Глава одиннадцатая
И во сне он ей приснился. То есть, может быть, это был другой ребенок. Но он шел по полю совершенно один, без братьев и сестер. Выглядел он при этом таким растерянным, жалким и маленьким! Марише стало его жаль просто до слез. К тому же она видела, что ребенку очень неуютно в том месте, куда он попал. Она попыталась догнать и обнять его во сне и внезапно обнаружила, что ребенок вырос и стал уже совсем взрослым. Выше ее. Но вот его лица Мариша рассмотреть так и не сумела. А когда попыталась привлечь к себе его внимание, то проснулась.
— Приснится же такая глупость, — проворчала Мариша, обнаружив, что вся постель смята, а сама она в слезах.
Видимо, во сне она так разволновалась, что начала рыдать по поводу одинокой все удаляющейся прочь фигурки. Попив водички, Мариша привела постель в порядок и попыталась заснуть вторично. На этот раз все прошло гладко. Таинственный ребенок больше ее не побеспокоил.
Следующее утро началось со звонка в дверь. То, что ее безжалостно будят, стало для Мариши уже почти привычным. Так что она даже злиться не стала. А покорно поплелась открывать. Тем более что, как оказалось, стрелка часов уже подбирается к полудню.
— Ты все дрыхнешь? — возмутилась Инна, влетев в квартиру подруги.
— Ага!
— Счастливая! А мне не спится! Муженек до сих пор не объявился! Я его уже неделю не видела.
Мариша с трудом разлепила глаза и уставилась на Инну.
— А что говорит по этому поводу ваша няня?
— Ничего не говорит. Твердит, что у него дела. И все у них в полном порядке.
— Значит, так оно и есть.
Инна только головой покачала.
— Можешь говорить что угодно, а я знаю, что ничего не в порядке! Ой, а что это у тебя? И она подскочила к столу, где россыпью были разбросаны фотографии. Вчера Мариша не позаботилась о том, чтобы сложить их обратно в конверт. И теперь Инна с интересом разглядывала их. Вчера Мариша успела перед сном рассказать ей о неудачной поездке их с Надиром к Стелле. И об убийстве бухгалтерши. Вот Инна сегодня и примчалась, чтобы узнать подробности.
Перебирая фотографии, Инна наконец удивленно проронила:
— Слушай, подруга, а откуда ты взяла детские фотки Этны? Они что, были у Стеллы?
Мариша, которая в этот момент потянулась за пакетом молока «Клевер», которое она ценила за натуральный вкус вкупе с тем, что оно могло не киснуть целыми месяцами, выронила из рук тяжелый пакет с нарисованными на нем желтыми листиками клевера. На полу моментально образовалась молочная лужица. И Мариша кинулась ликвидировать безобразие.
Поставив молоко на место, она сердито взглянула на Инну.
— Что ты городишь? Где тут Этна?
— Думаю, что кто-то из этих девочек, — ткнула Инна пальцами в групповую фотографию.
— С чего ты взяла?
— Путем обычной логики, драгоценная.
И хотя в голосе подруги слышалось ехидство, да еще она позволила себе подтрунивать над Маришиным поклонником, но Марише сейчас было не до поведения Инны. Сдерживаясь из последних сил, она спросила:
— Можешь поделиться со мной цепью рассуждений?
— Чего? Какой еще цепью?
— Той цепью умозаключений, которая позволила тебе утверждать, что на фотографии запечатлена именно Этна, да еще в детстве, а не какой-нибудь другой ребенок.
Фраза произвела на Инну впечатление. И спеси у нее существенно поубавилось.
— А! Ну, ты и завернула. Какая там цепь! Просто мальчишка — явно брат Этны.
И на этот раз она ткнула пальцем в старшего по возрасту мальчика. И снова замолчала. Мариша постаралась не стукнуть подругу по макушке. К счастью, она начала говорить сама.
— Мальчик просто копия самой Этны, — сказала Инна. — Те же черты лица. Конечно, он тут маленький. А у маленьких детей обычно черты лица смазаны. Но это не тот случай. Тут сразу видно, каким он будет, когда вырастет. Ты что, сама не видишь, насколько этот мальчик похож на Этну?
Мариша стиснула зубы и кивнула. Вот что за мысль не давала ей спать сегодня всю ночь! И как она могла быть такой слепой клушей? Она должна была рассмотреть то, что Инна увидела сегодня с первого взгляда. Удивительное сходство мальчика и взрослой Этны.
А Инна продолжала рассуждать:
— Если бы фотографии были не такими старыми, можно было бы предположить, что это ее ребенок. А так… Ясное дело, что родственник. А так как фоткам лет двадцать или даже больше, то вот эта кроха, наверное, и есть Этна или ее сестренка.
