Глава 3
Ночь была безлунной, тьма накрыла запад Луганщины. Ветер надрывался порывами, гнал на восток тучи. Боевая машина пехоты двигалась зигзагами, с погашенными фарами, держалась кромки леса. С дороги она давно ушла, в чистом поле были бы бельмом на глазу. Механик-водитель Гавава пыхтел от огорчения, но был вынужден идти на минимальной скорости. Иначе нельзя, кругом сплошные буераки. Уже сорок минут разведгруппа находилась в пути.
Приказ идти на одной БМП имел свои резоны, но в плане комфорта это было полной засадой. В десантном отсеке помещалось лишь одно отделение, остальным приходилось сидеть на броне и бороться со щетинистым ветром и колючим снегом.
В тесном отсеке горела тусклая лампочка. Бойцы первой подгруппы сидели на жестких лавках и подпрыгивали в такт движению, все насупленные, с опухшими лицами. Оделись как на северный полюс – свитера, ватники, штаны с мощным утеплителем. Приказ Алексея обуться в валенки встретили с легким ступором, но не роптали. Бегать можно и в этой обувке, по льду не скользишь, прогноз отнюдь не весенний, зато какой комфорт натруженным ногам!
Люди молчали. Слипались глаза. Заразительно зевал Андрюха Левин, натянувший на себя кучу тряпья.
Фрол Антонец закашлялся и хрипло проговорил:
– Проклятая эбола!..
Левин поперхнулся, на всякий случай отодвинулся от соседа подальше. Бывший артист Гуляев закутался в махровый шарф, застыл, наглядно демонстрируя, что все тела стремятся к состоянию покоя.
Неподвижно смотрел в одну точку Ян Шанько. Этот парень перестал бриться, обрастал свинцовой щетиной, ни на что не реагировал. С каждым днем он все глубже погружался в себя, жил воспоминаниями, что не мешало ему выполнять служебные обязанности.
Стригун начинал беспокоиться за психическое состояние бойца, но не знал, как к нему подступиться. Да и нужно ли это делать?
Заворочался Котенко, разлепил глаза, обвел ими вибрирующее пространство. У него был вид человека, разучившегося спать.
– Чего такой опухший, Аким? – спросил Левин.
– Не знаю. – Котенко пожал плечами.
– Почему так тащимся? – пробубнил Антонец. – Товарищ капитан, мы же не едем, а на месте стоим. Я сейчас, ей-богу, усну.
– А что, уже опаздываем? – спросил из отсека управления Гавава. – Не, мужики, не надо опаздывать раньше времени.
Алексей молчал. Он припал к амбразуре, смотрел, как проплывает мимо БМП иглистый лесной массив.
Наверху что-то загремело, послышался возмущенный крик, кто-то замолотил кулаком по броне. Гавава чертыхнулся, остановил машину. Живописная ругань раздавалась на фоне дружного гогота.
– Все в порядке, мужики! – крикнул прапорщик Кульчий. – Это Махецкий с брони сверзился! Нормальная ситуация.
– Жить будет? – крикнул Алексей.
– Он еще нас переживет. – Гогот усилился, за ним последовала «защитная реакция» неугомонного Ваньки Махецкого в виде отборной ругани.
Машина тронулась, стала набирать скорость.
– Вот ведь шебутной! – Алексей покачал головой, сдерживая смех. – Не может сидеть спокойно, так и норовит куда-то влезть.
– Точно, – проворчал Гуляев, выходя из оцепенения. – У этого баламута в башке, как в Киеве. Президент вроде есть, а реальная власть у тараканов.
Загоготали Антонец с Левиным. Ухмыльнулся Алексей. Чуть осветилось обрюзгшее серое лицо Акима Котенко. Шанько вышел из ступора, покрепче обнял автомат и закрыл глаза.
– Достали эти суки в Киеве, – развивал тему Антонец. – Демократы, блин! Весь Восток в руинах лежит, а они все успокоиться не могут, мало им…
– Ну да, – согласился Алексей. – Демократия на Украине торжествует, но как-то злобно. Будут нас месить до полной ее победы. Сейчас силенок подкопят и снова в бой. Ходят слухи, что Штаты обработали своих союзников по НАТО, бывших когда-то в Варшавском договоре. Те начинают расконсервировать свои склады с советским вооружением – танками, САУ, прочей бронетехникой. Вроде Польша уже отправила хохлам первые эшелоны.
– А они и рады, – заявил Антонец. – Оружие хоть и старое, но знакомое. На фига им новейшее импортное? Это ж надо инструкторов нанимать, учить бестолковых украинских хлопцев, следить, чтобы вояки из НАТО в плен к нам не попали. Кучу бабок можно сэкономить. А тут зима так некстати. Бойцов надо одевать, кормить.
– Псаки намедни ляпнула, мол, если в Украине, не дай бог, наступит зима, то США введут очередные жесткие санкции против России, – выдал Гуляев.
– Так и ляпнула? – изумился, не въехав в фишку, Левин и разочарованно поджал губы, когда Гуляев разразился смехом.
– Гоша, тормози, местами меняемся, – спохватился Стригун, глянув на часы.
Разведгруппа находилась в пути пятьдесят минут. Парни на броне окончательно заледенели, пусть погреются. Бойцы недовольно загудели, подумаешь, какие неженки, но делать нечего, стали застегиваться.
БМП стояла у сумрачной опушки. Первое отделение выбралось наружу, под пронизывающий ветер. Замерзшие соратники скатились с брони, пошли к открытому люку.
– Вообще не понимаю, тварь я дрожащая или плохо оделся? – Бывший российский пограничник Дьяков стучал зубами, отталкивая Левина, замешкавшегося в люке. – Да иди ты отсюда, Андрюха!
– Куда же я уйду? – Левин поежился.
– В закат, блин!
– Я тоже не пойму, мы мерзнем или закаливаемся? – пробормотал «переквалифицировавшийся» сотрудник автоинспекции Архипов. – Спасибо вам огромное, товарищ капитан, сжалились, не забыли своих. Теперь посидите на броне, почувствуете, что это такое.
Возбужденные бойцы карабкались в десантный отсек. Чубатый Махецкий с матерками пошучивал насчет горохового супа с чесноком. Прапорщик Кульчий поторапливал своих парней, подталкивал тормозящих Семицкого, Бобрика.
БМП снова покатила через ночь вдоль заснеженного поля, ныряла в борозды, выбиралась из них с простуженным рычанием. На броне, под ветром и снегом, валящим с небес, было крайне тоскливо. Поземка закручивалась в спирали. Ветер выдувал снег с открытых мест, он скапливался в бороздах и низинах. Ополченцы ежились, прятали лица от колючих снежинок, прижимались друг к дружке. Похоже, все они не раз мысленно поблагодарили Алексея за валенки.
– Охренеть! – пробормотал Левин, опуская уши у шапки. – Повесть Гоголя можно писать – «Метель».
– Пушкина, – машинально поправил Гуляев.
– Серьезно? – изумился Левин.
– Зуб даю, – поклялся Гуляев.
– Да хоть Тургенева, – проворчал Антонец, перебираясь поближе к башне, за которой не так дуло. – Мужики, расскажите что-нибудь, а то тоска зверская, отвлечься бы как-нибудь.
– А вот помню, служил я в непобедимой и легендарной, – проговорил скукожившийся Гуляев. – В караульной роте. Это как раз на закате советской власти было. Везли мы из Гродно в пригородный поселок, где стояла часть, секретный груз. Вагон с ним и теплушку с нами прицепили к грузовому составу. Холод был адский. Моя очередь на пост заступать. Стою на тормозной площадке, охраняю груз, поезд катит без остановки. За десять минут в ледышку превратился. А как меня заменить? Это же поезд надо останавливать. Ведь теплушка с тормозной площадкой никак не смыкаются. Первые полчаса еще выдержал. Потом помирать начал – спрятаться негде, поезд несется, лютый ветер. Сперва подпрыгивал, руки растирал. Да толку никакого. Шинелька тоненькая, перчатки дохлые, портянки хоть и с ворсом, но не спасают. И такое отчаяние, мужики, в душе – хоть под откос прыгай. Да и броситься нельзя, расшибешься на такой скорости. Автомат на пол положил, сверху лег, свернулся, как зародыш. И так минут сорок. Поначалу трясся от холода, а потом фиолетово стало, чувствую, конечности отмерли, уже и не мерзну, сознание еле теплится. Хорошо, что организм был молодой, выдержал. Почти не помню, как поезд к станции подошел. Меня сослуживцы стащили, в теплушку отволокли. У печки положили, чаем отпаивали. Ничего, оклемался, даже последствий не было. Только первые несколько дней передвигался как на ходулях – ноги деревянными стали.
