Второе и последнее утро Эплби в колледже Святого Антония началось, как и днем раньше, с визита инспектора Додда. Воры и взломщики сидели по камерам, схваченные на рассвете в мастерски устроенной засаде. Вследствие этого Додд находился в некоем радостном и несколько возбужденном состоянии. Он выказал участие и озабоченность касательно безопасности Эплби, осмотрел комнату на предмет исчезновения его вещей, а затем, сменив тему, поинтересовался академическими успехами инспектора: как ему нравились лекции и когда он получит диплом. Наконец, вдоволь пошутив, Додд спросил: «Кто убил доктора Амплби?»

Эплби осторожно ответил:

– Возможно, что и Рэнсом.

– Рэнсом?!

– Да-да. Рэнсом довольно долго слонялся вокруг нас с фальшивыми бакенбардами на лице. Именно он треснул меня по затылку той ночью.

– Вот! – с чувством воскликнул Додд. – Что я говорил об их заявлении, что он в Азии? Вся эта ученая братия одним миром мазана!

– С другой стороны, это мог быть Титлоу, очень даже мог.

Вчерашним вечером Додд достаточно много услышал о деле, чтобы сразу все понять.

– Пистолетный выстрел подстроили?

– Именно так.

Додд стоял лицом к камину. Казалось, он напряженно размышлял.

– Возможно, – произнес он, – мы сможем помочь.

Эплби улыбнулся.

– Вы опять проделали, как вы выражаетесь, грязную работу?

– Не я, а Келлетт. Добросовестный парень этот Келлетт. Нынче утром он еще раз осмотрел все вокруг.

– Ага! И опять когда я крепко спал. И что же Келлетт выяснил на сей раз?

– Келлетт, – серьезным тоном ответил Додд, – решил, что надо взглянуть на водостоки. Вы не поверите, как часто водостоки так или иначе фигурируют в делах. Так вот, он осматривал ливневый сток или что-то вроде того в Садовом сквере, когда обнаружил это.

Додд вынул из кармана перекрученный отрезок толстой проволоки.

– Келлетт обнаружил его закрученным именно вот так?

Додд утвердительно кивнул, после чего Эплби стал размышлять вслух:

– Едва ли что-то можно сделать таким коротким ершиком. Не знаю что…

– Обычно представляют себе разные инструменты вроде банника, вантуза и тому подобное. Так? – осторожно подсказал Додд.

– Обычно представляют себе, – скептически ответил Эплби, – водопроводчика, чистящего трубу или сток.

– И оставившего это в трубе?

– Водопроводчики всегда что-то оставляют, – ответил Эплби, вяло улыбнувшись. Его мысли витали далеко. И добавил: – Я, пожалуй, соглашусь, что водопроводчик не оставил бы ершик в стоке закрученным вот так.

– А как насчет того, чтобы послать его в Скотленд-Ярд для фотографического исследования?

Эплби изумленно уставился на Додда, а затем усмехнулся:

– Интересно, привезет ли ваш печальный сержант какие-либо новости? А пока мы с вами поговорим по душам с молодым обладателем фальшивых бакенбард.

– Который в Азии! – добавил инспектор Додд.

Мистера Рэнсома они нашли в его апартаментах в Суррейском дворике в разгар неприятного телефонного разговора с владельцем «Трех голубей». Да, он гость, уехавший прошлым вечером при странных обстоятельствах. Что он на самом деле мистер Рэнсом из колледжа Святого Антония. Что все в порядке. Что не случилось ничего серьезного. Что все дело в пари. Что он хочет, чтобы багаж выслали туда-то. Это были реплики Рэнсома. Однако упоминание моментально обретшего печальную известность колледжа Святого Антония в связи с этой явно выдуманной историей, очевидно, вызвало тревогу на другом конце провода. К моменту прихода блюстителей закона Рэнсом покраснел и начал фыркать. Однако он сразу же успокоился и принял их с каким-то бесхитростным радушием.

– Садитесь же, прошу вас! Ужасно извиняюсь насчет той ночи, следовало бы, конечно, принести вам извинения вчера вечером. Но в этой корзине было так чертовски неудобно, что я пришел в ярость и к тому же остался без ужина! Я вас сильно ушиб? Ужасно, просто ужасно. Полагаю, вам придется привлечь меня? Действительно ужасно. Тысяча извинений! Но в работе надо идти до конца. Так ведь? Ну, не до конца, не до убийства же, но если надо человека нейтрализовать, то да. Не так ли? На моем-то месте, а?

