Глава 14
Памятник с крестом над могилой Мерседес друзья увидели с первых же шагов по монастырскому кладбищу. Оно находилось за самим монастырем, тут было очень тихо. Звенели птичьи трели, росли деревья, давая в полуденную жару необходимую тень.
Многие могилы со старинными надгробными памятниками уже наполовину ушли в землю. Монастырь существовал в окрестностях Лимы без малого четыре столетия. И за эти годы тут умерло немало монахинь и послушниц. Наверное, среди них было немало праведниц и мучениц. Но их имена беспощадное время уже стерло с могильных плит. А вот могила Мерседес сразу же бросалась в глаза.
Она была окружена декоративной чугунной оградой. И над могилой стоял мраморный памятник в виде маленькой девочки с крыльями ангела и нимбом над головой.
– Портретное сходство удивительное, – произнесла сестра Анна, заметив, что подруги всматриваются в лицо статуи. – Мастер делал статую с имеющейся в деле фотографии девочки. Мы все помогали ему, давали советы, что исправить. И в результате она получилась у него, как живая.
– В приюте любили Мерседес?
– Она была светлым ангелом, ее невозможно было не любить.
Худенькое изможденное личико, тоненькие ручки и просвечивающие сквозь ткань косточки вызывали желание расплакаться. Подруги долго смотрели на лицо этой девочки, но не могли найти ни малейшего сходства с той Мерседес, которую искали всей компанией.
– Нет, это не она! – первой решительно произнесла Леся. – Хоть убейте меня, это не она!
– Ни малейшего сходства! – подтвердила Джоан, которая единственная из них всех лично общалась со взрослой Мерседес и знала ее в лицо. – Даже если бы эта девочка выжила, выросла, расцвела и поправилась, она бы никогда не смогла стать той Мерседес, какую я знаю. Только с помощью пластического хирурга! Нос не тот. Форма рта другая. Телосложение…
Все слушали Джоан и кивали в знак согласия. Нет, из этого заморыша никогда бы не получилась та рослая и сильная красавица с портрета в доме господина Альвареса. Та Мерседес была совсем другой – решительной, сильной и страстной. Она бы не позволила себя истязать злым монахиням. Она бы обязательно что-то предприняла, сбежала бы из приюта, придушила бы настоятельницу, что угодно, только не медленное угасание в руках палачей в каменном мешке.
– И что нам теперь делать? Выходит, наша Мерседес – жена сеньора Альвареса – проходимка и самозванка!
– Но как же так? – растерянно пробормотала Джоан. – Сеньор Альма лично подтвердил при мне свое отцовство! Да он бы никогда не стал выдавать самозванку замуж и еще давать за ней приданое. Сеньор Альма был щедр только в отношении своих детей. Чужие отпрыски его не интересовали вовсе!
– Значит, у твоей Мерседес был рычаг, надавив на который, она смогла заставить сеньора Альму сказать неправду.
– Нет. Не думаю. Я неплохо знала старого сеньора. Он искренне полюбил Мерседес, он считал ее своей родной дочерью! Мне иногда казалось, что он относится к ней куда нежней и заботливей, чем ко всем прочим своим детям. Он ею восхищался!
– Но если даже и так, то звали ее точно не Мерседес!
Во всем этом была какая-то тайна, разгадать которую подруги пока что были не в силах. Даже их пытливые умы, способные объяснить, казалось бы, все на свете, на сей раз спасовали.
И Леся принялась рассуждать:
– Если настоящая Мерседес, воспитанница приюта, неизвестно чья дочка, умерла, то кто же тогда наша самозванка? Почему она назвалась чужим именем?
– Возможно, она тоже Мерседес? Только другая?
– И тоже воспитывалась в приюте… Стоп! А что, если… Вдруг это правда?
– Что? Что правда? Другой Мерседес тут не было. Ты же слышала, что сказала сестра Анна.
Но Кира уже повернулась к сестре-настоятельнице. Хорошо, что сестра Анна образованная женщина, помимо двух государственных языков Перу – испанского и кечуа – она также знает английский. Иначе трудненько было бы с ней договориться.
– Сестра Анна, скажите, а у вас есть фотографии ваших воспитанниц?
– Конечно, – даже удивилась такому вопросу настоятельница. – В личных делах девочек имеются их фотографии. Но кто именно вас интересует?