И так как Мариша молчала, Инна осторожно добавила:
— Я просто предположила. А что? Такого не может быть? Ты не согласна?
— Согласна, — пробурчала Мариша, возвращаясь к оставленному пакету с молоком.
Но не судьба ей была попить сегодня с утра растворимого кофейку с молочком. Внезапно раздались оглушительные рукоплескания. Будучи в этот момент в задумчивости, Мариша от неожиданности вздрогнула и вторично выпустила молоко из рук. И пакет снова шлепнулся на то же самое место.
Инна испуганно оглядывалась по сторонам. Создавалось впечатление, что в Маришиной квартире находится целый концертный зал восхищенных зрителей. Даже нет. Такие дружные аплодисменты Инне довелось слышать лишь в телевизионной трансляции на каком-то съезде Коммунистической партии Советского Союза.
— Что это? — не выдержала она в конце концов.
Мариша, которая уже вернула молоко на место, пожала плечами и ответила:
— Телефон звонит.
Инна подивилась, как это Мариша сквозь шум аплодисментов умудряется расслышать звонок. Что же, если зрение ее сегодня и подвело, то слух оказался на высоте.
— Нет, кто это так громко хлопает? — спросила она.
— Говорю же тебе! Телефон!
— Ты поставила этот шум вместо звонка? — догадалась Инна.
Вместо ответа Мариша кивнула головой.
— Правда, круто? Хочешь или не хочешь, спишь или умираешь, а до телефона доползешь.
— Ты трубку возьмешь? — прокричала Инна. — Сил нет больше это слушать!
Мариша послушно отправилась в прихожую. Аплодисменты стихли. А сама Мариша вскоре вернулась обратно в кухню. При этом она жестом показала Инне, что все равно не отказалась бы от мысли все-таки попить сегодня кофе. Сама она продолжала говорить по трубке, наблюдая за действиями Инны.
— Что?! — внезапно завопила она.
Злосчастный пакет с молоком снова полетел на пол, на этот раз из рук Инны. Кинувшись, чтобы подхватить его на лету, Инна умудрилась грохнуться сама. И теперь лежала на полу, в позе зародыша с пакетом молока в вытянутой руке, а ее подруга, развернувшись в другую сторону, продолжала вопить в трубку. При этом она делала вид, что совершенно не заметила грохота от растянувшейся на полу Инны. Впрочем, может быть, и в самом деле не слышала.
— Ты уверен?! — кричала Мариша. — Да нет! Этого просто не может быть! А я тебе говорю, что не может быть! Проверь лучше! А что еще тебе удалось узнать о ней? Да! Да! Нет, очень интересно. Почему не записываю? Конечно, записываю.
Инна поняла, что подруга ей на помощь приходить не собирается. Слишком увлечена разговором. И кряхтя, начала поднимать себя с пола по частям. Сначала подняла руку с несчастным пакетом, в котором молока оставалось уже лишь на самом донышке. А потом постепенно собрала и всю себя.
Уцепившись за стол, Инна, стеная и охая, принялась изучать повреждения, полученные ею при падении. Господи, как она умудрилась так приложиться? На бедре назревал синяк, на колене красовалась ссадина, а левый локоть, на который пришелся основной удар, мучительно ныл. А все Мариша. Черт бы побрал ее дизайнерские штучки! Кто выкладывает пол в кухне гранитом? Надо же думать, что будет, если на него упадешь!
— Где наш кофе? — положив трубку, осведомилась Мариша.
Из этого Инна сделала вывод, что подруга просто не заметила того, что с ней случилось.
— Ох, Мариша! А я ведь так упала! — простонала она в ответ. — Так упала!
— Да что упала! — воскликнула Мариша. — Куда ты там упала? Вот я тебе скажу кое-что, так ты в самом деле упадешь!
— Что?
— Не было у Этны никаких братьев-сестер!
— Нет? Почему?
— Потому что она сирота. Круглая. Так что ты ошиблась, нет ее на нашей фотографии. Не она там вовсе.
— У Этны не было родственников!?
— Никого у нее не было. Родителей у нее не было! И домика в деревне не было! И лохматого пса на цепи во дворе тоже не было!
— Как же? Но на фотографии девочка и…
— И что? Просто девочка. Не имеющая никакого отношения к Этне!
— А мальчик?
— Не знаю, как там насчет мальчика, — пробурчала Мариша. — Но Артем вчера весь день рылся по разным архивам. И выяснил, что Этна — круглая сирота. Вот так! Подкидыш! Даже бабушек, дедушек или троюродных тетушек у бедной малютки никогда не было! Она воспитывалась в детском доме где-то под Пушкином.