Словесный поток, казалось, лился из уст Рэнсома вполне искренне. Это был молодой человек с рыжеватыми волосами на узкой, вытянутой голове, склонный к раннему облысению и спонтанно жестикулировавший во время своей речи. Лишь по воле случая этому рассеянному субъекту удалось достаточно сильно ударить Эплби по затылку, и он уж никак не мог в одиночку спланировать увенчавшуюся успехом кражу. Довольно забавный образец темпераментного, не от мира сего ученого, сознательно подчеркивавшего и использовавшего все характерные черты этого «персонажа» – вот что представлял собой Рэнсом. «Или же, – осторожно подумал Эплби, – таковым Рэнсом хочет казаться окружающим». Заметив, что Додд вот-вот разразится грозной речью касательно нападения на своего коллегу, Эплби быстро вмешался:

– Сейчас мы не станем обсуждать этот незначительный инцидент, мистер Рэнсом. Нас куда более занимает смерть доктора Амплби, и я уверен, что вы осознаете незавидность своего положения. По вашему собственному признанию, в момент совершения убийства вы тайно и под чужим обличьем находились в непосредственной близости от колледжа. К тому же с убитым вы были не в самых дружеских отношениях.

Рэнсом пришел в смятение.

– Но разве Готт вам все не рассказал о краже, об алиби и прочем? И разве не все честно и без утайки? Без утайки, так сказать, в вашем деле, а?

– Ситуация очень простая, мистер Рэнсом. Вам надлежит аргументированно разъяснить ваши передвижения во вторник вечером с половины десятого до одиннадцати, если вы хотите снять с себя любые подозрения. То же относится к мистеру Готту и всем остальным.

– Господи! – воскликнул Рэнсом с почти детской непосредственностью. – Я-то думал, что всем ясно, что это окажется бедняга Хэвеленд. Разбросанные кости и все такое. А?

– Вы должны доказательно объяснить нам свои передвижения, по крайней мере, с вашей стороны это будет здравый и благоразумный шаг. Находящийся здесь инспектор Додд запишет любые показания, которые вы сочтете нужным дать. Со своей стороны должен вас уведомить, что любое ваше заявление может использоваться против вас как улика.

– Вот как! Но мне нужно время, чтобы все вспомнить. Так? – Рэнсом растерянно огляделся по сторонам. – А не лучше, если вы или ваш коллега станете задавать вопросы? По сути дела. А?

– Очень хорошо. Надо понимать, что вы приехали из «Трех голубей» во вторник вечером?

– Ну да, что-то в этом роде. После ужина. Автобусом с перекрестка. Прибыл ровно в половине одиннадцатого.

– Что вы делали в течение следующего часа, прежде чем попытались в половине двенадцатого осмотреть территорию колледжа?

Ответ Рэнсома последовал незамедлительно и сбил всех с толку:

– Я пытался рассчитать точный вес эвбейского таланта!

Тяжелое дыхание Додда, казалось, свидетельствовало о том, что совершается поползновение на незыблемый авторитет закона. Однако Эплби был само терпение.

– Эвбейского таланта, мистер Рэнсом?

– Ну да. Конечно, это совсем не моя область, однако эта мысль пришла мне в голову, когда я ехал в автобусе. Филипп Бёк, как вы помните, выводит соотношение позднего аттического таланта как 100 к 72, и тут-то я подумал, что… – Рэнсом растерянно умолк. – Хотя, послушайте… Не знаю, насколько вам это интересно…

– Мне это интересно ровно настолько, чтобы знать, где именно вы предавались подобным размышлениям.

– Где! Послушайте, а это важно? Хотя да, конечно. Ужасно извиняюсь, но я и вправду не помню. Я так увлекся, видите ли, так увлекся, что почти забыл об этой краже. И это, разумеется, было чрезвычайно важно. Помню, что пришлось бежать. Это доказывает вам, что все было очень увлекательно, поскольку мне ужасно хотелось получить назад свои материалы от этого старого урода… Интересно, где же я мог быть?

– Возможно, вы припомните метод, с помощью которого производили свои расчеты. Например, вы присели, чтобы что-то записать?

