– Мне всегда представлялось, – начал профессор Кёртис, – что после того, как я оставлю преподавательскую деятельность, лучше всего будет обзавестись семьей и начать спокойную жизнь. На самом деле, как вы убедились, женитьба, хоть и недавняя, предшествовала моему отходу от дел.

Профессор Кёртис неторопливо погладил бороду и добродушно взглянул на своего гостя. Именно подобными преамбулами он, скорее всего, начинал объяснять своим студентам перипетии папского господства.

– Вы, возможно, сочтете в некоторой мере странным, мистер Эплби, что я не поставил коллег в известность об этой перемене в моей жизни. Однако начать бы я хотел (вы позволите?) с некоего прецедента. Вы, конечно же, помните старину Летаби, настоятеля Пламчестерского собора? Он был здесь почетным членом Ученого совета и посещал наши еженедельные собрания в профессорской в течение десяти или двенадцати лет. Но только после его смерти, когда Амплби отправился на его похороны, нам стало известно, что он был женатым человеком. Он никогда об этом словом не обмолвился.

Что касается меня, то я видел явные неудобства, о которых не стану распространяться, что могли возникнуть после объявления о моей женитьбе. Касательно же моей последующей жизни, от которой меня отделяют несколько семестров, то я решил прожить ее уединенно.

– Миссис Кёртис, – мягко прервал его Эплби, – разумеется, с этим согласна.

– Моя жена, как вы выразились, с этим согласна. Она в высшей степени добродетельная дама, мистер Эплби, и я счастлив, что нынче она имела удовольствие познакомиться с вами. Но все эти события, особенно одно из них, не имеют отношения к ужасным и прискорбным обстоятельствам, к изложению которых я должен перейти. Позвольте сразу же упомянуть этот факт: позже вы увидите, каким образом он сделался важным. Из-за моего намерения сохранить мой брак в тайне возникли определенные сложности, которые вы, безусловно, поймете. Однако они сделались не столь значительными благодаря тому, что я оказался владельцем расположенного за стеной удобного и скрытого выхода с территории колледжа.

– Да, – сказал Эплби, – я знаю: погреб для угля.

– Именно так. Несомненно, для этого он изначально и обустраивался. Долгое время, как я уже, по-моему, говорил вашему коллеге, у меня не было ключей для входа в колледж. И этот аварийный выход, – Кёртис улыбнулся своей шутке, – оказался очень кстати. Оставляя на ночь открытой дверь, лучше сказать щель, выходящую в тупичок, я мог при случае проскользнуть к себе. А теперь, – весьма самодовольно продолжил профессор, – я перейду к самой интересной части своего рассказа.

Эплби достал блокнот и карандаш.

– Я попрошу вас подписать ваши показания, – произнес он. – К тому же должен вас предупредить…

Кёртис дружелюбно кивнул:

– Да, мистер Эплби, да. Полагаю, что у меня, как говорится, возникли трения с законом. Однако все было так запутанно, чрезмерно запутанно, что эти два дня я молчал, чтобы подождать дальнейшего развития событий. Думаю, именно так: подождать развития событий.

– События могли бы развиваться куда быстрее, если бы вы сразу же изложили все, что вам известно.

– Безусловно, справедливое замечание, мистер Эплби. Ну-с, я вам все выложу.

Сделав паузу, чтобы насладиться дерзким полужаргонным словечком, профессор Кёртис продолжил, то и дело вставляя пояснительные замечания:

– Сам факт того, что я знаю, если знанием можно назвать разрозненную последовательность образов, о событиях вечера вторника, является случайным стечением обстоятельств. Оно стало результатом того, что я, по-моему, чуть позже десяти решил навестить Титлоу. Это был не только светский визит. Я довольно долго занимался трудным отрывком из рукописи эпохи каролингов, и тут мне внезапно пришло в голову, что Титлоу сможет мне помочь. Он, разумеется, никоим образом не палеограф, однако специалист по рукописям (не так ли?), и я подумал, что он сможет помочь. Я буквально загорелся этой идеей, положил документ в карман и направился прямо к нему. Точнее сказать, не совсем прямо к нему. И это, безусловно, и положило начало всем неприятностям.