Инна задумалась.
— Но ее могли удочерить.
— Нет, — помотала головой Мариша. — Тогда об этом было бы известно. И Артем бы так и сказал.
— Значит, Этна детдомовская?
— Да. Вот ведь облом! Только появилась ниточка с этими фотографиями, как сразу же оборвалась.
— Мариша, а к каким же родственникам тогда ездила Этна?
— Что?
— Помнишь, ее заместитель нам рассказал, что несколько раз в год Этна исчезает, взяв несколько дней за свой счет, чтобы ухаживать за больными престарелыми родичами.
Мариша раздраженно буркнула:
— Врала. Говорю же тебе, она детдомовская.
— Но знаешь, а я вот тут подумала, все не так уж и плохо. А вдруг Этна сейчас там и прячется?
— Где? У несуществующих родственников?
— Нет, в своем детском доме.
— Ты что? Она же давно выросла!
— Ну и что? Ее там все равно помнят. Да ты сама посуди! Куда ей, бедной сироте, еще деваться? Домой она не может, на квартиру, которую снимала, тоже почему-то не вернулась. В гостиницах, если она боится, что ее будут искать, опасно. Вот и остается последнее убежище! Место, где она выросла.
В предложении подруги было зерно здравого смысла. Мариша была готова признать, что Инна с планами на сегодняшний день угадала.
— Хорошо! — кивнула она. — Попьем кофе и вперед!
— А еще мне бы хорошо какую-нибудь мазь от синяков, — простонала Инна, демонстрируя свои травмы.
Ахнув, Мариша принялась хлопотать над пострадавшей подругой. Порывшись в холодильнике, она обнаружила сразу три подходящих тюбика.
— Вот это косметический гель с бодягой, чтобы синяки рассосались. Вот этот крем с дополнительным тонирующим эффектом, а этот, не знаю, что там такое, но он просто приятно пахнет. Кажется, эту болтушку я по рецепту мамы приготовила. И она тоже от синяков.
И пока подруга умащивала себя кремами, Мариша вскипятила воду, насыпала кофе с сахаром в чашки и честно разделила поровну оставшиеся капли молока.
— А больше у тебя пожевать ничего нет?
— По утрам наедаться вредно. Впрочем, днем и вечером тоже.
Инна грустно пила напиток, который даже отдаленно не напоминал настоящий кофе, но тем не менее все равно был очень вкусен.
— Не знаю, а я бы пожевала чего-нибудь, — повторила она. — У меня всегда на почве стресса наблюдается жуткий аппетит.
— А стресс отчего? Из-за мужа переживаешь?
— И из-за него тоже. Мне кажется, он меня больше не любит.
— А сколько вы уже женаты?
— В следующем году будет десять лет.
— А! Тогда точно не любит!
— Мариша!
— Что, Мариша? Ты сама посуди, разве можно столько лет любить одного и того же человека? Ты-то сама его любишь?
— По большей части он меня просто бесит, — призналась Инна. — Даже что-то вроде облегчения испытываю, когда мы с ним поцапаемся и он наконец дверью хлопает. Раньше с трудом сдерживалась, за ним готова была бежать. А теперь только радуюсь, что несколько дней его не увижу.
— А потом?
— А потом злость проходит, и я снова по нему скучать начинаю.
— Видишь! А вот заведешь себе красивого, молодого, богатого поклонника, да начнет он заваливать тебя цветами и подарками, тогда прямо оживешь! А потом он тебя, ясное дело, бросит. И муж тебе уже таким гадким не покажется! Все-таки десять лет — это срок. И не к такому притерпеться можно.
Из всего сказанного Инна только услышала, что ее бросит богатый красавец любовник.
— Почему это он меня бросит?! — возмутилась она.
— Ну, не бросит, тогда поженитесь!
— Но я замужем!
— Разведешься!
— Но я не хочу!
Мариша рассердилась.
— Слушай! Ты уж определись, чего ты хочешь от жизни! Говорю тебе, если не муж, то все равно рано или поздно встретится мужчина, который будет лучше, моложе и богаче, чем твой нынешний. Поверь мне, так всегда бывает.
Но видя, что ее слова не возымели должного эффекта и Инна продолжает киснуть над своей чашкой, Мариша полезла в стол и извлекла оттуда заначенную коробку зефира в шоколаде.
— Угощайся!
Заметив зефир, Инна моментально повеселела. А засунув первую зефирину в рот, стала выглядеть почти счастливой. Или во всяком случае умиротворенной.
В Пушкин подруги выехали на Иннином «Мерседесе». Садясь в машину, Инна выглядела уже вполне довольной. Сказывалась съеденная ею целиком коробка зефира. Так что теперь Инне было до того сладко, что думать о плохом просто не получалось.