Рэнсом вдруг подпрыгнул и с каким-то восторгом воскликнул:

– Ну конечно! Меню. Я там набрасывал цифры! Да, я отправился прямиком в чайную, в заведение на Арчер-стрит, что открыто до полуночи. Я был там все время, примерно до одиннадцати двадцати. Чудесно, да? Вот удача!

– Вы думаете, вас там вспомнят?

– Уверен, что вспомнят. С бакенбардами и всем прочим. Я там еще поскандалил. Они подсунули мне индийский чай. В подобных заведениях так и норовят, знаете ли, – закончил Рэнсом предостерегающим тоном.

– Ну что ж, мистер Рэнсом, кроме подтверждения этого факта, не думаю, что придется вас еще беспокоить. Теперь вот что. С чего вы взяли, что Хэвеленд убийца?

Лицо Рэнсома приняло страдальческое выражение.

– Послушайте! Только не думайте, что я считаю Хэвеленда убийцей. Похоже, что дело тут в слухах, поскольку в свое время он был немного не в себе.

– Но ведь это было давно?

– Ну да, что-то в этом роде. Хотя… У него случился рецидив, когда я в последний раз приехал из командировки. Но скоро он поправился. Хороший парень этот Хэвеленд, знает Аравию как свои пять пальцев.

– Расскажите поподробнее об упомянутом вами рецидиве.

– Ну, это произошло пару лет назад или около того. У него ухудшилось самочувствие, и он отправился куда-то вроде пансионата. Ненадолго. Это довольно далеко, у некоего доктора Гоффина под Бедфордом, так что об этом никто не знал. Так получилось, что не знал никто, кроме меня. Я его тайком навестил. И потом все открылось.

– Понимаю.

– Однако послушайте, мистер Эплби, есть нечто, что меня ужасно беспокоит. Можно мне получить мои материалы, ну, те, что мы вытащили из сейфа у старого урода?

– Мистер Рэнсом, – ответил Эплби ледяным тоном, приведя в смятение сопровождавшего его Додда, – советую вам не обсуждать упомянутые вещественные доказательства с представителями полиции, пока последние не обсудят их с вами. Всего наилучшего.

– А ваши комментарии к тексту, – объявил мистер Готт, – полная чушь.

– Да, Готт, – покорно согласился Майк.

– Видите ли, Майк, у вас и мозгов-то нет.

– Нет, конечно нет, – сказал Майк.

– Вам надо лишь молоть языком и изящно писать. Вы очень неплохо пишете.

– Да, – неуверенно произнес Майк.

– Поменьше раздумывайте, и у вас все получится. Мне кажется, вы далеко пойдете.

Майк благодарил, пребывая в облаке табачного дыма. Еженедельный час общения с наставником, венец системы высшего образования, подходил к концу. Работа прочитана и раскритикована. Оставшиеся десять минут – трубки и ленивая беседа на свободные темы.

– Сегодня пятое ноября, ночь Гая Фокса, – начал Майк. Заметив, что его наставник не находит это наблюдение интересным, он добавил: – Вот ослы! Запускают шутихи и прочие игрушки!

– Несомненно.

– Как в Чикаго во время облавы на гангстеров. Везде стрельба.

– Именно.

– Вы помните прошлый год, Готт? Титлоу исполнял обязанности декана, пока тот был в отъезде, а Бузи Томпсон выстрелил в него китайской хлопушкой, после чего Титлоу набросился на него и конфисковал у бедняги Бузи всю пиротехнику.

– Весьма непедагогично, – рассеянно заметил Готт. Вдруг он сурово посмотрел на своего подшефного. – Майк, кто вас на это подбил?

– Подбил на что?

– Майк, дорогой мой, вы чудесный юноша. Однако, как мне только что пришлось отметить, у вас нет мозгов. Кто вам вбил все это в голову?

– Ну, на самом деле это Дэвид Эдвардс, который…

– Предположения Дэвида Эдвардса, – заявил Готт, – будут доведены до сведения соответствующих инстанций.

Воцарилось неловкое молчание. Затем Майк робко произнес:

– Тут вот еще что… Дэвид считает, что напрасно нам подробно не рассказали об обстоятельствах гибели бедного ректора.

– А какое отношение смерть бедного ректора имеет к Дэвиду Эдвардсу?

– Дэвид думает, что располагает некой полезной информацией. Вот если бы он знал, что именно является полезной информацией…

– Едва ли поверю, что его логика является столь нерушимой. Однако давайте-ка выкладывайте все, что он вам наговорил.