– Хорошая история. Очень успокаивает, – зло пробубнил Антонец. – Именно это мы и хотели услышать. Лучше заткнись, Гуляев.
– Хочешь поговорить о Боге? – осведомился Левин.
– Нет.
– Хорошо, я так Ему и передам, – сообщил Левин утробным голосом.
Бойцы вяло усмехнулись. Антонец судорожно полез под бушлат, извлек мятую сигаретную пачку. Зажигалка упорно не срабатывала, лишь высекала искру. Антонец ругался. Аким Котенко прикурил, сунул товарищу исправную зажигалку. Тот что-то буркнул и задымил.
– Охренели, бойцы? – вяло возмутился Стригун. – Вам что тут, курилка?
– Не обижайте курящих, Алексей Михайлович. – Левин усмехнулся. – Им и так жить недолго.
– Сплюнь, ворона! – пробормотал, затягиваясь, Антонец, надрывно закашлялся и выронил сигарету.
Около часа ночи подразделение подошло к восточной окраине Степановки. Машина осталась в перелеске, несколько человек спрыгнули с брони и растянулись в цепь.
Алексей осматривал объект бинокль, чувствуя какое-то странное волнение. Восточная околица практически полностью разрушена. Вздымались заснеженные бугорки уцелевших строений, просматривались сараи, вереница металлических гаражей, вынесенных за пределы жилой зоны. Местность в этом районе была неровной – покатые лощины, косогоры, островки кустарника, кое-где сохранившие жухлую, свернувшуюся в трубочки листву. Виднелась свалка, припорошенная снегом.
Алексей привстал, подал знак. Перебежали Шанько с Гуляевым, нырнули в лощину и вскоре выбрались из нее в районе свалки.
«Хоть согреются мужики», – подумал Стригун.
Он не чувствовал холода. В душе угнездилась безотчетная тревога, хотя интуиция настаивала, что засады в данном районе нет.
Шанько подтвердил это круговым вращением руки. Дозор уже был у крайних домов. Гуляев заполз в переулок, откуда вынырнул и тоже махнул. Дескать, добро пожаловать в сказку.
Бойцы отделения перебегали друг за другом, стараясь не греметь снаряжением. Живые бугорки смещались, пропадали в лощине. Алексей выполз между гаражами и свалкой, разбросанной по пространству.
Окраины маленьких городков здесь точно такие же, как и в России. Вместо парков – обширные мусорные залежи и хозяйственные постройки, вместо садов – полная неухоженность, голая земля, в летнее время зарастающая бурьяном.
До ближайшего переулка было метров семьдесят, въезд в него обозначали надломившийся столб электропередачи и вывернутая наизнанку трансформаторная будка. Съежились, застыли дома за поваленными оградами. В стенах зияли прорехи, валялись груды строительного мусора. На месте сгоревшего частного дома остались черные стены и закопченная свечка дымохода.
Недалеко от капитана валялась мертвая собака с оскаленной пастью. Он прополз мимо нее, поднялся, пригнулся и припустил к переулку. Впереди маячил Гуляев, который будто бы пытался окопаться под плетнем.
– Это Артист, командир, – сообщил он в рацию. – Чисто, никого нет.
– Продолжай наблюдать.
Ополченцы рассредоточивались по окраине. Перебежал и залег Антонец. В кустах укрылся Аким Котенко. За металлическими гаражами стоял еще один, небольшой кирпичный. Кладка на западной стороне выглядела неповрежденной, но с другой стороны были выбиты ворота.
– Лева, осмотри капитальный гараж, – приказал Алексей. – Он у тебя перед носом.
– Слушаюсь, командир, – отозвался Левин, выбираясь из оврага и припуская к объекту.
Он отчитался через несколько минут:
– Чисто, командир. Из автотранспорта – одна «Волга» без колес. Подозреваю, она тут с сотворения мира стоит.
– Подъехать можно?
– А это смотря на чем, командир. На нашем корыте можно, а вот на спортивном болиде…
Стригун переключил канал:
– Гавава?
– Весь внимание, командир, – с неподражаемым акцентом отозвался механик.
– Капитальный гараж слева от свалки. Фары не включать. Тащите в него свои задницы. Три минуты.
Он убедился в том, что от леса отделяется характерное пятно, переключил радиостанцию на режим «конференции» и скомандовал:
– Первому отделению – оцепить восточную окраину. Дистанция между бойцами – семьдесят метров. Малым ходом – вперед! Углубиться в кварталы на сто – сто пятьдесят метров. Тщательный осмотр.
Алексей отошел обратно к гаражу, а пять фигур пропали за домами.
Через четверть часа Стригун выслушал доклады и отозвал бойцов обратно. Котенко остался снаружи наблюдать за местностью. Было около двух часов ночи. БМП загнали в гараж, где имелась масса свободного пространства. Внутри было сухо, просторно. Очевидно, гараж принадлежал какому-то предприятию. Он не был разбит на боксы. «Волга» без колес на фоне хаоса, окружающего ее, смотрелась нормально.
– Строиться по отделениям!
– А мы с Лопаревым? – осведомился Гавава, высунувшись из люка.
– А вы мне не нужны, – отмахнулся Алексей. – Сидите там и слушайте. Двигатель не врубать, даже если очень захочется.
Он всмотрелся в хмурые лица бойцов, еле сдерживающих зевоту. Никто не обморозился, все целы. Но настроение так себе. Даже балагур Махецкий после падения с БМП сделался мрачным и задумчивым. На лицах ополченцев тени, превращающие их в какие-то страшноватые маски. Они угрюмо таращились на командира, резонно догадываясь, что ничего хорошего он им не скажет.
– До места добрались, – приглушенно объявил Алексей. – Половину дела сделали. Остался пустяк. По имеющимся сведениям, в Степановке обосновалась разведывательная группа неприятеля численностью от полутора до двух десятков рыл. Атаки они не ждут, в противном случае выставили бы заслон в том месте, где мы сейчас находимся. По разведданым, группа остановилась в здании поселковой администрации. Наша задача – без шума ликвидировать противника, взять живыми офицеров, забрать неприятельский автотранспорт и без потерь вернуться на базу. Акцентирую ваше внимание на словосочетании «без потерь». Действовать осторожно и аккуратно! Ты услышал меня, Махецкий?
– А что сразу я-то? – обиделся молодой ополченец.
– Ладно, помолчи. Кульчий, Бобрик, Архипов, Шанько – выдвигаетесь в поселок. Выключить телефоны, пользоваться только рациями. Задача: обследовать восточную часть населенного пункта и выявить противника, его местоположение, численность, посты. Если это здание администрации, то информация должна быть расширена. План здания, входы, выходы, в общем, не мне вас учить. На рожон не лезть, без самодеятельности, никаких трупов до особого распоряжения. Постарайтесь остаться незамеченными. У вас час. Если через это время разведка не вернется…
– Значит, все пропало, – заявил Махецкий.
– Командир, по поселку ходят стаи бродячих собак, – подал бесцветный голос Шанько. – Думаю, у них проблемы насчет пожрать. Мы слышали, как они лают где-то в центре. Псины нас почуют.
– И что теперь? – Стригун нахмурился. – Валить обратно? Выкручивайтесь, ребята, вы все-таки спецназ.
– Хорошо. – Шанько кивнул.
– Упомянутые – на выход! – Алексей выразительно качнул головой. Четверо удалились.
Ванька Махецкий гулко пробухтел:
– Мужики, водку на всех берите!
– Гуляев, Семицкий! – продолжал Алексей, грозно глядя на Ивана. – Марш в дозор, усилить Котенко. И никакого сна, не забывайте – мы на территории, занятой противником. Это не новобранцы. Левин, Антонец, Дьяков да, собственно, и ты, Махецкий, заступаете через полчаса. Пока можете отдыхать.
Поселок действительно напоминал мрачноватую зимнюю сказку. Небо потемнело до упора, фиолетовые тучи ворочались, перетекали с места на место словно клубы дыма. Снег валил, как в новогоднюю ночь, но, увы, не мягкими пушистыми хлопьями, накапливался над стрехами зданий, нависал живописными каскадами, покрыл все крыши, заборы. Через день-другой он мог растаять, полностью сойти на нет, но в эту ночь казалось, что это всерьез и надолго.