Я уже вошел в Садовый сквер, когда мне вдруг пришла мысль проконсультироваться с Амплби. Я не одобрял линию поведения нашего покойного ректора, – довольно резким тоном продолжил профессор. – Вот уже несколько лет, как мне представлялось, он превращал противоречия во вражду, что никоим образом, мистер Эплби, не подобает ученому. Однако Амплби был удивительно образованным человеком. Положительно увлеченный своей научной проблемой, я заметил свет в его кабинете и постучал в створчатое окно. Довольно фамильярно, должен признаться, учитывая наши с ним не очень теплые отношения. Короче говоря, я вошел и проконсультировался с ним. Он встретил меня весьма учтиво и тотчас же заинтересовался моей работой. Справедливости ради нужно сказать, что наш покойный ректор всегда проявлял живейший интерес к научной работе и всецело ей содействовал. Полагаю, мы обсуждали документ около десяти минут.

– И закончили, – вставил Эплби, – примерно в десять двадцать пять?

– Да, примерно так. Амплби сделал пару интересных замечаний, а затем я отправился к Титлоу, как изначально и предполагал. Я вышел, как и вошел, через створчатое окно. Именно тогда, – добавил Кёртис, словно цитируя фразу из романа Пентрейта, соответствующую подобному обстоятельству, – я в последний раз видел Амплби живым.

Так вот, я пошел прямо к Титлоу. Точнее сказать (прошу простить мне некоторую непоследовательность), не совсем к Титлоу. На полпути к профессорским апартаментам я вдруг подумал, что в дополнение к первому документу неплохо бы захватить еще несколько рукописей с аналогичными трудностями. Поэтому я в темноте пробирался через сад, намереваясь вернуться к себе через восточную калитку и взять необходимые бумаги. Я, разумеется, забыл то досадное обстоятельство, что калитки запирают в десять пятнадцать, и столь неожиданно наткнулся на запертую калитку, что чуть не ушибся. После этого я повернул назад к профессорским апартаментам: если понадобятся еще какие-то документы, Титлоу, у которого был ключ, пройдет ко мне вместе со мной. И когда я снова приближался к профессорским апартаментам, то испытал первое сильное потрясение.

– Вы не припомните время своего первого сильного потрясения? – глухо спросил Эплби.

– Думаю, что припомню. Дальнейшие события запечатлелись в моем сознании с удивительной ясностью, и эта ясность, если мысленно вернуться чуть назад, включает и предшествующие факты. Помню, что пробило полчаса, когда я наткнулся на восточную калитку. А в темноте мне бы понадобилось минуты три (не так ли?), чтобы дойти до профессорских апартаментов.

И тут, мистер Эплби, я заметил Хэвеленда. Он стоял прямо у входа в профессорские квартиры, и на его фигуру падал свет из вестибюля, достаточно яркий, чтобы его узнать. Полагаю, я хорошо разглядел его, и выражение его лица поразило меня. Иначе не объяснить тот факт, что я тотчас остановился. Секундой позже я увидел, что находится у него в руках. Он держал пистолет, причем обеими руками и довольно осторожно. И разглядывал его, как мне показалось, с какой-то радостью. Однако у входа он задержался на какое-то мгновение, а в следующую секунду исчез в темноте, после чего почти сразу же вернулся и скрылся в здании.

Хэвеленд, как вам известно, в свое время страдал психическим недугом, и моей первой мыслью было, что он пытается покончить с собой. Уверенный в этом, я хотел было ринуться за ним, как вдруг мне показалось, что произошло нечто ужасное. У меня создалось стойкое впечатление, что я слышал выстрел. Поначалу, ничего не заподозрив, я отнес этот звук на счет жуткого уличного шума, который отравляет жизнь нашему университету. Однако теперь я понял, что это действительно был выстрел. Я не мог определить, когда именно я его слышал: это могло произойти в любой момент после моего ухода от ректора.