– Мне кажется, – тихо и почтительно ответил Майк, – что вы ведете себя довольно грубо. Но дело не в этом. Во вторник вечером Дэвид допоздна работал в библиотеке. Там был доктор Барочо и еще несколько человек. Дэвид сидел на тумбочке у северного окна (вы знаете, как там удобно), а на улице, конечно, было совсем темно. Так вот, когда Дэвид случайно посмотрел в окно, он вдруг заметил луч света и какого-то человека.

Готт положил трубку на стол.

– Вы хотите сказать, что он узнал кого-то?

– Да, узнал. В свете, исходившем из кабинета ректора. Он включился на пару секунд, когда этот человек выходил…

– Выходил!

– Да, выходил через створчатые окна кабинета. И Дэвид едва успел разглядеть, кто это. Потом он немного удивился, поскольку не знал, есть ли у этого человека ключ от Садового сквера и как он станет выходить, если ключа у него нет. Но, разумеется, вполне нормально, что кто-то нанес визит ректору, так что Дэвид не знал, важно ли это вообще. Как он говорит, обстоятельства смерти ректора покрыты мраком…

– В котором часу это произошло?

– Ну, без чего-то одиннадцать.

Готт погрузился в размышления. Затем он спросил:

– Кого именно он видел?

– Дэвид не говорит. Но мы этим занимаемся.

– Вы этим занимаетесь?!

– Да, Готт. Дэвид, инспектор Бакет и я. Понимаете, Дэвид подумал, что это, возможно, очень важно. Так что он начал расследование. И он разузнал кое-что о том, кого он видел. Он узнал, что тот может тихо, спокойно и без шума входить и выходить из колледжа…

Готт вскочил.

– То есть входить и выходить из Садового сквера?

– Да нет же. Входить и выходить из одного из главных зданий.

– Вот недоумки! Почему вы не обратились в полицию? Где сейчас Дэвид Эдвардс?

– Ну, он идет по следу. А теперь прошу прощения…

Не успел Готт и глазом моргнуть, как мистер Мишель де Германт-Креспиньи исчез.

Несколькими минутами позже возбужденный библиограф вцепился в находившихся в одном из двориков Эплби и Додда, чтобы доложить им о том, что он узнал от своего подопечного. Додд не собирался отказываться от тезиса о том, что колледж Святого Антония является подводной лодкой. С неторопливой рассудительностью, делавшей ему честь, он признал, что, возможно, что-то могли проглядеть, и предложил тотчас же провести еще один, более тщательный осмотр. Однако Готт настаивал на разрешении животрепещущего вопроса.

– Если какой-то выход и существует, то трудно определить, как он встраивается в систему доказательств. Ведь, по словам этого несравненного Эдвардса, он находится не в Садовом сквере, а где-то в главных зданиях колледжа. И Эдвардс видел, как из створчатых окон выходил кто-то, у кого, по его мнению, вряд ли есть ключ. Однако он должен знать, что все четверо, обитающие в профессорских апартаментах, имеют ключи. В таком случае из Садового сквера должен был выйти некто не из этой четверки, к тому же человек, который обычно посещает ректора. Как он это сделал? Сам факт возможного наличия секретного выхода из главных зданий представляется второстепенным.

– Несомненно, здесь много неясного, – несколько отрывисто ответил Додд. Ему вовсе не хотелось делать дилетанта, пусть даже любимого писателя, своим коллегой. – Я оставлю неясности Эплби, а сам намереваюсь выяснить достоверность истории этого молодого человека.

– А почему бы не подождать, – предложил Эплби, – пока этот ретивый Эдвардс не вернется с хождения по следу?

Однако Додд и слышать об этом не хотел. Он собрался было отправиться за Готтом, которого отозвали для выполнения преподавательских обязанностей, когда появилось еще одно действующее лицо, грустный сержант, казалось, погруженный в воспоминания о проведенном в Лондоне вечере. Он вручил Эплби письмо и после этого чересчур поспешно ушел. Несколько мгновений инспектор задумчиво держал в руке казенного вида конверт, не открывая его.

– Ну-с, Додд, как вы думаете? На рукоятке кресла для мытья отпечатков не было. Возможно, им больше повезло с револьвером?

– Нет, – флегматично ответил Додд, – вряд ли.

Эплби вскрыл конверт. После недолгой паузы он произнес:

– Пальчики Поунолла.

