Глава 4
Позднее выяснилось, что майор Поперечный не всех бойцов разместил в здании администрации. По его приказу лейтенант Бутковский осмотрел строения на восточной стороне площади и облюбовал двухэтажное здание райотдела милиции, частично пострадавшее от обстрела двухмесячной давности. На втором этаже райотдела разместили пост – Палого и Черновского. У бойцов имелись автоматы «АК-74» и заряженный «РПГ-7». В сумке лежали еще пять выстрелов.
Здание администрации с позиции не просматривалось, но улица Восточная и остальная часть одноэтажного поселка, примыкающая к площади, были как на ладони. Всю ночь они грелись, как уж могли, заворачивались в шторы, сорванные с окон. Огонь не разжигали, боялись гнева начальства.
Борьба с холодом плохо сочеталась с бдительностью. Поэтому они не заметили, как поздно вечером разведгруппа ополченцев проникла в центр поселка, а затем покинула его. Когда через несколько часов мимо них проследовала основная часть отряда, солдаты сладко спали. Очнулись они в тот момент, когда в здании администрации разгорелась суматошная стрельба.
Парни растерялись, не знали, куда бежать. Пятак перед райсоветом с их позиции почти не просматривался. Героями эти ребята не были, трусами – тоже. Они скатились вниз, чтобы бежать на выручку своим, но залегли на углу перед выходом на площадь. На их глазах пылали боевые машины десанта, на которых солдаты прибыли из части.
Стрельба практически оборвалась, из чего бойцы сделали вывод, что их товарищи погибли под натиском превосходящих сил противника. Идти на смерть им не хотелось. Они отошли обратно в райотдел, вернулись на второй этаж и стали спорить, как вести себя дальше.
Рядовой Палый предлагал устроить засаду проклятым ватникам, когда те выйдут из здания, сжечь банду из гранатомета. Черновский выступал за то, чтобы подойти к проблеме взвешенно. У террористов явно имеется транспорт, не пешком же они сюда пришли.
Так уж вышло, что оба транспортных средства – БМП, ведомый Гававой, и «ГАЗ-66», найденный Левиным – встретились в одной точке. БМП подходила по Восточной улице, а Левину пришлось объезжать воронки и развалины через переулок, выходящий на улицу. Все это, по злой иронии судьбы, произошло рядом с полуразрушенным зданием райотдела.
Левин притормозил, пропуская БМП. Наводчик Лопырев заметил незнакомую машину и чуть не прошил ее из скорострельной пушки. Левин высунулся из кабины, стал махать рукой. Свои, мол, придержи коней. Грузовик пристроился в хвост БМП, и в этот момент со второго этажа райотдела грянул выстрел из «РПГ-7»! Первая граната попала в башню. Вторая взорвалась под днищем боевой машины, порвала гусеницы, третья угодила в отсек управления.
Лопырев погиб сразу, контуженный Гавава выбрался из горящей башни, скатился на землю, где и попал под огонь «АК-74». Обожженный человек, подволакивая простреленную ногу, пытался бежать из ада, но Черновский, вошедший в раж, буквально нашпиговал его свинцом.
Левин при первом же взрыве вывернул баранку, грузовик ушел с дороги и протаранил ограду ближайшего участка. Четвертая граната попала в кузов, пятая – в кабину. Машина загорелась как сухая спичка.
Левин вылетел из кабины, крича как полоумный, подмял собой искромсанный забор, чуть не сделал харакири, уткнувшись животом в ствол автомата. Дымились сапоги, он исполнял какой-то дикий степ с элементами лезгинки. Со стороны это выглядело бы смешно, если бы не было так грустно. Он словно задницей чувствовал неприятности, заскользил по свежевыпавшему снегу, используя приклад автомата в качестве лыжной палки, скатился в силосную яму. В том месте, где Левин только что исполнял зажигательные па, рванула шестая, последняя граната.
Ополченцы, матерясь, уже неслись на «огонек». Картина, представшая взорам бойцов, ранила их в самое сердце. БМП превратилась в факел, неподалеку валялся мертвый механик. Кабина грузовика была раскурочена, вывернута наизнанку. Тент уже сгорел, пламя слизывало краску с металлических бортов.
К счастью, в простреливаемую зону попал лишь Архипов. Сверху стегнула автоматная очередь, и бывший автоинспектор покатился под фундамент райотдела, где и засел со злобным лицом. Остальные разбежались. Гуляев сполз в развороченный колодец. Бобрик и Семицкий кинулись под защиту бетонной плиты. Алексей попятился, столкнулся с перебегающим Кульчием.
Злоба душила командира, он безуспешно уговаривал себя успокоиться. Столько ошибок и потерянных жизней всего за несколько часов! Он с отчаянием таращился на догорающую технику.
– Мужики, я живой! – прозвучал со стороны дороги срывающийся крик. – Это Левин, я почти в шоколаде. Здесь какая-то яма! Леха, их двое, они на втором этаже!
Гранатомет помалкивал. Возможно, хохлы отстреляли весь боезапас. Рядом распластался прапорщик Кульчий. Он держал под прицелом заднюю дверь райотдела. Алексей покрутил рукой, и Бобрик с Семицким, пригибаясь, побежали в обход, чтобы устроиться на северной стороне. Забился в судороге автомат, в ответ захлопали рваные выстрелы, донеслись глухие крики, сменившиеся зловещим хохотом Левина.
– Ишь, погулять хотели! – проорал он. – Мужики, они заблокированы в здании, теперь не вырвутся!
Терять этой парочке уже было нечего. Они понимали, что после подрыва техники и уничтожения экипажа ополченцы не оставят их в живых. Бойцы мятежной республики подбирались к дому, используя укрытия.
Левин выбрался из ямы, залег за остовом сгоревшей БМП. Выполз из колодца Гуляев. Он зацепился за что-то ватником и чертыхнулся. Архипов оторвался от фундамента, прижал к плечу приклад, ствол направил вверх, покинул слепую зону.
В окне над головой мелькнул силуэт. Архипов выстрелил первым. Украинский солдат отпрянул. Архипов отбежал еще на несколько шагов и принялся расстреливать оконную раму. Закончились патроны в магазине, он снова бросился под фундамент, стал перезаряжать автомат.
Ополченцы сжимали кольцо, вплотную подбирались к дому. В окнах периодически что-то мелькало. Загнанные солдаты носились по этажу, но покинуть здание не могли даже через окна на первом этаже. Атаковать их было рискованно. Устраивать блокаду – тоже не дело.
– Эй, сдавайтесь! – крикнул Алексей. – Гарантируем жизнь!
– Не стреляйте, выходим! – выкрикнул кто-то из дома.
– Бросайте оружие и выходите! – отозвался Алексей, высунулся из-за поваленного столба и бегло оценил ситуацию.
Левин держал позицию за остовом БМП. Архипов крался вдоль фундамента, примеряясь к разбитому окну, через которое можно было забраться внутрь. С обратной стороны подползали Бобрик и Семицкий. Привстал прапорщик Кульчий, лежащий рядом с Алексеем. Он держал на прицеле второй этаж.
– Мы уже спускаемся! – донеслось из дома.
С лестницы что-то посыпалось, загремел металл.
– Да спускайтесь, кто не дает? – буркнул Гуляев.
Снова глупость! Почему этот опытный мужик поступил так неосмотрительно? Мало получил в свой бронежилет? Гуляев привстал на одно колено, а затем и вовсе поднялся, видимо, собрался лично поприветствовать сдающихся солдат.
– Гуляев, ложись! – крикнул Стригун.
