Глава двенадцатая
Уже подъезжая к дому, подруги поняли, что именно его они и видели на фотографиях из тайника Стеллы. То же высокое резное крылечко и крыша с приметным флюгером в виде жестяного морского конька. Сад, уже порядком запущенный на фотографиях, сейчас зарос окончательно. Будки с лохматым цепным псом не было и в помине, должно быть, сгнила от непогоды. Но сам дом, хотя в нем явно никто не жил, еще держался.
Подруги вышли из машины и, не без опаски толкнув гнилую калитку, только чудом еще державшуюся на проржавевших петлях, пошли к дому. Однако, поднявшись на крыльцо, они поняли, что Этны тут не было. Напрасно они надеялись. На дверях висел здоровенный замок, покрытый таким слоем грязи, что сразу становилось понятным — к нему не прикасались уже много месяцев.
— И зачем мы сюда приехали? — сердито произнесла Инна. — Этны тут нет. И никого нет! Надо не призраков прошлого откапывать, а среди ныне живущих убийцу Геры искать!
— Например?
— Например, среди его родственников!
— Да, надо.
На душе у Мариши тоже было уныло. Старый дом когда-то полнился детскими голосами, а теперь стоял позабыт и позаброшен. И где они эти дети, которые выросли тут? А кстати, где они? И Мариша воскликнула, перебив Инну, которая бурчала что-то про мать Геры, его сестру, ее мужа и прочих родственников. А также про завещание, по которому нехилая квартирка Стеллы наверняка отходила кому-нибудь из нищей родни из провинции.
— Что? — остановилась Инна на полуслове, когда Мариша ее перебила. — Что ты орешь?
— Инна, а ведь те женщины из детского дома сказали, что Юлиан Иванович всего год назад умер!
— И чего?
— Наверняка на его похороны съехались его воспитанники! Нам надо выяснить, была ли среди них Этна! И тот белобрысый парень, которого все принимали за ее брата.
Инна почесала коленку. Почему-то от тех гелей, которые ей дала Мариша и которыми она послушно намазалась, кожа под одеждой убийственно зудела.
— И как мы это сделаем? — спросила она. — Если даже не знаем, где он похоронен? И соседей нет, чтобы узнать, где тут кладбище.
— Кладбище мы найдем, — уверенно возразила Мариша. — А чего ты чешешься?
Инна вместо ответа отвернула брючину и ахнула. Все колено было ярко-красным. Локоть и бедро оказались того же красивого ровного малинового цвета. Кожа в этих местах воспалилась и горела.
— Инна, чего это у тебя такое? Осы покусали?
— Какие осы! Уверена, это все твоя домашняя болтушка. С чем она?
— Кажется, тоже с бодягой.
— И сколько ты ее туда набухала?
— Я думала, что чем больше, тем лучше, — честно призналась Мариша.
Инна разобиделась.
— Вместо того чтобы меня как подопытного кролика использовать, могла бы сначала на себе экспериментировать.
— Никак не думала, что тебя так разнесет! — оправдывалась Мариша.
Инна опустила брючину и оскорбленно заковыляла к машине. К обожженным местам было невозможно прикоснуться.
— Зато синяков не будет! — тщетно пыталась утешить ее Мариша.
— Не понимаю, чем ожоги лучше!
Доковыляв до машины, Инна рухнула на пассажирское сиденье. И велела подруге:
— Садись за руль! Права, надеюсь, у тебя с собой?
— Ага!
— Вот и садись. Если гаишник остановит, скажешь, что везешь жертву собственного врачевания в ближайшую больницу.
— Откуда тут взяться гаишникам! — легкомысленно отмахнулась Мариша.
Но оказалось, что зря она так была настроена. Не успел «Мерседес» подруг проехать и пяти километров в обратную сторону, как им навстречу попалась машина с мигалками. И это в абсолютно чистом поле! Когда вокруг на много километров вообще ни единой живой души.
Разумеется, патрульные из машины пожелали узнать, куда направляются симпатичные и явно не местные девушки. Бело-голубой «Форд» мигнул фарами, приказывая остановиться. Мог бы и не мигать. Разъехаться на узкой проселочной дороге все равно бы не получилось. Один из патрульных вышел из машины и направился к девушкам.