Эплби осуществил свое давешнее намерение и съел бутерброд в баре «Барклай», после чего отправился на прогулку вдоль берега реки, чтобы все обдумать. И начал он с выкладки, которую вывел, когда днем раньше стоял между апартаментами Поунолла и Хэвеленда:

Он помнил, что существовало дополнение:

Был и вопрос:

Эплби мысленно удалил вопрос и изменил дополнение:

Однако через секунду к нему вернулось эхо исходного дополнения:

Все упиралось в стирание. Или, так сказать, в отсутствие этого стирания, в результате которого с орудия убийства исчезли бы последние следы пальчиков. Поунолл был физически неловким человеком. И тут, возможно, после безусловного напряжения случился некий интеллектуальный сбой. Вполне вероятно, что он что-то и сделал, чтобы уничтожить отпечатки пальцев, но недостаточно тщательно. Нынче эксперты творили почти чудеса: Эплби вспомнил правдивую историю, рассказанную им Дейтону-Кларку о немецких криминалистах, могущих получить отпечатки пальцев сквозь перчатки…

Сойдется ли все? Начнем с временных интервалов Хэвеленда. Он находился вместе с Дейтоном-Кларком с десяти сорока до десяти пятидесяти. Этот интервал не подходил (он мог доказать, что не совершал убийство в том месте и в то время). Мог ли Поунолл быть уверен, что Хэвеленд ушел от декана, будучи без алиби (он не мог доказать, что не совершал этого…), к одиннадцати часам? Разумеется, существовал способ, с помощью которого он мог в этом убедиться. Начнем с того, что Поунолл мог легко узнать, что Хэвеленд заходил к декану совсем ненадолго. Предположим, он это знал и убил Амплби в своих апартаментах в десять сорок…

Затем Эплби тщательно обдумал эту гипотезу. Даже если учесть оживленное движение неподалеку, никто, разумеется, не рискнул бы стрелять прямо в здании. В десять сорок Поунолл застрелил Амплби в Садовом сквере, при этом он знал: Хэвеленд сейчас находится у декана. Он вытащил из кладовки кресло для мытья, «посадил» туда труп, украл у Хэвеленда кости и положил их в кресло, после чего прикатил все это к себе в комнаты. Закончил он, возможно, к десяти сорока пяти. Потом он стал ждать. А пока он ждал, вдруг увидел, как из завалившейся набок головы Амплби на ковер капает кровь… Кап-кап… Эплби шел вдоль берега, забыв обо всем. Сойдется ли? Теперь мантия Барочо. Если только удастся доказать, что ее владелец забыл ее у Поунолла! Поунолл мог схватить ее, чтобы замотать кровоточившую рану в голове. Затем, чуть позже десяти пятидесяти, он услышал, как Хэвеленд вернулся в свои комнаты напротив, проскользнул к двери, чтобы убедиться, что его никто не видит – это делало его беззащитным в смысле алиби. Минутой позже он вместе со своим жутким грузом начал опасное путешествие к кабинету Амплби. Там он, не мешкая, выгрузил кости и труп. В нужный момент раздался «пиф-паф» или взрыв какой-нибудь петарды. Затем быстрое возвращение с креслом в кладовку. Револьвер, слишком спешно обтертый, брошен там, где Хэвеленд вполне мог его обронить или бросить в нервном возбуждении или по безрассудству.

Что еще сходилось? Рассказ самого Поунолла, служивший объяснением манипуляций с ковром, содержал одну важную подробность: он искусно указывал на Хэвеленда, одновременно представляя Поунолла чистеньким. Хэвеленд, предположительно, убил Амплби, понял, что ему не удалось подставить соседа, после чего из-за какого-то странного «заскока» решил не скрываться и фактически расписался в убийстве, оставив на месте преступления кости. Именно Поунолл вместе с Эмпсоном знали, что Хэвеленд пожелал ректору «быть замурованным в жутком склепе». Именно Поунолл в гневе назвал Амплби «главной жертвой».

А теперь что же не сходилось? Здесь Эплби несколько осадил сам себя. Вовсе не обязательно, чтобы все сходилось. В этом была разница между его работой и романами Готта. В добротном детективе все значимые события полностью увязывались в самом конце. Однако в реальной жизни всегда присутствовали противоречия, второстепенные обстоятельства, так и оставшиеся неразъясненными, и детали, которые никуда не вписывались. Как Эплби не раз убеждался, это в особенности относилось к представлениям и мнениям: то, что в какой-то момент казалось важным, в ходе расследования просто исчезало из поля зрения. И все же… Эплби любил, чтобы сходились мельчайшие детали, чтобы его выводы и впечатления на всех этапах дела соответствовали фактам.

