Глава 9
Сидеть в машине всего лишь вдвоем было значительно приятнее, чем всем вместе. Пусть внедорожник Лисицы был невероятно огромным, но и он не был рассчитан на такую большую компанию. Всего их собралось десять человек. И до колодца пришлось совершить два рейса. Да еще один Ваник занимал столько места, сколько Гриша и Гоша, вместе взятые. Эти пареньки, тихие и незаметные, предпочитали пропадать в окрестностях усадьбы. И, как поняли подруги, пусть и менее талантливые, чем Израк, но зато более усердные, чем Ваник и Оля с Юлей, они уже давно закончили свою часть работы. И оставшееся время предпочитали проводить на природе. На них лежало обеспечение лагеря реставраторов свежей рыбой и грибами.
Но услышав про сокровище, которое находилось где-то совсем неподалеку от усадьбы, они не могли не присоединиться к поискам. Потому что поиск сокровищ — это такая вещь, перед которой нелегко устоять и более солидным и зрелым людям. К примеру, сами подруги причисляли себя уже к старшему поколению. У многих их друзей уже были дети, причем у некоторых уже подростки или школьники. И тем не менее, как только возникла перспектива участия в поиске сокровищ, подруги оказались тут как тут.
— Как ты думаешь, если уж мы заедем в Торфяное, может быть, и к Матроне заглянем? Мне кажется, она тут живет уже давно и переживает за судьбу этих мест.
— Угу.
— А как ты думаешь, будет уместно предложить денег Наталье Семеновне? Мне кажется, она здорово нуждается. Она ведь не обидится?
— Нет.
Ответы Киры были так лаконичны, потому что все ее внимание было сосредоточено исключительно на дороге. Что уж греха таить, дороги в окрестностях усадьбы, за исключением той, что вела к самой усадьбе, находились в обычном для российской глубинки плачевом состоянии.
Леся хотела задать еще какой-то вопрос, но на очередном подскоке прикусила себе язык и решила за благо помолчать. Доехав до поселка, Кира остановила машину возле магазина. Хоть и считалось, что в Торфяном их целых два — в одном торговали продуктами, а в другом одеждой, бытовой химией и всяким мелким хозяйственным инвентарем, но на деле оба эти магазинчика находились в одном помещении, разделенном лишь перегородкой. И хотя оба магазина имели отдельные входы с улицы, между ними также существовал проход, которым все покупатели могли беспрепятственно пользоваться. И так уж случилось, что с матерью Боцмана подруги столкнулись как раз в этом самом проходе.
— Наталья Семеновна! — подскочила к старухе Леся, поправляя норовившую выскользнуть из-под мышки довольно тяжелую коробку с плиткой. — А мы к вам!
Наталья Семеновна выглядела куда лучше, чем запомнили ее подруги.
— За скатертями иду одноразовыми, — пояснила она им. — И еще салфеток и из посуды прикупить кое-что к поминкам нужно. Люди придут, надо их по-человечески приветить. Хоть Юрка глупо жил, похоронить я его хочу по-людски.
— Мы с ребятами скинулись, — торопливо произнесла Кира, вытаскивая из кошелька деньги. — Хотим вам помочь с похоронами.
Это были ее собственные деньги, прихваченные с собой в дорогу. Ни с какими ребятами она эти дополнительные расходы не обсуждала, но Наталье Семеновне она об этом, разумеется, не сказала.
— Ой, спасибо, — всплеснула руками старуха. — Только не нужно.
— Как это?
— Есть у меня, сколько требуется. И на похороны хватит, и на поминки, и на памятник моему Юрочке еще останется.
На последней фразе голос старухи дрогнул. А подруги, вытаращив глаза, смотрели на старуху. Юрочка! Похоже, образ сына претерпевал в ее памяти обычные для всякой осиротевшей матери метаморфозы. Из никудышного пьянчужки и пустого человека покойник медленно, но верно превращался в светлого ангела. Таково уж свойство человеческой и чаще всего материнской натуры, что дорогие нам близкие, ушедший в мир иной, кажутся нам куда лучше, чем они, может быть, были в действительности.
Вот и Наталья Семеновна уже начинала забывать о том, как ее огорчал сынок, она помнила теперь одни лишь светлые моменты, связанные с ним. И чем дольше она проживет, тем более хорошим и даже просто прекрасным человеком станет в ее воспоминаниях ушедший сын.
