Из одной древесины
Прошло уже минут двадцать с тех пор, как мы ушли от выступа скалы, ставшего могилой для охранников президента. Неожиданно шум вертолета сменил направление, и, обернувшись на лес, мы увидели, что красный огонек скрылся среди деревьев. Следом утих шум лопастей. Мы с президентом стояли молча, разглядывая спокойный лес и пытаясь разгадать планы Хазара.
— Хотят сберечь топливо, — объяснил президент. — Не могут же они всю ночь вертолет над лесом держать.
— Наверное, утром снова начнут поиски. Или попробуют догнать нас по земле.
Президент с опаской посмотрел на меня.
— А смогут? Думаешь, они уже вышли на наш след, потому-то и посадили вертолет? — спросил он испуганным голосом. — Думаешь, они знают, где мы?
— Нет, это невозможно. Мы были очень осторожны. — Я прокрутил в голове все наши шаги. Даже папа не смог бы нас выследить.
— Значит, все дело в топливе, — подвел итог президент.
— Точно, — согласился я.
С замиранием, мы смотрели на черный бор, простиравшийся до самого горизонта, где начиналось темно-синее небо. Звезды то скрывались, то снова выглядывали из-за проплывавших туч. Два рубца, прорезавших лес, зияли как свежие раны. Еще не погасший огонь освещал тянущиеся почти на километр следы разрушений. Высокие пожарища полыхали по краям обоих шрамов, словно жирные точки в конце предложений.
— Вряд ли это Борт номер один, — начал президент. — Похоже на два самолета сопровождения. Точнее, на то, что от них осталось. Те самолеты были гораздо меньше моего.
— Интересно, где тогда ваш самолет? Я больше ничего не вижу.
Президент ничего не ответил, только недоуменно передернул плечами. Еще пару минут мы, ни слова не говоря, осматривали следы аварии, а потом двинулись дальше.
Президент то и дело проверял телефон, но всякий раз с сетью не везло.
Чем выше мы взбирались, тем холоднее становился воздух. Президент весь дрожал, его одежда насквозь промокла, и у него опять начались проблемы с дыханием. Его тело молило о тепле и отдыхе, да и я был не против передохнуть, но мы продолжали движение. Мы карабкались вверх по уходящей из-под ног земле, продирались через густые сосновые ветви, взбирались на глыбы и валуны. И ни на секунду не забывали о том, что нельзя оставить даже намека на то, что мы здесь были.
Наконец, мы добрались до широкого плато, лежащего недалеко от тайного места охоты, отмеченного на папиной карте. Мы остановились, и я подошел к обрыву, с края которого открывался вид на покрытый деревьями склон. Ледяной ветер обдавал лицо, раздувал маскировочную накидку, забирался под куртку. Я бросил взгляд на выжженные борозды, оценил на глаз пройденный путь и начал внимательно осматривать место нашей остановки.
Почва здесь была каменистая, с редкими островками травы и одинокими деревцами, пытающимися уцепиться за тонкий слой мягкого грунта. Впереди был крутой подъем к папиному секретному месту охоты. С одной стороны плато резко обрывалось, открывая вид на вековой лес, с другой — возвышалось каменной стеной горы Акка. На нашу удачу, в скале было углубление, похожее на пещеру.
Папа велел остановиться на ночлег под ветром и переждать до рассвета. И хотя я не собирался охотиться, но все равно стал вглядываться в небо.
Президент подошел ко мне и тоже поднял голову. Ясную ночь освещал большой лунный диск, лишь иногда скрываемый от нас редкими облачками.
— Видите, как движутся облака? — сказал я. — Ветер дует через гору. Получается, мы стоим под ветром, хоть ты сверху, хоть снизу посмотри.
— И что это нам дает?
— Это значит, что если мы разведем костер, то дым не сдует вниз, к… — Я посмотрел на деревья, растущие ниже по склону. — К ним. — Вертолет уже не летал над бором, но мы понимали, что бандиты могли отправиться на наши поиски и без него.
Я велел президенту забраться под скалу, чтобы спрятаться от ветра, пока я развожу костер. На плато было мало деревьев, но и их мне хватило бы, чтобы поддерживать огонь несколько часов кряду. Я быстро набрал хвороста и сложил его у входа в наше укрытие. Потом я отправился выбирать камни.