Эти парни и не думали никуда выходить. Один из них спустился на первый этаж и открыл огонь из окна! Гуляев зазевался, почему-то вбил себе в голову, что опасность миновала. Пули били по нему в упор, рвали ватник, мяли пострадавший бронежилет. Он выронил автомат, зашатался, повалился навзничь, разбросав руки.
Алексей заорал от злости, долбя без остановки по подставившемуся солдату. Тому не удалось порадоваться за свои успехи в стрельбе. Одна из пуль сбила каску, другая раскроила череп, третья выбила глаз. Его отбросило от окна как пустую картонную коробку.
Взбешенные ополченцы с диким ревом бросились к дому. Алексей опередил прапорщика, первым запрыгнул на заднее крыльцо.
На улице уже достаточно рассвело, утренний свет проникал сквозь оконные проемы. Бойцам не пришлось бродить впотьмах. В здании царил хаос, громоздились, груды мусора. Но несущая стена уцелела. Сохранилась и лестница, хотя и без перил.
Наверху топал слон, что-то падало. Похоже, у последнего бойца окончательно сдали нервы.
Гранаты у командира кончились. Хорошего помаленьку, как говорится. Патроны еще были, но совсем немного. Алексей сменил магазин, передернул затворную раму и ступил на лестницу. Наверху мелькнула тень. Только бы не граната! Два варианта: нырять под лестницу или швырять обратно. Второй вариант – сплошная фантастика.
Но у бойца не было гранат, он что-то вскрикнул, выстрелил по пустому лестничному пролету. Алексей отозвался бесполезной, но устрашающей очередью. Снова топот наверху. Что он там делает, бегает вокруг лестницы?
– Эй, урод, держи гранату! – крикнул Стригун, подобрал с лестницы кусок кирпича и забросил его наверх.
Боец повелся, ахнул, поскользнулся. Пара секунд, чтобы с ним разделаться! Алексей бросился наверх, прыгая через ступени, не заметил под ногой кусок штукатурки и рухнул. Острая боль пронзила коленку, загорелись отбитые ребра. Хорошо, автомат не выпустил!
С ревом трактора, идущего на обгон, мимо него пробежал прапорщик Кульчий. За этим последовало что-то невообразимое. Противники орали и давили на спусковые крючки. Не было и нет справедливости в этом мире! Только рулетка – исключительно русская!
Когда Стригун поднялся, прапорщик Кульчий катился обратно по ступеням. Его лодыжка зацепилась за стержень, торчащий из бетона. Он не шевелился, лицо было залито кровью.
Алексей бросился наверх, обуреваемый яростью, с отключенным рассудком. Но сработал профессиональный инстинкт. Стригун прыгнул с вывертом и на площадку между маршами приземлился спиной вниз. Его руки плотно сжимали автомат.
Забыть про боль! Все решат не мгновения, а их доли!
В полумраке что-то мельтешило. Он ударил, не целясь. Потом крест-накрест – второй очередью. Человек повалился головой вперед, слетела каска. Руки в кожаных перчатках свесились на лестничный пролет. Нет, не проведешь, бронежилеты у украинского спецназа качественные. Алексей хлестнул третьей очередью. Теперь у него уже было время прицелиться. Вот они, десять контрольных в голову! Пули вскрыли череп, кровь хлынула как из горшка, и Стригуну пришлось срочно отползать, чтобы не попасть под этот душ.
Топали парни. Кто-то лез в окно, кто-то воспользовался традиционным способом проникновения в здание. Мимо пробежал Семицкий, дал круг по второму этажу. Потом он помог Алексею подняться. Жутко болело разбитое колено, саднили ребра.
«А вот теперь твоя победа – Пиррова. Она равносильна поражению», – вяло подумал он и, прихрамывая, вышел на улицу.
Мороз уже не чувствовался. Снова закружился снег, налетел ветер. Подходили выжившие ополченцы, в оцепенении смотрели на мертвого Гуляева. Последним, держась за бок, приковылял Левин, белый как мел, с обожженными бровями.
– А ты-то как выжил? – спросил Архипов.
– Не знаю, мужики, – выдохнул боец. – Психология кота, наверное. В любой непонятной ситуации немедленно убегать под диван.
– Ребята, Кульчия принесите, – морщась от боли, прошептал Алексей. – Он мертвый, на лестнице лежит.
– Давайте без меня, хорошо? – жалобно простонал Левин, падая на землю.
– Тебе сегодня нельзя? Критические дни? – осведомился Бобрик.
– Вроде того. Не могу уже, мужики.
Впрочем, к бойцам вернулось самообладание, улучшилось самочувствие. Помогли морозный воздух и ветер за воротником. Убитых ополченцев они перенесли на площадь, к зданию администрации, положили рядом с товарищами.
И вовремя! Пленники, оставшиеся без «семи нянек», активно пытались развязаться. Скрутили их на совесть, по рукам и ногам, но чего не сделаешь ради свободы? Да и холод подгонял. Они катались по усыпанной мусором земле, помогали друг другу перетирать ремни огрызками застывшего цемента.
Майор Поперечный практически развязался, застонал от разочарования, когда появился Стригун, но отыскал в себе силы пошутить:
– Ты, капитан, прямо как понедельник. Никому на хрен не нужен, а приходишь.
Алексей ударил его кулаком в скулу. Майор откинул голову, выплюнул порцию кровяной массы. Обозленные товарищи накинулись на остальных. Бобрик схватил за шиворот сержанта Яковенко, принялся бить его по голове. Остальные пинали рядовых Лазаря и Смирнова. Те скорчились, закрывались от ударов. Алексей снова сжал кулак, но в последний момент что-то заставило его сдержаться.
Майор мстительно засмеялся, оскалив окровавленные зубы.
– Что, капитан, вас вроде меньше стало? Чертовски рад этому факту.
– Ваших тоже стало меньше, – парировал Алексей, схватил майора за грудки и встряхнул. – Что, семнадцать вас было, говоришь?
– Ага, говорил. – Майор продолжал смеяться, но уже натужно, без охоты – трудно ржать со сдавленным горлом. – Военная хитрость, сам понимаешь.
– Может, ты еще где-то бойцов заныкал?
– Может быть. Будь осторожнее, а то, не ровен час, подоспеют хлопцы!
Нет, они давно подоспели бы.
Ситуация была ясна, как разгорающийся день. Изначально было девятнадцать украинских спецназовцев против двенадцати бойцов непризнанной республики. Выжили четверо из первой партии и пятеро из второй. Избитые пленники корчились на голой земле. Семь тел лежали в ряд, прикрытые мешковиной, одеялами.
Алексей с трудом передвигался, болели ребра, разбитое колено. Его парни мялись на пронизывающем ветру, вопросительно таращились на командира, у которого в голове не было ни одной дельной мысли.
А день уже вступал в свои права. Начало десятого. Налетели хмурые тучи, повалил снег. Возвращаться в здание, набитое мертвецами?
– Все к крыльцу! – распорядился он. – Погибших оставить на пятаке, им уже без разницы. Время думать о живых. Занять оборону за сгоревшими БМД! Пленных – туда же. Прикрыть их чем-нибудь, чтобы не корчили из себя замерзающих.
Андрюху Левина, имеющего наработки по данному вопросу, он отправил на поиски транспорта. Вдруг в поселке еще что-нибудь завалялось? Левин проворчал, что «вдруг» становятся только мертвыми, но безропотно убыл.
Остальные обустраивались. Архипов притащил из здания несколько тумбочек, стал наваливать баррикаду. Часть мебели он пустил на дрова, и скоро напротив крыльца заполыхал веселый «пионерский» костер, дающий тепло. Семицкий бродил по зданию, занимался сбором трофеев. Мертвые украинские солдаты охотно делились с ним оружием и боеприпасами.