Может быть, это и хорошо, но подруг насторожило другое. Откуда взялись деньги у Натальи Семеновны, которая, помнится, влачила бедственное существование на крохотную пенсию, которую у нее к тому же частенько таскал пьяница-сынок? Пусть зарплаты учителей, врачей или даже воспитателей в садиках стали более или менее похожи на деньги, на которые хоть как-то можно прожить, но вот размер пенсии стариков, особенно в областях, до сих пор близок к катастрофическому.
Конечно, рассуждают чиновники, в деревне человек по большей части питается тем, что выращивает сам или что растет и пасется возле него. Но если он больше уже не может содержать огород и скот? Тогда как? За свет и прочие коммунальные услуги платить ему все равно придется. Понятно, что в собственном доме плата будет меньше, но ведь есть траты, от которых никак уж не уйти.
Кто-то скажет, что есть различные социальные выплаты, которые помогут компенсировать все эти затраты. Но попробуй получи эти социальные льготы. Да еще если речь идет о старике, который собственной машины не имеет, а автобуса в их деревне не бывало даже при советской власти. Так что скопить из той нищенской пенсии, которая была у матери Боцмана, что-то на похороны себе или сыну Наталья Семеновна никак не могла. А если уж там и на памятник хватало, то это означало, что Наталья Семеновна начала копить на этот памятник прямо с момента своего рождения. Ну или с детского садика, это уж совершенно точно.
— Вам не нужны деньги? — поразилась Леся. — В самом деле?
— Да! У меня их теперь полно!
И словно в подтверждение своих слов она достала откуда-то из-под платка несколько смятых пятитысячных бумажек и помахала ими в воздухе.
— Это что же, вы всю жизнь копили? — вырвалось у Леси невольное восклицание.
И тут же она прикусила язык. Никогда не знаешь, как люди отреагируют на такое замечание. Возгордятся или наоборот обидятся?
Но старуха ничуть на нее за это не обиделась, а наоборот, вроде как даже и обрадовалась, что появилась возможность рассказать о небывалом чуде, которое с ней приключилось.
— Да нашла я! Клад мне на голову свалился!
— Клад? — невольно напряглись подруги.
Но тут же они подумали, что смятые бумажки в руках у старухи никак не могли остаться со времен прежних владельцев усадьбы. Тогда таких денег просто не было.
— Где же вы нашли свой клад?
— Нашла, представляете, просто нашла.
— Но где?
— Под кроватью.
— Что?
— У Юрочки под кроватью нашла. В коробке из-под обуви!
И Наталья Семеновна начала свой рассказ. Судя по тому, как он гладко у нее тек, бабка рассказывала свою историю только за сегодняшний день уже не первый раз.
— Как вы от меня вчера ушли, Матрона со мной еще немножко посидела, да я и ее прогнала. Одной мне хотелось побыть, с мыслями собраться, сосредоточиться, помолиться.
Помолившись, Наталья Семеновна приняла мужественное решение. Она займет, где и у кого только можно, добьется какой-то помощи от администрации, но сына своего похоронит достойно. В понимании Натальи Семеновны достойно — это в простом сосновом гробу и с крестом над аккуратным земляным холмиком, поросшим цветочками, за которыми она будет ухаживать. Ни на что большее фантазии бедной женщины не хватало. Да и нарисовавшаяся даже за такие похороны сумма казалась ей запредельной.
Но поразмыслив, Наталья Семеновна пришла к выводу, что многих трат можно и избежать. К примеру, костюм и обувь у покойника были. Костюм сохранился еще со свадьбы. Тогда Наталья Семеновна тряхнула мошной, купила сыночку самый настоящий парадный костюм. Юрка надел его всего один раз, а так как за эти годы сын не растолстел, Наталья Семеновна полагала, что костюм ему будет в самый раз.
И насчет обуви тоже беспокоиться было не нужно. Ботинки у Юрки были знатные — фирма «Саламандра», черные, как раз для похорон. Ботинки были приобретены для того же случая, что и костюм. И помогла приобрести эти невиданные в Торфяном обновки родная Юркина тетка, которая жила в городе и от души расстаралась для племянника. Конечно, Наталья Семеновна ей заплатила, но все же не столько, как если бы купила эти вещи у перекупщиков.