Кто интересует? Вот тут Кира спасовала. Она не могла знать имени той девочки, которая, став взрослой, по какой-то причине взяла имя своей погибшей подруги и стала зваться Мерседес. Но Кира почему-то не сомневалась: назвавшись именем мученицы, новая Мерседес не собиралась повторять ее судьбу. Назвавшись именем покойной подруги, она собиралась мстить за нее!
– Я не знаю, – растерянно пробормотала Кира. – Думаю, что мне нужны они все.
– Все? Но их больше нескольких тысяч!
– Мне нужны фотографии тех девочек, которые находились в приюте в то же время, что и маленькая Мерседес. И которые могли лично хорошо знать ее или даже дружить с ней.
Лицо сестры Анны посветлело. Размер предстоящей работы уменьшился в разы. И она воскликнула:
– Мерседес любили тут многие! Удивительно бескорыстная, добрая и безответная девочка. Даже умирая и понимая, что умирает и никогда не увидит солнечного света, она никого не проклинала, а лишь молилась, чтобы ее участи избежали другие. Думаю, что это ее чистые молитвы дошли до престола Богоматери и помогли нам в нашей борьбе со злом. Ведь бесчинства в монастыре продолжались многие годы. Все как-то притерпелись к ним, стали воспринимать за должное. И до того момента сестрам все сходило с рук. Последней каплей в чаше общего терпения стала смерть Мерседес. Не погибни девочка, я уверена, в монастыре еще долгие годы царил бы прежний порядок!
Папки с личными делами девочек и их фотографиями лежали у сестры Анны в кабинете. Однако было их так много, что друзья приуныли. Да, у них имелась фотография взрослой Мерседес – соблазнившей Костю и втершейся в доверие к сеньору Альме «доченьки». Да, Джоан видела Мерседес лично. Но как ей было узнать сию персону по фотографии в деле более чем десятилетней давности?
– Смотри хорошенько, Джоан. На тебя вся надежда. Ты лично знала самозванку, тебе и карты в руки.
Сестра Анна вышла из кабинета, чтобы не мешать сыщикам в их работе. У настоятельницы было немало других дел, с которыми она была должна справиться. Ее не было около часа. И за это время друзья просмотрели все дела. Ни одна из выпускниц приюта Святой Магдалины не была похожа на ту Мерседес, которую они знали.
Вернувшаяся настоятельница сразу же поняла, что в рядах сыщиков царит уныние.
– А можно я взгляну на фотографию вашей Мерседес? – предложила добросердечная женщина. – Возможно, мне удастся ее опознать?
– Вот она!
Настоятельница разглядывала протянутую ей фотографию красавицы очень долго. Сыщики наблюдали за ней, затаив дыхание. Лицо у настоятельницы было задумчивым, и она не спешила возвращать фотографию обратно. Это было обнадеживающим знаком, поэтому никто не произносил ни слова, опасаясь спугнуть мысль сестры Анны.
– Знаете, мне кажется, что я помню эту девушку, – наконец произнесла сестра Анна. – Конечно, у меня нет стопроцентной уверенности, прошло много лет с тех пор. Девочка превратилась в молодую женщину, но мне кажется, что я ее помню.
– И кто она такая?
– Она назвалась нам Антонией. Не знаю, правда ли это было ее настоящее имя. Документов у девочки при себе не имелось. Она была «потеряшкой». Но полиция, сколько ни билась, так и не нашла ее родителей. Сама девочка, – а ей тогда исполнилось пять лет, – лишь твердила, что ее отец король, а мама королева. Но вещи, в которых она попала к нам, были далеко не королевскими.
– И долго она у вас прожила?
– Она ушла, когда ей было около пятнадцати. Получается, десять лет. И единственное, что я могу вам сказать, у этой негодницы было отменное здоровье. На нее климат и жесткие воспитательные меры оказали влияние меньше, чем на других воспитанниц. Она держалась до последнего. Подбадривала других, приказывала им не сдаваться. И еще одно… Она больше других дружила с маленькой Мерседес. Поддерживала и, думаю, склоняла к побегу.
– К побегу?