— Адрес этого детского дома Артем мне дал, — говорила Мариша. — Но вот что странно, он сказал, что ищет еще ссылки на Этну, но не находит.
— Какие ссылки?
— Ну, где она там училась? Где работала после учебы? Чем вообще увлекается?
— Можно и такое узнать?
— В Интернете даже школьные сочинения публикуют, — сказала Мариша. — Так что про любого человека там есть хоть одно упоминание.
— Это просто замечательно.
— Да, про всех есть, а вот про Этну нет.
— Как так? Артему не удалось больше ничего узнать про нашу Этну?
— Да, — призналась Мариша. — И честно говоря, меня это настораживает.
Детский дом, куда подруги прибыли без проблем благодаря подробным указаниям Артема, производил приятное впечатление. Дети выглядели веселыми и одеты были в яркие платьица и кофточки. Никакого унылого однообразия. На территории стояли спортивные и игровые площадки. И честно говоря, если уж существуют дети, которых не могут воспитывать их собственные родители или родственники, то лучше уж они будут жить под присмотром государства, чем болтаться беспризорниками по улицам, ночуя в подвалах и на вокзалах и промышляя мелкими кражами или проституцией.
Пройти к начальству этого учреждения подругам тоже удалось почти без проблем. На воротах стоял охранник. Пышные усы, крепкие плечи и взгляд с прищуром. Он был похож на военного отставника. Не слишком высокий чин, не выше майора. Но дело свое он знал. Для начала внимательно просмотрел документы подруг, занес их данные в толстый журнал и затем только открыл перед ними ворота.
— Машину тут поставьте, — заботливо сказал он. — Вижу, она у вас новая, да и дорогая. А у нас такие ребятишки шустрые, вмиг без колес останетесь.
— Да вы что? Дети? Воруют?
— Дурные привычки за один день не исчезают, — философски пожал плечами охранник. — Лучше перестраховаться. Или вы как думаете? Васька у нас такой есть, по кличке Котофей, его родная мать цыганам продала, в метро попрошайничать. Они его потом изуродовать хотели, чтобы, значит, люди из жалости ему больше подавали. Уже и врача — Иуду пригласили. Так Васька разговор их подслушал и удрать успел. А после этого еще год по улицам шатался. И вы думаете, что ему там розами пахло?
И дядька задумчиво посмотрел на играющих на площадке детей.
— Конечно, понабрался пацан дурных привычек. А так он верткий. И спортом увлекается. Глядишь, и забудет о своих повадках. Да и в людях научится разбираться. Кто ему добра желает, а кто только воспользоваться хочет.
— Ой, и много тут у вас таких? — содрогнулась Мариша от рассказа усатого охранника. — В смысле с травмированной психикой?
— А то! Думаете, легко это расти с мыслью, что ты на всем белом свете ни единой живой душе не нужен? Из таких детей что угодно слепить можно. Они за малую толику родительской любви и ласки на что угодно готовы пойти. Хоть на убийство, хоть на преступление.
Подруги двинулись по широкой дорожке к корпусу, где находилась администрация.
— Антонина Петровна там. А если нет, то на кухне. Или в бане. Ремонт там идет, так она каждый день с мастерами ругается, чтобы не пили. И работали шибче!
Директрису подруги нашли только через полчаса. Вопреки уверениям охранника возле рабочих, строящих баню, ее не было. Также не было ее ни в котельной, ни в жилом корпусе, ни на пляже. То есть всюду ее видели буквально минуту назад, но застать ее подругам нигде не удавалось.
— На редкость неуловимая личность! — злилась Мариша.
День выдался жаркий. Солнце поднялось высоко в небо и пекло просто нещадно. А когда они выезжали утром, то было пасмурно и прохладно. Так что оделись подруги потеплей. В плотные брюки и вязаные кофты. А теперь жалели об этом. Пока ехали, было еще ничего. В машине был кондиционер. Но вот, побегав по воздуху, подруги чувствовали, что буквально обливаются потом.
В конце концов Антонина Петровна нашлась в своем собственном кабинете. Но один взгляд на нее произвел на подруг удручающее впечатление.
— Ой! Вы такая молодая! — разочарованно вырвалось у Инны.
Антонине Петровне и в самом деле едва ли сравнялось тридцать пять — тридцать семь лет. А это значило, что она не могла лично помнить Этну. Так оно и оказалось. Антонина Петровна тщетно морщила лоб, но такой воспитанницы не вспомнила.
— А бывший директор? Может быть, она сможет нам помочь?
— Увы, с ним вам поговорить не удастся.
— Почему?
— Он умер год назад.
