Книга: Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! (сборник)
Назад: Глава 13
Дальше: Глава 15

Глава 14

I

Когда через несколько минут после ухода Готта Эплби шел через Епископский дворик, его не покидало чувство, что он приближается к последнему важному разговору касательно дела в колледже Святого Антония. Готт представлял собой теоретически возможного подозреваемого. С Рэнсомом еще придется серьезно разбираться. Однако он ощущал все большую уверенность в том, что разгадка убийства Амплби крылась в профессорских апартаментах: по крайней мере, именно на них следовало сосредоточиться, прежде чем обратить взор куда-то еще. О трех из четверых обитателей апартаментов он узнал довольно много. С Хэвелендом он только что говорил, Поунолла допросил. Титлоу намеренно выставил себя перед ним напоказ. Что же до Эмпсона, то инспектор слышал лишь его едкие высказывания в профессорской и мельком видел спящим. Возможно, теперь он снова уже спал. Однако час для визита был вполне приемлемый… Эплби проскользнул через западную калитку в Садовый сквер.
В ответ на стук в дверь раздался трескучий голос Эмпсона. Возможно, его сухость придала какой-то неожиданный контраст тому, что Эплби увидел, войдя в комнату. Эмпсон сидел у горевшего камина в круге света настольной лампы с абажуром. Огромная библиотека, посвященная его деятельности в области психологии и наукам о человеке, скрывалась в тени. Ее хозяин, сменивший привычный смокинг на блекло-бордовый шелковый халат, помнивший лучшие времена, сидел с книгой в руках в старомодном кресле с высокой спинкой. Его трость стояла между ног, и рукоятка слоновой кости почти сливалась с бледными пальцами, охватившими ее. Бледный цвет лица, казавшийся мертвенным на фоне ослепительно-белой сорочки, несколько смягчался тускло-красным шелком с золотым отливом. Эмпсон учтиво поднялся навстречу гостю и отложил книгу, «Золотую чашу» Генри Джеймса, тем самым дополнив в глазах Эплби милую картину: ученый муж на отдыхе.
– Я подумал, уместно ли будет вас потревожить?..
Как только Эплби заговорил, Эмпсон придвинул ему стул с подчеркнутой учтивостью, что, однако, не означало: полицейскому некие дополнительные «почести». Эплби который раз подумал, что разговоры с обитателями колледжа Святого Антония – задача не из легких. Чтобы начать разговор, он решил остановиться на предмете, по поводу которого Эмпсон выражал явную озабоченность.
– Если не ошибаюсь, то несколько лет назад вы пользовались инвалидным креслом?
– Да, именно. Недуг, которым, как вы видите, я страдаю, – Эмпсон легонько постучал по рукояти трости, – на некоторое время обострился, и мне пришлось поменяться комнатами с Поуноллом, живущим внизу. Несколько месяцев меня возили в кресле на лекции, собрания и так далее.
– Вам известно, что кресло хранится в кладовке этого здания?
Эмпсон покачал головой:
– Мне лишь известно, что оно где-то в колледже. Позвольте спросить: оно возымело какое-либо значение в вашем расследовании?
– Им пользовались в тот вечер, когда убили ректора. Полагаю, его использовали для перемещения тела.
Пару секунд Эмпсон раздумывал, что являлось характерной чертой всех обитателей колледжа. Затем он спросил:
– Для перемещения мертвого тела? Значит, вы пришли к заключению, что ректора застрелили где-то за пределами его кабинета?
– Да.
Эмпсон снова задумался и на сей раз взял паузу, чтобы разобраться в новом повороте событий. Его следующий вопрос прозвучал довольно настороженно:
– И у вас есть доказательства?
Эплби решил сказать правду.
– Только факт того, что креслом пользовались. Однако я считаю его решающим.
Эплби вдруг почувствовал, что его словно обыскивают: создавалось впечатление, что изощренный учеными трудами ум Эмпсона направлен на то, чтобы оценить правдивость только что услышанного. Однако когда психолог заговорил, его голос звучал спокойно:
– Понимаю, – произнес он. Секундой раньше взгляд его пытался пронзить Эплби, теперь же профессор задумчиво разглядывал язычки пламени, горевшего в камине.