— Могу чем-нибудь помочь? — поинтересовался президент. — А то я тут как пятое колесо.
— Не надо, справлюсь.
Он не бросил попытки навязать свою помощь, но я хотел все сделать сам. Здесь, в глуши, президент был настолько бесполезным спутником, что я чувствовал себя матерым лесником. Впервые я был в чем-то лучше других. Я велел президенту отдыхать, и он пересел ко входу в пещеру, положил пистолет рядом с собой и, уперев руки в колени, стал наблюдать за моими действиями.
— У тебя хороший английский, Оскари, — заговорил президент, когда я принес последнюю кипу камней. — В вашей деревне все его знают?
— Да. Хотя те, кто постарше, говорят плоховато.
— Дай-ка угадаю. Его в школе преподают?
— Ага. И еще мы смотрим американское ТВ.
— Ну конечно, сила телевидения. — Президент поежился от холода и продолжил разговор: — А это ты зачем делаешь?
— Чтобы никто не увидел огонь, — объяснил я, складывая друг на друга собранные камни. — И еще, они отразят жар костра. Скоро здесь будет тепло и уютно.
— Похоже, ты свое дело знаешь, — искренне похвалил меня президент.
Когда стена из камней дошла мне до пояса, я замкнул ее по кругу с нашей стороны и достал свой набор для розжига костра. Маленький комок хлопкового волокна да пара искр из огнива, — и я уже разжег огонь, в который начал подкладывать маленькие ветки, а потом и палки побольше.
— Молодец, Оскари. — Президент протянул руку к теплу пламени. — Могу поспорить, это не первый твой костер.
Я присел, откинулся спиной на скалу и обхватил колени руками.
— У меня это лучше всего получается. Мы с папой часто костры разводим.
— А я бы так не сумел.
— Да это не сложно. Главное, чтобы спички хорошие были. Без них ни один охотник из дома не выйдет.
Я достал из кармана пластиковый цилиндр и протянул президенту:
— В этом наборе есть все, что нужно: металлическое огниво, вата, охотничьи спички и маленький водостойкий коробок.
— Охотничьи спички?
— Да, но они — на крайний случай, — пояснил я. — Такие где угодно загорятся и не потухнут. Эти спички можно поджечь, а потом опустить в воду или воткнуть в землю, да куда угодно. А когда их снова достанешь, они будут гореть.
— Удивительно! — Президент покачал головой.
— Смотрите сами! — Я открутил крышку и достал коробок.
— Жалко их расходовать.
— Не жалко. — Я вытянул одну спичку. На вид она была длиннее обычной и почти полностью покрыта красным воспламеняющимся веществом. Я чиркнул спичкой по краю коробка, и она тут же загорелась. Показав ее президенту, я сунул спичку в землю, присыпал песком и затоптал. Когда я снова достал спичку, на ее кончике сразу вспыхнул огонек.
— Впечатляет.
Я взял свою кружку и загасил пламя, опустив спичку в воду. Но когда я ее вынул, огонь снова разгорелся. Я задул спичку, а она тут же зажглась.
— Видите? С ножиком и спичками я выживу в любых условиях, — подытожил я, бросив спичку в костер.
— Думаю, лук тоже мог бы пригодиться.
Я посмотрел на прислоненный к скале традиционный лук и вспомнил, как стоял на платформе в долине Черепов и не мог с ним совладать.
— С помощью ножа я запросто смастерю себе лук.
— Почему бы не смастерить? Этот явно для тебя великоват.
— Нет, неправда. Не великоват, — возразил я.
— Ну, как знаешь, — отступился президент, почувствовав, что задел меня за живое.
Какое-то время мы сидели молча. Я подкидывал ветки в огонь, и, когда он хорошо разгорелся, я достал для президента тонкое одеяло. Пока он раздевался и раскладывал на камнях мокрую одежду, я успел провести ревизию уцелевших после крушения квадроцикла вещей.
— Хотите поесть?
Президент кивнул:
— У меня не было времени думать о еде, но сейчас, когда ты спросил…
Я посмотрел на президента, замотанного в одеяло, и мне стало его по-человечески жалко. Казалось, разбился не только его самолет, но и весь его мир. Давно ли он летел на Борту номер один? А сейчас вот дрожит от холода, затерянный в горах. Непросто было поверить, что передо мной был не кто иной, как Алан Уильям Мур — президент США.