Да уж! С этим аргументом не поспоришь. И подруги вынужденно продолжили беседу с Антониной Петровной. Напрасно! Подруги только что портрет Этны ей не нарисовали. И ее вызывающе белые волосы описали. И высокий рост. И холодную какую-то надменную красоту. Все без толку. Директриса Этну совершенно определенно не видела и не помнила.
— Знаете, к нам ведь часто приезжают бывшие выпускники. Деньгами помочь. Или просто навестить родные места.
И заметив удивленное выражение на лицах подруг, она воскликнула:
— Да! Да! От своего собственного прошлого никуда не денешься! И для бывших сирот, которые выросли и завели собственные семьи, их детский дом — единственное место, с которым связаны воспоминания детства. А ведь они самые дорогие для любого человека.
И заканчивая свою лекцию, она добавила:
— Я это к чему говорю, многие приезжают, чтобы встретиться со своими бывшими воспитателями. И конечно, знакомятся со мной. Потом бродят по окрестным местам, вспоминая былое. Но ваша знакомая не из их числа. Сюда она никогда не приезжала. Иначе я бы ее вспомнила. Личность она, судя по вашим словам, приметная. А зрительная память у меня хорошо развита.
— Понятно, — поникла головой Инна. — Значит, мимо.
Но Мариша не собиралась так быстро сдаваться.
— Ведь должен еще существовать какой-то архив! — воскликнула она.
— М-да, — протянула Антонина.
Было видно, что мысль об архиве ей неприятна. Наверное, самой ей не очень-то хочется рыскать среди пыльных папок в поисках бывшей воспитанницы, которая последние годы и носа к ним не казала. Сама бы она предлагать помощь не стала. Но буквально припертая к стене Маришей, сдалась, поняв, что иначе от докучливых гостий ей не избавиться.
Впрочем, архив располагался как в компьютере, так и в соседней комнате. Компьютер ссылки на имя Этна не выдал. И пришлось тащиться в архив. Тут Антонина Петровна, едва переступив порог, жутко расчихалась. Нос у нее моментально распух, глаза начали слезиться. И вообще, она выглядела такой больной, что жалко ее становилось.
— Жуткая аллергия! — простонала директриса. — Это у меня с детства. Простите, но, видимо, вам придется похозяйничать тут самим. Без меня.
Подруги были не против. И заметно приободрившаяся директриса показала полки, на которых, по ее мнению, хранились папки с делами тех выпускников, кто подходил по возрасту. После этого директриса, прижимая к носу платок, моментально исчезла. Подруги принялись рыться сами. И тут же расчихались. Не у одной Антонины, оказывается, была аллергия на пыль.
Руки Мариши тут же зачесались и стали отвратительно сухими и шершавыми на ощупь. А Инна теперь напоминала альбиноса, белки ее глаз сначала приобрели нежно-розовую окраску, потом раздражение усилилось. И они стали ярко-красными. Наконец, когда и носы у подруг раздулись до таких размеров, что им стало казаться, что они это вообще не они, а один сплошной мокрый и хлюпающую нос, девушки сдались.
— Ничего тут нет!
— Но мы просмотрели не все папки! — робко вякнула Инна.
— Я чувствую, что мы даром тратим время! Пусть нет бывшего директора! Пусть он умер! Но есть же другие сотрудники.
— Верно! Есть, — подтвердила Инна.
— Вот и надо поговорить со старыми педагогами. Не может быть, чтобы тут полностью обновился весь штат!
И подруги, с отвращением отпихнув от себя пыльные папки, выскочили из архива.
— Уже нашли? — удивилась Антонина Петровна.
Она выглядела на зависть хорошо. И сочувственно покачала головой, увидев, что подруги слова сказать не могут, чихая и прямо таки задыхаясь.
— Примите вот это! — протянула она им синюю коробочку. — Вообще-то эта расфасовка для детей. Но вы примите по две таблетки. Должно помочь.
— Что это?
— Ломилан. Это отличное средство от всех видов аллергических проявлений. И спать после него не хочется. Рекомендую.
— А вы?
Инна не любила всякую там химию, даже пусть завернутую в самую яркую и привлекательную упаковку. И потому в ее голосе невольно прозвучала подозрительность.
— Я уже приняла.
Это убедило даже ярую противницу химических препаратов Инну. У Антонины не наблюдалось и следа терзавшей ее всего час назад аллергии. И Инна протянула руку за лекарством. Что касается Мариши, то она давно его заглотнула. И теперь, прикрыв глаза, ожидала благотворной реакции.
— Так что вам удалось найти? — спросила Антонина, когда аллергия у подруг немного пошла на спад и они смогли внятно говорить или хотя бы поминутно не чихать и не чесаться.