Помня о научной специализации Эмпсона, Эплби поинтересовался:
– Существует вопрос, по которому мне бы хотелось знать ваше мнение. Причем мнение, как вы поймете, отличное от вашего знания фактов. Вам, разумеется, вовсе не обязательно мне отвечать. Однако этот вопрос касается того, в чем вы особенно компетентны, области исследования человеческого поведения…
Внезапно Эмпсон резко прервал его. И это настолько противоречило его степенному поведению и подчеркнутой вежливости, что Эплби на мгновение опешил.
– Наука о человеческом поведении все еще находится в зачаточной стадии развития. Мы до сих пор полагаемся на собственный опыт. А опыт, в свою очередь, зачастую оказывается обманчивым. Наука говорит о человеке: «Крайне маловероятно, что он это сделает». Опыт добавляет: «Невозможно, чтобы он так поступил». А потом человек делает именно это.
В словах Эмпсона будто бы прозвучала досада. Однако скорее в интонации, нежели в самих словах Эплби уловил какую-то перемену. Казалось, Эмпсон произнес не известное ему с давних времен, а словно под влиянием озарения. Он выразил не вполне устоявшиеся взгляды, а результат недавнего потрясения или возмущения. Он сам или кто-то другой разрушил чьи-то надежды и ожидания?
– Это действительно крайне маловероятно, это невозможно, – напрямую заявил Эплби, – что Амплби могли убить здесь? – После кивка Эмпсона он продолжил более спокойным тоном: – В свое время мистер Хэвеленд страдал неким психическим расстройством. Можете ли вы сказать что-либо определенное по этому поводу? Точнее говоря, связали бы вы это со склонностью к убийству? К примеру, кости…
И снова Эмпсон прервал его:
– Хэвеленд не убивал Амплби. Кости, о которых вы говорите, гнусный обман.
Он говорил ровным тоном, но его лицо было так напряжено, что следующий вопрос Эплби казался почти оскорбительным. Однако он должен был задать его.
– Это ошибочный глас науки или столь же ошибочный глас опыта?
Существовал только один ответ, чтобы Эмпсон мог сохранить логическое равновесие. Произнесет ли он его? Скажет ли он, что в нем говорит не глас науки и не глас опыта, а глас знания? Где-то в глубине комнаты часы отсчитывали секунды молчания.
– Наука ошибается, но ее нельзя отрицать. И она авторитетно скажет вам, что все эти кости – омерзительная подброшенная улика. Причем подброшенная тем, кто не знаком с аномальной психологией. Я настоятельно прошу вас, прежде чем вы попадете в ловушку, без лишней огласки обследовать Хэвеленда у признанных специалистов, которых я могу порекомендовать. Они подтвердят мои слова.
– Что Хэвеленд не убивал Амплби?
Эмпсон задумался. Когда он заговорил, Эплби показалось, что в своих словах ученый отбросил личные пристрастия и следовал лишь по пути отвлеченного знания.
– Наука, возможно, ошибется, если станет утверждать лишь это. Наука сможет сказать только то, что Хэвеленд не убивал Амплби и потом раструбил о преступлении, разбросав кости. Это, полагаю, решающий фактор. К нему я добавлю свое убеждение, что Хэвеленд невиновен.
– Ваше убеждение – это глас опыта?
– Только лишь. И вновь – нечто ошибочное, но тем не менее авторитетное.
– Значит, Хэвеленд психически… нормален?
Этим новым вопросом Эплби попытался подвести концовку в том смысле, что все только что сказанное было неверно. Эмпсон отступил точно так же, как до этого Готт.
– Считаю свои долгом, мистер Эплби, высказать свое личное и профессиональное убеждение в том, что обстоятельства смерти ректора несовместимы с наблюдаемым мной психическим состоянием Хэвеленда. Однако с моей стороны было бы предосудительно продолжать обсуждать психическое состояние его или кого-либо из моих коллег. Вам не составит особого труда найти психологов, желающих обнаружить признаки безумия в каждом из нас.
Эмпсон вел себя тактично: шутка смягчила отповедь.
– Каждый сам обязан решать, что ему должно и что нет, – произнес Эплби.
И тут Эмпсон в третий раз прервал его, на сей раз – страстным возгласом:
– Это труднее всего на свете!