– Антония – маленькая мятежница, – печально улыбнулась сестра Анна. – Вспоминаю, что кто-то из сестер дал девочке такое прозвище, и оно у нас прижилось. Антонию всегда возмущала до глубины души несправедливость, допущенная в отношении кого-либо. Она была бунтаркой по своей натуре. И к тому же необычайно сильной и выносливой физически. Никакие наказания не могли ее сломить. Сама же она сбежала из приюта лишь после того, как Мерседес умерла.
– Вы думаете, она оставалась в приюте только ради Мерседес?
– Полагаю, что это было именно так.
– Но это было давно?
– Десять лет назад.
– А дело этой девочки?.. Документы, которые имелись? Они у вас сохранились?
Сестра Анна помялась, но все же призналась:
– Нет. Они все пропали.
– Как же так? Куда же делось ее дело?
– Полагаю, что, убегая из приюта, Антония позаботилась о том, чтобы замести всякие следы своего тут пребывания. Как я вам уже говорила, она была удивительной личностью – очень властной и умной. Из нее мог бы получиться отличный генерал или даже военный диктатор. Натура у нее была такая… подходящая для революционной деятельности. Сильная, страстная и отважная. Я бы даже сказала, безудержная.
Сестра Анна замолчала и еще раз всмотрелась в черты лица Мерседес.
– Да, теперь я почти уверена, что это именно она. Похорошела, повзрослела и, думаю, стала еще более опасна для тех, кто сеет зло!
Для тех, кто сеет зло! А кто его сеял? Сеньора Альму нельзя было назвать хорошим человеком. Он причинил много горя окружающим. Обижал своих родных, уничтожал собственных детей, посмевших его ослушаться. Но долгие годы распутства и бесчинства сходили роду Альма с рук. И все беды с семьей сеньора Альмы стали происходить в последние десять лет. Эти годы стали для рода Альмы роковыми. И несчастья посыпались на их головы уже после смерти маленькой девочки, так потрясшей всех вокруг. Именно после нее.
– Эта Мерседес взяла имя своей умершей подруги и принялась мстить за ее смерть!
– Как ни фантастически звучит, но похоже на правду.
– Но как могла одна молодая девушка, почти ребенок, повергнуть в прах такую могущественную семью, какой была семья Альма?
Да, пусть несчастья и посыпались на голову сеньора Альмы и его законных детей сразу же после смерти маленькой Мерседес, и за десять лет эта могущественная семья понесла значительные убытки, но вряд ли одна-единственная юная мстительница была способна учинить такое.
– А с кем общалась вторая Мерседес, эта Антония?
– Только с монахинями и другими девочками, хотя…
– Что?
– Как я вам уже говорила, Антония пользовалась большим авторитетом среди девочек. Будучи физически сильной, она не стеснялась отстаивать права слабых даже с кулаками. Защищала тех, кого взяла под свою опеку. И конечно, многие ее любили, другие побаивались, но… но авторитет Антонии среди девочек был непререкаем. Думаю, что девочки при необходимости могли покрывать ночные отлучки Антонии.
– Отлучки? Она убегала из приюта?
– Когда она убежала окончательно, мы с другими сестрами принялись расспрашивать девочек. Они уже не боялись, что будут наказаны. Прежняя настоятельница была изгнана, а вместе с ней и ее особо ретивые помощницы. Среди оставшихся в монастыре сестер не было тех, кто лютовал бы с наказаниями. Девочки нас не боялись и поэтому рассказали, что Антония и прежде убегала из приюта по ночам. Но всем было велено держать язык за зубами. Спорить с ней никто не решался, буйный нрав Антонии был всем девочкам хорошо известен.
– Итак, она убегала, но к кому?
– Этого девочки нам не сказали. Сказали, что Антония всегда возвращалась под утро очень гордая и хвасталась, что познакомилась с новыми людьми, которые помогут ей прогнать злых монахинь и отомстить злым людям.
– И что это были за люди?
Сестра Анна отреагировала на этот, в общем-то, невинный вопрос очень странно. Она сильно покраснела. На верхней губе у нее выступили капельки пота, и женщина с явным трудом произнесла:
– Сейчас я скажу вам одну вещь, которую прежде никому не говорила. Все слишком привыкли считать меня героиней, отважившейся выступить против деспотизма и жестокости прежней начальницы приюта. Но на самом деле я ведь ничего не предпринимала сама.
И сестра Анна поведала, как однажды во время ее поездки в город к ней подошел незаметный молодой человек, который представился сотрудником полиции и предложил сестре Анне сотрудничество.