— Куда путь держите? — шутливо поинтересовался он у них.
Мариша покосилась на Инну, которая даже головы не повернула. Ей казалось, что стоит шевельнуться, как обожженная кожа просто потрескается.
— Вот, подругу везу в больницу! — произнесла Мариша.
— А что с ней такое? Вроде бы не рожает!
Похоже, парню другой повод, чтобы женщина отправилась в больницу, просто в голову не приходил.
— Слушайте, какое вам дело? — разозлилась Мариша. — Уступите дорогу, видите, ей совсем плохо.
— Про кладбище спроси! — все так же, глядя прямо перед собой, внезапно прошипела Инна. — Спроси, а то потом поздно будет!
Она-то всего лишь имела в виду, что потом им с Маришей может и не встретится кто-то более подходящий, у кого можно будет узнать дорогу до местного кладбища. Но парень воспринял ее слова буквально. И страшно перепугался.
— Да что вы! — засуетился он. — Вы еще молодая совсем! Зачем же сразу на кладбище!?
— Сначала в больницу, а потом на кладбище, — упорствовала Инна. — Нам так надо!
— Ну, если надо, — окончательно растерялся парень. — Так мы и проводить можем. Только скажите, чего с вами такое-то приключилось, что вы помирать вздумали?
Видя, что придурок не угомонится, Инна задрала рукав своей блузки по локоть.
— Ой, мама! — завопил парень. — Это у вас чего, гангрена?
— Сам ты гангрена! Обыкновенный ожог!
— Страшный уж очень! Наверное, болит?
— Нет, только щекочет! — рявкнула в ответ Инна. — Вы нам дорогу покажете или нет?
Парень о чем-то размышлял. И наконец принял решение.
— Я вас сам провожу, — сказал он. — Тут напрямик не больше километра будет. А насчет кладбища я вам так скажу, рано вы туда собрались. Руку вам, может быть, уже и не спасут, но жить, это я вам гарантирую, будете!
Инна в ответ схватилась за голову. Рука тут же отозвалась резкой болью. И Инна невольно застонала так горестно, что парень моментально испарился.
— Ты видела такого идиота? Он что, серьезно решил, что у меня может начаться гангрена?
Мариша покосилась на Инкину руку, пятно на которой все багровело и пухло, и не решилась ничего сказать. Молчание подруги Инна восприняла правильно.
— Все ясно! — воскликнула она. — Я обречена! Я погибну!
— Нет, этот же парень сказал, что нет.
— Или останусь инвалидом! А все благодаря тебе! И это он еще моего колена не видел. И попу тоже! С ними-то как быть? Тоже отрезать?
И, представив себя без руки, без ноги и с отвалившейся попой, Инка зарыдала уже в голос.
— И мужа мне тогда точно нового не найти! А старый меня бросил! О-о-о!
К этому выводу она только и успела придти, когда обе машины въехали на пригорок, с которого открывался вид на симпатичный хуторок из трех домиков.
— Куда он нас завез?
Шмыгнув носом, Инна отвлеклась от мрачных мыслей и принялась обозревать окрестности. Кладбищем, больницей и даже просто аптечным киоском тут и не пахло.
— Ай-ай! — рыдала Инна, окончательно ударившись в панику. — Где мы вообще?
Тем временем Мариша, которой ничего другого не оставалось, съехала с горки. И оказалась рядом с патрульной машиной. Из нее выскочил уже знакомый им парень и огромными скачками понесся к крайнему домику с красной черепичной крышей, добротными и в то же время ажурными решетками на окнах и чудным палисадником с пышными астрами и кудрявыми георгинами перед крылечком.
— Домна Михайловна! — истошно вопил он. — Ты дома? Тут девушка! Помирает! Помоги! Домна Михайловна!
Дверь дома распахнулась, и оттуда появилась худенькая старушка в беленьком платочке, повязанном низко на лоб, как носят жительницы Кавказа, в рабочем комбинезоне, измазанном какими-то масляными пятнами и краской.
— Ну? — неожиданно густым басом произнесла старушка. — Чего вопишь, как оглашенный? Кто у тебя помирает?
— Вон там! Девушка! Пятна по всему телу! Гангрена, не иначе!