В девяностых в стране был тотальный дефицит хороших вещей. Официальные поставки из Германии, Венгрии и Польши на государственном уровне почти совсем прекратились. А в частных магазинах цены были такими, что у бедной Натальи Семеновны никогда бы не хватило денег. Но все сложилось в тот раз удачно. И такие красивые ботинки являлись в их семье своего рода символом минувшего успеха.
Наталья Семеновна хранила их в фирменной коробке, эти вещи напоминали ей о тех днях, когда казалось, все еще будет у нее хорошо. Сын вернулся из армии, женился…
— Кто же знал, что Юрка квасить так начнет? Сразу после свадьбы его и понесло. День трезвый, неделю пьет. Аннушка, жена его, через это дело от него быстро ушла. И развод оформила сразу же. Да я ее и не осуждаю. У нее как раз в это время в городе тетя умерла, квартиру ей оставила. Вот она вещи собрала да и уехала. Юрка с ней рванул было, а она ему условие поставила, мол, до первой рюмки. Ну, Юрка не выдержал, выпил, потом еще и еще, она его и турнула. Он потом к ней еще раз пять ездил, все семейную жизнь пытался склеить. Да и в городе ему шибко жить хотелось. Но даже ради этого он на горло собственной натуре наступить не мог. На бутылку и жену молодую, и жизнь в городе променял!
Но это были самые горькие слова, какие вырвались у старухи. Дальше пошли одни только положительные новости.
— Так вот, вытащила я костюм, надо же посмотреть, вдруг его за эти годы моль поела. А потом к ботинкам сунулась. Они у Юрки под кроватью, как он их на следующий день после свадьбы поставил, так они там и стояли.
И вот странное дело, пропивая обе их пенсии, Юрка ни разу не покусился ни на что из вещей, которые были в доме и были приобретены матерью.
— Что сам для себя покупал, все пропил. А то, что мне было когда-то подарено или что я сама покупала, того он не трогал, — со странной и какой-то даже болезненной гордостью рассказывала Наталья Семеновна о своем сыне. — Отец его все что ни попадя из дома тащил. А Юрка ничего такого себе не позволял. Так что ботинки на месте, я в этом не сомневалась.
Но открыв коробку из-под обуви, Наталья Семеновна невольно ахнула. Да, ботинки были в ней. Но они там были не одни, а в компании с крупными денежными купюрами, на каждой из которых красовались нереально красивые цифры. Денег было так много, что сначала Наталья Семеновна даже подумала, что они игрушечные. К ее соседке летом родные привозили внуков. И как-то зайдя к ним, Наталья Семеновна ахнула. Детишки сидели за столом и спокойно играли тысячными купюрами.
— Верка! — налетела на соседку Наталья Семеновна. — С ума, что ль, сошла? Виданое ли это дело, детям такие деньжищи в руки давать! А ну как порвут они их или, того хуже, потеряют?
Но соседка подняла Наталью Семеновну на смех. А потом объяснила, что деньги эти только издалека на настоящие похожи, а при ближайшем рассмотрении видно, что и бумага не та, совсем простая, без водяных знаков, и на самих деньгах написано, что это подарок.
— Ты посмотри, пощупай, — тыкала в нос Наталье Семеновне соседка. — Не видишь, что деньги-то игрушечные?
Но Наталья Семеновна все равно недовольно качала головой. В ее понимании все шутки с казначейскими билетами попахивали очень дурно. В ее советском прошлом за такие игрушки можно было схлопотать срок совсем не игрушечный.
Однако эти деньги, которые нашла Наталья Семеновна в коробке своего сына, были самыми настоящими. Старушка проверила их и на свет, и на ощупь, и даже понюхала, вроде бы все было нормально. На всякий случай Наталья Семеновна взяла одну бумажку и отнесла в магазин. Сердце у нее дрогнуло, когда кассирша сунула бумажку в специальное устройство, светящееся красивым сиреневым цветом.
— Чего вам, баб Наташ? — спросила у нее кассирша. — Вина возьмешь? Или все же водки?
— Чего? — произнесла Наталья Семеновна, которая так свыклась с мыслью, что эти деньги фальшивые и сейчас ей об этом скажут, что слов кассирши даже не разобрала. — Настоящие деньги-то?