– Мы хотим помочь вам и вашим девочкам. Но нам нужны ваши показания. Дайте их нам, и ваша жизнь переменится!
Сама сестра Анна никогда в жизни не отважилась бы на поход в полицию. Сделать выбор, встать добровольно на ту или иную сторону она не могла. Она была добра, но доброта ее была безвольной. Однако, когда на нее надавили, требуя сделать доброе дело, она покорилась более сильной воле, как покорялась всегда.
– Я очень боялась. До конца не верила, что мои слова способны что-то изменить. Но все завершилось удачно. Полицейские и комиссия органов попечения навели порядок в приюте. Меня за мой, как они сказали, героизм сделали новой настоятельницей. Но на самом деле я совсем не гожусь для этой должности. И героизма я никакого не проявила. Просто последовала по пути, который уже кто-то проложил для меня.
– Кто же?
– Я много думала, кто же рассказал полицейским о том произволе и жестокостях, которые царили в нашем приюте. И ответ всегда один – Антония! Это она донесла в полицию о том, что творилось в приюте. И по какой-то причине ей там поверили. Прислали нам помощь в тот момент, когда мы уже перестали на нее надеяться.
Но спасти свою подругу у Антонии не получилось, помощь пришла для маленькой Мерседес слишком поздно. Другие девочки поправились, выросли и ушли из приюта, а вот Мерседес навсегда осталась под могильным холмиком на монастырском кладбище.
Но если та, первая, Мерседес была дочерью сеньора Альмы, то кем была ее мать? Кто были ее родные? По каким документам существовала Мерседес? Ведь, убежав из приюта Святой Магдалины, юная Антония должна была где-то раздобыть документы, чтобы официально стать Мерседес. А в том, что она ею стала, сомнений не было. Мерседес официально выходила замуж за господина Альвареса, в подлинности ее паспорта он убедился лично.
Да и сеньор Альма был далеко не простак. На слово он бы девушке не поверил. Значит, документы новой Мерседес были безупречны, а в истории монастыря Святой Марии Магдалины никто до сих пор глубоко не копался.
– Кто-то должен был помочь Антонии сменить имя, стать Мерседес. Но где юная девушка, почти все свое время проводившая под присмотром монахинь, могла найти людей, способных сделать фальшивую метрику для беглянки?
Это не мог быть сеньор Альма, потому что сам отец узнал о существовании дочери по имени Мерседес лишь год назад. Или… Или он знал о ней и раньше?
Кира повернулась в сторону Джоан:
– При каких обстоятельствах выяснилось, что Мерседес, с которой встречался Костя, – его сестра?
– Сеньор Альма сообщил мне об этом, – растерянно пробормотала Джоан. – Он потребовал, чтобы их отношения прекратились, потому что у него совсем иные планы на Мерседес. А эта связь с единокровным братом способна в нынешнее неспокойное для него время причинить много вреда ему лично.
– Да, это понятно. Но как сам сеньор узнал о Мерседес?
– Не знаю… – растерянно произнесла Джоан. – Как понимаете, у нас с покойным были не настолько доверительные отношения. Я растила его сына, он давал деньги и подарил нам квартиру, но на этом наши отношения и заканчивались. Вопросов о своей семье или других детях сеньор Альма от меня ни за что бы не потерпел. Он умел держать людей на должном расстоянии, чтобы они всегда помнили, кто он такой и кто такие они.
И все же друзья не теряли надежды докопаться до правды.
– Нам нужны адреса тех воспитанниц, которые жили в приюте одновременно с Антонией и Мерседес!
В этом настоятельница могла им помочь. Со многими своими выпускницами она до сих пор поддерживала теплые и даже дружеские отношения. Девочки с благодарностью вспоминали последние годы жизни в приюте, когда власть переменилась и на смену жесткому диктату и телесным наказаниям пришла полная лояльность сестры Анны.
– Может, я и не самая лучшая настоятельница, но девочки меня любят. Конечно, я дам вам их адреса и телефоны. И даже сама позвоню и попрошу, чтобы они постарались припомнить малейшие детали той истории. Как знать, возможно, девочкам что-то и удастся припомнить. Головы у них молодые, и память получше моей.