II

Эплби решил переменить тему.
– В половине десятого вы вернулись сюда из профессорской, после чего снова вышли где-то через час (в десять сорок, если быть точным), чтобы забрать пакет из привратницкой. На это у вас ушло восемь или десять минут, а потом не выходили из своих комнат, пока в профессорские апартаменты не прибыла полиция. Таковы, полагаю, были ваши передвижения?
Эмпсон наклонил голову в знак согласия.
– Вы кого-нибудь встретили по пути в привратницкую или обратно?
– Я видел Титлоу.
– Расскажите мне, пожалуйста, где именно вы его видели и когда? И видел ли он вас?
– Не думаю, что он заметил меня. Он входил к себе как раз тогда, когда я выходил. Очевидно, он поднялся наверх и входил в прихожую, когда я открыл вон ту дверь, – Эмпсон кивком головы указал на дверь гостиной, – и заметил его.
– Это было примерно в десять сорок, когда вы собирались зайти в привратницкую, так?
– Именно так.
– Должен уведомить вас, что мистер Титлоу заявил, что не выходил из своих апартаментов до без пяти одиннадцать. Затем он спустился вниз и направился прямиком к парадной двери ректора.
Заметив, что Эмпсон не воспользовался сделанной им паузой, Эплби продолжил:
– Получается нестыковка, не так ли?
– Титлоу или что-то забыл, или говорит неправду.
Эмпсон намеренно взял холодный тон, и нарочитая сдержанность чувствовалась даже в его сухом голосе. Затем наступило короткое молчание.
– Вы не заметили в нем чего-то необычного?
– Кажется, он быстро взбежал наверх: у меня создалось сиюминутное, но стойкое впечатление, что он задыхался.
– И что? Он был возбужден?
– Я видел его всего лишь секунду, и у меня создалось впечатление, сиюминутное, но стойкое, что он был очень возбужден.
Эплби подумал, что именно с такой грозной бесстрастностью судья оглашает присяжным главный пункт обвинения. Вспомнив о суде, он использовал внезапный нажим – адвокатский прием для перехода к основному доводу защиты.
– Вы считаете Титлоу виновным?
«Даже это, – с сожалением подумал он, – никак не повлияло на поведение Эмпсона».
Полное молчание свидетельствовало о том, что Эмпсон чувствовал: его гость задал некорректный вопрос. Наконец он произнес:
– Я буду рад свершению правосудия, однако никак не могу обвинять Титлоу.
Затем он продолжил, как бы развивая второстепенный тезис, чтобы помочь Эплби выйти из скользкой ситуации:
– Например, наличествует то, что действительно произошло: выстрел, смертельный или нет, услышанный Титлоу в присутствии дворецкого Слотуайнера.
– Это могло быть подстроено или придумано, – возразил Эплби.
– Полагаю, что да. – Эмпсон снова задумчиво посмотрел на огонь. – Вы что-либо узнали или рассмотрели версию, каким образом это было сделано? Я хочу сказать, существуют ли улики?
Эплби ушел от прямого ответа.
– Если бы остались улики, план бы развалился сам по себе. – Он вдруг снова сменил тему: – Зачем, мистер Эмпсон, вы вообще ходили в привратницкую? У вас ведь есть телефон. Почему вы не позвонили и не справились, прибыл ли пакет, и не попросили его вам принести?
– Мы не тревожим прислугу без необходимости. Прогулка мне не повредила.
Ответ прозвучал не совсем резко, но достаточно убедительно. И Эплби понял, что ему осталось задать всего несколько вопросов.
– И весь остаток вечера, с девяти тридцати до десяти сорока и далее с десяти пятидесяти, вы находились здесь и никто вас не беспокоил?
– Совершенно никто.
– Никто не приходил?
– Никто.
– И никто не звонил?
– Никто.
«Тщетное упорство», – подумал Эплби и встал, чтобы откланяться, как вдруг едва уловимая нервозность, прозвучавшая в последнем ответе, побудила его задать еще один вопрос.
– И вы сами никому не звонили?