— Нормальные, — пожала плечами кассирша. — Чего дать-то вам?
Наталья Семеновна взяла хлеб и водку и побежала домой. Там она дрожащими руками налила полную до краев стопку и поставила перед фотографией сына. Сверху она прикрыла ее кусочком хлеба и всплакнула еще разок:
— Спасибо тебе, сыночка. Позаботился обо мне, о старухе. Денежек на старость оставил. Только откуда же у тебя такой клад, а, родимый?
Но Юра смотрел на нее с фотографии, такой молодой и веселый, и ничего не мог ответить своей матери. У самой же Натальи Семеновны на сей счет совсем никаких соображений не было.
— Не работал, ничем не занимался. Не мог же одними грибами такие деньги скопить? И год не больно урожайный был. Юрка и по четыре корзины за раз иногда приносил, а в этом году все одну, максимум две корзинки притаскивал. Да и что он там получал за свои грибы? Сразу же и пропивал, что зарабатывал. Будь у него такие деньги под рукой, он бы мне об этом обязательно рассказал.
И постепенно в душу к старухе стало закрадываться страшное подозрение. Эти деньги Юрка украл. Ее сын — вор! Но старуху переубедили соседки, к которым она кинулась за помощью.
— Да ты что, Наталья Семеновна? Юрка твой никуда носа из поселка не казал. А кабы у нас в поселке у кого-то такие деньги украли, уж тут шуму было бы до неба.
Наталья Семеновна подумала и согласилась. В Торфяном жили люди совсем не богатые. И пятьдесят тысяч могли вот так заваляться у одной только Матроны. Пожалуй, она могла бы иметь такие деньги, потому что пенсия у нее была очень солидная. И за пару месяцев могла накопиться сумма и поболее.
— Матрона ведь не каждый месяц в город мотается. Иногда по два-три месяца тут сидит безвылазно. Зато уж потом поедет, вернется, забор себе новый поставит или тарелку спутниковую на дом прикупит.
Но Матрона тоже клятвенно заверила Наталью Семеновну, что деньги у нее никакие не пропадали. Она даже прикрикнула на старуху:
— Вы в чем же это, тетя Наташа, своего сына-покойника обвиняете? Не делайте уж вы его хуже, чем он был на самом деле! Может, Юра и легкомысленно жил, да только в воровстве его нельзя обвинять.
— Но как же, Матронушка? — притворно запечалилась Наталья Семеновна, хотя ей было очень приятно, что ее приятельница так хорошо отозвалась о ее сыне. — Ты же сама знаешь, Юрка у меня нигде не работал. Откуда же деньги? Там пятьдесят тысяч, я сосчитала.
— Значит, выполнил какое-то дело, а вам про него и не сказал.
— Это что же за дело такое, Матронушка?
Но Матрона вместо ответа нахмурилась и произнесла:
— Зря вы, тетя Наташа, по поселку бегаете и про эти деньги на всех углах кричите.
— Это еще почему?
Но Матрона ничего ей на это не ответила. И Наталья Семеновна продолжала хвастаться своим заботливым сыном, который оставил себе на похороны такую изрядную сумму. Старуха не могла отказать себе в этом нечаянном счастье — хоть немного обелить перед всем поселком имя своего покойного отпрыска. Пусть на памяти людской ее Юрка останется не жалким никчемным пьяницей, а человеком, который, нигде не работая, сумел все же скопить своей матери такие огромные «гробовые» деньги.
Для самой себя у Натальи Семеновны была отложена куда более скромная сумма. И она теперь искренне восхищалась своим сыном, который подарил ей такое хорошее наследство.
Оставив почти счастливую Наталью Семеновну в магазине делать покупки для поминок, на которые она и их тоже пригласила прийти (вот только с числом определится), девушки вышли на улицу и переглянулись. Лично им сумма в пятьдесят тысяч рублей огромной совсем не казалась. Каждая из них имела ежемесячный доход куда значительней этой суммы. Но для жителя глубинки, нигде не работающего пьяницы, сумма была велика. Девушки прекрасно понимали, что для Юры и его матери эта сумма выглядела совсем иначе, чем для них или тех, кто живет еще лучше их.
— Не знаю, что и сказать, — пробормотала Леся. — Тебе не кажется, что появление этих денег каким-то образом может быть связано с тем, что Израк попросил у Боцмана помощи?