Друзья очень на это надеялись. Ведь после того, как всюду гасили свет, строгие монахини уходили, и девочки оставались в спальне одни. И тут они должны были вести себя так же, как их многочисленные сверстницы по всему земному шару. Они секретничали, строили планы и фантазировали. Так же все свои тайны они поверяли друг другу шепотом, спрятавшись у кого-то на кровати и накрывшись сверху для безопасности и тепла одеялом.
Первой, к кому отправились друзья, была девушка по имени Эрика. Отец ее был путешественником, заехавшим в Перу ненадолго. Мать Эрики умерла родами. И первые годы своей жизни девочка провела в семье родных матери. Длилось это ровно до тех пор, пока ее отец переводил деньги и была жива бабушка. После смерти бабушки родные девочки сочли, что те деньги, что присылает им отец девочки, вполне можно пустить на более важные цели, нежели воспитание самой Эрики.
Так что Эрика отправилась жить в приют Святой Магдалины, а ее родственники купили дом и перебрались жить в другое место. Где они живут теперь, Эрика не знала, да и не стремилась узнать.
– После того ада, в какой я попала и из какого вышла живой, знать не хочу этих людей. Братья моей мамы поступили со мной отвратительно, но я их не осуждаю, их заставили так сделать их жены. А сама я стала только сильней, получив такую приютскую закалку. Теперь мне ничто не страшно. Наверное, за это я должна поблагодарить моих родных. Что нас не убивает, то делает сильней.
Эрика оказалась общительной молодой женщиной. Она была замужем, родила ребенка и была беременна вторым.
– Да, я хорошо помню бедную Мерседес. Но, честно говоря, эта девочка была какая-то ненормальная.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, все мы, кто жил в приюте, рано или поздно научились виртуозно лгать и покрывать друг друга, чтобы избежать дополнительной порции наказания. А Мерседес всегда признавалась в своих грехах. Частенько брала на себя и чужие. Разумеется, ей и доставалось больше, чем остальным! Вот Антония – та была совсем другой! Лично я очень бы хотела дружить с ней. Но непонятно по какой причине Антония дружила именно с Мерседес.
– Девочки были дружны?
– Не то слово! И хотя по возрасту они были ровесницами, всегда казалось, что это мать и дочь. Ну, или старшая сестра и младшая.
Итак, Эрика не удостоилась доверия Антонии. Но с кем еще из девочек в приюте общалась эта странная личность, в которой даже сама настоятельница признавала неоспоримое превосходство в силе духа?
– С кем? – задумалась над этим вопросом Эрика. – Пожалуй, что из девочек и ни с кем. Антония быстро стала среди нас главной. Но вот своими секретами, а они у нее, конечно же, были, она делилась только с Мерседес. А из той нельзя было вытянуть и словечка. Если вам так важно знать, о чем болтали эти две девчонки, спросите у старого хромого дяди Хуана – нашего садовника. Он был добр с Мерседес. С ним она и дружила. Ее одну он пускал во фруктовый сад, всех остальных гонял без всякой жалости! И чего пускал? Эта мямля Мерседес никогда даже не рвала ни апельсины, ни лимоны. Это, видите ли, было запрещено правилами! О себе не думала, могла бы о подругах подумать!
Пользы от разговора с Эрикой было немного.
– Старый Хуан давно выжил из ума, – пояснила сестра Анна, когда Мигель снова позвонил ей в монастырь. – Да, он служил в то время у нас, приводил в порядок сад. Но он и тогда был не вполне в своем уме. А уж с годами стал так чудить, что нам пришлось отстранить его от занимаемой должности.
Если уж мягкосердечная настоятельница решилась уволить старика, значит, он был совсем плох. Разговаривать с ним было бы бесполезно. Но все же Мигель узнал, что старик доживает свои дни в доме, как раз предназначенном для таких, как он, стариков – нищих и никому не нужных. И предложил поехать туда.
Джоан сначала ехать отказалась.
– С меня довольно… – простонала она. – В голове какая-то каша. Я уже решительно ничего не понимаю. Почему было сразу же не объявить эту женщину в розыск? Эту тварь, которая увела моего сына! Ведь всем теперь окончательно ясно, что она закоренелая преступница. Живет под чужим именем и, скорей всего, по чужим документам.