Одним из не укладывавшихся в схему элементов являлось заявление Слотуайнера о том, что он слышал грохот костей между десятью сорока пятью и десятью пятьюдесятью. Немного рановато, если Поунолл решил выйти после того, как убедится, что Хэвеленд вернулся от Дейтона-Кларка. Однако не стоило заострять внимание на интервале в две-три минуты. Затем присутствовал невразумительный рассказ подопечного Готта. Еще один отвлекающий маневр? Если он все узнал точно (рассказ дошел до него слишком уж окольным путем, чтобы верить в его достоверность), то история эта чересчур тесно увязывалась с делом, чтобы считать ее побочным или незначительным фактором. Некто, не являющийся обитателем профессорских апартаментов, вышел из кабинета без чего-то одиннадцать. И этот некто мог тайком входить и выходить за территорию Святого Антония. Эти обстоятельства еще более усложняли дело, и чем быстрее допросят молодого мистера Эдвардса, тем лучше.

Настораживал еще один элемент. Тот же студент вспомнил, что именно Титлоу, а не Поунолл ровно год назад конфисковал у некоего Бузи всю пиротехнику. Однако это не имело особого значения: пиротехническая версия не представляла особой ценности, поскольку являлась спонтанной и побочной. Не существовало никаких веских причин, чтобы исключить два действительно имевших место револьверных выстрела, даже два револьвера. Чем больше Эплби анализировал имевшиеся у него факты, тем меньше они противоречили только что выстроенной им реконструкции событий. Кроме того, что все это могло оказаться обычным студенческим розыгрышем, не было никаких фактических опровержений. Имелись лишь предположения, едва ли весомые, которые продолжали внушать назойливые опасения. До тех пор пока они или наиболее доказательные из них не лягут в «обойму», это дело по-прежнему станет вызывать у Эплби тревогу и беспокойство.

Однако инспектор неустанно повторял себе, что зачастую к концу расследования ему приходилось отбрасывать субъективные впечатления: почему же он не хотел расставаться с ними теперь? Вскоре Эплби показалось, что он нашел причину своих сомнений. Люди, с которыми он столкнулся в колледже Святого Антония, произвели на него куда более яркое впечатление, нежели при обычном ведении дела, и ему не хотелось терять их из виду. С этой точки зрения картина того, что Поунолл строит козни против Хэвеленда, не выглядела достаточно полной. При разговоре с Поуноллом Эплби ни разу не почувствовал, что речь идет о сути дела. Он с кинематографической точностью вспомнил долю секунды, когда Эмпсон как-то загадочно замялся между «да» и «нет». Загадочно, поскольку в этом деле у него не было возможности увильнуть. Похожие моменты были в разговоре с Титлоу, даже со Слотуайнером… Слотуайнер, сбитый с толку упоминанием о свечах. Свечной воск. «Пир мудрецов». Скрученная проволока. Что-то, связанное с револьвером… Размышляя об этом, Эплби вернулся к вещественным доказательствам. Доказательствам, которые, не чиня явных препятствий, все же не укладывались в «обойму».

Погруженный в свои мысли, он брел по берегу реки. Но что-то вдруг вывело его из задумчивости. Это оказалась гребная восьмерка, упрямо двигавшаяся против течения. Эплби лениво подумал, что это вполне может быть байдарка колледжа Святого Антония, и радуясь тому, что ненадолго отвлекся от своих раздумий, внимательно рассмотрел гребцов. Похоже, плавали они довольно долго. Лодка качалась с борта на борт. Рулевой, горластый и не в меру пухлый и низкорослый, изо всех сил старался, чтобы гребли в такт:

– Навались, навались, навались! Греби!.. Суши!.. Греби!.. Суши!.. Греби!.. Суши!..

В следующую секунду низкий голос прокричал чуть ли не в уши Эплби. Мимо него на велосипеде пронесся тренер, ревевший:

– В лодку смотреть, второй! Сбиваешь, шестой! Сбиваешь, шестой! Один!.. Два!.. Три!.. Четыре!.. Пять!.. Шесть!.. Семь!.. Восемь!.. Девять!.. Десять!.. Разогни, шестой!