— Хочешь сказать, что Боцман, который тут в лесу все места знал, согласился показать Ною тот колодец?
— Не просто так, а за деньги. Ной заплатил ему за эту услугу пятьдесят тысяч рублей.
— Что-то мне это кажется маловероятным.
— Почему?
— Ной и сам бедствовал. Он же студент, к тому же гениальный. А гении — они всегда голодные.
— Ну не скажи. История знавала очень даже сытно кушающих и признанных гениев. Тот же Рафаэль жил весьма неплохо, красиво и сытно.
— Так это уже после того, как его признал весь папский двор и ему поручили роспись Ватикана. Тот заказ сделал Рафаэля обеспеченным человеком. Ну а до того? А многие художники, может быть, не менее великие, но не сумевшие пробиться наверх? Ной совсем не из богатых.
— Не скажи. Кроссовки у него вовсе не дешевые.
Леся примолкла. Действительно, дешевку Ной не носил. И когда Лесе показали его рюкзак, она невольно отметила, что он хорошей фирмы. И что вещи в нем тоже все фирменные. Может быть, уже поношенные, но явно дорогие и купленные в престижных местах.
— Странно и непонятно.
— Надо будет, когда вернемся, расспросить ребят про нашего Ноя поподробнее. А то мы с тобой что-то совсем мало об этом парне знаем.
— Да, просто возмутительное отношение к делу.
— И это надо как можно быстрее исправить.
Но так как прямо сейчас им никто не мог ничем помочь, подруги засунули купленную плитку в багажник и поехали к Матроне, надеясь, что хотя бы эта умная и рассудительная женщина сможет им помочь понять, откуда у Боцмана могли взяться такие большие для этого беспутного пьянчуги деньги.
Однако Матрона хоть и открыла им дверь сама, но выглядела она плохо.
— Ох, что с вами? — испугались подруги. — Вы заболели?
Вид у цветущей еще вчера Матроны был бледный и утомленный.
— Голова раскалывается, — пояснила она девушкам.
— Может, мы не вовремя?
— Заходите, девочки, — пригласила Матрона. — Вы же не просто так ко мне пришли, верно? У вас есть какие-то новости по поводу нашего расследования?
Она так и сказала «нашего». Значит, ее тоже волнует судьба убийцы Людки и Боцмана?
— Людка мне совершенно безразлична, — покачала головой Матрона. — Пустое и бессмысленное существо. Хитрое, наглое, двуличное и подлое.
— Эй, вы поосторожнее, — произнесла Кира. — Все-таки о покойнице говорите.
— А кто виноват, что о некоторых людях на поминках и сказать-то бывает нечего? — развела руками Матрона. — Только они сами. И это чистая правда, о Людке я ничего хорошего сказать не могу. Ей давно уже могли бы дать по шапке за ее лживый язык и привычку красть все, что плохо лежит. Сколько уж она на лесобазе нажила всякого добра, я один раз случайно ее сберкнижку увидела, так прямо обомлела. У нее там больше миллиона лежало.
— Рублей?
— Ну не долларов, ясное дело, — снисходительно пояснила Матрона. — Но для здешних мест и это очень немало. Да, и забыла еще добавить, книжек у нее таких пять или шесть штук было. И девочка-оператор, что в той сберкассе сидела, она тоже моя ученица, не удержалась, проговорилась мне, что это их самая странная клиентка. Выглядит как последняя синячка, а у самой денег на книжках столько, что на квартиру в Москве хватит.
— Ничего себе! — присвистнула Кира. — Солидно!
Леся тут же поинтересовалась:
— А наследники у Людки есть?
— Вот уж чего не знаю, того не знаю. Одна она жила. Мужики к ней разные хаживали, да вот и Юра в последнее время зачастил. Мы уж с его матерью говорили ему, чтобы он забыл к этой бабе дорогу, да Людка хитрая. Когда ей от человека чего-то нужно, уж она умеет его улестить.
— А что же ей от Юры было нужно? Его деньги?
— Ну, что у него из наличности случайно вдруг заводилось, Людка, конечно, быстренько на свои нужды изымала. Юрка ведь лопух был, Господи, прости мою душу грешную. Обмануть его проще простого было.
И Матрона неожиданно расплакалась.