— Сам ты гангрена, Митя! А коли девке так плохо, так тащи ее ко мне в дом.
— Так это я мигом! Я просто узнать, дома ли ты!
Старушка ничего не ответила. Она лишь постучала себя по лбу и скрылась в дверях. Парень мигом вернулся к «Мерседесу» подруг и начал дергать дверь с Инниной стороны.
— Куда? Не хочу! Нам на кладбище! — вопила Инна, понимая, что этот дурак машину ей разломает, но до нее все равно доберется.
Как говорится, а я тебе все-таки доставлю райское наслаждение!
— Уймитесь, девушка! — причитал парень. — Понимаю, вам сейчас плохо. Но не надо отчаиваться! Домна Михайловна и не таких доходяг на ноги ставила. У нее все в округе лечатся. И профессора, и сами доктора, и вообще все.
Услышав, что тщедушная старушка из нарядного домика на самом деле местный признанный эскулап, Мариша пихнула Инну. И случайно угодила в обожженное бедро.
— Ой! Ой! — окончательно скрючило Инну. — Умираю!
— Инна! Ты должна пойти к этой бабке! Раз у нее все лечатся, может быть, и наш Юлиан Иванович у нее лечился.
Инна внезапно перестала вопить. И уставилась на Маришу. Теперь у нее в глазах плескался настоящий ужас.
— Что? — растерялась Мариша, не понимая, что могло напугать ее подругу. — Что такое?
— Мариша, он же умер! — трагическим шепотом произнесла Инна. — Этот Юлиан Иванович, он умер! Ты что, хочешь, чтобы и я тоже умерла?
— И на старуху бывает проруха! Наверное, ему уже ничем нельзя было помочь! А у тебя всего-то пара ожогов. Ничего страшного!
— С твоей бы задницы кожу ободрали, я бы на тебя посмотрела!
Но Инна все же разблокировала дверь и начала выбираться наружу. Там ее подхватил на руки Митя, вызвавшийся быть их добровольным помощником. Судя по тому, как легко он понес на вытянутых руках девушку, парень он был не хилый. И Мариша, шагающая следом, повнимательней пригляделась к нему. А что? Раз муж Инку уже сто лет никуда на руках не носит, почему бы ему и не передать свою почетную эстафету в, так сказать, надежные руки?
В горнице у Домны Михайловны оказалось неожиданно светло и просторно. Никаких угрожающе низких потолков и притолок, о которые вечно стукаешься, входя в деревенские дома. В окнах стояли современные стеклопакеты. И вообще, было видно, что достаток в хозяйстве у целительницы немалый.
Сама она уже переоделась, сменив рабочий комбинезон на светлые брючки и свободную вышитую рубашку, подпоясанную таким же вышитым поясом. Волосы у нее были длинные и перехвачены на лбу тонкой тесьмой. В целом Домна Михайловна напоминала престарелого, но весьма довольного жизнью хиппи. Только очень чистенького и следящего за своим здоровьем и бытом.
— Ты, племяш, иди прочь! — распорядилась Домна Михайловна. — Мне девушку осмотреть надо. А ежели чего понадобится, я тебя кликну.
— А помочь…
— Мне вон она поможет.
И Домна Михайловна кивнула в сторону Мариши. И дождавшись, когда Митя неохотно, но все же выйдет из дома, старушка сказала, обращаясь к Инне:
— Ну, чего у тебя там? Показывай.
Инна уже сбросила брюки и закатала рукав своей вязаной блузки. К счастью, рукава были свободными. И скользили взад и вперед легко, не причиняя особой боли обожженной коже. Увидев пораженные участки, Домна Михайловна только присвистнула.
— Кипятком обварилась?
— Нет.
— Кислотой брызнула?
— Тоже нет!
— А что тогда? Ожоги у тебя не сильные, только верхний слой задет. Но обширные. И кожа прямо вся горит. Ну, да не важно. Сейчас для начала отваром ромашки промоем. И маслицем целебным смажем.
Но после промываний она наложила кашицу из тертой картошки, потом аккуратно сняла ее и несколько раз смазала кожу Инны еще и взбитым белком. И лишь после этого сделала легкую повязку.
— Это чтобы защитить кожу от трения, — пояснила она. — А так ближайшие дни тебе, девка, лучше голой походить. И белком мазать. А после вот этим маслом.