Затем, мистер Эплби, я совершил поступок, ставший, полагаю, проявлением слабости. Я знаю, что мне следовало бы тотчас догнать Хэвеленда или же прибегнуть к помощи кого-то еще. Однако возобладала моя природная нерешительность, и я отступил в темный сад, чтобы все обдумать. Я оказался в затруднительном положении, а сколько еще сложностей и дилемм ждали меня впереди!

Профессор Кёртис ненадолго умолк и дружелюбно улыбнулся Эплби. Затем он продолжил:

– Не находя себе места, я где-то минут пять ходил взад-вперед.

– Было десять тридцать девять или десять сорок, – добавил Эплби.

– В конце концов я решил посоветоваться с Титлоу по поводу этого неприятного происшествия. Он глава нашего Ученого совета, обладает блестящим умом, хотя и несколько переменчивым характером. Он сразу же показался мне именно тем, к кому следует обратиться. Поэтому я снова повернул к профессорским апартаментам и во второй раз стал свидетелем жуткого зрелища. Теперь из здания показался сам Титлоу, тащивший человеческое тело. Он выволок его из освещенного вестибюля, бросил наземь, прошу прощения, как мешок угля, после чего скрылся в здании. Я был потрясен до глубины души.

Мне стыдно признаться, – с деланым добродушием в голосе продолжил профессор Кёртис, – что я вновь понял, что мне должно сделать, и не сделал этого. Бесспорно, мне следовало ринуться к жертве и постараться оказать ей посильную помощь. Однако, к своему ужасу, я уверился в том, что тело, которое я видел какое-то мгновение, являлось трупом. К тому же я был несказанно взволнован. Я снова отступил в сад, и мне понадобилось несколько минут, чтобы немного успокоиться и собраться с мыслями. Затем я понял, что в столь тяжелых обстоятельствах я должен незамедлительно обратиться к ректору. Из сада я кое-как добрался до его кабинета… Должен вам напомнить, мистер Эплби, что ужас всего происходившего еще более усугублялся непроглядной тьмой, под покровом которой развивались эти трагические события.

Кабинет доктора Амплби оказался пуст. Только обнаружив это, я вспомнил, находясь в смятении, что он обмолвился о своем намерении почти сразу же повидаться с Эмпсоном. Через несколько мгновений после моего ухода он, очевидно, повторил мой путь через окно. Тогда я никоим образом не догадывался о постигшей его участи, однако понял, что единственное, что мне оставалось, – немедленно вернуться в профессорские апартаменты. Я снова вышел через окно и сделал буквально несколько шагов, как вдруг заметил, как в темноте ко мне приближается некий странный объект. К этому моменту я почти что лишился самообладания, тотчас же свернул с дорожки и затаился. Вскоре объект приобрел очертания какого-то средства передвижения. Через пару секунд он остановился под окнами кабинета Амплби, и я услышал звуки, свидетельствовавшие о напряженной физической работе. Затем на какое-то мгновение штора отодвинулась, и моим глазам предстало еще одно ужасное зрелище. Поунолл вытаскивал из кресла для мытья тело, совершенно явно представлявшее собой труп Амплби. Через секунду он скрылся в кабинете со своей жуткой ношей.

Я не стану, – произнес профессор Кёртис после паузы, последовавшей за описанием этой зловещей картины, – распространяться о своих чувствах. Скажу лишь, что я пустился бежать и снова провел несколько минут в темноте, стараясь взять себя в руки. Наконец я снова поспешил к профессорским апартаментам в поисках совета и в некотором роде защиты у Эмпсона. В той адской мышеловке, где я оказался (думаю, что не преувеличиваю), он казался мне единственным, кто оставался в твердом уме. Я быстро поднялся к его комнатам. Там его не было. Последняя возможность казалась упущенной. Я отверг мысль отправиться в кабинет Амплби, но перспектива оставаться в профессорских апартаментах внушала мне еще большие опасения. Я снова поспешно укрылся в саду, и там мне в голову пришел план, представлявшийся наиболее рациональным: я подожду несколько минут, пока Поунолл уйдет из кабинета, затем войду туда и позову на помощь прислугу ректора. Взглянув на часы, я дал себе пять минут. Затем я, с позволения сказать, смело направился к кабинету…

– Который был час? – В голосе Эплби слышалось нетерпение.