— Тяжело у меня на душе, — призналась она подругам. — Я к Юрке сильно привязана была. Хороший он парень, хоть и выпить любил. Но чужого никогда не крал и во хмелю смешным таким дурачком становился. Никакой агрессии в нем никогда не наблюдалось. Может, с парнями он и дрался, а со мной и с матерью тихо всегда себя вел. И на душе у меня тяжело из-за того, что все думаю, может, это я в его смерти повинна?
— Но за что же вы себя-то обвиняете? — удивились подруги.
— Приходил он ко мне.
— Кто? Юра? Покойник?
— Да нет, — поморщилась Матрона. — Что вы думаете, если я историк и занимаюсь изучением язычества, то ко мне духи как к себе домой шастают? Нет, этот ваш паренек ко мне приходил.
— Какой паренек?
— Ну тот, что пропал у вас. Которого вы по всей округе ищете.
— Израк? Он был у вас?
— Приходил.
— А зачем?
— Вот в том-то и дело, обманул он меня. Тумана в глаза напустил. Не иначе как колдовским штучкам чувак обучен был.
Странно было слышать такое словечко из уст почтенной матушки. Но сама Матрона лишь изумленно раскрыла глаза:
— При чем тут какой-то сленг? Чувак — это старинное русское слово, и обозначает оно кастрированного козла.
— Мы не знали.
— Да уж, в животноводстве, и особенно в крестьянском и фермерском животноводстве, до появления промышленных технологий активно использовалась практика оскопления животных мужского пола. Из быка получался вол — флегматичное, но сильное тягловое животное. Из горячего жеребца выходил отличный работник — мерин. А из бойкого петуха — жирный и вкусный каплун. Овец и козлов также подвергали этой процедуре. И чувак — всего лишь козел, которому сильно не повезло еще в детстве.
Интересно, а знают ли это наши работники так называемого комедийного жанра, которые уснащают этим словечком свою речь и обращаются так чуть ли не к каждому своему приятелю.
Но сейчас подруг больше взволновал другой вопрос. Почему Матрона обвиняла Израка во лжи? И зачем он к ней приходил?
— Вы же говорили, что встретились с ним в лесу возле капища?
— А потом он ко мне домой заявился. Извинился за свое поведение. Вежливо так себя вел. И сначала все про историю края у меня расспрашивал. Сделал вид, что очень увлечен этими местами. Мне бы, дуре старой, в глаза ему всмотреться, а я на речи его сладкие повелась. Обрадовалась, думаю, молодежь-то какая приехала старую усадьбу восстанавливать.
— Почему вы говорите восстанавливать? — удивилась Кира. — Ребята всего лишь расписали стены, как это сейчас модно.
— Да? Не было реставрации? Видите, и вот опять ложь! Мне-то ваш паренек с три короба всякого наговорил. Мол, и роспись во внутренних помещениях осталась. Мол, пейзажи с видами местной природы, а на их фоне какой-то темный старик с каким-то измерительным прибором в руке. Спросил, не знаю ли я, кто это может быть такой. Ну, я ему про старого Каменщика и рассказала. Мол, старик чудной был, концом света бредил. И специально рабочих нанял, чтобы они ему под землей тоннели вырыли по всей округе.
— А он не просил вас, чтобы вы ему эти тоннели показали?
— Очень он заинтересовался. А я возьми и брякни ему, что сама показать не могу, но зато знаю одного человека, который, видимо, нашел вход в один из таких тоннелей.
Теперь подруги слушали молча и предельно внимательно. Они чувствовали, что Матрона подошла к самому главному эпизоду в своем рассказе. И перебивать ее сейчас было бы непростительной глупостью.
— Простить себе не могу, что язык распустила! Смолчала бы тогда, как хотела, Юра, глядишь, сейчас жив был бы! Нечистый меня за язык потянул, право слово!
— Значит, вы сказали Израку, что знаете человека, который нашел путь в один из тоннелей? И этим человеком был Юра Боцман? Бродил по округе и нашел один их колодцев?
— Да. Он самый. Только люди поговаривают, что не сам Юрка ходы нашел, дед ему кое-что подсказал.
— А дед откуда узнал?
— Что вы! Дед Юры и был тот самый Терентьич, которого бывшие владельцы усадьбы оставили, по легенде, присматривать за своим сокровищем.