И она протянула Инне обычное детское масло в бутылочке производства «Джонсон и Джонсон».
— И это все? — изумилась Инна, в глубине души уже настроившаяся на то, что после оказания ей первой медицинской помощи ее отвезут в реанимацию и продержат там до пенсии.
— А ты чего хотела? Говорю же, верхний слой только задет. Сама-то я не врач, конечно, но…
— Не врач? А кто?
— Косметолог, — совершенно спокойно произнесла Домна Михайловна. — Только на пенсии уже, конечно. Но бабы ко мне все равно за советами тянутся. А там, где совет, там и помощь. Кому палец загноившийся вылечу, кому кашель застарелый, кто от кожной сыпи через мое умение вылечится. Так со временем и пошла слава, что я лечить могу.
— И что же?
— А то, что, видать, оно и в самом деле появился у меня такой дар, — довольным голосом сказала старушка. — А насчет своих ожогов ты даже не сомневайся. Это я тебе как профессионал скажу. Зарастет, отшелушится и следов не останется. Разве что пигментация нарушится на время.
Инна, которая тряслась над своей внешностью, как китаец над вазой, со стоном рухнула в кресло. Так она и знала, что добром эта история не кончится! А теперь еще пигментация какая-то проявится! Какой ужас! Кто же ее полюбит с нарушенной пигментацией?!
Но Домна Михайловна, не обращая больше на пациентку внимания, принялась заваривать чай. И выставлять на стол угощение.
— Давайте, девки, — сказала она наконец. — Зовите мужиков. Кормить их буду.
— Стоит ли.
— Так Митя — мой племянник. Даром что в милиции служит. Шалопай, весь в отца. И дома у меня редкий гость. Надо его получше приветить. Да и голодный он небось.
На столе уже появилось домашнее сало, соленые белые грузди, почти прозрачные и такие хрустящие! Редкий деликатес. С соленым белым груздем не сравнится ни один другой гриб. Даже молоденькие боровички, которые так хороши для маринада, в солении все равно проигрывают груздю — царю всех солений. Еще на столе были огурчики, пахнущие чесночком и укропом. Был ноздреватый, еще теплый хлеб. И противень с картошкой, который Домна Михайловна поставила прямо на стол.
— Как чувствовала, что гости будут, — радовалась она. — И пирог с яблоками и брусникой испекла. Слышишь, Митя, твой любимый пирог, как крендель его сложила. Погляди! Ты с молоком или с кисельком его будешь?
Здоровенный Митя покраснел, словно маленький ребенок, застигнутый врасплох за кражей варенья из бабушкиного шкафа. Он кинул испуганный взгляд на Инну. Не сочла ли она, что любить сладкое для мужчины не солидно? Инна вроде бы была целиком поглощена своими травмами. Но рисковать Митя не собирался.
— Тетя! — укоризненно посмотрел он на Домну Михайловну. — Ну что вы! Я же уже взрослый. Сладкого не ем! Та удивилась. Но внимательно глянув на племянника, а потом на свою пациентку, внезапно рассмеялась.
— Ах, я старая дура! Давно одна живу, совсем нюх порастеряла.
Аппетит у Мити и его приятеля и в самом деле был отменный. Картошка и сало исчезали с тарелок в мгновение ока. Домна Михайловна подкладывала и подкладывала. А Митя, который глаз не мог отвести от Инны, лопал и лопал, не замечая, что уничтожает уже третью тарелку добавки.
Водки на стол Домна Михайловна не выставила. Была только легкая клюквенная домашняя наливка, очень сладкая. Домна Михайловна хватила пару стаканчиков и разговорилась.
— Юлиан Иванович? А как же? Пользовала я его, болезного. Только ведь от его болезни лекарства еще не придумали.
— Чем же он болел?
В голове Мариши пронеслись разные жуткие мысли о неведомой заразе. Ой! Небось и дом потому пустой и заброшенный стоит. А чего же не сожгли тогда? Ведь эпидемия может разразиться! Если уже не разразилась.
— Старость его в могилу свела, — разогнала ее подозрения Домна Михайловна. — Сил у него жить не осталось. Да и желания тоже.
— А что так?