По улицам и переулкам разгуливал ветер, тряс обломки кровли, гонял мусор, утробно завывал в дырах и обгорелых дымоходах. Спираль поземки носилась по проезжей части. Зыбкие тени скользили в морозном воздухе, иногда останавливались, замирали.
В поселке оставались мирные жители. Их было немного, они предпочитали прятаться в подвалах, и только суровая надобность выгоняла их на улицу. Минуту назад мужчина в расстегнутом пуховике набивал снегом ведра. Он выбрался из подвала, хотел спуститься туда же, поднял голову и обнаружил, что вдоль забора кто-то крадется. Оба встали как вкопанные.
«Человек с ружьем» мысленно чертыхнулся. Встреча с мирным населением не входила в его планы. Они не видели лиц друг друга, только силуэты колебались в ночном воздухе.
– Стоять, ни с места! – глухо вымолвил на чистом украинском Степан Бобрик, уроженец Владивостока.
Его мама была украинкой, поэтому он в детстве наслушался и говорил без акцента. Пришлось выкручиваться. Не убивать же этого испуганного гражданского.
– Не стреляйте, пожалуйста, я не террорист, – дрожащим голосом произнес мужчина, и ведро со снегом выпало из ослабевшей руки. – У меня в подвале старенькая мама, больная жена. Мы не замышляем ничего плохого.
«Да верю я тебе, – сконфуженно подумал Бобрик. – Какого хрена ты тут возник, дурачина?»
Он для проформы поднял автомат. Мужчина дернулся, но никуда не побежал, не хотел становиться «быстрым и мертвым». Бобрик подумал и опустил ствол.
– Ладно, мужик, иди в хату. Террористов тут уже не будет. Ты находишься под защитой спецназа украинской армии. Спрячься в подвале и не выходи.
– Да, я понял, спасибо, – пробормотал мужчина и попятился, забыв про свои ведра.
– Чужих тут не видел?
– Нет, никого не видел.
– Добро, исчезни!
Мужчина, топая кирзачами, припустил в дом. Бобрик раздраженно поморщился. Ладно, этот тип хотя бы не побежит к украинским воякам докладывать о появлении ополченцев.
Бобрик пригнулся, двинулся дальше и через пару минут догнал Архипова. Тот стоял, прижавшись к забору и приложив палец к губам – мол, слушай. Оба затаили дыхание и сквозь порывы ветра различили отдаленный гул мотора. Звук не отступал и не приближался. Машина с включенным двигателем стояла на месте. До поселковой администрации оставалось чуть больше квартала. Похоже, информация о наличии противника подтверждалась.
Шанько на параллельной улице почувствовал, как волосы под шапкой вдруг начали шевелиться. Много дней он не чувствовал страха, был равнодушен к любой опасности и плевать хотел на смерть. Вдруг что-то сжало грудь, дышать стало трудно. Он сделал попытку глубоко вздохнуть, расставил ноги, услышал зловещее урчание и понял, что сейчас произойдет.
Из-за приземистой сараюшки, покоящейся на стопках кирпичей, медленно вышла здоровенная оборванная собака. Она утробно урчала. Глаза поблескивали, как у голодного волка. По сути, это и был волк, много дней не видевший нормальной еды и готовый на все. Собака расставила лапы, опустила голову, смотрела жадно, без отрыва.
Шанько застыл. Стрелять он не хотел. Одной очередью можно провалить всю операцию. Правая рука поползла к верхней пуговице бушлата. Зверь зарычал громче, пока еще не бросался, оценивал шансы, но уже дрожал от нетерпения, скалилась пасть, шерсть поднималась дыбом. Пальцы плавно расстегнули пуговицу, нащупали рукоятку «стечкина», на ствол которого был предусмотрительно навернут глушитель. Ян давненько так не волновался.
Из-под днища сарая выползла еще одна собака, за ней другая – такие же страшные, некормленные, бывшие друзья человека. К ним присоединилась еще одна парочка. Теперь они рычали всей компанией, пока не подходили, набирались коллективной смелости. Голод не тетка, долго ждать не заставит. Стоит только отступить, показать свою слабость…
Шанько выстрелил дважды, почти не целясь. В прежние годы он был инструктором по стрельбе на Воронцовском полигоне, именно там и познакомился со своей невестой, так и не ставшей его женой.
У первой псины подкосились все лапы одновременно, она повалилась с раскроенным черепом. Вторую пуля ударила по самой макушке. Она упала, завертелась, жалобно скуля, и замерла с распахнутой пастью.
Остальные прижали уши, попятились. Они продолжали злобно рычать. Раздался третий хлопок. Псина со скатанной палевой шерстью, уже собравшаяся броситься в атаку, уткнулась мордой в снег. Остальные пустились наутек, решив не испытывать судьбу. Беспорядочный лай огласил заснеженную улицу.
За спиной Шанько раздался шорох. Он стремительно повернулся и чуть не отправил в райские кущи прапорщика Кульчия! Ян вскинул ствол в небо, шумно перевел дыхание.
– Развлекаемся? – вникнув в тему, осведомился прапорщик. – На местной фауне решил поупражняться? Ладно, пошли. Меньше квартала осталось.
Разведчики вернулись на базу через час с небольшим, возбужденные, запыхавшиеся.
– Ладно, так и быть. – Алексей посмотрел на часы и снисходительно улыбнулся. – Будем считать, что в норматив уложились. Где Шанько?
– Он остался наблюдать, товарищ капитан, – доложил вспотевший Кульчий. – Напротив администрации заброшенный дом, там одеяла, старое тряпье. Не замерзнет, с комфортом проведет время, если не уснет, конечно. Все подтверждается, Алексей. Численность отряда неизвестна. Мы не могли войти внутрь и пересчитать их по головам. Но у здания стоят две БМД. В каждую влезает не больше десятка человек, включая экипаж. На площадь к администрации выходят две улицы. Можно без проблем подобраться к зданию, окружить его. Это вытянутое строение с тремя входами. Главный вход с юга. Возле него и стоит техника. Плюс две двери по бокам, возможно, запертые. Мы не видели, чтобы в них кто-то входил. Силовики в здании, сидят в помещениях, граничащих с центральным холлом. Еще не спят – огоньки блуждают, и голоса слышно. Двигатели БМД заглушены, экипажи тоже в здании. На улице двое часовых. Один у парадного входа, другой обходит управу, а потом несколько минут составляет компанию первому. Все тихо, командир, им и в голову не приходит, что будет атака. Если в обстановке произойдут изменения, то Шанько доложит. Штурмуем, командир?
– Плохо, что они еще не спят. – Алексей поморщился. – Их явно больше, чем нас, они находятся под защитой стен, лучше вооружены. Единственный наш шанс – взять их теплыми. – Он принял решение. – Все слушают внимательно! Делаем так. Атакуем перед рассветом, в семь утра. Подъем в пять тридцать. Завтрак, водные процедуры, гм. Выдвигаемся в шесть пешим порядком. БМП с экипажем до сигнала остается в гараже. К семи мы должны завершить охват здания и занять позиции для штурма. Снимаем часовых, минируем главный вход на случай, если крысы побегут с тонущего корабля. Чего уставились сонными глазами? – Алексей вскинул руку с часами. – Всем спать. Где хотите, хоть на крыше. Да поспешите, два часа вам осталось на это удовольствие. Гавава, Лопырев, вы не участвуете в штурме, поэтому в охранение! Оба, немедленно!
По сигналу сотового телефона Стригун вскочил как новобранец, первым выбрался из десантного отсека. Неудобства страшные, но ладно, хоть не боковая полка рядом с цыганами у туалета. Спал всего ничего, а такую уйму снов успел пересмотреть! Первая жена, любимая Иришка, погибшая в автокатастрофе, пришла к нему, присела на край кровати. Она что-то тихо, вкрадчиво говорила, искала его руку, а он лежал парализованный от страха, не знал, как себя вести.
Явилась, не запылилась вторая супруга, теперь уже гражданская. Он прожил с ней два года, а потом погнал в шею, застав в позе наездницы на заместителе командира части по воспитательной работе.
Медсестра Галка, живая, теплая, безумно хорошая, тщетно пыталась его разбудить, жарко шептала, что он не должен в это верить. Все вокруг – абсурдный сон. Нет войны на Украине, не было Майдана, Крыма, санкций, не умирали тысячами мирные жители, не зверствовали нацистские батальоны на Юго-Востоке. Нужно только проснуться, и все будет как прежде!