— У меня есть сушеная оленина, сказал я, разворачивая спрятанные в платок деликатесы.
— Правда? — скривился президент. — Оленина?
— Не любите ее?
— Ни разу не пробовал. — По его лицу было видно, что и не собирается.
Я пожал плечами:
— Еще есть колбаса.
— Это другое дело.
— Кровяная.
— Что? Как ты ее назвал? — Президент наклонился вперед, будто в первый раз меня не расслышал. — Кровяная?
— Ну да, мы делаем ее из свиной крови.
Он заметил мою ухмылку и покачал пальцем со словами:
— Хватит меня разыгрывать!
Я рассмеялся:
— Мой папа такую любит, но мне она никогда не нравилась. Не бойтесь, я взял с собой обычные колбаски.
Президент улыбнулся и снова шутливо погрозил мне. Я хихикнул и принялся нанизывать колбаски на длинные палки. Одну я оставил себе, другую протянул президенту. От запаха жареных колбасок можно было захлебнулся слюной. Когда они хорошо прогрелись внутри и почернели снаружи, мы забрались в глубь пещеры, нагретой жаром костра, и принялись уплетать наш ужин.
— Вкуснотища! — Президент подул на обожженный язык.
— Обидно, что заяц ушел.
— Ты отлично обо мне заботишься, Оскари. Я тебе благодарен.
Его слова придали мне уверенности. Я повернулся к укутанному в одеяло президенту и спросил:
— Каково это, иметь власть?
Кусок колбаски попал ему не в то горло, и он закашлялся, брызгая слюной. Я протянул ему воды.
Он запрокинул бутылку и стал жадно пить. Потом вытер рот рукой, прочистил горло и переспросил:
— Иметь власть? — На его лице блуждала отрешенная улыбка. — Какой неожиданный вопрос. Совсем не чувствую власти, сидя тут в одних трусах.
— Но обычно ведь…
Президент вдруг стал серьезным.
— Я бы сказал, что власть — это… что-то неуловимое. Ее никак нельзя потрогать, а потерять очень легко. Посуди сам: пару часов назад я запросто мог бы послать целую армию в любую точку земли. А сейчас даже пиццу не могу заказать. — Он вздохнул и впился зубами в колбаску.
— Я пиццу люблю.
— Правда? — Он поднял на меня глаза. — С чем?
— Пепперони.
— Отличный выбор. И уж точно вкуснее кровавой колбасы. А печенье любишь?
— Еще бы.
— А мороженое?
— Обожаю. — Моя мама делала лучшее ванильное мороженое в мире. От одной мысли о нем у меня засосало под ложечкой.
— Тогда приезжай ко мне в гости, когда все это закончится. Отдохнем как надо: с пиццей, мороженым и видеоиграми. Ты любишь видеоигры?
— Люблю.
— Вот и договорились. — Он доел колбаску, и я протянул ему еще одну.
— Надеюсь, твои мама и папа не будут против? — Президент проткнул колбаску палкой и поднес ее к огню. — Ты ни разу про свою маму не говорил. Она тоже любит охотиться?
Уставившись на пламя, я тяжело вздохнул:
— Она умерла. Год назад.
— Ой, извини, я…
— Вы не виноваты, — прервал я его, не отрывая глаз от огня. — И почему люди всегда говорят: «Извини», — когда они вообще ни при чем.
— Что ж, я бы сказал, они так выражают сочувствие и сожалеют, что не могут ничем помочь. А может, просто не знают, что еще сказать.
— Тогда и говорить ничего не надо.
— Да, твоя правда.
Как завороженный, я смотрел на извивающиеся в танце языки пламени. Ощущал их жар на своих щеках.
— У нее в мозгу нашли рак. Она долго мучилась, а потом… — Я стиснул зубы, чтобы не разрыдаться. Сдавленным голосом я продолжил: — Отец до сих пор не пришел в себя. Смерть мамы его сильно подкосила. Я решил, что если принесу хороший трофей, то он обрадуется, станет прежним, но теперь этому не бывать.