— Уж этого не скажу, — ответила старушка. — Мы с ним никогда особо не дружили. И узнала я его поближе только уже в последний год жизни, как он на пенсию вышел. А только сдается мне, что интерес у него к жизни пропал. Вроде бы в один момент из него вся сила ушла. И все! Жить ему скучно стало. Да и незачем.
— А его детей вы знали?
— Видела на похоронах.
— А высокая красавица с длинными белыми волосами среди них была?
— Они обе красавицы, — пожала плечами старушка. — И волосы у всех очень светлые. И у сыновей, и у дочерей.
Подруги откровенно изумились. Выходит, Юлиан Иванович отбирал себе детей только по цвету волос — блондинов. Но почему?
— А вы знали, что это не его родные дети?
Домна Михайловна замялась с ответом.
— По крови, может быть, оно и так, — ответила она наконец. — А только по мне, так они все одна семья. И внешне похожи. И к отцу очень расположены были.
— Выходит, много народу на похоронах было?
— Много.
— А детей?
— И дети были, говорила уже.
— Значит, он их не обижал?
— Юлиан Иванович? Обижал? Что вы! Я человек уже старый. И часто мне на похоронах бывать приходится. Так я вам скажу, в редкой семье такую скорбь по ушедшим старикам встретишь.
— Вы это про бывшего директора детдома говорите? — встрял в беседу Митя, который наконец наелся и даже своего любимого сладкого пирога с киселем навернул, даром, что сначала Инны стеснялся.
Но после того как она ему своими ручками кусок потолще отрезала и киселя пополам с молоком налила, он вмиг все смолотил. И теперь был не прочь поболтать.
— А я к нему заезжал как-то. Он мне фотографии своих детей показывал. И все про них рассказывал. Гордился он ими. Сказал, что все людьми стали, хотя эксперимент, конечно, провалился.
— Что? Какой эксперимент?
— Ну, они же все ему не родные были, — пожал плечами Митя. — Наверное, он имел в виду, что настоящими братьями и сестрами они так и не стали. Разбросало их в разные стороны. Очень он по этому поводу убивался.
— А поточней вспомнить можешь? — спросила у него Мариша.
— Не-а! — лениво потянулся Митя. — Я ведь тогда просто по делу заехал. Меня знакомый опер попросил к старику заехать и предупредить, чтобы поосторожней был. По округе лихие люди шарить начали. И все дома специально выбирали, где либо не живет никто, либо только одинокие старики обитают.
— Значит, никто из детей с Юлианом Ивановичем не жил?
— Нет.
Мариша кинула умоляющий взгляд на Инну. Она уже заметила, что та произвела неизгладимое впечатление на Митю. Следовало этим немедленно воспользоваться. И Инна взгляд подруги истолковала верно.
— Митя, у тебя же такая хорошая память! — польстила она парню. — Вспомни, что тебе про детей Юлиан Иванович рассказывал?
Митя напряг мозговые извилины. Конечно, на сытый желудок вспоминалось с трудом. Но он очень старался ради понравившейся ему девушки. И вспомнил.
— Имена у них всех были смешные! Ни одного простого! Ну, Саша там или Маша. Нет, такого в их семье не водилось. То есть, может быть, настоящие родители их так и называли, но Юлиан Иванович настаивал, чтобы они имена меняли. Одну девочку Примой назвал. И точно, она танцовщицей сделалась. Вроде бы в Большом театре танцует или поет, не помню. А мальчикам тоже интересные имена подбирал. Старшего он Платоном назвал, потому что мечтательный такой. И все философский смысл в самых простых вещах искал. А еще одного Герасимом, потому что…
Но досказать Мите не дали. Инна с Маришей чуть со стульев не скатились.
— Как? Как, ты сказал, его звали?
Митя недоуменно вытаращился на них.
— Не пойму, чего вы встрепыхнулись. Я же вам еще ничего не рассказал, почему парня так назвали.
— Как назвали? Повтори!
— Герасимом.
— И что он?
Митя наморщил лоб.
— Вот черт, забыл! Забыл, почему Юлиан Иванович так его назвал. Помню только, что этот парень в коммерцию ударился. Ресторан открыл.
— Все! — воскликнула Мариша. — Инна! Ты понимаешь теперь?