Алексей проснулся, и что изменилось? Он возвращал в голову убегающие мысли, выстраивал их там, покрикивал на сонных бойцов, критично созерцал свое маленькое, но удаленькое войско. Ополченцы заразительно зевали, заправлялись, приводили в порядок амуницию.
– Да ладно, мужики, – сипло прогудел Гуляев. – Быстро дело сделаем, и дальше спать.
– Ну, у тебя и харе-рама, Архипов! – подтрунивал над бывшим гаишником Ванька Махецкий.
Физиономия у того действительно была донельзя опухшая и сама на себя не похожая.
– Жалеешь, поди, что в ополчение подался? Сидел бы себе спокойно в кустах, бабки с автомобилистов выколачивал.
– Да пошел ты! – беззлобно огрызнулся Архипов.
– Что, мужики, все готовы? – спросил Алексей. – Внесем свой вклад в стабилизацию ситуации на Украине?
Шутка понравилась, бойцы улыбнулись, распрямляли спины, молча слушали последние наставления. Даже Махецкий прекратил паясничать и отвлекаться, навострил уши.
По завершении инструктажа он, правда, не удержался и заявил:
– Мы поняли, товарищ капитан. Заходим с непроницаемыми лицами, всем показываем средний палец!..
Семицкий и Дьяков ушли дозором. Через пять минут они доложили, что в поселке тихо, дорога свободна. Улица Восточная в полном распоряжении спецназа. Правда, снега навалило… мать честная! Лучше бы денег столько!
Зевающие Гавава и Лопырев пообещали не спать, но что-то подсказывало командиру, что свое обещание они не выполнят. Спецназ передвигался ускоренным маршем – шестеро по правой стороне дороги, пятеро по левой. Не тянуть же кота за хвост! Снега действительно выпало выше нормы – ноги вязли, тонули. Разгулялась матушка-природа.
Андрюха Левин наступал Алексею на пятки. Где-то за ним усмехался Гуляев. Мол, самое время нарядиться в Дедов Морозов и с подарками завалиться к хохлам. Беспокойство не проходило, пощипывало нервы.
Ближе к центру поселка, где стояло здание администрации, группа стала рассредоточиваться. Четверо с Кульчием свернули в переулок, чтобы зайти с тыла. Еще трое ушли в левый проход вдоль забора механических мастерских, припустили бегом, чтобы обойти квартал и взять под контроль западный вход.
За сто метров до цели Алексей увел с дороги остальных. Люди по одному перебирались на участок через проломленный забор, брели по грядкам, засыпанным снегом. Чертыхался Бобрик – он чуть не провалился в пустую бочку, врытую в землю.
В шесть сорок Бобрик с Архиповым первыми проникли в дом, где находился наблюдатель.
– Шанько, не стреляй, это мы.
Заворочалась груда одеял под подоконником. Шанько неплохо устроился. На подоконнике лежали «АКС», десантный нож с зазубренным обушком и пара гранат.
«От кого обороняться собрался?» – мелькнула мысль у командира.
Сам боец сидел на стуле, укутанный как гриппозный больной. Судя по воспаленным глазам, он за всю ночь их ни разу не закрыл. При появлении своих Шанько стал подниматься, сбрасывать одеяла.
– Ты просто гигант, Ян! – протянул Бобрик. – Сидишь тут как привязанный. Терпеливый ты парень.
– Там, где кончается терпение, начинается выносливость, – блеснул Гуляев цитатой из Конфуция.
– А что ему тут делать – хороводы водить? – проговорил Архипов.
– Докладывай, Ян. – Стригун кивнул на окно. – Ще не вмерла?
– Нет еще. – Шанько покачал головой.
– Ничего, подождем, – сказал Бобрик, занимая позицию на опустевшем стуле.
В доме было не холодно, во всяком случае, сквозняки не чувствовались. Предательски поскрипывали половицы. Из окна открывался отличный вид на фасад здания поселковой администрации. Снегопад прекратился. До объекта не больше ста метров открытого пространства, заваленного снегом и мусором.
Из ночной хмари выплывала продолговатая кирпичная постройка с утолщенной центральной частью и двумя крыльями. Архитектор явно не заморачивался. Один этаж, островерхая крыша, небольшое слуховое оконце на чердаке над крыльцом, не отличавшимся помпезностью. Рядом с ним стояли какие-то покосившиеся стенды, справа притулились две боевые машины десанта.
На крыльце пританцовывал часовой. Даже издали было видно, как он заразительно зевает.
– Рейхстаг, блин! – мрачно проговорил Архипов.
– Все тихо, командир, – глухо вымолвил Шанько. – Когда я заступил, эти твари еще возились, таскали в здание какие-то ящики, скрученные одеяла. Огоньки по комнатам бегали. По чердаку кто-то лазил. Потом угомонились. И вот что интересно, командир. В западном крыле их точно не было. – Шанько показал пальцем на левую сторону здания. – Во всяком случае, с фонарями не шастали. Все в восточной части. Там, похоже, несколько отдельных помещений. А вот за северную сторону не скажу, не знаю.
– Часовой один?
– Нет, их двое.
Только он это сказал, как из-за восточного угла показался еще один военнослужащий. Высокий плечистый парень широко зевнул, сделал несколько разминающих упражнений и побрел к товарищу. Пару минут они стояли рядом, общались, курили одну сигарету на двоих. Потом расстались. Первый постовой остался на крыльце, второй побрел вдоль фасада на западную сторону.
«Дисциплина неплохая, – отметил Алексей. – Могли бы залезть в БМД и не париться».
Ожила рация, донесся приглушенный голос Дьякова:
– Командир, мы на западном торце. Здесь дверь забита, ею не пользуются. Можно, конечно, выломать…
– Отставить! – Алексей напрягся. – К черту дверь, есть еще две. Живо валите оттуда, Дьяк. К вам идет часовой, через несколько секунд будет.
Слава богу, все обошлось. Здоровяк, переваливаясь с ноги на ногу, скрылся за углом. Ополченцы успели спрятаться. Приказа снимать часовых пока не поступало. Алексей лихорадочно соображал, что предпринять. Украинские вояки отбились несколько часов назад, вряд ли в ближайшие минуты будет объявлен подъем. Они спят спокойным детским сном, включая офицеров.
– Куль, ты здесь?
– Здесь, товарищ капитан, – отозвался прапорщик. – Неподалеку от восточного крыльца. Ждем-с!..
– Через пару минут мимо вас пройдет часовой. Пока не трогайте, пусть поживет еще. На следующем круге – снимайте.
– Понял, командир.
В голове Стригуна мелькнула шальная мысль – подогнать БМП и ударить по зданию из пушки. Вот фейерверк начнется! Успех гарантирован на сто процентов. Но был приказ работать тихо, точнее сказать, без особого шума. Приказ непонятный. Ближайшие вражеские войска находятся в Ремане, за двадцать верст, никто не услышит стрельбу. Но за долгие годы службы он уяснил как «Отче наш», что к приказам вышестоящего начальства можно относиться по-разному, но выполнять их надо.
Здоровяк продолжал свой предутренний моцион, боролся со сном и холодом. Бдительность военнослужащего прихрамывала. Он сделал еще один «круг почета», задержался на углу, чтобы справить нужду, не догадываясь, что это уже ни к чему, и побрел к часовому, стоявшему на крыльце. У них вновь нашлась тема для общения.
– Внимание, начали!
Часовые не видели, как с участка дома напротив выскользнули пять фигур, сместились так, чтобы их закрыли БМД, и бесшумно полетели вперед, маневрируя между препятствиями. Когда беседа завершилась, двое ополченцев уже сидели за броней, а трем пришлось распластаться посреди пустыря.
Возможно, часовые что-то почуяли или услышали. Они повернули головы, стали осматривать пустырь. Но там никто не шевелился. Седая мгла накрыла пространство перед оплотом поселковой власти.
Здоровяк поправил автомат и побрел по установленному маршруту, пиная сапогами обломки стекол. Он скрылся за углом. Его сослуживец сладко зевнул, а вернуть челюсть на место уже не смог.
К нему подлетел Шанько, блеснула в тусклом свете холодная сталь. Туловище часового словно надломилось, он захрипел, когда лезвие рассекло горло, беспомощно всплеснул руками и повалился в свежий снег, который мгновенно заалел.