— Ничего!
— Как жаль! Но это часто случается.
— В самом деле?
— Еще недавно у нас в архиве работала одна, прямо скажем, очень пожилая сотрудница. Увы, у нее со временем голова стала совсем плохо соображать. И многие папки у нас перепутаны. Старушка клала нынешних выпускников к самым старым папкам, путала дела и, не приятно в этом признаться, иной раз просто уничтожала документы.
— Зачем? — ахнули подруги.
— Говорю же, к старости стала совсем слаба на голову.
— Но вы уверены, что она это делала?
— Своими глазами видела.
И Антонина Петровна рассказала, как застала архивную старушку — Валентину Павловну за нехорошим и прямо-таки противозаконным занятием. Сама Антонина занимала на тот момент должность старшего воспитателя. Она считалась перспективным сотрудником и старалась это мнение о своей персоне всячески оправдывать. Положение дел в архиве оставалось для нее тайной. Но немного освоившись в детском доме, Антонина заглянула и туда.
— Видимо, Валентина Павловна не ожидала, что я к ней заявлюсь. Я так поняла, что в архиве она привыкла распоряжаться единолично. Даже директор туда носа не совал без особого приглашения самой Валентины Павловны.
Молодая и ретивая Антонина о подобном положении дел не знала. И была немало удивлена тем холодным приемом, который оказала ей старейшая сотрудница.
— Ну, что тебе? Чего приперлась? Заняться больше нечем?
Это были самые безобидные высказывания, которых удостоилась Антонина. Но еще больше она была поражена, заметив, чем занималась старушка, когда она ее побеспокоила.
— Представляете, она собиралась пить чай. От огромной кружки с кипятком и заваркой поднимался пар. И как сейчас помню, возле нее стояла банка с покупным абрикосовым джемом и вазочка с «Суворовским» печеньем, а сама Валентина Павловна рвала на мелкие кусочки какие-то фотографии.
Справа от старушки лежала открытая папка, в которой уже не осталось ни единой бумажки. Шокированная Антонина вылетела из архива и тут же помчалась жаловаться на поведение старушки к директору. Но к ее изумлению, директор принял сторону противной старушенции.
— Антонина, — вежливо, но жестко произнес директор. — Как вы могли усомниться в компетентности Валентины Павловны? Она наш самый ценный сотрудник. Ее опыту могут позавидовать многие. В том числе вам есть чему у нее поучиться.
— Но Юлиан Иванович!
— Не перебивайте меня! И выслушайте! Валентина Павловна выполняла мой приказ!
— Вы… — задохнулась Антонина. — Ваш приказ? Вы приказали ей уничтожать дела ваших выпускников?
— Архивные фонды переполнены! — сухо произнес директор. — И существует определенный лимит времени, сколько мы можем хранить дела наших воспитанников. Поэтому самые старые дела я распорядился выборочно уничтожить.
Антонина была шокирована. Выходило, что она, как глупая клушка, подняла панику. Пыталась очернить репутацию старейшего сотрудника, выставив ее полоумной старухой. И Антонина отступила. Хотя и не была уверена, что директор сказал ей правду. Почему-то ей казалось, что он таким образом просто выгораживает Валентину Павловну. — Конечно, при бывшем директоре ее тронуть никто не смел. Вот она и пользовалась этим.
— Почему не смел?
— Так говорю же, она была ветеран! Работала в этом приюте с момента его основания. Как тут выгонишь, если сама она на пенсию наотрез отказывалась уходить. Да и желающих занять ее место тоже не находилось. И до сих пор не находится.
— Мы заметили, — подтвердили подруги.
— Но все равно я уверена, что Юлиан Иванович ничего ей такого делать не велел. А просто не захотел, чтобы я трогала старушку.
— Да?
— Конечно, я к ней больше не совалась! Старая перечница! Уничтожала документы, которые по долгу службы ей полагалось хранить и беречь. Вот как она развлекалась, пока не стало совсем уж невозможно терпеть подобное безобразие.
— И что?
— Добилась того, что ее прямо с рабочего места увезли в больницу с обширным инсультом. Там она и скончалась через несколько дней.
— Ужасно!
— Ужасно, — согласилась Антонина. — Но мне кажется, старушка этого и добивалась. Умереть практически на своем рабочем месте. Это была ее светлая мечта.
— А своей семьи у нее не было?
Антонина покачала головой.
— Насколько я знаю, муж и двое сыновей погибли в войну. Остальных родственников разметало по свету. И Валентина Павловна ни с кем из них не поддерживала отношений. Ее работа и была ее настоящим домом и семьей. Так что отчасти я понимаю позицию Юлиана Ивановича, который защищал свою сотрудницу. Вот только…
И Антонина замялась, словно вспомнила нечто важное, но не была уверена, что это стоило говорить.