— Да. Фотографии к Стелле принесла вовсе не Этна, а сам Гера.
— Вот именно.
— А Этна тут при чем?
— Просто они с Герой росли вместе.
— Ничего не просто! Они в одной семье росли.
— Мы этого не знаем точно.
И в самом деле имен других приемных детей Митя не знал. Или когда-то знал, но забыл за ненадобностью последних.
— Но дело даже не в этом, — сказала Мариша. — Дело в другом.
— Ага. Понимаю, дело в том, что у Геры со Стеллой была дружба, густо замешанная на общем криминальном интересе. Вот он ей и доверял больше, чем своим собственным родным.
И расстроенная Инна закинула в рот кусочек огурчика.
— Стоп! — завопила Мариша.
Инна дернулась и замерла, засунув огурец за щеку.
— Мне его выплюнуть? — осведомилась она, не зная, как поступить дальше.
— Что?
— Огурец?
— А что с ним?
— Ты сказала, чтобы я его…
Но в этот момент огурец самопроизвольно отправился туда, куда ему и следовало. А Инна облегченно перевела дыхание. Одной проблемой меньше.
— Что ты хотела сказать? — допытывалась у нее Мариша.
— Нет, что ты хотела?
— Я? Ах, да! Какие родные могли быть у сироты Геры?
— Родные?
— Ну да, мать, сестра и так далее. Откуда они вообще взялись?
— Да, — тоже задумалась Инна. — В самом деле. Если Гера сирота и в детском доме жил, то откуда тогда у него взялась мать? И сестра? Может быть, это не тот Герасим, который нам нужен?
— Юлиан Иванович говорил, что этот парень преуспел в бизнесе, даже ресторан, который он открыл, процветал, — тут же окончательно сразил их Митя. — И еще Юлиан Иванович говорил, что у сына коммерческая жилка. Только я вам еще не досказал, почему он сына так назвал. А дело было…
— Погоди, Митя! Ты лучше скажи, что Юлиан Иванович про родственников этого своего приемыша говорил? Были они у него или нет?
— Откуда мне знать? Я его специально не расспрашивал. В конце концов, что мне-то его дети? Послушал, как он по-стариковски о них рассуждает, предупредил, чтобы поосторожней был и в темноте на улицу не выходил, да и уехал.
— Скажи, а после смерти Юлиана Ивановича в его доме кто-нибудь жил?
На этот вопрос Митя ответил твердо. Нет, никто не жил.
— Точно знаешь?
— Точно. Заезжал туда не реже раза в месяц.
И Митя не врал. Так как его приятель служил участковым как раз в том районе, где находился дом бывшего директора детдома, то ему по долгу службы полагалось отслеживать подобного рода проблемы. Но поскольку ехать в уединенное место, которое выбрал себе для жительства Юлиан Иванович, приятелю не хотелось, то он частенько просил Митю, чтобы тот по дороге к тетке заглянул бы и проверил, цел ли еще дом.
— А что с ним могло стать?
— Спалить могли, — произнес Митя. — Обокрасть. Хотя красть, по большому счету, там нечего.
— И кто же все забрал?
— Жил Юлиан Иванович не богато, — признался Митя.
— По нынешним понятиям, так прямо даже сказать, что бедно, — внесла свою лепту в разговор Домна Михайловна.
— Что же так? Приемные дети все в люди выбились. А старику, который их вырастил и воспитал как своих собственных детей, никто из них не помогал?
— Нет, не так, — снова вмешалась в разговор тетка Домна. — Юлиан Иванович сам по себе такой был человек. Как бы это сказать, строгих нравов, что ли? Нет, не совсем то. А вот! Аскет! Вот так будет совсем правильно.
Подруги вспомнили, как о старом директоре отзывались знавшие его лично воспитательницы. Человек незаурядный. Но целиком и полностью увлеченный какой-то идеей. Забывающий про насущные нужды ради чего-то великого. Так чего ради он жил? Почему брал к себе в дом сирот? И главное, какими критериями он руководствовался, отобрав именно их — белоголовых и похожих друг на друга?