– Еще одна котлета по-киевски! – мстительно прошипел Шанько, вытирая лезвие о ногу мертвеца.
Остальные время не теряли. Чека из запала уже была вырвана, Алексей держал гранату в кулаке, прижимая руку к корпусу. Мощная лимонка – рванет, мало не покажется. Он лихорадочно вертел головой, выискивая, куда ее пристроить. Бобрик пришел на помощь, приподнял за ручку входную дверь. Ее заперли изнутри на засов, но конструкция была никудышной, петли болтались, дверь гуляла в рассохшейся раме. Между дверью и порожком образовалась щель с кулак, куда Стригун и сунул гранату. Тяжелая дверь придавила чеку. Но стоит ее открыть!..
– Пошли, не будем стоять во всем этом… – Он махнул рукой и направился к восточному углу.
Здоровяк прошел вдоль задней стены, выбрался к торцу, где и столкнулся с судьбой. Но не все прошло гладко. Он успел взбрыкнуть. В груде мусора недалеко от крыльца возились в «партере» два тела. Один из участников состязания натужно пыхтел, работал ножом, второй терял последние силы, уже дрожал в конвульсиях, изрыгал какую-то хриплую руладу.
Рядом с ними согнулся в три погибели незадачливый Андрюха Левин. Он тоже попал под раздачу, поднялся на колени, держась за низ живота, приглушенно матюгался.
– Ты чего? – спросил Алексей.
– По хозяйству схлопотал, – проворчал боец, яростно гримасничая. – У этого громилы реакция будь здоров.
– Так нечего было хлопотать по хозяйству, – проворчал Антонец, отрываясь от поверженного тела. – Но ты не расстраивайся, Андрюха, я за тебя поквитаюсь. Десять контрольных в голову достаточно?
– Надо же, как смешно! – буркнул Левин, отодвигаясь от свежеиспеченного мертвеца. – Терпеть не могу покойников.
– Серьезно? – удивился Антонец, убирая нож в поясные ножны. – Они сделали тебе что-нибудь плохое?
Перебежали бойцы, подбираясь ближе. Из-за угла выскользнули трое – тоже свои. Кто-то замешкался в районе груды бетонных плит и глухо чертыхнулся – нога застряла в порванной арматурной решетке.
«Доморощенный любительский спецназ!.. Ладно, подтянутся, можно начинать, – решил Алексей. – Какие-то вихри враждебные в голове. Интуиция порывается что-то сообщить».
Котенко, бывший учитель труда, отсидевший по молодости два года за вскрытие чужого жилища – просто оступился, нормальный мужик, – уже восстанавливал забытые навыки, колдовал с дверью. Ничего мудрого – потянуть полотно на себя, вставить лезвие штык-ножа в образовавшуюся щель, определить на ощупь характер запирающего устройства.
– Домушники, блин! – пробурчал ему в спину Андрюха, недавно пострадавший.
Рывками отъехал немудреный засов, поползла, поскрипывая, дверь. Бойцы по одному проникли в широкий коридор, заставленный каким-то хламом – шкафами, допотопными громоздкими сейфами, книжными полками, снятыми со стен, и стеллажами. Видимо, до войны поселковое начальство собиралось делать ремонт, завезти новую мебель.
Плохо работать вслепую, не представляя план здания и местоположение противника.
«Могли бы допросить одного из часовых», – мелькнула в голове командира запоздалая мысль.
Стригун прижался к стене, пропуская кого-то из бойцов, всматривался во мрак. Ширина коридора была не меньше четырех метров. Двери по обеим сторонам. Сколько их? Не разобраться. Метров двадцать до холла, там же слева главный вход. Если в западном крыле нет противника, то можно отрезать холл, забросать помещения гранатами, устроить вражеским разведчикам небольшой, но действенный котел.
– Мужики, передавайте по цепочке, – зашептал Алексей. – Дверь в холле не открывать, она заминирована. Офицеров по возможности не убивать – нужны языки. Трое за мной! Отсечем холл от противника.
Еще не все ополченцы вошли в здание. Только они начали движение, как разлетелось оконное стекло в одной из комнат, раздался встревоженный крик, и хлестнула автоматная очередь!
Кто-то стрелял из дома по улице! Стригун похолодел. Парни замешкались, их заметили из здания. Да и тела часовых разбросаны весьма живописно. Первая ласточка прилетела? Поздно холодеть, работать надо!
В одно мгновение все здание наполнилось шумом. Топали сапоги, орали люди. Кто-то продолжал стрелять, что-то испуганно крича в паузах между очередями. В первые мгновения было трудно сориентироваться, принять решение. Растерянные ополченцы пятились к выходу.
Впереди распахнулась дверь, кто-то вылетел в проход. Алексей вскинул «АКС», ударил не целясь, и сразу же оглох, одурел от пороховой гари.
Орал раненый, да и все остальные. Стригун прижался к стене, повалился на колени, уходя с линии огня. Товарищи тоже не стояли как пни. Кто-то метнулся за шкаф, кто-то покинул здание.
– Командир, у нас «двухсотый»! – выкрикнул Бобрик.
– Кто?
– Ванька Махецкий! Он запутался в арматуре, посекли парня.
Эх, бродяга!.. Не успел показать свою бесшабашную удаль!
А в здании уже царила полная неразбериха.
«Рай для тех, кто любит ад», – как однажды высокохудожественно выразился Гуляев.
Шанько оказался прав – весь вражеский отряд располагался в восточном крыле. Солдаты выбегали из комнат, рассупоненные, ошарашенные, палили куда попало, метались, натыкаясь друг на друга. Кто-то полез в окно, но это была неудачная затея. Ополченцы находились и снаружи. Они встретили беглеца кинжальным огнем. Стрельба уплотнялась – теперь били все куда попало! Люди бежали по коридору к холлу, падали, выжившие прятались за мертвых и умирающих.
– Не отступать! – срывая голос, орал украинский офицер, но в первые ряды почему-то не лез.
Ополченцы корчились за шкафами, катались по полу, увертываясь от шальных пуль. Переходить в наступление было бессмысленно – не класть же людей задаром! В неприятельских рядах царила паника. Несколько человек выскочили в холл, кто-то бросился к входной двери, вышиб ее ногой. Мощный взрыв прогремел с задержкой в четыре секунды. Незадачливый боец не успел покинуть зону поражения, ему порвало всю спину. Обрушилась часть стены рядом с входной дверью, завалила проход. Ударная волна разбросала украинцев по холлу, они возились в дыму, пытались подняться. Дышать в этом хаосе становилось нечем.
– Вперед! – прокричал Алексей.
Кто-то оттолкнул его, полез поперек батьки в пекло. Дьяков! Еще один без царя в голове!
– Братва, ложись! – завопил он, он швырнул в сторону холла наступательную гранату «РГД» и сам отпрянул, укрылся за сейфом.
Алексей распластался на полу, закрыл голову. Вспышка! Вызвать разрушения граната не могла, но рванула неслабо.
– И еще одна в подарок! – крикнул Дьяков, швыряя вторую гранату.
Этого добра у него, похоже, накопилось, как на старых складах. Он влетел в ближайшую комнату, чтобы избавиться от третьей, но рухнул на пол, встреченный плотным огнем.
Ополченцы не успели опомниться, как из помещения, перепрыгнув через Дьякова, вылетели двое украинских солдат и стали остервенело палить в разные стороны. Сполохи выстрелов разрывали кромешную темноту, выхватывали сцены боя, перекошенные лица.
«Тебя не убьют, – думал Алексей, катаясь по полу. – Только не сегодня».
Дурдом не прекращался. Но ополченцы постепенно выдавили в холл ошарашенных противников. Прорваться к парадному входу украинцы уже не пытались, катились за угол и пропадали за ним.
Один не смог сориентироваться – бросился напрямик через холл, к заблокированной двери в западном крыле. Он орал от страха, бился в запертую дверь, потом упал на пол, нашпигованный свинцом.
– Боже мой, как больно! – проорал парень на все здание.
– А что ты хочешь? Война идет, – пробормотал Антонец.
Он стрелял короткими очередями, шел вперед, качаясь как маятник. Ему хватило благоразумия не сунуться в холл. Антонец распластался на полу перед поворотом, обернулся. Блеснули зубы.
– Ты как, командир, нормально? Эх, сейчас бы пару стаканов успокоительного!..
