Глава 13
Ждать, пока господин Альварес придет в себя и обретет возможность излагать свои мысли связно, пришлось очень долго. И все взгляды обратились к Джоан.
– Что? – воскликнула несчастная женщина. – Что вы все так на меня смотрите?
– Вы знали об этом?
– О том, что мой Костя и Мерседес – дети одного отца? Разумеется, знала! Иначе зачем бы я стала противиться их связи!
Джоан выглядела очень удрученной. Где-то подруги ее даже понимали. Нелегко узнавать о своих близких отвратительные тайны. И вдвойне тяжело, когда эти тайны выставляют на всеобщее обозрение и обсуждение.
– Мы с сеньором Альмой снова сблизились, как ни странно, именно благодаря этой связи наших детей. Кровосмесительные связи – это позор. Всегда так было и есть. Какими бы негодяями не были мужчины из рода Альмы, они никогда не принуждали к соитию ни своих дочерей, ни сестер, ни матерей. Им хватало других женщин. Кровосмешение – это не в духе Альма!
– Однако Костя полюбил Мерседес.
– Тогда он еще не знал, что она его сестра.
– Но потом-то узнал?
– Да. Мы с сеньором Альма сказали ему правду. Не знаю, поверил ли он нам. Думаю, что нет. Никаких документальных свидетельств мы не могли ему предоставить. А нашим голословным убеждениям Костя не поверил. Кричал, что мы все это придумали, чтобы заставить его отказаться от Мерседес!
– А сама молодая девушка?
– Я с ней не разговаривала на эту тему. Полагаю, что для нее это не было тайной. От такой мерзавки можно ожидать всего, даже этого!
Интересно получалось у Джоан: ее сын был невинным агнцем, который не ведал, что творил, вступая в кровосмесительную связь с единокровной сестрой. А вот Мерседес – развратная дрянь и лгунья, конечно же знала, к чему склоняет своего брата.
– И тогда вы решили, что нечего объясняться с влюбленными, пора ласки и уговоров миновала. Пора применять более жесткие меры.
– Ситуация в любой момент могла выйти из-под контроля. Общественность бы не одобрила этой связи между братом и сестрой. Про сеньора Альму в последнее время в прессе и так начали печатать неприятные сплетни, его положение в обществе пошатнулось. А за эту историю журналисты бы ухватились обеими руками!
Подруги уже знали, что последние десять лет семью Альма преследовали сплошные неудачи и цепь банкротств. Он потерял не только законнорожденных сыновей, внуков и супругу, он также лишился приличной части своих богатств.
– Конечно, сеньор Альма продолжал оставаться очень богатым человеком. Но я могу точно сказать, что больше половины его владений ушло в другие руки. А то, что оставалось, было распределено между многочисленными незаконнорожденными детьми сеньора. Позиции сеньора Альмы в обществе значительно пошатнулись. Выпады борзописцев могли иметь для него катастрофические последствия.
– Но кто мог выдать правду репортерам? Ведь официально Костя считался сыном Славы!
– У нас в семье отец всегда говорил в таких случаях: если тайну знают двое, значит, ее вскоре узнает весь мир. Правду знала я, ее знал мой сын и Мерседес. И в конце концов, сеньор Альма и Розалия тоже были в курсе. Возможно, знал и еще кто-то, о ком я не знаю. Нет, сеньор Альма был настроен весьма решительно. Влюбленным предстояло расстаться навсегда. Мерседес должна была выйти замуж, по такому случаю отец давал за ней более чем солидное приданое. А Костя должен был навсегда покинуть пределы Перу.
Последняя фраза зацепила Лесю, и девушка спросила:
– Навсегда? Но как же так, ведь Костя вернулся назад всего через год?
– Да, – неохотно кивнула Джоан. – В России мой сын встречался с одной девушкой…
– А мы слышали, что даже не с одной, а с двумя. И обе были от него беременны.
– Пусть так, – с досадой произнесла Джоан. – Пусть с двумя. Вижу, моя свекровь не умеет держать язык за зубами!
– Мы узнали о провинности Кости от Марины.
Джоан сильно не понравилось, что кто-то посмел критиковать ее драгоценного Костю. Она поджала губы и процедила:
– Мой сын попал в неприятную ситуацию. Все было очень серьезно. Дело могло закончиться плохо. Косте предстояло отправиться в тюрьму, ведь от него были беременны сразу две несовершеннолетние проходимки, а жениться на обеих он никогда бы не смог!