Разогни, шестой! Ярко высветилась еще одна картина. На удивление навязчивое стремление Поунолла начать свой рассказ с подробного изложения сна. Почему он считал это важным, если невиновен? Какую цель он мог преследовать, если виновен? Если виновен… Вот тут-то Эплби столкнулся с главной проблемой. Зачем этому вполне ординарному специалисту по античности убивать Амплби? Зачем ему совершать чудовищное преступление, «повесив» его на невиновного? Психологические тонкости и вероятности, которые Готт наотрез отказался обсуждать, – вот что постоянно сбивало Эплби с толку в этом деле. Могла быть лишь одна достаточно аргументированная разгадка, но факты ее не подтверждали. Если только… Если только ключ к ней, как он язвительно намекнул Готту, не лежал в описанном де Квинси случае с Кантом, странном намеке, данном ему Титлоу…

Чуть позже он ушел от реки и принялся бродить по извилистым деревенским проселкам. Ничто так не располагало к размышлениям, как прогулки в полном одиночестве. При мысли об одиночестве он вспомнил шутливое предостережение Додда, что как бы ему снова не врезали по затылку во время променада по окрестностям. Вряд ли это могло произойти. Взгляд Эплби умиротворенно скользил по пасторальному сельскому пейзажу. И тут он заметил, что вокруг творятся весьма интересные вещи.

Первое, что привлекло его внимание, – ехавший на велосипеде пожилой господин. Он представлялся ему не как вероятный противник, а сделался объектом любопытства, как только Эплби узнал в нем одного из преподавателей колледжа Святого Антония, многоуважаемого профессора Кёртиса. Его лицо выражало такую мечтательность и отрешенность, что Эплби испугался, как бы тот не съехал прямо в кювет. Возможно, профессор размышлял над какими-то любопытными подробностями легенды о костях из Клаттау. С тем же успехом он мог биться над неким интересным фактом, обнаружившимся в процессе исследования костей аборигенов Хэвеленда. От Эплби не укрылось, что вместе с мечтательностью на лице Кёртиса было как бы написано ожидание чего-то приятного, словно у ребенка, собиравшегося на праздник.

Кёртис проехал метров сто вперед, совершенно не обратив внимания на Эплби, когда тот, оглянувшись, заметил выезжавший из-за поворота автомобиль. Прижавшись к живой изгороди, инспектор принялся наблюдать, поскольку для полицейского есть по меньшей мере нечто необычное в мощной машине, едущей со скоростью десять километров в час. Автомобилем оказался блистательный «Де Дион». В нем сидели трое внимательно наблюдавших за происходящим молодых людей, лица которых показались Эплби знакомыми. Машина строго выдерживала дистанцию до ехавшего на велосипеде профессора. Экипаж авто, как выяснилось, состоял из подшефного Готта и его друзей, вышедших «на тропу охоты». Эта тропа лежала у Эплби перед глазами. Позволив «Де Диону» проехать чуть вперед, Эплби быстрым шагом последовал за ним. Стоял прохладный ноябрьский день, и дул легкий, но пронизывающий ветерок. Эплби представилась возможность совместить приятное с полезным: разузнать нечто важное, а заодно и прогуляться.

Однако прогулка оказалась непродолжительной. Примерно через километр Эплби поравнялся с пустой машиной, стоявшей на обочине. Пройдя еще метров пятьдесят, он заметил домик, располагавшийся в некотором удалении от дороги и окруженный довольно большим ухоженным садом с живой изгородью. Подойдя к калитке, Эплби увидел стоявший у входной двери велосипед Кёртиса и его преследователей, согнувшихся в три погибели под одним из окон. Не успел он как следует оценить открывшееся перед ним зрелище, как молодые люди поднялись на ноги и начали отдаляться от дома – не поспешно, словно их заметили, но достаточно быстро, как будто в замешательстве. Дойдя до калитки, они едва не угодили в объятия Эплби. Мистер Бакет растерянно вскрикнул:

– Это сыщик!

Сыщик обвел троицу внимательным взглядом, и его взор уперся в «жертву».

– Мистер Эдвардс? – жестким тоном спросил он.

– Я Эдвардс. – Ответив, молодой человек попятился от садовой калитки.