Ополченцы приходили в себя, готовились к броску. То один, то другой перебегали по коридору. На какой-то миг наступила тишина. Впрочем, долго она не продержалась. Оставлять пустые помещения за спиной было верхом неразумности. Прапорщик Кульчий пинком распахнул дверь, закатил в нее гранату. Семицкий сделал то же самое на противоположной стороне коридора. Раздался грохот, рушилась мебель, брызгали со стен панели и штукатурка.
– В натуре вносим свой вклад в стабилизацию ситуации на Украине! – заявил Семицкий.
Уцелевшие силовики засели в холле, испуганно перекликались, палили для острастки, не давая ополченцам идти вперед. Бойцы Стригуна готовились к броску.
«Языка бы взять, – стучало в голове командира. – Ладно, как получится. Ребят жалко, двоих уже потеряли».
О себе он не думал. Кто-то за его спиной включил фонарь, осветил часть здания, мертвые тела, разбросанные по коридору.
– Не подползать! – закричал Алексей, прячась за старым шкафом. – Гранатами забросают, хрен от нас останется!..
В холле разбилось стекло, послышалась возня.
«Через окно хотят уйти», – подумал Алексей.
Видимо, на это силовики и рассчитывали. Но снова им не повезло. С улицы простучала автоматная очередь. Молодец Котенко, сообразил, откуда ждать врага! Боец, собравшийся покинуть здание, с грохотом свалился с подоконника, покатился по полу как полено. Отчаянно закричали выжившие.
– Давайте по одному, вурдалаки! – надрывал глотку учитель труда, дорвавшийся до реванша. – Вас ждут, помнят!
– Товарищ майор! – воскликнул чей-то молодой голос. – Тут дверь в подвал!
«Вот только этого не хватало, – с тревогой подумал Алексей. – Укроются укры в подвале, выколупывай их потом оттуда».
Впрочем, имелась и хорошая новость. В горстке выживших есть офицер, да еще и целый майор.
Не успел Стригун опомниться, как Шанько крикнул:
– Уйдут же, товарищ капитан!
– Лежать! – встрепенулся Стригун. – Далеко не уйдут.
Какого дьявола? Почему этот Шанько ослушался приказа?!
Какая-то нелегкая оторвала бойца от пола. Он бросился в холл, передергивая на ходу затворную раму. Возможно, авантюра и прошла бы. Украинские силовики не ожидали такой наглости. Но у Яна заклинил затвор! Он вывалился на открытое пространство, хрипел от боли и злости, когда бушлат начали рвать пули, повалился на колени, но никак не мог успокоиться. Только пуля в горло оборвала суету. Шанько упал ничком, процарапал пол грязными ногтями. Кровь хлестала из раны.
Кто-то из силовиков метнул гранату. Она катилась по полу в оглушительной тишине, оказалась под дверью тамбура и взорвалась там.
Шанько конвульсивно вздрагивал. Антонец, лежащий за углом, глухо выругался и подался вперед. Он схватил Яна за ногу и поволок обратно в коридор.
Еще одна ошибка! Силовики открыли огонь из всех стволов. Град свинца ударил по полу, выламывал щепки, огрызки половиц. Антонец вскрикнул, отпустил ногу мертвого товарища.
Алексей втащил его в коридор. Белобрысую голову «беркутовца» залила кровь. Он стонал, глаза блуждали. На корточках подобрался Левин, потащил раненого еще дальше в тыл. Из раскроенного виска бедолаги хлестала кровь. Дай бог, чтобы это был только рикошет!
Алексей извлек последнюю гранату, пополз туда, где ранее находился Антонец. Ну, держитесь, вояки!
Но, судя по звукам, силовики уже выбили дверь в подвал, спускались вниз по лестнице. Вопли, грохот! Забился в припадке бессильной ярости автомат. Это Котенко снаружи взгромоздился на фундамент и поливал холл огнем.
– Мужики, выходите! – заорал он через оконный проем. – Упустили птичек, они уже в подвале!
– Алексей, Антонец отмучился! – со злостью выкрикнул Архипов. – Пуля в башку попала. Как он сразу не умер, вообще непонятно!
Алексей стиснул зубы, вышел в холл. Там все было разбито, разбросано – искореженный диван, горшки от давно засохших пальм. Все окна вдребезги. Два окровавленных неприятельских трупа. Один лежал в такой позе, словно перед смертью хотел забраться под диван. Ниша, утопленная в стену, в ней распахнутая дверь.
В окне маячила злобная физиономия Котенко. Боец раскраснелся от возбуждения, кусал губы.
– Аким, вернись на улицу, обойди здание и находись рядом с БМД, – распорядился Алексей. – Без тебя тут справимся.
– Понял. – Котенко вздохнул, спрыгнул с подоконника и пропал.
Состояние командира было мерзейшим. Погибли Шанько, Дьяков, Антонец, Махецкий. Еще недавно живые, все такие разные, но на любого из них он мог положиться. Не уберег отличных ребят!
Ополченцы вбегали в холл, занимали позиции рядом с нишей. Бобрик и Семицкий приготовили гранаты, ждали приказа. Ковыляя, подошел Гуляев, которого поддерживал Архипов, и грузно опустился на разбитый диван. Бывший артист обливался потом, тяжело дышал, руки судорожно ощупывали грудь.
– А с тобой-то что? – встревожился Алексей.
– В бронежилет получил, – отдуваясь, сообщил Гуляев. – Точно в солнечное сплетение. Больно, зараза!.. Не волнуйся, командир, ребра, кажется, не сломаны. Эта штука отлично распределяет удар. Теперь весь организм болит, сука!
– Зато живой, – рассудительно заметил Кульчий. – Ладно, посиди, все пройдет, еще побегаешь.
Ополченцы с опаской подходили к нише. Даже Гуляев решил не отрываться от коллектива, нашел в себе силы подняться, приковылял, прислонился к стене.
– Бросят гранату, швыряйте обратно, – пробормотал Бобрик.
Алексей быстро заглянул в проем, отпрянул и заявил:
– Не бросят. Лестница крутая и длинная. А вот мы их можем закидать.
– Так давайте забросаем, – внес дельное предложение Гуляев. – Сделаем последних и на базу. Сколько парней уже потеряли!
– Там офицер. Живым бы его взять. Эй, укропы! – Стригун прижался к стене рядом с косяком. – Имеется дельное предложение. Выходим по одному, всей компанией и без оружия. Гарантируем, что сохраним вам жизнь. Это обещаю вам я…
– Глеб Жеглов, – не замедлил сострить Андрюха Левин.
– Капитан ВДВ Алексей Стригун. – Командир грозно покосился на подчиненного, и тот стал усиленно делать вид, что ничего не говорил.
– Не стал бы я этим сволочам такого гарантировать, – проворчал, заглядывая через дверь, Аким Котенко. – Забросать гранатами, и пусть подыхают.
– Кент в натуре дело базарит, – прокряхтел, опускаясь на пол, Гуляев. – Всех в расход, а языка в другом месте возьмем.
– В каком? – удивился Семицкий.
– До Киева дойдем, – с усмешкой проговорил Архипов. – Там их как грязи.
– Котенко, на пост! – зарычал Алексей. – Нечего подзуживать народ! Без тебя разберемся как-нибудь!
Котенко неохотно отступил в темноту. Укропы в подвале помалкивали.
– Слушай, Леха! – вдруг заговорил Левин, волнуясь и начисто забыв про субординацию. – А если из этого подвала есть еще один выход, и эти субчики уже далеко? Вдруг там катакомбы, и нам их оттуда вовек не выколупать? Оборону займут, а у нас и так хватает потерь!
– Чушь, – заявил прапорщик Кульчий. – Какие катакомбы в этой дыре? Обычный подвал, думаю, небольшой.
– Сейчас проверим, – сказал Алексей и прокричал в темноту ниши: – Эй, орлы, у вас есть две минуты на размышление! Оставить оружие и наверх с поднятыми руками. По-прежнему гарантируем жизнь, но только тем, кто не склонен совершать глупости. В противном случае забрасываем гранатами! Хлопцы, оно вам надо? В общем, решайте, считаем до ста.
– Девяносто восемь уже было. – Бобрик ухмыльнулся.
Да, в плане побега или долгосрочной обороны подвал был гиблым местом.
Осажденные для приличия помолчали, потом кто-то ворчливо отозвался:
– Хорошо, мы выходим, не стреляйте.
– Сколько вас?
– Четверо.
– Выходите.