Алексей задумчиво вертел в руках сотовый телефон плененного майора. Игрушка неплохая, из последних моделей. В итоге он аккуратно положил мобильник на бетонное крыльцо и растоптал его.
Телефоны убитых изредка звонили. Поначалу люди вздрагивали, потом привыкли.
Бобрик перетаскивал пленных поближе к огню. При этом он бормотал, что осталось их только накормить деликатесами и положить спать в мягкую постель, желательно на пару метров под землю.
– Смотри-ка, этот ушлепок почти развязался! – воскликнул ополченец, обнаружив, что путы на запястьях рядового Лазаря ослабли.
Тот заволновался, заерзал, вдруг взревел и начал пинаться. Бобрик отшатнулся, едва не получив в промежность, а потом заломил рядовому руки и стал ожесточением бить.
– Хватит! – прикрикнул Алексей. – Свяжи его и оставь в покое.
– Я бы лучше прикончил, – проворчал ополченец и дал понюхать обозленному солдату увесистый кулак.
Нарисовался обескураженный Левин, развел руками. Есть «Волга» во вскрытом кем-то гараже. За пару дней ее даже можно починить, но далеко ли уедешь на этом корыте? Места хватит только живым.
Сотовая связь работала неустойчиво. Командиру пришлось взбираться на чердак администрации, чтобы добиться стабильного сигнала. Он тоскливо выслушивал нудный зуммер, косясь на украинского гранатометчика, растерзанного осколками. Парню было немного за двадцать. Он валялся, раскинув конечности и запрокинув голову. На правой стороне шеи выделялась татуировка: витиеватый трезубец, суровый череп и загадочная надпись: «Ти мое життя».
– Твою мать!.. Стригун, это ты, что ли? – раздался хриплый голос комбата Зимакова.
– Я, Александр Григорьевич, – ответил Алексей. – Надеюсь, еще помните о нас!.. Виноват, товарищ подполковник, просто обрадовался, что смог до вас дозвониться.
Он торопился с докладом, боялся, что оборвется связь. Задание выполнено, враг разбит, но больше половины людей погибло, техника уничтожена, возвращаться не на чем.
– Охренеть!.. – опешил комбат. – Ты потерял БМП и трофейные машины?
– В бою, товарищ подполковник, – уточнил Алексей. – Так получилось. У вражеского спецназа было численное превосходство. Да к черту технику, Александр Григорьевич, людей жалко! Скоро укры раскачаются. Если вы не заберете нас отсюда, то бессмысленных жертв станет больше!
– На чем я вас заберу? – спросил комбат. – Ковер-самолет пришлю? Ты знаешь, в каком состоянии наша техника. Постой. – Зимаков задумался. – Кажется, у Савченко была парочка исправных БТРов. Хотя нет, их уже угробили под Замятином…
– Товарищ подполковник, принимайте решение. Вы знаете, где мы находимся, – нетерпеливо перебил его Алексей. – Короче, вытаскивайте нас из этого дерьма. До связи.
Комбат перезвонил довольно скоро.
– Ждите у поселковой администрации, – хмуро сказал он. – Через десять минут за вами вылетает «Ми-8». Через полчаса готовьте встречу. Очистите площадку.
– Подождите, – остолбенел Алексей. – Это тот «Ми-8», о котором я подумал?
– Тот самый, – отрезал комбат. – Боевой вертолет «Ми-8» украинской армии, который совершил жесткую посадку в Старосельцево и был захвачен нашими ребятами. Извини, Стригун, другого нет. У нас тут не Кубинка.
– А вас не смущает, Александр Григорьевич, что эта винтокрылая машина способна на многое, только не на полеты? Это же не вертолет, а лавка древностей!
– Машина летает, – возразил Зимаков. – Наши Кулибины ее отремонтировали. Подумаешь, не хватает некоторых мелких деталей. Ничего другого предложить не могу. Вся наземная техника, включая последний грузовик, отправлена под Красную Гору. Хохлам надоело перемирие, и они пробуют там на зуб нашу оборону.
Андрюха Левин схватился за голову, когда Алексей довел до личного составы замыслы начальства.
– Мне уже страшно. Это не вертолет, а какая-то фигня с пропеллером. Удивительно, как летали на нем хохлы! Вдобавок он еще и совершил жесткую посадку!..
– А парашюты выдадут? – осведомился Семицкий.
– Сегодня летная погода? – Бобрик с сомнением уставился на снег, валящий хлопьями.
– Мужики, вам все не слава богу, – сказал Архипов. – Если летят, значит, знают, что делают. Вертолет – это ведь быстро. Пятнадцать минут страха, и мы на базе. В бой шли – не страшно было, а тут вдруг очко заиграло?
– Есть немного, – смущенно проговорил Левин. – Бой – это дело привычное, а вот лететь на виселице с моторчиком!.. Ладно, была не была, – решился он. – Посмотрим, долетит ли это корыто до Степановки. Если сюда доберется, то уже не так страшно будет.
Корыто долетело благополучно! Не прошло и сорока минут, как окрестности огласил простуженный рев, и из марева падающего снега показалось ободранное брюхо винтокрылой машины. Ураганным потоком разметало свежевыпавший снег, мусор, покатился разбитый журнальный столик, невесть как оказавшийся на пустыре. Ополченцы, держась за шапки, побежали на очищенную от хлама и снега площадку, стали показывать куда садиться.
Пилоты все сделали правильно. «Вертушка» стала медленно снижаться и села с зычным лязгом, как-то набок, словно подстреленная. Такое ощущение, что шасси у нее держались на веревках. Кабина вертолета казалась деформированной, в боку виднелись замазанные вмятины, подозрительно похожие на пулевые отверстия. Вращение несущего винта стало замедляться, рев пошел на спад.
Отворилась дверца, с лязгом рухнул трап. На землю спустился пилот в защитной куртке с меховым воротником, протянул руку подбежавшему Алексею.
– Капитан Муромцев. – Он показал за спину большим пальцем. – Там второй пилот Плакун. Борттехника нет – дефицит кадров.
– Нормально долетели?
– Отлично, – заявил капитан. – Порожняком чего же не долететь? Потрепало, конечно, погодка сегодня штормовая. Но все нормально, жить будем. Капитан, сколько у вас человек?
– Сколько и было. – Алексей пожал плечами. – Двенадцать. Не все, правда, живы.
– Но весят столько же. – Пилот хмыкнул, перехватил недобрый взгляд и заметно сконфузился. – Ладно, капитан, простите. Профессиональный цинизм, как и у медиков. Это все?
– Еще четверо пленных.
– Шестнадцать, значит, всего. – Пилот пошевелил губами. – С нами восемнадцать. Не поверите, капитан, но это предельный вес для данного агрегата. Повезло вам. Взять больше не смогу при всем желании. Старушка уже не та, что была в семидесятые. Не верю я в шарнирное хозяйство этой штуки. – Он показал пальцем на застывшие лопасти несущего винта. – Давайте, капитан, грузитесь.
– Чего застыли, бойцы?! – закричал Алексей на мнущихся ополченцев. – За работу, парни! Мне тоже страшно, не только вам!
Сначала в чрево вертолета загрузили погибших. Бойцы отворачивались, старались не смотреть на мертвые лица. Семь душ расстались с телами непонятно за что. Свесилась голова актера Гуляева. В его глазах застыло такое выражение, будто он видел, как к нему подлетала смерть. В салоне вертолета было грязно, но тепло – работали керосиновые обогреватели. Половина чрева была загружена какими-то железными ящиками, канистрами, бочками. Теперь Алексею стало понятно, почему машина, предназначенная для перевозки трех десятков людей, имела столь низкую грузоподъемность.
Ополченцы оттащили мертвецов к задней стенке, укрыли промасленной ветошью. Потом грузили упирающихся пленников. Они отказывались лежать в компании с мертвыми, но их никто не слушал.