И снова Джоан поспешила во всем обвинить молодых девушек. Они, дескать, и проходимки, и законченные лгуньи, а ее Костя – белый, пушистый и невинно оклеветанный мальчик. Вот только в этой ситуации Костя был куда больше виноват, чем глупенькие девчонки. Они-то не знали, с кем связываются. Думали, что идут дорогой большой и чистой любви. А Костя заранее знал, что собирается только попользоваться их наивностью, да и бросить.
– Почему вы так говорите?! – немедленно встала на защиту сына Джоан. – Костя не подлец! Его совратили!
– Тут уж что-то одно. Либо Костя обожал Мерседес, либо он просто развлекался с ней. Если любил, то к чему связь с двумя юными глупышками? А если просто развлекался, то к чему громкие слова о невероятной власти Мерседес над Костей?
– Мой сын любит Мерседес.
– Но воздержанием он себя при этом не утруждал. Будучи в разлуке с любимой, не скучал, встречался и с другими девушками.
– Верните мне моего сына! А потом уже будем решать, виноват он в чем-нибудь или же нет!
Лично у подруг набралось очень много поводов, чтобы думать, что Костя виноват, и во многом. Но для ослепленной материнской любовью Джоан не существовало темных пятен, когда речь заходила о ее обожаемом сыне. Он был для нее словно солнце – без него жизнь для Джоан была немыслима. Увы, многие женщины идут на поводу своих материнских чувств, не желая видеть, в какое чудовище превращается некогда умилительно пухленький, улыбающийся младенец.
То голопопое очаровательное существо, которое некогда вы купали в ванночке, пеленали и сыпали присыпкой на его попку, совсем не имеет ничего общего с тем крупным и наглым самцом, который вырос из малыша за эти длинные годы вашего самоотверженного служения ему.
– Допустим, Костя обожает Мерседес. Допустим, она действительно жуткая дрянь и сбила мальчишку с пути истинного. Но как сеньор Альма допустил, чтобы Костя вернулся в Перу?
Конечно, подруги не вполне отчетливо представляли, каким образом властный сеньор мог запретить своему незаконнорожденному сыну переступить границы страны. Но учитывая ту власть и авторитет, а также поддержку среди правящей элиты государства, которые имел сеньор Альма, наверное, он мог бы с легкостью придумать пару-тройку трюков, закрывших Косте въезд в благословенную страну его предков.
Но Джоан сказала вещь, потрясшую подруг до глубины души:
– Сеньор Альма сам просил меня о том, чтобы Костя вернулся в Лиму.
– Зачем?
– Тогда я не знала. Но теперь… Теперь я полагаю, сеньор Альма планировал поручить Косте управление своим бизнесом. По крайней мере его частью. Ведь не просто же так он подарил сыну земельные владения на реке Мараньон. Мы с вами там были, видели своими глазами, что там происходит.
Подарок сыну! Владения, где крестьяне активно выращивали коку, которую затем перерабатывали в кокаин! Интересный был план у сеньора Альмы. Отдать Костю на растерзание Абелардо, который целиком и полностью забрал власть в том регионе в свои руки. Контролировал там все и вся. Костя в лучшем случае мог стать марионеткой в руках Абелардо, а в худшем… в худшем мальчишке предстояло просто сгинуть, разумеется, написав перед этим дарственную на дом и владения в пользу самого Абелардо или кого-то из его дружков.
Но в таком случае получалось, что сеньор Альма сознательно принес своего сына в жертву Абелардо. Однако сам Костя быть жертвой не захотел. Вместо этого жертвой стал сам сеньор Альма – убитый неизвестным преступником. И Абелардо, который, между прочим, коротал нынче свои дни за решеткой.
При этом в голове у Киры мелькнула какая-то мысль, какая-то очень здравая и трезвая мысль насчет того, что не нужно обращать внимания на стереотипы. Иногда и убийца может стать жертвой. А человек, чья невиновность кажется бесспорной, станет жестоким преступником.
Но додумать эту мысль ей помешал очередной вопль Джоан:
– Верните мне моего сына!
– Дорогая! – немедленно кинулась к женщине впечатлительная Леся. – Но что мы можем сделать? Мы даже не знаем, где находятся сейчас эта блудная Мерседес и твой сын.