Укропы по одному выбирались из подвала – грязные, оборванные, все в пороховой гари и брызгах крови. Первым на подгибающихся ногах вышел долговязый военнослужащий с мучнистым лицом и глубокими залысинами. Он сжимал руки в замке за головой. Глаза пустые, бесцветные.
Семицкий схватил его за шиворот, оттащил от ниши, обыскал.
– Имя? Звание?
– Сержант Яковенко. Командир отделения, – севшим голосом отозвался долговязый тип.
– К стене, на колени, руки не опускать.
Пленник отлетел к стене. Левин и Гуляев вскинули автоматы, чтобы не вздумал натворить беды. Но тот и не планировал ничего такого, уперся лбом в холодную стену.
Показался следующий – молодой, невысокий, с волнистыми рыжими волосами и какой-то кукольной физиономией. Лицо дрожало, в глазах теснилась злость.
Семицкий повторил процедуру – обхлопал пленника, с многозначительной усмешкой извлек из его кармана сложенный перочинный нож. В глазах бойца заблестели слезы, он зашмыгал носом, но лицо сделалось еще злее.
– Террористы проклятые! Москали недобитые! – дрожащий голос парня срывался на истерику.
– А что на русском-то ругаешься? – Семицкий засмеялся и ловкой подсечкой уронил парня на пол. Тот ахнул от боли в коленках.
– Фамилия! Звание!
– Рядовой Лазарь… Владимир Степанович.
– Откуда прибыл?
– Кировоград.
Лазаря поставили на колени рядом с Яковенко. Его поникшая голова подрагивала.
– Сволочи! – бормотал он. – Ватники.
– Нет, я сейчас его по башке!.. – Левин вскинул приклад.
– Отставить! – рявкнул Алексей, и ополченец неохотно опустил оружие.
Показался третий – плотный, коренастый, с круглой, коротко стриженной головой. Он смотрел исподлобья, без страха и раболепия. Этого быка пришлось хватать вдвоем. Семицкий и Бобрик с задачей справились.
– А ты что за хрен с горы?
– Рядовой Смирнов Константин. Город Сумы.
– Вот тварь! – сплюнул Архипов, его тезка. – Такое имя испортил!..
– А посмотрите, мужики, какие они все гордые, – заявил Гуляев, морщась от боли. – У них что сегодня, день достоинства?
– Обломаем, – заверил его Бобрик, пинком отправляя Смирнова в компанию товарищей.
Пленные молчали, упирались носами в стену. Было видно, что им страшно. Они дрожали, зубы рядового Лазаря выбивали чечетку.
– Что, отымели мы вас? – спросил Семицкий. – Не бойтесь, чуваки, не пристрелим, раз пообещали. Смотрите, парни, как у них очко играет. Это вам, хлопцы, не памятники Ленину валить, не красить все подряд в сине-желтое, не расстреливать безнаказанно баб с детьми.
– Мы не расстреливаем баб с детьми, – хлюпнув носом, промямлил Лазарь. – Это вы, подонки, их убиваете.
– А давайте их в коленно-локтевую позицию определим? – задумчиво предложил Гуляев. – Пусть стоят как их любимый Евросоюз перед Америкой. А что такого я сказал? – Он сконфуженно покосился на Стригуна. – Да шучу я, Леха, развиваю творческое мышление, так сказать.
Взоры всех присутствующих снова обратились к темной нише.
– А теперь Горбатый, – провозгласил Гуляев. – Я сказал, Горбатый! Полюбуемся, что за кекс такой.
– Выходите, майор, – миролюбиво предложил Стригун. – Застенчивый вы какой-то. Или боитесь чего?
Последним из подвала выбрался довольно рослый мужчина с офицерской выправкой, растрепанный, но гладко выбритый, с холеным продолговатым лицом. Щека его была измазана кровью, стекавшей из рассеченного нижнего века. Он равнодушно смотрел на автоматы, нацеленные в грудь.
Гордость не позволяла офицеру поднять руки, он держал их за спиной. Ополченцы это быстро исправили, проделав в меру болезненную процедуру. Офицер поморщился, но предпочел воздержаться от комментария. Он терпеливо дождался, пока его обыщут, и самостоятельно пристроился на колени рядом с подчиненными.
– Не представитесь? – поинтересовался Стригун.
Офицер молчал.
– Вот обязательно надо нас разозлить и все довести до трагического конца! – Семицкий чертыхнулся и отвесил офицеру затрещину.
Алексей поморщился. Ладно, дело сделано. Удостоверение личности офицера перекочевало из нагрудного кармана пленника к ополченцу.
– Держите, товарищ капитан.
– Майор Поперечный Игорь Николаевич, – прочитал Стригун. – Так, тридцать восемь лет, уроженец города Харькова. В вооруженных силах с девяносто шестого года. Надо же, землячок! Ладно, Игорь Николаевич, потом разберемся. – Он убрал офицерский документ себе в карман. – Хотите дельный совет, майор? Гордое молчание – это замечательно. Но бывают ситуации, когда оно идет только во вред. Не надо показывать нам презрение, это только помешает нашему сотрудничеству.
– Я не собираюсь с тобой сотрудничать, предатель! – пробормотал майор.
– Предатель? – Алексей и переглянулся с товарищами. – Странные у вас представления о предательстве, майор. Очевидно, вы смотрите на происходящее с другой колокольни. Вы еще дебоширами нас назовите. Ладно, это лирика. Вы уверены, что в подвале никого не осталось?
– Уверен, – буркнул майор.
– А если найдем? – встрепенулся Левин.
– Ищите. – Поперечный пожал плечами.
Проверку ополченцы провели быстро и радикально. Бобрик бросил в подвал гранату. Когда прогремел взрыв и упало все, что только могло, он спустился вниз. Бобрик вернулся быстро, чихая и чертыхаясь. Он доложил, что все в порядке. Украинцы сами загнали себя в ловушку. Подвал невелик, спрятаться негде, разве что за лопатами и носилками с задубевшим цементом.
– Спецназ, блин!
– Какая страна, такой и спецназ, – резонно резюмировал Алексей. – Ладно, мужики, вяжите их, пора сваливать. Наших погибших выносим во двор, этих гаврил – туда же.
К счастью, ополченцы не успели вынести тела, иначе число погибших мгновенно удвоилось бы! В суматохе они забыли про чердак! Пленников вязали их же собственными ремнями, когда наверху упал какой-то ящик. Видимо, его кто-то случайно зацепил. Грохот получился внушительный. Все застыли с широко открытыми глазами.
Потом майор, которому Андрюха Левин начал стягивать запястья, дернулся, и ополченец покатился по полу от мощного тычка. Но уже метнулся Бобрик, махнул прикладом, и майор повалился со свежей шишкой на макушке.
– Ишь, какие мы резвые стали, – проговорил Бобрик, затягивая ремень на вывернутых конечностях. – Можем ведь, майор, когда уже не надо!
К командиру запоздало пришло озарение – не всех уничтожили! Пост на чердаке! Неужели гранатометчик? Тогда понятно, почему он так скрытно себя вел. Спустился бы в начале бойни – стал бы мясом. Видимо, сидел и ждал, когда ополченцы выйдут во двор, чтобы произвести пару выстрелов.
Семицкий бросился к узкому проему у входной двери, за которым прочерчивалась крутая лестница.
– Николай, назад! – проревел Стригун.
Но тот уже громыхал по ступеням, потом покатился обратно, и тут что-то основательно громыхнуло. Семицкий пулей вылетел в холл, не удержался на ногах, расквасил нос. Вслед за ним влетел столб пламени, вцепился в половицы, в дверной проем!
Семицкого оттащили, ничего с ним не случилось, не считая расквашенного носа. Но шок был налицо. Пламя не успело охватить деревянные конструкции, Левин и Бобрик сбили его бушлатами. Семицкий дрожал от возмущения, через слово матерился, рвался обратно на чердак. Товарищам приходилось держать его.
– Гуляев, следи за хохлами, чтобы не шевелились! Попытаются сбежать, сразу стреляй!
Алексей лихорадочно искал решение. Наверху наверняка один человек. Гранатометчик. Майор не дурак, посадил бойца на верхотуру. Парень, разумеется, уснул, а когда очухался, внизу уже шел бой. Выжить хотел, но что-то зацепил, оно и ухнуло. Сколько у него гранат – две, три? Еще и автомат.
«Да пусть живет! – в сердцах подумал Алексей. – Идти на штурм – еще кто-нибудь погибнет. Он держит под прицелом только пятак перед входом. Нам никто не мешает эвакуироваться через заднее окно в холле. С той стороны укроп никак не достанет».