Вот оно что! Теперь подруги чувствовали, что они действительно напали на важный след. Если Юре от его деда досталась кое-какая информация о подземных ходах, то Израк, да и кто-то другой мог воспользоваться этим.
Но Матрона подняла версию подруг на смех.
— Кабы у Юрки или у его деда была возможность найти сокровище Копкиных, они бы уж обратились к нему, и не один раз.
— А не похоже?
— Какое там! — отмахнулась Матрона. — Мне Наталья Семеновна рассказывала, что их семья всегда в бедности жила. Муж у нее к бутылке любил приложиться, через это дело и умер в сравнительно молодом возрасте. А дед вскоре после рождения внука жену потерял, а потом и сам преставился. Да еще перед его смертью у старика с сыном отношения окончательно испортились. Он к сыну даже под самый конец перебраться не захотел. Так у себя в сторожке при усадьбе и доживал дни. Пока работать мог, сторожем числился. А как слег, его в больницу забрали, там старик и помер.
— Юра тогда был еще маленький?
— Да. Подростком он был.
И все равно, рассказал там отец Юре что-то о сокровищах Копкиных, которые охранял их дед, или нет, а только слава в поселке про Юру Боцмана ходила вполне определенная. Он — близкий человек бежавшим хозяевам усадьбы. Он — сторож их наследства. И конечно, любой желающий найти клад Копкиных, если он не дурак, первым делом должен был обратиться за помощью к Боцману.
Не стал исключением и Ной.
— И давно вы свели Израка с покойным?
— В том-то и дело, что нет. Это случилось буквально за пару дней до того, как Юра пропал. А в тот день, как студент ко мне заглянул, мы с ним пошли к Юре, я их познакомила и попросила, чтобы Юра помог молодому человеку. Ну а вашему знакомому я сказала, чтобы водки он Юре не покупал и денег тоже ему не давал. А если захочет отблагодарить, то пусть деньги мне или его матери даст.
Возможно, в таком случае Юрка и не подозревал о хранящемся в обувной коробке богатстве? Возможно, Израк сунул туда деньги и без ведома самого Боцмана? Но в таком случае он должен был предупредить о своем благородном поступке Наталью Семеновну. А старуха ни о чем таком даже и не упоминала. И напротив, сильно сокрушалась, когда нашла деньги, считая своего сына вором.
— Значит, когда Наталья Семеновна спросила у вас, откуда бы у Юры могли взяться эти деньги, вы уже знали, кто их оставил Боцману?
— Да! Сразу же на паренька этого подумала. Хотя… Честно вам скажу, настораживает меня сумма. Очень уж она крупная. Не ожидала я от вашего паренька такой щедрости. Не был он похож на богача. Ну, тысячу бы он Юре сунул, ну, полторы, за что же пятьдесят? Тем более что они у него явно не лишние. Студент ведь. А тут услуга-то ерундовая. Подумаешь, всего-то и нужно, что в лес отвести и колодец показать. За что пятьдесят тысяч тут платить?
Но это еще как сказать. И если в колодце спрятаны сокровища, то цена такой услуги возрастает в разы.
Но Матрона не слышала мыслей подруг и продолжала развивать свои собственные:
— Глупо ведь надеяться, что клад копкинский вот так в заброшенный колодец залезешь и сразу найдешь.
— А почему глупо?
— Этот клад после революции всем миром люди искали. И после многие приезжали. Да не нашли ничего.
Это было очень правильное замечание. И подруги слегка приуныли, потому что как раз именно так они и надеялись найти сокровище. Выходит, они рассуждали наивно? И их потянуло поехать к ребятам и сказать, чтобы они не рыли там, где ничего давно нет.
— Терентьич — слуга доверенный Копкиных, который при их усадьбе до своего последнего дня сторожем оставался, один мог знать, где клад спрятан. Да только его и большевики пытали не выпытали. И на смертном одре не раскололся. Напрасно люди надеялись, что он хоть перед смертью свою тайну передаст. Специально ему внука привезли, все думали, что Терентьич хоть ему свою тайну расскажет, коли уж никого из Копкиных к нему так и не пожаловало, только Юрка вышел и руками развел. Ничего ему старик не открыл.
Ага, так бы он всем подряд и начал рассказывать!
— Клад этот многим покоя до сих пор не дает. Даже отца Андрея я как-то в лесу с лопатой наперевес приметила. Он меня не видел, а я его хорошо рассмотрела. И еще подумала, хоть и священник, а и его не миновала чаша сия.