– И чего ты тут расселся? Один, что ли? – спросил Семицкий, пяткой отодвинул Поперечного, привалившегося к борту, и швырнул рядом с ним связанного рядового Смирнова.
Архипов за шиворот втащил плюющегося сержанта Яковенко, пихнул к противоположному борту – на колени Лазарю. Вся честная компания дружно материлась.
– А ну ша! – взревел Алексей. – А то пасти заткнем!
– Я даже знаю, чем именно, – проговорил Левин и с интересом уставился на перегоревшую лампу накаливания, торчащую из цоколя рядом с электрощитом.
– Сема, не морочьте мне голову! – кричал в бортовую рацию второй пилот. – Я не спрашиваю вас, идет ли снег в Степановке! Я сам нахожусь в Степановке и прекрасно знаю, идет ли тут снег! Какие погодные условия в окрестностях базы? У меня возможно налипание снега на шасси и винты! Вы же не хотите, чтобы этот драндулет еще разочек разбился?
– Командир, посторонние на территории, – негромко известил Бобрик.
Рука Алексея, спрыгнувшего с трапа, машинально потянулась к ремню автомата, повисела в воздухе и опустилась. Недалеко от вертолета в снежном мареве покачивались размытые фигуры. Алексей всмотрелся. Это были местные жители. Пожилые мужчины, одетые в пуховики и старые зимние пальтишки. Они не подходили, держались в отдалении.
Только один рискнул приблизиться – невысокий, сморщенный, без шапки. У него были редкие седые волосы, сквозь которые проглядывала плешь. Старик хромал.
– Отец, извини. – Алексей развел руками. – Не можем взять вас на борт, вертолет перегружен.
– Не бойся, сынок, мы не собираемся лететь с вами, – взволнованно произнес старик. – Хотели бы уйти из Степановки, давно бы ушли. Живем мы здесь, сынок, и помрем на этом месте. Я Воловец Матвей Фомич, мой сын Димка служит у вас в Старобродском гарнизоне, вроде начальник он какой-то.
– Служит, Матвей Фомич, – согласился Стригун, пожимая протянутую руку. – Нормально служит. Вы правы – начальствует понемногу.
– Это я ему вчера звонил. Скажите, его здесь нет? Мы видели с мужиками – у вас погибшие. – Старик взволнованно вытягивал шею, заглядывал в нутро вертолета.
– Успокойся, отец. – Алексей улыбнулся. – Нет здесь твоего сына. Начальство на такие операции не выходит.
– Слава богу! – Старик расслабился. – А я уж волноваться начал…
Он еще что-то говорил, снова жал руку, просил передать сыну, что с ним все в порядке, умирать не собирается.
Алексей забрался в вертолет последним, махнул старику и крикнул, что все передаст.
Вертолет медленно оторвался от земли.
Болтанка была ужасной. «МИ-8» переваливался с бока на бок, трясся как припадочный. Пассажирам казалось, что вот-вот порвутся сварные швы, отвалятся заклепки, и вся эта древность разлетится на мелкие кусочки. Ржавому транспортному средству было точно в обед сто лет! Освещение в салоне то пропадало, то восстанавливалось. В мигающем свете очерчивались бледные лица ополченцев, перекошенные тошнотой.
– Все в порядке! – проговорил Муромцев. – Летим, дорогие товарищи и ясновельможные паны! Пока не падаем!
Земля в иллюминаторе отъехала и пропала. Поселок, засыпанный снегом, скрыла непроглядная муть. Двигатели работали с какими-то устрашающими перебоями, тарахтели, как гигантская швейная машинка. Люди с трудом сдерживали рвоту. Иллюминаторы заледенели снаружи. Иногда пассажиры физически ощущали, как ураганный ветер бьет в лоб летательному аппарату, и тот практически зависает в воздухе. В другой раз он атаковал сбоку, пинал в брюхо, и вертолет вздрагивал, гремел деталями.
– О-хо-хо… – хрипло повторял после каждого толчка зеленеющий Бобрик.
– И бутылка рома, – мелодично выводил Левин, мрачнеющий на глазах.
Минуты в полете казались часами. Все ходило ходуном. Пленные и мертвецы катались по полу, оттащить их на место уже было невозможно. Съехал со штабеля и угрожающе накренился жестяной ящик. Архипов подпер его плечом, начал судорожно заталкивать на место. Раздался упругий щелчок, снаружи что-то треснуло – такое ощущение, что с обшивки отвалилась некая ответственная деталь.
Пилоты явно слышали это, но никак не отреагировали. Они вели себя подозрительно тихо, занимались привычной работой. Ополченцы навострили уши, но различали лишь рваный треск двигателей.
– Твари! Угробить нас решили?! – истошно взвыл рядовой Лазарь.
Реакция Левина была потрясающей! Он повернулся так резко, что Бобрик, сидящий рядом, чуть не покатился по полу. Андрюха впал в бешенство и решил реализовать свою бредовую идею. Он выкрутил лампочку из щитка, сжал пленному трахею, а когда тот, весь покрытый пятнами, распахнул рот, чтобы отдышаться, всунул ее парню в глотку!
Люди онемели от изумления. Лазарь тоже не сразу понял, что произошло. Он натужился, хотел было закашляться, но не смог, начал багроветь, физиономия распухла. Глаза его носились по кругу, наполнялись страхом. Парень перестал дергаться, застыл.
– Вот так-то лучше, дружок! – мстительно процедил Левин. – Будь готов, как говорится.
– Потрясающая гуманность! – Поперечный презрительно усмехнулся.
– Согласен, майор, – сказал Алексей. – Поставить на колени и отрубить голову, как делают ваши добровольцы, куда гуманнее.
– А что, мне нравится, – подумав, сообщил Бобрик. – Давно подмечено, что лампочку можно всунуть, но невозможно высунуть. Для этого приходится прибегать к помощи специальных служб. Находчивый ты, Дрюха. Еще есть желающие подергаться или языком почесать?
– Лампочек на всех не хватит, – проворчал Поперечный и отвернулся.
Да, лампочек действительно больше не было. Но пленные молчали, только дышали злобой.
Вертолет тряхнуло, повело куда-то в сторону. Спина первого пилота оставалась неподвижной. Второй начал тыкать в какие-то кнопочки.
– Хорошо, что лететь всего двадцать минут, – неуверенно проговорил Архипов.
Лучше бы он промолчал! У пассажиров снова возникло головокружительное ощущение, будто вертолет попал в шторм. Пилот, похоже, решил прижаться к земле, изменил тангаж. Хвост с рулевым винтом пополз вверх.
Свалился железный ящик, вскрикнул Архипов, получивший по коленке. Снова стали расползаться, мешаться под ногами тела погибших. Левый борт приподнялся относительно правого. Все, что там было, включая живых и мертвых, поволоклось вниз.
– Блин, извозчик, ты что, дрова везешь?! – не сдержался Семицкий.
– Но и не хрусталь, – как-то сдавленно отозвался Муромцев.
Неприятные предчувствия хлынули в души людей. Машина снова завибрировала, затряслась. Заныла лопатка командира, ужаленная выступом иллюминатора.
Алексей заметил, как внезапно посинел Лазарь. Чертова лампочка! Такое ощущение, что солдатик сейчас лопнет. Он отчаянно дышал через нос, весь надулся, глаза готовы были вывалиться из орбит. Да и черт с ним, это же враг! Но нет, он так не смог.
Ругнувшись про себя, Стригун сполз на пол, перевернул солдата, схватил за шиворот, оторвал от пола и что было силы врезал под загривок. Лазарь издал странный звук, похожий на выстрел. Лампочка вылетела из его рта словно пробка из бутылки с шампанским! Черт его побери!