Но от благих намерений не осталось и следа, когда гранатометчик, загнанный в ловушку, перенес огонь на обе БМД, стоящие у крыльца! Эти машины Алексей заслуженно считал своим трофеем. Они вспыхнули от прямых попаданий в бензобаки как скирды сена!
Прозвучал отчаянный вопль. Вспыхнул Котенко, находившийся рядом!
Ополченцы выбежали на улицу и стали свидетелями кошмарного зрелища. Котенко превратился в клубок пламени. Он пытался сбить с себя огонь, но одежда лишь сильнее разгоралась. Бедняга выбежал из огненной зоны, повалился на землю.
Товарищи подбежали, сорвали с себя верхнюю одежду, стали сбивать с него пламя. Но поздно, кожа бойца обгорела почти полностью. Набухали, пузырились страшные ожоги. Котенко судорожно дергался, изрыгал из себя какие-то булькающие звуки. Лицо его превратилось в сморщенный рубец. Уцелел лишь один глаз, и тот уже затягивала поволока. Пальцы конвульсивно скребли землю.
Ополченцы наперебой ругались, тащили пострадавшего в слепую зону на крыльце. Но боеприпасы у гранатометчика уже закончились. Он стрелял из автомата просто так, по горящим машинам, не видя мишеней. В БМД взрывались боеприпасы, добавляя остроту и жгучесть фейерверку.
Ополченцы вернулись в здание. Всех трясло от гнева. Котенко затих. Мертвый глаз бойца превратился в безразличную ледышку. Товарищи тупо смотрели на него, едва сдерживали ярость.
– Нет, сука, тебе это с рук не сойдет! – пробормотал Семицкий. – Разрешите, товарищ капитан?
Он побежал обратно на улицу, не дожидаясь слов командира. Ополченцы видели, как Семицкий вытащил из подсумка гранату, вырвал кольцо чеки, подпрыгнул и забросил ее в разбитое чердачное окно. Риск был отчаянный, но он попал с первой попытки и метнулся под защиту крыльца.
Только громыхнуло, как по лестнице из холла уже помчались, отталкивая друг друга, Архипов с прапорщиком. Не было ни выстрелов, ни шума драки. Через тридцать секунд оба ополченца спустились обратно.
– Готово, Леха! – крикнул прапорщик. – Полбашки ему осколком отсекло! Молодец, Николай!
Злоба одолела всех оставшихся в живых. Они побежали обратно в холл, где матерящийся Гуляев держал пленников на прицеле. Укропов били смертным боем – по рожам, по печени, напрочь игнорируя тот факт, что они связаны и не могут оказать сопротивления. Те катались по полу, корчились, пытались уберечь головы.
Рядовой Лазарь вопил, срывая голос:
– Ублюдки, вонючие кацапы, всех не перебьете!
– Не перебьем?! – заорал, сверкая глазами, Бобрик, выхватил пистолет и стал проталкивать ствол в рот орущему бойцу.
– Прекратить! – спохватился Алексей. – Я сказал, хватит!
Командиру пришлось выплеснуть не одну порцию матерщины, прежде чем рассудок подчиненных вернулся на место. Он оттаскивал своих бойцов, крыл их площадной бранью. Стригун схватил за грудки Поперечного, прижал его к стене и чуть не треснул об нее затылком, когда увидел, что тот смеется! Весь окровавленный, с рассеченным веком, с располосованным виском, майор сплевывал кровь и злобно скалился:
– Что, умники, не ожидали?
– Не ожидали, – подтвердил Алексей.
Он прекрасно знал предел своего терпения. Рано или поздно оно иссякнет, и грохнет взрыв.
– Имеется ценное предложение, Игорь Николаевич. Вы прекращаете придуриваться, а мы больше вас не колотим. Этот процесс не доставляет нам никакого удовольствия. Сколько вас было?
– Да ладно, чего уж тут. – Майор харкнул очередным сгустком крови. – Вместе со мной семнадцать.
– Хорошо, Игорь Николаевич, поверим на слово.
Стригун скрежетал зубами от злобы. Он потерял отличных парней, не уберег захваченную технику! В живых осталось семеро ополченцев, включая его. Плюс двое в БМП на окраине Степановки.
– Нечего тут сидеть и соплями обливаться! Еще раз зачистить все помещения! Пленных стреножить, чтобы даже помышлять не смели о побеге или бунте! Тела ребят вынести на пятак, чем-нибудь укрыть. Сами – туда же, вместе с пленными, разумеется! Ничего, не замерзнем, БМД еще не догорели! Трупы врагов не трогать, свои заберут! Связаться с Гававой и Лопыревым. Пусть тащат сюда свои сонные задницы вместе с БМП! – командовал Алексей громовым голосом.
Он чувствовал, что от злости принимает неверные решения. Нереально увезти на одной БМП всю компанию – семерых товарищей, пятерых мертвых, четверку пленных.
Семицкий орал посаженным голосом, что незачем тащить всю братию на базу. Рядовые все равно ничего не знают! Расстрелять их к чертовой матери, а забрать одного офицера!
Идея была привлекательной, но чем-то не устраивала Алексея. Он отправил Левина на осмотр окрестностей. На задворках стоит гараж поселковой администрации, на вид не очень разбомбленный. Чем черт не шутит?
Он с нетерпением поглядывал на часы, исподлобья таращился на небо. Оно светлело с каждой минутой. Снегопад прекратился, в принципе погода летная.
Ополченцы вытаскивали из здания тела товарищей, аккуратно укладывали на пустыре. Тащили, словно мешки с картошкой, избитых пленных. Те уже перестали брыкаться и оскорблять, покорно дожидались своей участи.
Сердце Алексея сжалось, когда он смотрел на товарищей, ушедших из жизни. Никакие, словно восковые, с мучнистыми лицами. В них уже не узнавались прежние ребята – кто-то веселый, оптимист, кто-то злой, нелюдимый. Голову Котенко бойцы прикрыли тряпкой. Смотреть на обгоревший труп было невыносимо. Люди вспотели от утомительной беготни, переводили дыхание.
Гуляев, получивший пулю в бронежилет, кряхтел и стонал, как старый дед. Ноги его не держали, он рухнул в снег. Мужик был крепкий, пытался шутить про здоровый образ жизни. Мол, если уцелею в этой свистопляске, то обязательно куплю себе новые лыжи.
Гавава доложил по рации:
– Полосу оврагов удалось преодолеть. По курсу улица Восточная. Через несколько минут подойдем, если, конечно, ничего не случится.
– Дьявол, где этот не кочегар, не плотник? – возмущался Алексей, намекая на гражданское кредо «кровельщика-альпиниста» Левина.
Лучше бы не посылал. Ежу понятно, что нельзя найти рабочий транспорт в разрушенном поселке.
Но только он собрался загнать Левина в родные пенаты, как тот вышел на связь и зачастил, захлебываясь от волнения:
– Командир, не поверишь, но в твоей идее что-то было. В гараже администрации много интересного, включая парочку окостеневших трупов, но самое крутое – это «ГАЗ-66», нет тента, бампера, лобового стекла, зеркал, только голый кузов. Но эта штука завелась, когда я замкнул проводку, представляешь? В баке есть бензин – хватит километров на сорок, накачка колес терпимая.
– Гони его сюда! – приказал Алексей.
Невероятно! Впрочем, не секрет, что чудеса иногда случаются. Отличное подспорье в нелегком деле! Ополченцы оживились, выслушав хорошую новость. Алексей уже деловито распоряжался. Через три минуты оба транспортных средства будут здесь. В «шестьдесят шестой» загрузить погибших ополченцев. Левин пусть рулит дальше. Семицкий – к нему в компанию. Пленных – в десантный отсек БМП. Остальные – на броню, и отход. Нет, не просто быстрый, а лететь на базу на всех парах! Колесные транспортные средства ополченцев не догонят, но если хохлы отправят на шум вертолет, то игра с ним в догонялки в чистом поле будет чертовски увлекательной!
Бобрик принес из здания груду армейских одеял. Бойцы заворачивали в них тела погибших. Алексей нетерпеливо посматривал на часы.
Наконец-то утробный рев мотора прорезал неустойчивую утреннюю тишину! В начале улицы Восточной, обрывающейся у здания администрации, наметилось движение. Вдруг прогремел оглушительный взрыв, в небо взметнулся столб оранжевого пламени!