Может быть, именно во взаимоотношениях в этой семье и следовало искать ключ к разгадке загадочного убийства Геры? Что ни говори, а Мариша не верила, чтобы те криминальные личности, которые отмывали через Герин ресторан свои денежки, стали бы сводить с ним счеты таким диким образом. Куда им, фантазии бы не хватило. Итак, как рос Гера? С кем дружил? Кого любил?
На все эти вопросы мог бы ответить сам Юлиан Иванович. Конечно, он умер, но ведь остались же его дневники, какие-то записки, наконец. И Мариша подмигнула Инне. Та не поняла. У нее снова начало чесаться колено. И она вполголоса беседовала с Домной Михайловной, спрашивая совета, как быть. Пришлось Марише вмешаться. И оттащить Инку в сторону.
— Слушай, ты должна уговорить Митю, чтобы он провел нас в дом Юлиана Ивановича!
— Как? Он же заперт!
— Ну и что! А разве Митя не представитель закона?
— При чем тут это?
— Всегда может сказать, что проезжал мимо, а замок был сломан. Вот он и зашел в дом, чтобы посмотреть, что там и к чему.
— Но замок не сломан!
— Тебя только это смущает? Когда мы приедем, отвлеки Митю и его приятеля на пару минут. И я тебе клянусь, замок будет сломан!
— Это мародерство! — ахнула Инна.
— Какое же мародерство, если мы пройдем в дом вместе с представителями закона. И вообще, мы ничего там трогать не будем! Просто посмотрим, что там и к чему! И все!
Инне идея подруги как-то не пришлась по душе. Больше всего ее смущал вопрос, каким это образом она будет отвлекать Митю и его приятеля.
— Господи, ну скажешь, что у тебя снова бедро твое многострадальное огнем полыхает. Попросишь, чтобы они проверили повязку. Ручаюсь, что они оба охотно задержатся возле тебя даже не на пару минут, а гораздо, гораздо дольше.
— Но тебе ведь и двух минут хватит?
Почувствовав, что подруга готова сдаться, Мариша радостно воскликнула:
— Да! Хватит!
Итак, дело было решено. Заманить парней к дому покойного Юлиана Ивановича труда не составило. Стоило только намекнуть, что, проезжая мимо, они видели там какого-то подозрительного оборванца, шарящегося возле стены дома, как оба служителя закона моментально загорелись. Им явно не терпелось продемонстрировать свою крутизну, поймав на глазах подруг мерзкого воришку. Они даже не поинтересовались, зачем это самих подруг занесло в такую даль. Впрочем, спроси они об этом у девушек, и те, не моргнув глазом, сказали бы, что просто заблудились.
Итак, Митю и его напарника Вовика уговаривать ни минуты не пришлось. Митя, так тот буквально рвался в бой. Домна Михайловна едва успела сунуть ему с собой остатки сладкого пирога. И домашнего молока в двухлитровой пластиковой бутылке.
— Молочко еще вчерашнего удоя, выпейте сразу, — предупредила она ребят. — Хоть и в леднике стояло, да боюсь, скиснет.
И вот с молоком и кренделем они отправились на лов несуществующего преступника. Все четверо страшно волновались. Ребята опасались, что не сумеют произвести отлов вора достаточно быстро и изящно, чем разочаруют подруг. А девушки, которые отлично знали, что никакого вора не было и в помине, тревожились, сумеют ли они убедить своих знакомых в том, что он там был.
Однако Мариша изловчилась и, как только обе машины затормозили, первой выскочила на улицу. Инна последовала за ней по пятам, но внезапно согнулась и жалобно застонала:
— Ой! Ой! Помогите!
Митя тут же оказался с ней.
— Как мне плохо! — пожаловалась ему Инна. — Посмотри, будь другом, повязка не сбилась? Твоя тетя говорила, что ее надо регулярно проверять.
На тут же оголенное Инкино бедро оба мужчины припорхали как мотыльки на огонь. Про вора и предстоящее задержание они совершенно забыли. Мариша только один раз оглянулась на них. Оба их защитника оказались возле Инны. И пытались с жадным интересом рассмотреть побольше. Мариша только хмыкнула. Мужчины! Чего еще можно было от них ожидать?
И очень довольная она поспешила к дому. По дороге она недоуменно потянула носом. Откуда-то слегка тянуло дымком. Но решив, что ей это просто кажется (откуда тут взяться дыму?), Мариша пошла дальше.