Алексей швырнул солдата на пол. Лазарь стонал, обливался рвотой, кашлял как туберкулезник. Командир перехватил смущенный взгляд Левина. Мол, подумаешь, и так бы не помер.
– Капитан, напряжение падает! – Голос второго пилота дрогнул. – Винты не обогреваются! Генератор сдыхает.
– Нормально!.. – Бобрик выдохнул и уставился на Алексея распахнутыми глазами. – Что, командир, перетерпим?
– Легко. – Стригун натянуто рассмеялся. – Мужики, расслабьтесь, ситуация штатная. Еще минут десять позора…
– Фигня. – Левин нервно осклабился. – До конца жизни все равно не помрем!
– Командир, обороты винта! – крикнул второй пилот. – Автопилот не работает, навигация глючит, падает давление в гидросистеме. Сильный боковой ветер. Командир, мы сбиваемся с курса, нас сносит на север! – В голосе второго пилота звенели истерические нотки.
Муромцев молчал. Похоже, машина перестала слушаться руля. Ее носило то влево, то вправо, хвостовая часть с рулевым винтом совершала угрожающие колебания.
Второй пилот продолжал озвучивать неутешительную информацию:
– Нас отнесло от курса уже на десять верст… на двадцать! Летим над местностью, о которой ничего не знаем! Двигатель глохнет! Неисправна вспомогательная силовая установка!
– Ничего, – пробормотал Семицкий, натужно улыбаясь. – Дотянем на одном двигателе.
Вертолет давно и безнадежно сбился с курса. Его трепало со страшной силой.
– Нужно садиться! – поставил в известность пассажиров командир судна. – Куда лететь? Не в Африку же! Дай бог приземлиться!
Но и сесть оказалось не просто. Муромцеву пока еще удавалось манипулировать углом тангажа – между продольной осью вертолета и горизонтом. Но управление постоянно сбивалось, хвостовая часть то опускалась, то задиралась. Двигатель работал с перебоями, прямо как сердце, страдающее запущенной аритмией. Вдруг он закашлял и замолчал! Возникло ощущение, что вертолет на несколько мгновений застыл в воздухе.
Озарились землистые, перекошенные лица ополченцев, сообразивших, что назревает весьма интересное положение. Злые, как у гадюки, глаза майора Поперечного, заходящийся в кашле Лазарь, помертвевший Яковенко, изумление на мясистой физиономии Смирнова.
А потом случилось совсем страшное. Вертолет рвануло, куда-то бросило и вдруг завертело вокруг вертикальной оси! Элементарно просто. Оледенение заклинило колено вала, который через редуктор в хвостовой части передавал вращение на вспомогательный винт. Стабилизирующего воздействия больше не было, теперь работал лишь один несущий винт. Вертолет завертелся, накренился, его понесло к земле!
Взревели люди. Алексей почувствовал, как желудок вываливается из горла.
– Товарищи, спокойно! – гаркнул Муромцев. – Двигатель отказал, но включается режим авторотации! Будет жестко, но мы сядем, держитесь!
При режиме авторотации, когда не работает двигатель, лопасти раскручиваются набегающим потоком воздуха. Это тормозит падение. В какой-то момент у всех действительно возникло ощущение, что вертолет опускается не очень быстро. Но вот его снова рвануло, он начал выделывать в воздухе кренделя! Пилот работал рычагом тангажа, чтобы уравнять подъемную силу с силой тяжести. От этого, видимо, и отказал двигатель. «Ми-8» несся к земле.
В салоне творился какой-то ад. Кружились в жестком хороводе живые, мертвые. Орали луженые глотки. Стригун вцепился в ржавую ручку, приваренную к борту, припал к иллюминатору. Сквозь замороженное стекло просматривался безрадостный пейзаж. Заснеженное поле с глубокими бороздами, голый кустарник, островок леса. Земля стремительно приближалась. Камнем вертолет не падал, как-то умудрялся совершать поступательное движение.
– Мужики, держитесь! – Алексей не узнал свой голос.
Ломая шасси, звеня разбитыми стеклами кабины, вертолет упал на поле и зарылся в борозду. Переломилась хвостовая опора вместе со стабилизирующим винтом. Последнее, что запомнил командир, – оторвавшаяся ржавая ручка, электрический щиток, летящий в лоб.
– Алексей, подъем, проспишь все самое интересное, – услышал Стригун настойчивый голос.
Кто-то тряс его, как выстиранную простыню. Алексей подпрыгнул – мерзлая земля не самое комфортное ложе. Голова трещала от дикой боли, он со стоном рухнул обратно. Похоже, встреча его макушки с электрощитком прошла успешно. Клык затвора автомата впился в лопатку, не давал вторично лишиться сознания.
Стригун со стоном приподнялся, оперся на локоть. Он лежал среди комьев затвердевшей земли. Кругом никакой растительности, только поле, наполовину занесенное снегом. Вихрилась поземка. Рядом с ним сидел Архипов в грязной вязаной шапке, тупо смотрел в пространство и колотил себя по уху. В морозном воздухе остро чувствовался запах гари.
– Как я тут оказался? – прохрипел Алексей.
– Притащил я тебя, – сипло отозвался ополченец. – Иначе ты сгорел бы на фиг.
– Где мы?
– А хрен его знает, командир. Думаю, еще на Украине.
– Спасибо, брат, что вытащил.
– Ты как, капитан?
– Нормально. Обычное состояние средней тяжести.
Шутить он мог, но голова не работала. Стригун плохо помнил предшествующие события. Архипов, видимо, тоже. Его физиономия была измазана сажей и ржавчиной, он совершал какие-то бессмысленные суетливые движения.
Зрение командира улучшилось. Теперь он видел, что это поле имело свои пределы. Метрах в ста начиналась околица небольшого поселения. Виднелись крыши строений, заваленные сугробами.
Метрах в сорока на поле лежал вертолет, вернее, то, что от него осталось. Отвалилась хвостовая часть. Кабина деформировалась, стекла были выбиты. Из вертолета шел дым. Дверца была распахнута, в салоне кто-то возился.
«Ничего себе, вот так посадочка!» – подумал Алексей.
– Жалко птичку, – тупо пробормотал Архипов. – Жила себе, порхала и померла. Жалко геликоптер, Леха.
Как так вышло, что они вдвоем очутились в сорока метрах от вертолета, где еще оставались живые люди? На этот вопрос не смог бы ответить даже Архипов. Видимо, находясь в шоке после такого приземления, надышавшись дыма, он схватил за шиворот бесчувственного командира и потащил прочь.
Внезапно простучала автоматная очередь, из вертолета донеслись крики! Алексей дернулся. Что, капитан, ты все еще вздрагиваешь от выстрелов и криков?..
Они уже бежали. Алексей снял со спины автомат. Из вертолета вывалился рядовой Смирнов, окровавленный, страшный. Руки у него по-прежнему были связаны за спиной, но путы на лодыжках он чем-то перетер. Парень злобно зарычал при виде ополченцев, несущихся к нему. Архипов вырвался вперед, сбил его с ног, повалил, принялся дубасить локтями и кулаками.
Алексей ворвался в вертолет, где от дыма было нечем дышать, и онемел от изумления. Тысяча чертей! Бред собачий! Все вперемешку – трупы, живые! В салоне проходила отчаянная свалка.
Двое не выжили после жесткой посадки. Рядового Яковенко сплющило о перегородку. Его голову раздавил железный ящик. Бобрику тоже не повезло. Он ударился виском о стальной кронштейн, железяка пронзила кость. В этом вот положении боец и застыл.