Эплби задал главный вопрос:

– Мистер Эдвардс, вы подтверждаете, что видели, как профессор Кёртис выходил из кабинета доктора Амплби около одиннадцати часов вечера во вторник?

Мистер Эдвардс ответил сразу, словно принял решение давным-давно.

– Да, видел.

– Вы уверены.

И снова мистер Эдвардс ответил сразу и развернуто:

– Совершенно уверен. Было трудно кого-либо заметить или узнать. Но мне это удалось.

– А что происходит здесь? – Эплби показал рукой на дом.

Но на сей раз на мистера Эдвардса, как и на его спутников, напало смущение.

– Нечто, боюсь, нас никоим образом не касающееся… Сэр, я полагаю, что это можно назвать «искомой дамой».

Эплби, отбросив ненужные околичности, прошел по садовой дорожке к окну. Его глазам предстала семейная идиллия. Профессор Кёртис наслаждался чаем у огромного горящего камина. Сидевшая на подлокотнике его кресла моложавая зрелая дама кормила его кексами. Она оказалась единственной женщиной в этой истории.

– Так оно и вышло. – Этой фразой Додд приветствовал Эплби, когда тот вернулся в колледж. – Так оно и вышло. Я его просто проглядел.

– Тайный ход Кёртиса?

Додд удивленно уставился на него.

– Так вы знаете?

– Я знаю, кто владелец, но не то, чем он владеет. Расскажите-ка.

– Так вот, – начал Додд, – там все довольно хитро, однако мне не следовало утверждать, что колледж Святого Антония – подводная лодка. Комнаты Кёртиса выходят в небольшой тупичок, отходящий от переулка Святого Эрнульфа. Окна там зарешечены, как и у остальных. Но если туда пройти, то рядом с окнами увидишь нечто вроде подвала для угля. Изнутри он надежно запирается на щеколду. Если выйти во дворик, то обнаружите, что этот погреб в самом центре здания и что дверь во дворик под замком. У привратника есть ключ. Но когда я подумал, что этим все исчерпывается, я не учел, как странно порой строили эти здания. Что есть у Кёртиса, чьи комнаты расположены рядом, кроме, с позволения сказать, персонального люка в этот погреб? Он ведь может в случае необходимости взять оттуда немного угля. Так? На самом же деле никакого угля сейчас там нет. Это просто чистый и уютный погреб. Старому греховоднику только и надо было, что туда проскользнуть, откинуть щеколду на двери и тихонько выйти на улицу.

Эплби рассмеялся.

– Не знаю, точно ли он старый греховодник, однако подозреваю, что он может рассказать нам нечто очень важное.

– Вы с ним виделись?

– Я встретил его, когда гулял. Он был немного занят, но я устроил так, что вскоре нанесу визит в его апартаменты. Еще новости есть?

Додд кивнул.

– Готт исключается, – с неким сожалением произнес он, словно процесс о соучастии знаменитого Пентрейта в реальном убийстве с треском провалился. – Он отсеялся в результате совершенно рутинной работы. Некая миссис Престон убирается в кабинете проктора между семью и девятью утра. Однако в среду ее дочь выходила замуж, так что она прибирала там во вторник поздно вечером, да так, чтобы господа ее не видели. Но она их видела. Она заметила, как Готт выходил и приходил с того времени, как он прибыл в кабинет, до того, как он снова ушел после возвращения старшего проктора.

– Не интригует, но убедительно, – согласился Эплби. – А Рэнсом?

– Рэнсом весь вечер просидел в кондитерской. Похоже, сильно поскандалил из-за чая. И забыл о нем, когда ему принесли то, что надо. Он там что-то писал примерно до четверти двенадцатого, а потом вдруг выскочил, как будто о чем-то вспомнил. Все сходится. И что же делать дальше?

– Дальше, Додд? Ровным счетом ничего, кроме как побеседовать с Кёртисом и хорошенько подумать. Знаете, по-моему, больше улик мы не получим.

– Не получим?

– Думаю, нет. Как мне представляется, даже не знаю, какие еще свидетельства, кроме показаний Кёртиса, мы сможем получить.

– Ну что ж, – нерешительно произнес Додд, – коль скоро, разумеется, вам так представляется…

В этот момент раздался стук в дверь, и младший привратник принес телеграмму. Эплби прочитал ее, и его лицо, как показалось Додду, выразило приятную задумчивость.

– На револьвере, – сказал он, – есть также пальчики Эмпсона.