Пауза длилась буквально доли секунды. Ему вполне могло показаться, что пальцы Эмпсона сильнее сжали рукоять трости. И все же Эплби охватило напряженное ожидание чего-то. Он знал, что Эмпсон думает сейчас куда более лихорадочно, чем когда-либо. Он решал, что ответить: да или нет. И в эту секунду интуиция подсказала Эплби, что, возможно, наступил решающий момент в его расследовании…
Эмпсон ответил тем же невозмутимым тоном:
– Я звонил Амплби сразу после десяти. Разговор не имеет к делу никакого отношения.

III

Старший привратник Тэнтрипп работал в штате прислуги колледжа Святого Антония с самого детства. Он был весьма неглупым человеком и, скорее всего, понимал, что должен оказать следствию всяческое содействие. Однако после того как полиция начала вплотную заниматься членами Ученого совета колледжа, его не покидало неотвязное чувство того, что наступает конец света. Поэтому Эплби начал с отвлеченных вещей.
– Я попросил бы вас, – начал он, – объяснить, как работает телефонная сеть колледжа.
Это оказалось предметом, о котором Тэнтрипп рассказал с охотой и подробно. Телефон появился в колледже Святого Антония гораздо позже начала его службы и являлся одним из новшеств, к которому Тэнтрипп относился критически. Более того, с недавнего времени новации следовали одна за другой, что вызывало у него довольно сильное неодобрение. Телефонные аппараты были в холле жилого корпуса для студентов, в конторке эконома, в помещении кухни, в ректорских апартаментах с параллельным аппаратом в его кабинете и в апартаментах всех членов Ученого совета. Сначала все звонки проходили через коммутатор, находившийся в привратницкой. Система работала весьма неплохо, однако ручное соединение абонентов требовало постоянного внимания дежурного привратника. Поэтому недавно установили автоматический коммутатор для переключения звонков внутри колледжа. Чтобы позвонить за его пределы, абоненту надо было набрать номер привратницкой, однако внутри колледжа можно соединиться с любым аппаратом, набрав определенный номер. К сожалению, после запуска автоматический коммутатор оказался не очень эффективен, и, по словам Тэнтриппа, он «не сразу раскачался». Отчасти по этой причине, отчасти из-за академического консерватизма, а отчасти из-за рассеянности профессора колледжа по-прежнему звонили друг другу через ручной коммутатор в привратницкой.
Эплби задал прямой вопрос:
– Профессор Эмпсон именно таким образом звонил тем вечером, когда убили ректора?
– Да, сэр, – ответил Тэнтрипп несколько смущенно, но довольно охотно, – именно так. Он звонил через коммутатор около десяти вечера.
– Вы помните, что он сказал?
– Он сказал: «Тэнтрипп, соедините меня, пожалуйста, с ректором».
– Но он мог позвонить по автомату?
– Разумеется. Ему надо было набрать 01. Но он из тех, кто никогда не пользуется автоматом.
– Вы уверены, что это был профессор Эмпсон? Вы уверены, что звонок делался из его апартаментов?
Лицо Тэнтриппа выразило растерянность.
– Ну, сэр, полагаю, что из его комнат. Я бы сразу это определил по лампочкам на панели, если бы взглянул на нее. Однако обычно я занят лишь соединением. Голос принадлежал профессору Эмпсону, но, если вдуматься, он мог звонить откуда угодно. То есть откуда угодно с территории колледжа. Это точно был он, поскольку позже я упомянул о звонке в разговоре с ним.
– Упомянули о звонке?
– Да, сэр. Его посылка пролежала здесь весь вечер, и когда он зашел за ней без четверти одиннадцать, я вдруг подумал, что надо было ему сказать, когда он звонил чуть раньше. Так вот, я извинился, что не уведомил его о посылке, когда он звонил ректору.
– И что он ответил?
– Он просто махнул рукой и сказал: «Ничего страшного, Тэнтрипп». Или что-то в этом роде, после чего ушел.
– Вы не припомните, какие еще звонки проходили через коммутатор тем вечером?
– Только два, сэр. Ректор звонил по внешней линии. Разумеется, я не знаю, кому именно, я просто соединил его с городской станцией.
– Во сколько это было, вы можете сказать точно?
– Чуть раньше половины одиннадцатого.
– А второй звонок?