– Не время опускать руки, – возразила ей Кира. – Да, тяжело. Да, сложно. Но именно сейчас мы, похоже, напали на след твоего сына. Ты же согласна, где Мерседес, там и твой Костя?
– Да.
– Тогда надо искать людей, которые хорошо знают Мерседес и знают, что эта особа из себя представляет на самом деле. Они укажут нам место, где она может прятаться. И там же мы найдем твоего Костю.
Как только удалось уговорить Джоан, случилась новая заминка. Энрике срочно вызвали на службу. Потребовались его показания против Абелардо и других наркоторговцев. Следствие в любой стране дело небыстрое, а уж в такой неторопливой, как Перу, и подавно.
Так что в богадельню к старому садовнику Хуану отправились только Мигель и подруги вместе с упирающейся Джоан. Долго ехать не пришлось. Как и монастырь Марии Магдалины, богадельня находилась в пригороде Лимы. Но если в монастыре были опрятные дорожки, зелень и стройные белые стены, то тут ничего этого не было и в помине. Это было какое-то скопище всего самого скверного, что имелось в Лиме. Нищета, пыль, вонь.
– Жуткое место, – пробормотала Леся, выходя из машины и спотыкаясь на каком-то мусоре. – Как тут только люди живут?
– Они и не живут, а доживают, – горько отозвался Мигель. – В этом доме живут бедные одинокие старики, до которых нет никому дела и о которых вынуждено заботиться государство.
Судя по тем условиям, в которых находились перуанские пенсионеры, государство было больше озабочено тем, как бы поживей скинуть с себя эту ношу. Духота, тесные комнаты, мало напоминающие человеческое жилье, запах немытых тел. А хуже всего отчаяние и безысходность, которые светились в глазах этих людей.
Все они понимали, что для них это конечный путь пребывания на этой земле, дальше лишь пустота и небытие и, конечно, встреча с Создателем – встреча, которой многие ждали, но еще больше боялись.
– И где нам тут искать нашего старика садовника? – растерялась Кира.
Леся не ответила. Она с трудом удерживалась на ногах, чтобы не потерять сознание от окружающих ее запахов. Один Мигель оставался бодрым и полным энтузиазма.
– Сейчас все выясним! – воскликнул он и исчез, оставив подруг наедине с блуждающими, казалось, без всякой цели по коридору стариками.
Впрочем, появление молодых и симпатичных женщин в фойе недолго осталось незамеченным. Старики ковыляли мимо, кидая на подруг заинтересованные взгляды. Потихоньку их становилось все больше и больше.
– Мне кажется или их прибывает?
– Скажу тебе больше: они нас берут в оцепление!
Леся огляделась по сторонам и с удивлением обнаружила, что вокруг них полно стариков, кто-то прикатил сюда на инвалидных колясках, кто-то приковылял с помощью костылей или ходунков. Но были и такие живчики, которые явились на своих двоих, а теперь старались протиснуться поближе к девушкам.
– Кира! – взвизгнула Леся, когда один такой старикан ощутимо ущипнул ее за ляжку. – Что им всем от меня надо?
Но Кира была и сама занята – она отбивалась от какого-то не в меру прыткого старикана, который стремился прижать ее к своей высохшей груди. При этом он что-то пылко бормотал. Даже не зная испанского, Кира без труда поняла, что это объяснение в любви.
– Где Мигель?! Почему он нас тут бросил? Эй, кто-нибудь… Спасите! Помогите! SOS!
Спасение явилось не с той стороны, откуда его ждали подруги. Вместо Мигеля рядом с ними возникла громадоподобная женщина, которая разразилась дикими звуками, которые мигом распугали всех старичков. Прикрывая головы руками и закрывая уши, лихорадочно уменьшая громкость в своих слуховых аппаратах, дедульки проворно разбежались в разные стороны. Раскаты баса командирши начисто развеяли все романтические порывы их не по возрасту пылких сердец.
Разобравшись со стариками, тетка взялась за подруг.
Уперев руки в свои необъятные бока, она принялась допытываться у подруг, кто они такие и откуда тут взялись. Понять ее можно было без переводчика. Или это у подруг от страха так активизировались умственные способности?
– Нам нужен старый садовник Хуан, – проблеяла Леся, делая руками движения, словно подстригала розы или копала землю. – Садовник. Андестенд?