У Семицкого не все обстояло ладно. Недавняя автоматная очередь предназначалась, похоже, ему. Пленным удалось развязаться, кто-то вырвал автомат у дезориентированного ополченца. Семицкий лежал на боку, держась за живот, вздрагивал. Между пальцами сочилась кровь. В глазах боль и полное понимание того, что пробил тот самый час.
В чудовищной тесноте боролись трое, рычали, мутузили друг дружку. Алексей с ревом бросился вперед, забыв про голову, про отбитые ребра и саднящее колено. Снова простучала очередь, закричал от боли Андрюха Левин. Похоже, автомат, гуляющий по рукам как переходящий приз, выстрелил случайно.
Алексей врезался в кучу мельтешащих конечностей, начал наносить удары направо и налево. Он отшвырнул осатаневшего майора Поперечного, с удовольствием отметив жесткий удар черепа об обшивку. Стригун оттащил от задыхающегося Левина осатаневшего Лазаря, отбросил его к чертовой матери и схватил «переходящий приз», пока тот снова от дури не начал стрелять.
Пол вертолета был испачкан кровью. Андрюху подстрелили в ногу, но умирать он явно не собирался, ревел как простуженный лев, пытался подняться. Майор Поперечный был в шоке, отрывисто стонал. Лазарь подпрыгнул, что-то проорал и бросился прочь из дымящегося вертолета. Рядом с ним Архипов колотил Смирнова. Лазарь перепрыгнул через клубок тел и бросился в чистое поле. Алексей замешкался в дверях.
Но тут Андрюха испустил громогласный вой:
– Держи эту суку, Леха! Ты чего смотришь?!
Он схватил автомат, оттолкнул опешившего Стригуна и вывалился на улицу. Рядовой Лазарь улепетывал, как заяц, вилял из стороны в сторону, подпрыгивал. Левин вскинул автомат, выстрелил не целясь и ведь попал же! Лазарь завертелся, схватился за простреленное левое плечо, потерял равновесие, упал, зарылся в борозду.
Андрюха, оглашая воздух торжествующей бранью, двинулся к нему. Из пробитого бедра сочилась кровь, но он ковылял, подволакивая ногу, повалился на заклятого врага, принялся рвать его, бить по всем доступным местам, чуть не вгрызался зубами в загривок. Оба кричали от боли. Левин не унимался, схватил противника за горло, стал душить. Лазарь обмяк, уже не сопротивлялся, только колотил здоровой рукой по земле.
– Отпусти… – хрипел он. – Хватит, сука, не могу уже, – блеял, задыхаясь, Лазарь.
Он превращался в спелую сливу, на лице вздулись желваки.
– Не можешь – умри! – прорычал Андрюха и со всей силы сжал противнику горло.
У того коленки едва не вывернулись в обратную сторону.
– Все, достаточно, – прорычал Алексей и грузно потащился к дерущимся. – Пошел отсюда! – прикрикнул он на Левина.
Тот сплюнул, начал подниматься, схватился за ногу и завыл. Стригун подхватил его под локоть, уцепил за шиворот еле живого Лазаря, поволок весь этот строптивый груз к вертолету.
Архипов тем временем вытащил за ноги из салона бесчувственного майора, бросил рядом со Смирновым, как-то оторопело уставился на командира и сказал:
– Это все, Алексей. Наши погибли, я проверил. Коля Семицкий тоже отдал богу душу.
Алексей скрипнул зубами, избавляясь от тяжкой ноши. Оба парня, словно кули с капустой, повалились ему под ноги. Но нет, он не мог поверить на слово.
Стригун закинул автомат за спину и полез в салон. Это было что-то страшное. Беспробудное мертвое царство. Десять покойников, все вповалку, с переплетенными конечностями. И только один – Яковенко – из чужого войска! Бобрик, бывший десантник и технолог из Владивостока, так и сидел, пригвожденный виском к кронштейну, неловко, словно бы привстал, с подогнутыми ногами. Отмучился Семицкий, доброволец из Крыма, сотрудник тамошнего «Беркута».
Алексей опустился на колени, проверил пульс, оттянул веко. Бесполезно. Вздохнув, он отстегнул магазин с автомата покойника, сунул в подсумок, вынул из железного ящика аптечку. Ему хотелось верить, что в ней не все разбилось.
В кабине пилотов творилось что-то ужасное. Приборы разбиты, пространство сплющено. Обоих летунов раздавило в лепешку. С такими повреждениями в живых не остаются.
Посадка оказалась предельно жесткой. Возможно, в этом были виноваты глубокие борозды на поле. Вертолет приземлился на хвост и вспомогательный винт. От удара разлетелся защитный упор хвостовой части. Потом он, словно качели, перевалился на кабину, она смялась в лепешку. В последнюю очередь досталось средней части. Оттого там кто-то и выжил.
Дым из кабины уже не просто струился, а валил густым столбом. Огонь подбирался к топливным бакам.
«Что же мы стоим?» – подумал командир.
Архипов заметил его выразительный взгляд, схватил майора за шиворот, поволок в соседнюю борозду, бросил там, побежал за Смирновым.
«Долго так таскать придется, – мелькнула мысль у Стригуна. – Хорошо, хоть один человек не получил увечий».
Сразу вспыхнули острой болью отбитые ребра, заныло колено. Голова не уставала извергать жар и пламень.
– Не парься, командир, сам дойду, – прокряхтел Андрюха и побрел в сторону поселка, опираясь на приклад автомата.
Ватные штаны промокли от крови, но пока он еще мог передвигаться.
Алексей схватил за шиворот скулящего Лазаря, поволок за всеми. Они удалились от вертолета метров на семьдесят, упали в глубокую борозду. Архипов сделал последнюю ходку, притащил Смирнова и бросил его в снег. Он увидел, что парень начал приходить в себя, и врезал ему по голове, чтобы тот не очень резво это делал.
Компания смотрелась живописно. По трое из враждующих партий. Украинцы были фактически раздеты – в расстегнутых камуфляжных куртках, без шапок, зато в бронежилетах, от которых им уже не было никакого толка.
Майор Поперечный водил осоловелыми глазами, пытался приподняться. Рядовой Лазарь сперва напоминал труп, оскаленный, с мутными ледышками глаз, потом начал потихоньку материться, давая понять, что он еще жив. Смирнов перевернулся на спину, зарылся носом в снег, стал возиться, распутывать ослабшие веревки на запястьях.
Ему никто не препятствовал, ополченцы меланхолично смотрели на его усилия. Наконец ему удалось развязаться, но на этом силы покинули украинского солдата. Он испустил мучительный стон и остался лежать в снегу.
– Ложись на бугор! – приказал Алексей Андрюхе Левину.
Тот скорчил жалобную мину, опустился на снег и начал стаскивать штаны, морщась от боли. Процесс черновой обработки раны отнял минут пять. Слава богу, пуля прошла навылет, прошила лишь мягкие ткани. Боль была серьезной, но острой паники ситуация не вызывала. Андрюха пыхтел, закатывая глаза, ругался вместо благодарности.
Он кое-как натянул штаны, улегся на здоровый бок и прохрипел с нажимом в голосе:
– Сдохну, блин! Как пить дать.
– Ага, опустеет без тебя земля, – заявил Архипов, державший на прицеле пленников. – Даже не надейся, Андрюха. Командир, мы же не будем здесь сидеть у разбитого корыта? – Ополченец кивнул на дымящийся вертолет.
– Не будем. – Алексей покачал головой. – Сейчас ты идешь в поселок и прилагаешь массу усилий к тому, чтобы узнать, где мы находимся. Не могло нас унести слишком далеко. Это по-прежнему Луганская область, нейтральная территория, на которой недавно шли бои. Поселок выглядит заброшенным. Но постарайся не светиться в полный рост.