— Что?
— Да в тот день, когда я без приглашения сунулась в архив и увидела, как Валентина Павловна методично превращает в клочки дело кого-то из воспитанников, у нее кто-то был.
— Кто?
— Какой-то гость из города к ней приезжал.
— Почему?
— Потому что Валентина Павловна никуда не ездила. Но печенье и джем, его же надо купить. Не говоря уж о том, что в ближайшем магазине, куда она еще выбиралась раз в неделю, подобных вкусностей отродясь не бывало. И вообще, питалась Валентина Павловна всегда тем же, чем и воспитанники. И уж точно она бы сама для себя не стала приобретать магазинный абрикосовый джем, когда наша повариха готовит отличное яблочное повидло из собственных яблок. И «Суворовское» печенье! Оно же дорогое! А оклад у Валентины Павловны был невелик. Да и вообще, для самой себя она была прижимиста. Детей карамельками угощала, это правда было. Но для себя… Нет, сама бы она никогда не позволила купить себе такие деликатесы.
Антонина замолчала. После монолога она слегка запыхалась. Но чувствовалось, что та давняя схватка, из которой она не вышла победительницей, до сих пор не дает ей покоя.
— Значит, вы считаете, что в тот день в архиве был посетитель, который и привез эти подарки для старушки?
— Да. И человек этот был ей хорошо знаком и приятен. От кого попало Валентина Павловна подношения бы не приняла. Не тот она была человек.
Подруги задумались. В детском доме, где воспитывалась Этна, как и в любом другом подобном месте, наверняка имелись свои тайны. Вопрос был в другом, насколько они были связаны с исчезновением Этны и двумя убийствами ее знакомых?
— Скажите, а мы можем поговорить с кем-нибудь из старых сотрудников?
— Но только чтобы человек этот был еще в своем уме!
Антонина Петровна хмыкнула.
— Чувствуется, я вас совершенно запугала своим рассказом. Но уверяю, многие воспитатели из старой гвардии вполне адекватны. И я с удовольствием продлеваю с ними трудовые договора, потому что они еще достаточно бодры и физически активны.
Тон, каким были сказаны эти слова, заставил подруг посочувствовать немногим оставшимся тут старым воспитателям. Чувствовалось, что сработаться с «молодой гвардией» в лице новой директрисы получилось далеко не у всех. Тем не менее около пяти человек старой закалки еще трудились в детском доме. И две женщины сейчас были как раз на занятиях.
Хотя на дворе было лето, но работали многие кружки, где эти женщины и вели занятия. Антонина указала подругам, в каком направлении им двигаться. И вернулась к своим делам. Воспитательниц подруги нашли в столовой. В детском доме был «тихий час». Скоро намечался полдник. Но пока женщины наслаждались заслуженным отдыхом, попивая чай с ванильными сухариками. Настроение у них было самое благостное. И они охотно попытались вспомнить Этну.
— Нет, такой девочки среди наших детей не было! — дружно покачали женщины головами.
— Как же так? Она должна была воспитываться тут!
Воспитательницы переглянулись. И на их лицах мелькнуло странное выражение.
— Мы ее не воспитывали, — наконец сухо произнесла одна из них.
— Вы не воспитывали? — уцепилась за оговорку Мариша. — А кто? Кто воспитывал?
Женщины снова переглянулись.
— Как ты думаешь? — нерешительно спросила одна из них.
— Юлиан все равно умер! — пожала плечами вторая. — Какая теперь разница? Все концы были завязаны на нем. Теперь уже все равно ничего не выяснить, даже если что и было.
Мариша с Инной буквально сгорали. Они чувствовали, что эти женщины что-то знают. Нечто важное. И именно поэтому не желают делиться этой информацией с подругами.
— Мы могли бы заплатить, — ляпнула Мариша.
Воспитательницы страшно оскорбились и запыхтели над своими сухариками.
— Оставьте свои деньги для себя!
— А не хотели мы вам говорить именно поэтому!
— Почему? — в отчаянии воскликнула Мариша, которая не получила еще ни одного ответа, одни сплошные загадки и недомолвки.
— Потому что вы — нынешнее поколение, привыкли к тому, что все продается и покупается.
— Вам не понять.
— Но вы расскажите, а мы очень попытаемся понять!
Воспитательницы молчали, пребывая в явном смущении. И наконец одна из них открыла рот.
— Наш бывший директор, Юлиан Иванович, был настоящим подвижником!
— Не чета Антонине!
— Хотя и она славная девочка, но до Юлиана Ивановича ей далеко!
— Небо и земля!