– Звонил декан касательно одного джентльмена, лишенного права покидать колледж. Я помню, что он закончил свой разговор со мной, когда часы показывали без пяти одиннадцать.
Несколько минут Эплби допрашивал Тэнтриппа касательно его собственных перемещений. Готт оказался прав насчет алиби привратника: Тэнтриппу не составит труда доказать, что во время совершения убийства он находился на месте службы. Декан же теперь исключался окончательно. Однако Эплби не оставляли мысли об Эмпсоне, и он продолжал думать о нем, когда несколько минут спустя шел по темным дворикам. Стало более чем ясно, почему Эмпсон не смог отрицать, что звонил ректору. Он не только воспользовался ручным коммутатором и его мог узнать привратник, но и машинально подтвердил факт звонка, когда Тэнтрипп при случае упомянул его. И все же некую долю секунды Эмпсон раздумывал, стоит ли отрицать звонок, отрицать то, что неизбежно откроется. При всем том он обладал не тем складом ума, чтобы даже долю секунды размышлять над очевидной глупостью. Возможно ли, что за всем этим скрывалось нечто мрачное? Если да, то почему бы не воспользоваться автоматическим коммутатором? Эплби не мог отделаться от предчувствия, что расследование вступает в критическую фазу…
Был уже двенадцатый час, и Эплби машинально свернул в сторону своих апартаментов, чтобы завершить день, второй день своего пребывания в колледже. Думая о теплой комнате, он вспомнил Готта с его полушутливой рекомендацией не терять время и поскорее отсеять прислугу. Старший привратник теперь не в счет… Эплби снова проскользнул через западную калитку в Садовый сквер.
«Взломанные» окна кабинета ректора были заперты на висячий замок, ключ от которого лежал у него в кармане. Инспектор проник в кабинет, задернул шторы и включил свет. Мрачная комната с разбросанными костями, холодным пеплом в камине и нарисованными мелом символами смерти выглядела устрашающе и уныло, но совсем не зловеще. В ней все застыло и замерло. Казалось, здесь все еще царит атмосфера тайны. Эплби не терял времени. Он включил верхний свет и настольную лампу, сел в кресло Амплби и позвонил. Через полминуты появился Слотуайнер, невозмутимый и спокойный, словно его хозяин был жив и вызвал его. Но на сей раз он поклонился Эплби так, как кланяются тому, чей статус в колледже является общепризнанным. Эплби подумал, что перед ним хладнокровный субъект, которого не вывести из равновесия звонком из кабинета покойника. Эплби решил с порога «опрокинуть» его.
– Слотуайнер, – начал он, – мы вынуждены рассматривать вас как подозреваемого.
– Вы должны рассматривать все версии, сэр.
– Стало очевидно, что выстрел, слышанный мистером Титлоу и вами, был отвлекающим.
– Да, сэр. Я никогда не исключал эту возможность.
– В самом деле? В таком случае вы, возможно, представляете себе причину, по которой он был произведен?
– Я представляю себе более чем одну причину, сэр. Но одна из них обеспечит алиби мистеру Титлоу или мне, если исходить из виновности одного из нас. Полагаю, все дело сведется к поминутному выяснению обстоятельств.
Слотуайнер, если не обращать внимания на в высокой степени книжный стиль его речей, довольно достойно «отбивал подачи». Эплби решил действовать напрямую.
– Если ректор не был убит выстрелом, который слышали вы с мистером Титлоу, его, очевидно, убили не в кабинете, а в Садовом сквере, где шум машин мог заглушить звук выстрела. Исходя из этого, мне нужно просчитать временные интервалы. Вы можете сообщить что-то в свою пользу?
Слотуайнер задумался.
– Я понимаю, о чем вы, сэр. И считаю, что у меня есть, по крайней мере, частичное алиби. Позволю себе предположить, что для того, чтобы проследовать с ректором из кабинета в сквер, а затем вернуться с… с телом и костями, потребовалось бы семь-восемь минут, не так ли?
Эплби согласился. На самом деле он знал, что на это требовалось гораздо больше времени с учетом возвращения к профессорским апартаментам с креслом для мытья.
