаю, что говорю. Прошу, прикажи станичному голове Бакану людей в урочище прислать, чтобы похоронили моих мужиков в общей могиле возле камня.

– Бакан тоже был связан с тобой?

– Нет! Но это тебя не касается.

– Прикажу, только вряд ли люди пойдут сюда. Место-то гиблое!

Кудеяр рассмеялся.

– Да тут чище, чем в поле.

– Не послушают.

– Тогда возьми хитростью. По Руси ходит много слухов о том, что я в разных местах зарыл несметные сокровища. Все это полная чушь, но люди так считают. Вот и скажи в Яровом, мол, Кудеяр где-то в урочище клад свой зарыл. Сюда столько народу со всей округи набьется, что места всем не хватит. Они и похоронят моих мужиков. А потом пусть ищут клад. Может, и найдут чего-нибудь, оставшееся от богатыря Кулевы, который грабил басурман не хуже меня. О его добыче ничего неизвестно, а ведь он только здесь промышлял, не ходил, как я, по всей Руси. Может, на самом деле, клад найдут. Ведь кому-то выгодно было это место за гиблое выдать.

– Ладно. Собирайся.

– Так все, что надо, уже на мне. Вот только иконы сниму. В Москве в храм отдам, они ценные, из татарского обоза. А басурмане из разоренных церквей брали святыни только в золотых окладах.

Ургин вывел атамана на поляну.

Кудеяр посмотрел на трупы своих разбойников, разбросанные по всему лагерю, поклонился и сказал:

– Простите меня, друзья, но вы сами сделали свой выбор. Теперь вам не висеть на дыбе, не мучиться под пытками, не ждать, когда палач отрубит голову. Суд Божий рассудит, кто чего заслужил в этой жизни. Простите и прощайте. – Кудеяр сел на коня и спросил Алексея: – Много вы нашего брата побили?

– Достаточно. Одних порубили, других взяли в плен. Спокойнее теперь на Руси будет.

– Нет, князь, не будет. Россию ждет великая беда. Ивану недолго жить осталось. Уйдет он, и начнется большая смута.

– Ладно, прорицатель, руки давай.

Ратники связали атамана разбойников. Отряд двинулся к Москве и прибыл туда в конце октября.

Позже русский царь принял разбойника. На площади готовилась казнь. Неизвестно, о чем государь долго беседовал с атаманом, но после этой встречи смертный приговор был отменен. Иван Васильевич позволил разбойнику удалиться в монастырь отмаливать грехи. Монахом и ушел в мир иной легендарный разбойник, атаман Кудеяр, происхождение которого так и осталось загадкой.

В Лифляндии после ухода войска Ивана Грозного поляки вернули с боем несколько городов, после чего было заключено перемирии. Стефан Баторий выказал недовольство этим. В то время он наладил отношения с Рудольфом Вторым, только что вступившим на престол Священной Римской империи, и начал переговоры с крымским ханом Мухаммед-Гиреем, сыном Девлет-Гирея, умершего от чумы в конце июня 1577 года. В Польше был созван сейм, который принял решение начать новую войну с Москвой.

Иван Грозный предвидел подобное развитие событий. Он приказал войскам готовиться к новым боям.