Я чувствовал, что президент пристально смотрит на меня. Он оторвал от меня взгляд, только когда послышался какой-то шорох в стороне. Поглядев с минуту в ночную пустоту, президент снова заговорил со мной:
— А братья или сестры у тебя есть?
— Не, мама всегда говорила, что ей одного сорванца хватает, — ухмыльнулся я.
Президент ласково улыбнулся:
— Моя мама говорила мне нечто подобное, когда я просил ее подарить мне братишку. Похоже, у нас немало общего, как считаешь?
Он подался в мою сторону и спросил:
— А почему ты спрашивал про власть?
— Просто так.
Он молчал, ожидая, что я еще что-то добавлю.
— Мой отец имеет власть над людьми, — сказал я. — Наша семья известна в здешних местах. Может, вы слышали о моем папе? Его зовут Топио. Его назвали так в честь бога лесов.
— Боюсь, раньше о нем не слышал.
Я развел руками:
— Ну, вы вообще-то в охоте не особо разбираетесь.
— Должен признаться, да.
Я достал фотографию и передал ее президенту:
— Это мой папа.
Он внимательно посмотрел на фото.
— А это убитый им медведь, о котором ты говорил?
— Он самый.
— Просто огромный.
— У нас в деревне все мальчишки в тринадцать выходят на охоту одни. Каждый проводит в лесу целую ночь и день, а животное, которое удастся подстрелить, должно всем показать, чего стоит охотник и каким он станет мужчиной. — Я вспомнил напутствие Хамары перед началом моего испытания. Он сомневался, что я вообще что-то поймаю.
— Так ты это имел в виду, когда говорил о трофее, да? — президент перевел взгляд с фото на меня. — И что сказали про твоего отца, когда он принес голову медведя?
— Что он сильный и смелый.
— А сегодня, значит, ты вышел на охоту, так?
— Да, завтра мне исполнится тринадцать, и меня признают взрослым. Знаете, как Хамара сказал? «В лес он уходит ребенком, а вернется настоящим мужчиной».
— Кто такой Хамара?
— Наш старейшина.
Президент понимающе покачал головой. Теперь он узнал, почему я оказался один в лесу.
— Прости, я тебе всю охоту испортил.
— Мама всегда говорила, что мое животное — олень. Его может поймать только быстрый, сообразительный и… этот, незо, неса… — английское слово так и вертелось у меня на языке, но я никак не мог его вспомнить.
— Может, независимый?
— Оно!
— Знаешь, ты эти качества сегодня уже проявил.
Он посмотрел на лук и, кивнув на него, спросил:
— А у него какая роль?
— Из него я должен подстрелить свою добычу. Это традиционный лук, ему больше ста лет.
— Не верю, он таким старым не выглядит.
— Просто за ним хорошо следят.
— Никто бы не узнал, если бы ты взял с собой другой лук, поменьше.
— Я бы знал.
— Конечно. Ты очень честный мальчик, Оскари, это хорошее качество. И ты сильнее, чем думаешь.
Он протянул мне фото папы со словами:
— Ты совсем как он.
— Мы с отцом — мы из одной древесины вырублены, — проговорил я, пряча фото. — Все думают, что я плохой охотник, и только папа в меня верит. Когда Хамара дал мне лук, а я не смог натянуть тетиву, то ребята стали надо мной смеяться. В ту секунду я решил, что во что бы то ни стало оправдаю папины надежды. Когда меня завтра придется искать, папе будет очень стыдно.
— Ты должен понимать, это непредвиденная ситуация.
— Какая разница! У нас в Финляндии размазни не в почете, — я оторвал зубами кусок колбаски. — Все должны знать, что ты сильный.
— Погоди. Ты спас нас от преступников и привел в укрытие. Замел все следы, разжег костер, накормил. Я всем об этом расскажу. — Президент наклонился вперед и покрутил колбаску над костром.
— И вообще, не обязательно быть сильным. Главное — им выглядеть. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. — Пламя костра отразилось в его глазах. — Я читаю книги из серии «Для чайников» и наедаюсь печеньем. Моррис смеется, что я не могу жалких десять раз отжаться. — Он посмотрел себе под ноги, и я понял, что он думает о трупах охранников, которые мы нашли.