— Отец Андрей? Это не тот, у которого куча детишек?
— Отец Андрей — священник церкви Успения Богородицы. А детей у него вовсе нет. И жены, кстати говоря, тоже. Один он живет. Как приехал, так и живет один-одинешенек.
— Кто же с ним в огороде копался? Мы видели, там было много детей.
— Это сельские ребята. Отец Андрей их духовный учитель.
Не похоже, чтобы на поле священник давал своим духовным чадам какие-то наставления. Но Матрона ничего странного в поступке священника не увидела.
— Если ребята сами вызвались помочь своему учителю в уборке урожая, почему бы им и не поработать во славу Божию.
— Скажите, а вот вы жрец языческих культов и в то же время верите в Христа?
— Конечно. Одно не исключает другого. Духи живут своей жизнью, с ними тоже надо уметь разговаривать. А при случае можно и силой молитвы пугнуть. Те, что духи нечистые, что людскими страданиями и болью живут, очень даже слов молитвенных опасаются. А иным от молитвы ничего не делается. Значит, те духи светлые, им от людей помощь, они Господом человеку посланы.
— И откуда вы все это знаете?
— Книги читаю, размышляю, молюсь. Так потихоньку мысли в голове правильные и появляются.
— А про поиски местными жителями клада копкинского вы откуда знаете?
— Историей места, где живу, интересуюсь. Оттого и знаю многое.
И, просительно взглянув на подруг, женщина внезапно произнесла:
— Вы уж найдите этого вашего Израка. Очень мне нужно спросить у него, убивал он или не убивал? Важно это для меня, понимаете? Груз с совести снять мне нужно.
— Понимаем. И сами очень хотим найти Израка.
Матрона явно обрадовалась. Повторила, что сама будет помогать сыщикам всем, чем может. И наконец, уже провожая их к дверям, произнесла:
— Но если честно, насчет пятидесяти тысяч как-то мне сомнительно. Паренек этот ваш мне особо богатым не показался. И я тут с Марией Степановной переговорила, у которой он отсиживался, так она мне сказала, что он был молчалив, за все время и трех слов с ней не сказал. Только поблагодарил за приют и еду и пообещал, что заплатит после, потому что сейчас при нем ни денег, ни даже документов нет.
— А что еще она вам сказала?
— Сказала, что паренек целыми днями у себя в комнате сидел. Думал о чем-то. Она его не видела и не слышала.
То же самое примерно она сказала и самим друзьям.
Но Матрона неожиданно прибавила еще кое-что:
— Вот только в тот день, когда случилась трагедия, разговаривал он с кем-то.
— Кто разговаривал? Израк? А с кем?
— Марья Степановна тоже удивилась. Кроме нее и жильца в доме не было никого. Заглянула в комнату к мальчику, а тот один. По телефону, выходит, разговаривал. Прежде три дня пролежал пластом, ни слова не произнес, куска хлеба не съел, только водой и кисельком питался. Сил хватало лишь до туалета доплестись. А тут вдруг разговаривать вздумал.
— И что? С кем он говорил?
— С кем говорил, Марья Степановна не слышала. А только после этого жилец с постели вскочил, попросил, чтобы она ему блинов испекла. Марья Степановна обрадовалась, что больной на поправку пошел. Побежала к сестре за сывороткой. Та молоко любит и у женщины, у которой есть своя корова, его всегда много берет. Потом творог, сливки и сметану сама делает. И поэтому сыворотки у нее после приготовления творога много остается. Вот Марья Степановна и побежала, порадовать жильца своего хотела. Приходит, а тут уже вы дверь ломаете.
Теперь подруги совсем ничего не понимали. Выходит, Израк едва шевелился, когда Марья Степановна его оставила одного и побежала к сестре в соседний дом? Старушка не стала бы врать, особенно своей близкой знакомой. Но если Израк был так слаб после болезни, как о нем говорила его домашняя хозяйка, то как же он мог нанести Людке удар такой силы, что с лету проломил той голову? Этого подруги не понимали. Но зато, пока еще на подсознательном уровне, они все равно начинали понимать, что в этой истории есть кто-то еще. Кто-то, о ком им пока что не известно ровным счетом ничего.