Видимо, уникальные способности понимания чужого языка, которые открылись у подруг, начисто лишили их способности изъясняться на этом самом чужом языке. Как говорится, в одном месте прибыло, в другом убыло. В частности, английский, которым Леся владела, как она сама считала, очень неплохо, начисто выветрился из ее головы.
Но тетка их поняла. Она сделала рукой решительный взмах, отправляя подруг в дальний конец коридора. Добежав туда, подруги увидели стеклянную дверь, а за ней маленький, выложенный битой плиткой дворик, в котором было расставлено несколько горшечных растений, росли кактусы и пара чахлых деревьев. Там же возился седой старик, возле которого стоял и Мигель.
– Мигель! – обрадовалась Кира. – Ты тут! А мы тебя потеряли.
Вбежав в садик, они обратили внимание на ковыряющегося в земле дедка.
– Это и есть старый Хуан?
– По всей видимости.
– По всей видимости? А ты не узнал у него, точно ли это он?
– Узнал? – хмыкнул Мигель. – Ну, попробуй, спроси у него чего-нибудь.
– А что? Он не отвечает?
– Хуже, – горько произнес Мигель. – Он на меня вообще не реагирует. Словно я столб или дерево. Нет, деревьям он уделяет внимания куда больше!
Кира двинулась в сторону старого садовника, но ее внезапно остановила Леся.
– Не так, – шепнула она подруге. – Смотри, как надо!
Она оправила на себе платье, глядя в маленькое зеркальце, припудрилась, подкрасила губы и взлохматила волосы.
– Ну как? Хорошо я выгляжу?
– Ты просто неотразима. А зачем все это?
– Сейчас увидишь.
И Леся шагнула поближе к старому садовнику.
– Месье, – как можно ласковей и призывней произнесла она почему-то по-французски. – Же не манж па сис жур.
Эта фраза из уст бессмертного спутника великого комбинатора была единственной, которую Леся знала на французском. Почему она выбрала для общения с бедным, выжившим из ума стариком именно французский язык, которого сама не знала и который вряд ли знал необразованный садовник, Леся тоже сказать не могла. Может быть, потому что французский язык казался ей наиболее подходящим для ее цели? И, надо сказать, французский не подвел!
Старый садовник вздрогнул, поднял голову и увидел Лесю. Его глаза прояснились, лицо приобрело выражение трогательной мечтательности. Он счастливо вздохнул и произнес всего одно слово. Но зато как произнес! С чувством! Со слезами умиления на глазах! Простирая руки и улыбаясь!
– Он говорит, что ты ангел, – поспешно перевел Мигель. – Он тебя заметил, он заговорил! Молодец, Леся! Продолжай в том же духе! Он тебя увидел! Он тебя признал!
Леся едва удержалась, чтобы не шикнуть на Мигеля. Чего он вмешивается в ее разговор с садовником? Остановила ее мысль: а вдруг ангелы не шикают и она отпугнет этим бедного старика?
– Бон жур, – промурлыкала Леся. – Какой сегодня прекрасный день, вы не находите?
Переход на русский язык садовник тоже одобрил. Он закивал и подтвердил, что день и впрямь прекрасный, ведь сегодня к нему явился прекрасный ангел, который наконец заберет его отсюда, из этого ужасного места, где он столько страдал.
– Да-да, – ласково подтвердила Леся. – Ангел тебя заберет, обязательно заберет. Но сначала ты должен искупить свою вину.
Садовник был не против, тем более что Мигель доходчиво ему переводил речь Леси.
– Помнишь маленькую девочку? – продолжала Леся. – Ее звали Мерседес. Она умерла, а ты не сделал ничего, чтобы спасти ее.
Мигель переводил, но старик, едва услышав имя Мерседес, весь затрясся. Он упал на колени, простер руки к Лесе и что-то завопил. Леся попятилась, а старик ударился головой о сухую землю, вся его поза демонстрировала крайнюю степень горя и отчаяния.
– Он говорит, ты точно ангел, если знаешь об этом!
А затем, продолжая взирать на Лесю снизу вверх, он открыл рот, и слова полились без остановки.
Мигель уже не успевал переводить, он лишь слушал, время от времени без зазрения совести шикая на подруг. Видимо, старик рассказывал ему нечто в высшей степени важное, если безупречно вежливый и даже галантный Мигель не стеснялся шикать на них.