— Хочешь, расскажу одну историю? — продолжил он. — За пару минут до начала моего последнего обращения к Конгрессу мне чертовски захотелось в туалет. Я рванул в уборную, ну, и поторопился, знаешь, облегчиться. В общем, обрызгал сверху все брюки.
Я забился в истерике уже от одной мысли о том, что президент США мог замочить свои штаны.
— Так и было. — Он закатил глаза. — Со всеми ведь случается. Но мне-то надо было через минуту взойти на сцену палаты представителей. А там очень много важных людей сидело. Представляешь, каково это, предстать перед всей Америкой с позорным пятном на брюках?
— Очуметь!
— Посмотри как-нибудь запись этого выступления, — предложил президент. — Я там прижимаю папку к брюкам, чтобы скрыть место аварии. А главное, заметь, как безукоризненно я произношу речь: голос не дрожит, я улыбаюсь, удерживаю внимание слушающих. А вот внутри весь дрожу от ужаса, что останусь в истории США «описавшимся президентом». Внешне же остаюсь непоколебим, как скала.
— И чем все закончилось?
— Никто ничего не заметил. Теперь это просто история, о которой во всем мире знают только двое — я и ты.
— Вот это да!
— Ты ведь никому не расскажешь?
— Только если вы сохраните в секрете, что я упустил зайца.
— По рукам.
Мы застегнули рты на воображаемые молнии, заперли их на замок и отправили невидимые ключи в костер, а потом от всей души расхохотались. Но после того как смех стих, президент не проронил ни слова. Мы молча доели колбаски и облизали пальцы. Легкий ветер подергивал пламя, и тишину нарушал только треск костра. Мы сидели у огня, погруженные каждый в свои мысли. Когда поднялся ветер и в холодном воздухе закружили снежинки, президент прервал молчание.
— Это снег? — удивился он. — Весной?
— Мы высоко в горах, — объяснил я. — На севере. Снег здесь может пойти в любое время года.
— Да, у вас тут и вправду выживает сильнейший.
Я улыбнулся:
— Ваш костюм, наверное, уже высох.
— Точно. — Он проверил свои вещи, сказал, что они только местами влажные, и, одевшись, уселся на прежнее место. На лацкане его пиджака блеснул значок, и я разглядел на нем красные и синие полоски американского флага.
Президент закусил нижнюю губу и, проведя рукой по гладкой голове, серьезно сказал:
— Оскари, ты меня спрашивал про власть. С тех пор как она у меня в руках, я все время сомневаюсь, могу ли я теперь доверять людям.
— Мне вы можете доверять.
— Я не про тебя, а про того, кто все это устроил. Кто связал парашюты у ребят из охраны. Боюсь, что это сделал человек, которому я доверял.
— Кто?
— Мужчина, которого мы видели у капсулы.
— Хазар?
Президент помотал головой.
— Тот, что в костюме?
— Мне кажется, я знаю, кто он. Даже думать о такой возможности не хочется. Да и как бы он смог все провернуть?.. Нет. — Президент снова помотал головой. — Быть такого не может. — Он снова замолчал, и стало ясно, что больше президент ничего не собирается мне говорить.
— Не пора ли вам вздремнуть? — предложил я, старательно зевнув. — А я пока покараулю.
— Лучше ты поспи, а я подежурю. Я ведь взрослый. — Он осекся, будто решил, что его слова могут меня обидеть. — Я хочу отплатить тебе.
— Вы мне ничего не должны. Я ведь и так собирался прийти сюда, чтобы всю ночь выслеживать добычу. Вместо охоты я посижу, подежурю. А если замечу медведя или оленя, то тут же пристрелю. — Я поднял лук, чтобы президент убедился в моих намерениях. — Глядишь, еще и добуду трофей.
— А что, если те люди найдут нас?
— Я услышу их раньше, чем они нас заметят.
— Хорошо, разбуди, если что-то услышишь. Буду держать его наготове. — Он показал мне пистолет и положил его рядом с собой. Когда президент открыл было рот, чтобы снова предложить свою помощь, я отрицательно замотал головой:
— Поспите немного.
Грустно вздохнув, президент лег на землю, укрылся одеялом и заерзал. Наконец, найдя удобную позу, он сказал:
— Спокойной ночи, Оскари.
— Спокойной ночи, президент.