В общем, через полчаса подругам стала примерно ясна картина происходящего в детском доме еще пять-десять лет назад. До того как пост директора заняла инициативная Антонина, которая сумела привлечь спонсоров и инвестиции, в детском доме главенствовал милейший Юлиан Иванович.
— А он не был, что называется, хозяйственником!
Это было самое критическое замечание, которое допустила воспитательница в адрес своего бывшего директора. Да, Юлиан Иванович был человеком весьма далеким от вопросов устройства теплых полов в спальнях у девочек, устройства летних трудовых лагерей на деньги спонсоров и прочих новшеств, до которых была большой охотницей пробивная Антонина.
— Да и времена тогда были другие! Когда Юлиан Иванович принимал на себя руководство детским домом и приглашал штат сотрудников, то мы больше думали о чести и совести, чем о комфорте и деньгах.
— Времена изменились, а жаль!
Подруги не стали спорить с пожилыми женщинами. Их молодость пришлась на эпоху строительства коммунизма. И тот факт, что коммунизм они так и не построили, нисколько не умалял ценности их идеалов.
Но в целом картина у подруг в головах сложилась следующая. Юлиан Иванович проработал на посту директора детского дома почти тридцать лет. И на протяжении трех десятилетий он дважды провел эксперимент. Отбирал нескольких воспитанников, желательно детей примерно одного возраста, которые жили с ним и его женой в его собственном доме, во всем напоминая родных детей.
Полный состав семьи — пять детей и двое взрослых. Юлиан Иванович считал его оптимальным. Состав, единожды воссоединившись, не менялся никогда. Верней, подрастая, взрослые дети уходили в самостоятельную жизнь. Но до выпуска ни один из них больше не возвращался в общие спальни детского дома.
— Что-то я не понимаю, — произнесла Мариша. — Он их усыновлял, этих детей, так, что ли?
Нет, насколько знали женщины, эти дети официально не были усыновлены. Фамилии у них оставались разными. И они по-прежнему считались подопечными детского дома. Но вместо общей детской спальни постоянно жили с директором и его женой у тех дома. Летом ездили с ними отдыхать к морю. Зимой всей семьей выбирались в цирк или музеи. Но именно так, только он, его жена и несколько детей, которых он сам выбрал.
— Юлиан Иванович был новатором! Он и его отец впервые в нашей стране применили на практике опыт семейного детского дома.
— Это как?
На этот вопрос женщины охотно ответили. Когда семейная пара или просто одна воспитательница берет к себе на дом от трех до семи или даже десяти детей разного возраста и разного пола, регулярно получает на них от государства дотацию. И кроме того, тратит свои собственные средства, изыскивая дополнительные источники доходов на свою немаленькую семью.
Работа эта для настоящих подвижников. Очень не многие люди отважатся посвятить всю свою жизнь маленьким сиротам. Да так, что на самих себя не остается уже ни времени, ни сил, ни денег.
— Вот мы тоже считаем, что много работаем, — призналась одна из воспитательниц. — Но до Юлиана Ивановича и Наташи нам далеко.
— А Наташа — это кто? Жена вашего директора?
Да, Натальей Ильиничной звали жену бывшего директора детского дома. Но увы, женщина скончалась еще раньше мужа.
— И вообще, здоровья она была слабого, — произнесла воспитательница. — Своих детей иметь не могла. Но за воспитанниками ухаживала как за своими собственными. Так что бог не дал ей собственных детей, зато приемных у нее было целых десять человек.
— Два выпуска по пять детей? — сделала подсчеты Мариша.
Что же, такое вполне могло быть. И в каком из выпусков была Этна? Но на этот вопрос женщины ответить Марише не сумели. Одни дети, по их словам, вырастали, на их место Юлиан Иванович брал других подходящих сирот.
— Подходящих? — уцепилась за царапнувшее ей слух слова Инна. — Что значит подходящих?
Но параметров, по которым бывший директор отбирал своих воспитанников, женщины не знали.
— Думаю, что прежде всего Юлиан Иванович отбирал себе детей физически здоровых и крепких.
— Да! Потому что к нему домой наш доктор наведывался лишь в исключительных случаях. А так, обычными простудами его дети почти не болели.
Оставалось выяснить последнее. Где находится дом бывшего директора детского дома? И кто в нем сейчас проживает?
— Где дом, мы вам расскажем, — кивнули женщины. — А вот кто там сейчас живет…
Этого они не знали. По их словам, дом стоял на отшибе. Вроде бы и деревенский дом, а до ближайшей деревни около пятнадцати километров. Как тут же подумали подруги, просто идеальное место для того, чтобы прятаться или спрятать что-то от любопытных людских глаз.