– Понял, командир. – Архипов вытащил из автомата магазин, взвесил его на руке, удовлетворенно кивнул и вставил обратно.
В следующую минуту он уже подбегал к околице села, подлезал под плетень.
Алексей мысленно прикинул арсенал. По автомату на брата, но боеприпасов мало, плюс «ПМ» во внутреннем кармане бушлата. В вертолете можно было поживиться, но теперь уже слишком рискованно. Он угрожающе дымит. Раньше надо было думать.
– А меня перевязать? – простонал рядовой Лазарь.
Он уже отдышался, его физиономия обрела природный цвет. Парень сел на край борозды и с ненавистью уставился на перевязанную ногу Левина.
– А у тебя еще нос не дорос, – заявил тот. – И вообще молчи, укропское отродье, а то опять огребешь от меня отменных люлей.
«Детский сад какой-то», – подумал Алексей, насторожился, подтащил к себе автомат.
Завозились остальные пленники, приподнялись, поползли к Лазарю на край косогора, где и сели. Холод пока не беспокоил. Но на них было страшно смотреть. Холеная физиономия Поперечного вся в крови и синяках, он держался за живот. Приступы рвоты шли один за другим, но желудок был пуст, обливаться нечем.
Смирнов, упитанный коренастый тип с прической «ежиком», исподлобья таращился на заклятых врагов. Пребывание в снегу не пошло ему на пользу. Кожа лица покрывалась волдырями и какими-то синюшными пятнами.
– Что, козел, фрезой брился? – Левин злорадно усмехнулся.
Смирнов посмотрел на него с презрением, сплюнул через щербину в зубах и начал монотонно растирать щеки.
– Подтерлись, ватники? – процедил Поперечный. – И какие теперь первоочередные планы? Гнать нас через поле на восток? Что ж, удачи. Не будь сукой, капитан, кинь бинт. Не видишь, боец кровью истекает?
– Бойцу не помешает немного помучиться, – заявил Левин. – И вообще, не хами, майор. Жене указывать будешь, если доведется.
Но перебранка продолжалась недолго.
Алексей привстал, осмотрелся. Вертолет уже скрылся за зловонным черным дымом. Не очень-то будет приятно, если на него прибегут украинские военные. Холодало, завывал ветер, загоняя в сугробы витки поземки. Серая хмарь затянула небо от края до края. Положение создавалось крайне сложное.
Алексей забрался во внутренний карман, извлек телефон. Мог бы и не мучиться, связь отсутствовала в принципе. Дыра какая-то!..
Андрюха с тяжким вздохом полез за своим аппаратом – ох, уж этот двадцать первый век. При этом ему пришлось потревожить больную ногу. В его телефоне тоже не было сети. Становилось совсем невесело.
– Ну мы и попали, блин! – расстроенно пробормотал Левин.
– Держи, доходяга. – Алексей вынул из аптечки упаковку бинта, единственный шприц-тюбик с промедолом, жгут для перетяжки и бросил Лазарю.
Тот дернулся, чтобы поймать, застонал от боли. Поперечный со Смирновым перехватили подачку и принялись стаскивать со стонущего Лазаря куртку.
Толку от этих перевязок фактически не было. Обрабатывать раны следовало в подходящей обстановке и нормальными инструментами. Лучше всего это делать в медицинском учреждении.
– Да лежи ты, не дергайся! – шипел Смирнов, пытаясь отодрать от плеча товарища ткань, прилипшую к ране.
Лазарь извивался и почти взлетал. Поперечный бинтовал его. Часть рукава пришлось разорвать. Руки у майора были хоть и холеными, но сильными. Лазарь откинул голову. Грудь раненого вздымалась, пот облепил неказистое детское лицо.
– А теперь признавайтесь, кто из вас застрелил Семицкого? – Алексей привстал, взял автомат на изготовку.
– Кого?.. – презрительно протянул Смирнов.
– В вертолете, – напомнил Алексей. – Из «калаша».
– Я, – заявил Смирнов.
– Это не ты. Заткнись.
Поперечный угрюмо смотрел на ствол, нацеленный ему в живот. Подобие страха промелькнуло в глазах майора, но он сумел его спрятать под желчной ухмылкой.
Лазарь почувствовал очередной виток напряженности, приподнялся и сказал:
– Это я его…
– Брешет сосунок! – Левин презрительно фыркнул. – Опять в герои лезет недоросль. Офицер Коляшу кончил, я же видел. – Он брезгливо показал на майора. – Когда вертолет упал, он возиться начал, развязался, а у Николая шок был, он и не заметил, как «калаш» уплыл.
Молчание затягивалось. Алексей поднял автомат, просунул палец в спусковую скобу. Он ненавидел эти ясные серые глаза, смотрящие с презрением и немного со страхом, мог без лишних моральных усилий нажать на спусковой крючок и с удовольствием проигнорировал бы даже приказ о захвате языка.
– Стрелять будешь, капитан? – Поперечный криво ухмыльнулся, как-то подобрался, выпрямил спину.
– Нет, похвалю, майор.
– Давай, дерзай. Обсудим последний раз вопросы наших двусторонних отношений. Не трусь, капитан, правильно сделаешь, иначе я сам тебя пристрелю при первой же возможности. Или горло тебе перегрызу вот этими самыми зубами. – Майор оскалился, продемонстрировав вполне целые и даже отбеленные зубы. – А что ты хотел, капитан? Чтобы я твоему бойцу серенаду спел? Ты и твои люди – мои враги. Я буду вас уничтожать, где бы вы ни находились.
Напрягся палец на спусковом крючке. У майора побелели скулы.
Беспокойно шевельнулся Андрюха Левин.
– Послушай, Леха, я все понимаю и в целом приветствую очищение планеты от скверны. Но где мы другого офицера найдем в этой бескрайней пустыне? А от пары этих шибздиков вообще никакого толку.
– Да вам и от меня никакого толку, – хрипло проговорил майор. – Родиной не торгую, знаешь ли, капитан. Что, подонок, забыл, в какую сторону спусковой крючок давить? Показать?
– Ну и герой! Смотри, Леха, как он заспешил на тот свет. Уважь его, если он так просит. – Андрюха укоризненно покачал головой, и Алексею стало смешно.
Майор опять начал его оскорблять, и теперь уже Смирнов с опаской смотрел на начальство. Не пристрелят ли за компанию? Ситуация накалялась.
Взрыв прогремел очень кстати! Оглушительный, внезапный! Грохнули топливные баки, и разбившаяся винтокрылая машина превратилась в факел. Люди повернулись, застыли, впечатленные зрелищем. Горело жадно, энергично, с выбросом мощных клубов дыма. Такое впечатление, что горела даже сталь. Это продолжалось не меньше минуты. Вряд ли после такого светопреставления внутри осталось что-то целое. Пламя пошло на убыль, но объем дыма многократно возрос. Он уплотнился, окутал окрестности.
– Охренеть! – потрясенно пробормотал Левин.
– Что это? – жалобно пробормотал Лазарь, который в эту минуту был похож на жалкого неоперившегося птенца.
– Неотъемлемая часть окружающего мира, сынок. – Майор злорадно усмехнулся и с вызовом глянул на Алексея. – А что, капитан, скажи, удобно? Хоронить никого не надо. Разве разберешь, чьи там косточки? Все едино, как в братской могиле.
Алексей успел среагировать, отшатнулся, вскинул автомат. Смирнов уже пригнулся, чтобы броситься на него. Рядовой заскрипел зубами, плюхнулся обратно на бугор.
– Что, господа, получили всплеск энергии, заряд бодрости на весь день и желание творить? – прорычал Алексей, вставая на расставленные ноги. – Сели все на склон, морды вниз, руки в замок за головой! Я неясно сказал? – Он надавил на спусковой крючок, и очередь пропорола край борозды.