– Знаете, сэр, мне кажется, что я недолго находился в одиночестве в период с половины одиннадцатого. Миссис Хагг, кухарка, как выяснилось, занималась на кухне разгадыванием кроссворда. И она несколько раз поднималась ко мне в кладовку, чтобы посоветоваться. Хищник на букву «П» из четырех букв и все такое, сэр. Полагаю, вам следует ее подробно расспросить. Касательно периода до половины одиннадцатого (предположительно ректора уже не было в живых в то время, когда я обычно приносил ему напитки), боюсь, я ничего не могу сказать в свое оправдание.
– Не волнуйтесь, – тихо произнес Эплби. Он начинал верить в то, что Слотуайнер говорит правду. – Не беспокойтесь. Мне известно, что около половины одиннадцатого ректор был жив: он звонил по телефону. Вы ничего такого не слышали?
Слотуайнер немного расслабился.
– У меня, если можно так выразиться, сэр, от сердца отлегло. Однако мне ничего не известно о телефонном звонке: у ректора имелся параллельный аппарат, и он мог позвонить так, что я об этом понятия не имел. Ректор всегда говорил по телефону очень тихо, и из своей кладовки в конце коридора я бы не услышал ни звука. Когда я там работаю, я часто не обращаю внимания на разговоры в этой комнате. Однако я должен рассказать вам о том, что я действительно слышал. Я вспомнил об этом после нашего предыдущего разговора. По-моему, я слышал стук костей.
– Стук костей?
– Да, сэр. Незадолго до прихода мистера Титлоу я вышел из кладовки в коридор. И помню, что из кабинета раздавался какой-то странный шум. Было непохоже, чтобы ректор перемещал книги или двигал стулья, и я не смог определить, что это за звуки. Вы позволите, сэр?
После утвердительного кивка Эплби величавый и чопорный Слотуайнер словно преобразился. В мгновение ока он пересек комнату и собрал большую часть разбросанных костей. Завернув их в газету, он протянул сверток Эплби.
– А теперь, сэр, не откажите в любезности…
С этими словами Слотуайнер выбежал из комнаты, закрыв дверь. Эплби объял какой-то задорный интерес. Он дождался приглушенного крика и, развернув газету, вывалил кости на пол. Они упали с удивительно громким грохотом. В этот момент в кабинет вернулся Слотуайнер, явно возбужденный.
– Именно так, сэр, все и было! – воскликнул он.
Эплби задал главный вопрос:
– Вы можете сказать, когда именно это произошло?
– С большой долей уверенности, сэр, в пределах пяти минут. Это произошло между десятью сорока пятью и десятью пятьюдесятью.
Эплби на мгновение попытался представить себе следовавшие из этого выводы, насколько это было возможно, после чего вернулся к допросу Слотуайнера. Однако тот больше ничего не слышал и не мог пролить свет на события того трагического вечера. Когда Эплби перешел к более общим вопросам касательно отношений Амплби с другими членами Ученого совета, Слотуайнер отвечал очень сдержанно. Тема была весьма деликатной, однако в подобных делах Эплби никогда не позволял себе роскоши потворствовать этикету и тонким чувствам. И вскоре его настойчивость была вознаграждена. Слотуайнер, признав, что имел довольно точное представление о дрязгах, в последние годы раздиравших колледж Святого Антония, в конце концов поведал о сцене, свидетелем которой он стал совсем недавно. Амплби проводил у себя в кабинете нечто вроде совещания с Титлоу и Поуноллом. Слотуайнер не мог положительно утверждать, изобиловало ли оно какими-либо резкими и нелицеприятными выражениями. Однако во время встречи его вызвал ректор, который всегда старался играть роль радушного хозяина, и попросил принести чай. Атмосфера в кабинете показалась ему напряженной, хотя (и наверняка недаром) в его присутствии не было сказано почти ничего. Но когда чуть позже он открыл дверь, чтобы принести еще гренок с маслом, то услышал, что Поунолл говорил с таким необычным жаром, что дворецкий замер в дверях. Он слышал, как Поунолл сделал весьма примечательное заявление: «Господин ректор, вы должны радоваться, что для совершения убийства нужны два лица, ибо вы являетесь главной жертвой!» После этого Слотуайнер ретировался в кладовку вместе с гренками.
Эплби стало интересно, съел ли он их.
Назад: Глава 13
Дальше: Глава 15