– Где-то без трех или без двух минут одиннадцать. Я вошел прямо через окно и наткнулся на лежавшее в окружении разбросанных костей тело Амплби. Однако мне предстояло увидеть нечто, подобное кошмару. В дальнем конце комнаты, рядом с одним из вращающихся книжных шкафов, поглощенный своим занятием и не обращавший на меня никакого внимания, стоял Эмпсон!

Я хотел было тайком выскользнуть из комнаты, но тут, как говорится, окончательно потерял самообладание. Я оказался, как говорил ранее, в мышеловке: единственный путь наружу из Садового дворика проходил через ректорские апартаменты, но выходу этим путем препятствовало присутствие, зловещее присутствие, иначе я его не могу назвать, Эмпсона. Для пожилого ученого, мистер Эплби, в высшей степени неприятно оказаться во дворике колледжа в окружении множества душевнобольных преступников.

Несколько секунд профессор Кёртис безмятежно наслаждался изысками своего красноречия. Затем он продолжил:

– Я едва ли смогу связно рассказать о своих передвижениях в течение следующего получаса. Вскоре после моего ухода из кабинета я услышал второй выстрел. Помню, что бродил по саду в полной прострации. Я немного приободрился, услышав голоса, которые принял за общую тревогу. Я стоял в дальнем углу сада рядом с выходящим на улицу турникетом, как вдруг заметил, что турникет открывается. В свете уличного фонаря я разглядел незнакомого мне субъекта с бородой. Он осторожно прокрался в сад и замер, услышав крики. Тут я понял, что судьба дает мне шанс, ринулся к турникету и успел ухватить дверцу прежде, чем она защелкнется, после чего выскользнул на улицу. Я испытал такое нервное потрясение, что на несколько мгновений силы оставили меня. Спустя несколько минут, совершенно изможденный, я проскользнул к себе посредством, как вы правильно заметили, погреба для угля. После этого стал ждать, как я выразился, развития событий. Ждать, пока откроется этот зловещий сговор.

– Не было никакого сговора, – произнес Эплби.

После Кёртиса – Барочо. И он многое подтвердил.

Да, он наконец вспомнил, где забыл свою мантию: он оставил ее у Поунолла… Да, его бестактные вопросы должны были задеть Титлоу. Было интересно посмотреть на реакцию остальных, в особенности Титлоу, в поведении которого проскальзывало нечто, так и подталкивавшее к некоему опыту.

– Однако вы слышали, что, по общему мнению, Титлоу просто физически не мог убить ректора?

– Нет. Подробности мне неизвестны. Но дело не в этом. Титлоу не смог бы спланировать убийство.

Затем Эплби задал главный вопрос:

– Эти Титлоу, они смогли бы сфальсифицировать текст?

Барочо задумался и все понял.

– Эти Титлоу, – наконец ответил он, указав рукой на весь ученый мир, который Эплби имел в виду, – не смогли бы подделать текст, поскольку текст относится к области чистого знания, которое они никогда не откроют. В этой сфере вопрос о целесообразности не ставится. Но в мире реальных дел знание не светит ярко. Оно зачастую скрыто иногда из-за злобы человеческой, иногда по недомыслию. В реальном мире для отстаивания истины может потребоваться оружие, и необходимость оправдает его применение. Эти Титлоу не считают мир (возможно, ваш мир, сеньор) восприимчивым к истине и жаждущим ее. Они живут далеко от мира, слишком далеко, по сегодняшним меркам. И когда мир бросает им вызов и навязывает свои решения, они реагируют неуверенно и нелогично, словно дети. Однако с точки зрения интеллекта и пытливости ума они относятся к реальному миру как к ребенку. Поэтому, хотя они и не станут фальсифицировать текст для передачи друг другу, они вполне могут, дабы направлять мир, выпустить упрощенное издание.