Пленные неохотно повиновались, одаривая капитана уничтожающими взглядами.
– Левин, не спи, держи их на прицеле, – буркнул Алексей. – Чего расселся тут как в Овальном кабинете?
Андрюха пристроил автомат под мышку и обнял рукоятку.
– Кстати, насчет Овального кабинета, Леха. Анекдот. Ты знаешь, что америкосы после долгих селекционных испытаний вывели две новые породы человекоподобных существ: «хохлоп европейский» и «хохлуй американский»? Будут ими постепенно заменять население Украины.
– Рот закрой, прихвостень москальский, – прошипел Лазарь. – Чья бы свинья хрюкала. Прогнулись под свою Москву – тряпки, уголовники!
– Милый, да я с Краснодона, – через боль проговорил Андрюха. – Всю жизнь пашу, сначала мамку с папкой кормил, потом жену, пока она, дура, со мной не развелась. В России, веришь, ни разу не был. Просто ненавижу вас, упырей, западенцев, бандеру недобитую, и буду мочить, пока живу.
– Западенцев? – возмутился Смирнов. – Ты что несешь, недоумок? Я с Сум, Лазарь с Кировограда, майор из Харькова. Мы просто патриоты в отличие от тебя, крысы подмосковной. Кто из нас фашист, это еще посмотреть.
– Приветик. А у вас тут весело. – В борозду скатился возбужденный Архипов. – Что, мужики, накрылся ржавым тазом наш боевой Карлсон? Жалко, теперь не похоронишь никого толком.
– Привет, – оживился Андрюха. – Тебя нам не хватало. Укропы, понимаешь, политические манифесты толкают.
– Да! – встрепенулся Лазарь. – Мы сделали революцию! Избавились от ворья и быдла, а вы нас все никак в покое оставить не можете! Вы даже гомосексуалистов расстреливаете!
Наконец-то хоть кто-то поднял настроение! Рассмеялись Алексей и Архипов. Ржал, как конь, забыв про больную ногу, Андрюха. Смирнов отвернулся, раздраженно сморщился. Даже Поперечному стало неловко за подчиненного. Он нервно задвигал скулами.
– Я так и знал, – отсмеявшись, сказал Архипов. – Это был не спецназ, выполняющий в Степановке боевую задачу, а гей-тусовка. Их на тренировочных базах обучают основам гомосексуализма. Успокойся, дружок, не было такого.
– Да как же не было? – спросил Левин. – Телевизор врать не будет.
– Это точно, – согласился Архипов. – Украинский телевизор – самый объективный из всех телевизоров. И все же наврал. Очередная утка. Не припомню, чтобы мы расстреляли хоть одного гомосека. Даже не пороли паршивцев ни разу. Насильников, грабителей и убийц – бывало, расстреливали. Но только тех, кого заставали на месте преступления, при обстоятельствах весьма недвусмысленных. Военное время, что ты хочешь.
– А революции, дружок, у вас не было, – вкрадчиво сказал Стригун. – Жалко тебя расстраивать, но это так. Был незаконный переворот с целью захвата власти.
– Это чем же, по-твоему, переворот от революции отличается? – осведомился Поперечный.
– Революции делают голодные, которые хотят жрать, – ответил Алексей. – А перевороты делают сытые, которые хотят еще лучше жрать. Ладно, хорош полемизировать. – Стригун зябко поводил плечами. – Холодать что-то стало. Докладывай, Константин.
– Поселок дворов на семьдесят, – начал отчитываться Архипов. – Бродит какая-то полоумная тетка, и больше ни одной живой души. Хотя нет. – Архипов усмехнулся. – Видел кошку Баскервилей – страшна, как первородный грех. Еще собака меня облаяла – чебурек недожаренный. Страшновато там, командир. – Архипов поежился. – Какой-то заброшенный, разрушенный вчерашний день. Тихо, как на кладбище, только ветер дует, дома словно призраки. Даже покойников не видно. Люди съехали. Видимо, в этой местности шли бои, много разрушений, воронок от снарядов. В поселке всего две улицы, есть школа, аптека, магазин, участок милиции, но все в жалком виде. Реально жутковато, Алексей, словно ловушка какая-то. Хреново выглядит поселок.
– Ничего тебя вставило. – Стригун неодобрительно покосился на него. – Чего это ты так впечатлился?
– Пару лет назад по работе выезжал в Припять, – проговорил Архипов. – Тоже зимой дело было. Брали одного затаившегося автодельца. Он в селе под городом прятался. Вот и вспомнил. Разрушения, конечно, не те, но сама атмосфера…
– А мы не в чернобыльской, часом, зоне? – Левин напрягся.
– Дурында! – Стригун постучал кулаком по его макушке. – Ты карту смотрел. Чернобыль – он где? А мы, когда сбились с курса, минут пятнадцать от силы летели, максимум километров пятьдесят отмерили. И не надо мне тут про субпространство, параллельную вселенную.
– Нет, командир, нормальная вселенная, – сказал Архипов. – В поселковой управе мина крышу пробила, окна вылетели, стены кое-где попадали, но крыльцо целехонькое. Там табличка, на ней значится село Белозань, Луганская область.
– Точно, блин! – Левин неуверенно улыбнулся. – Есть такая. Вот только где? Белозань, Белозань…
– Подожди. – Алексей задумался. – Белозань – село в Новопромысловском районе. От Степановки километров шестьдесят-семьдесят на северо-восток. В августе в районе шли тяжелые бои. Наши Новопромысловку атаковали раз шесть.
– Аэромобильная бригада била вас там как шведа под Полтавой, – ехидно заметил Поперечный. – Сколько вашей техники и живой силы там перемололи!..
– И добилась до того, что во взводах у вас осталось по пять-шесть рыл, – перебил его Стригун. – А когда драпать начали, попали в котел у Волчьей балки, где вас месили два дня и две ночи до полного фарша. Выжили только те умники, которые сдались в плен. Но это лирика. От Белозани до Новопромысловки – двадцать верст морозного поля, никакой цивилизации. Из Белозани шло снабжение наших частей, вот укры по ней и ударили. Ни черта от жилого поселка не осталось. Молодцы! – Алексей презрительно сплюнул. – Верной дорогой идете, товарищи. Хоть бы детей и внуков своих пожалели.
– А ты на меня не смотри, капитан. – Поперечный набычился. – Мы не обстреливаем населенные пункты. Предъявляй свои претензии национальной гвардии и добровольческим батальонам.
– Знаешь, майор, мне по барабану. – Стригун поморщился. – Я меньше всего хочу вникать в оттенки дерьма. К началу сентября из Новопромысловского района ушли все – укры, ополчение, мирные жители.
– И что, перезимуем в этом славном местечке? – осведомился Левин. – Или транспорт поищем?
– Искать в таких местечках транспорт на ходу – самое благодарное занятие, – согласился Алексей.
– Я, кстати, не закончил, – вспомнил Архипов. – На задворках управы я обнаружил капитальный гараж, пристройку к нему, а под ней вполне благоустроенный просторный подвал. Там есть печка и даже окна под потолком. Дров нет, но весь поселок вокруг подвала – по сути, большой склад топлива. Видел какие-то вещи, немного жратвы. Ремонт не европейский, но отсидеться можно. Кто-то из местных готовил себе убежище, но воспользоваться не успел, помер или сорвался подальше от этого кладбища.
– Далеко отсюда?
– Примерно в центре поселка. Минут за десять добредем. Пошли, командир, а? – Архипов начал проявлять нетерпение. – Такой дубарь на дворе.
– Пошли, – решился Алексей и забросил автомат на плечо. – Веди, Сусанин, на зимние квартиры.