– Так найдите их! Развесьте по всему городу их фотографии, оповестите всю Сеть, включите репортаж о беглецах в ежедневные новости, перекройте границы! Не дайте этой развратной твари увезти моего мальчика в чужие края!
Тревога Джоан была вполне понятна. Она хотела любой ценой заполучить Костю обратно. Но что думал по этому поводу сам Костя? И Мерседес? Увы, ни того, ни другой рядом в этот момент не было. И подруги могли только гадать о том, что происходило в их сердцах и умах.
Джоан снова начала рыдать, но теперь переговоры с матерью взял в свои руки Мигель. Полицейскому явно надоели сопли и слюни, которые пускала Джоан по поводу своего великовозрастного сынули еще там, в долине Мараньон. А может быть, и еще раньше. Но он терпел ради подруг, ради Киры, которая по какой-то причине нежно опекала Джоан.
Однако теперь его настроение изменилось. И памятуя о пропавших вместе с Костей ста тысячах подведомственных евро, он сурово, возможно, даже излишне сурово обратился к матери:
– Что конкретно вы знаете о месте нахождения вашего сына и этой его подружки?
– Они прячутся где-то в Лиме!
– Откуда у вас такие сведения? Вы рылись в письмах вашего сына? Читали его СМС-сообщения?
Джоан покраснела, но Мигель ее ободрил:
– Если это так, то вы просто молодец. Что вам удалось узнать?
– Клянусь, там не было ни слова про ту ужасную западню, в которой мы все с вами едва не сложили головы! Костя писал лишь о том, как мечтает снова быть с Мерседес. А она… Она писала, что хочет бросить своего мужа и быть с Костей. И у нее имелся план, как сделать, чтобы они были вместе!
– Серьезно?
– Да! Это так!
– И что за план? Покажите мне послания вашего сына.
– Увы!
– Что такое?
– Они уничтожены. Погибли!
– Как? Почему? Каким образом это произошло?
– Слава разбил компьютер Кости, – пробормотала Джоан. – Муж был в ярости, когда это творил. Вся переписка сына погибла!
– Покажите компьютер Кости нашим специалистам, – деловито предложил Мигель. – Они попытаются выудить информацию даже из осколков.
– Это невозможно! Я выкинула мусор на свалку.
Мигель помрачнел:
– Зря вы это сделали.
– Но это была груда проводков и железа! Я не думала, что там можно что-то выудить.
– И что привело вашего мужа в такую ярость, что он уничтожил компьютер Кости?
– Я этого не знаю. Но муж с тех пор сильно переменился. До его смерти с того момента прошло немного времени… Но он стал так задумчив, так серьезен… А потом просто отказался платить за Костю выкуп. Я сразу поняла, он знает правду про Костю! Знает, что тот не его родной сын. Иначе Слава никогда бы так не поступил! Он очень любил Костю, очень!
Голос Джоан снова задрожал. А подруги невольно подумали, что если относишься к ребенку, как к родному, кормишь его, поишь, воспитываешь, вкладываешь в него душу, силы, время, ум, сердце и все прочее, что имеешь и что отдаешь ему, то ребенок этот, родной он тебе по крови или чужой, невольно становится родным и любимым. И то, как поступил Слава, отказавшись собирать выкуп за Костю, говорило о чем-то ином, а вовсе не о недостатке родительской любви.
Но и эта мысль, появившись в головах у подруг, недолго там задержалась. Джоан снова принялась рыдать. И делала это с упоением и очень громко. Думать о чем-то ином, когда она завывала рядом, было невозможно.
– Джоан, замолчи! Дай нам подумать!
– Что тут думать! – не успокаивалась Джоан. – Найдите моего сына. Верните мальчика. Уверена, он сейчас с этой… грязной потаскухой из приюта кающейся Марии Магдалины! Вот уж местечко, под стать ей самой!
Подругам это название ровным счетом ничего не сказало, зато Мигель мигом сделал стойку.
– Приют Магдалины? – воскликнул он. – Почему вы употребили это название, мадам?
– Почему? – всхлипнула Джоан. – А разве я вам не говорила? Мерседес выросла в этом приюте.
– Но в этом приюте росли девочки, не имеющие родителей или имеющие родителей совсем бедных, опустившихся. А ведь Мерседес…
– Да, ее отцом был сеньор Альма, но он, как я вам уже говорила, не признавал за дочерями никаких имущественных прав. И он ими почти не интересовался. Да, он выдавал их замуж по достижении совершеннолетия, давал приданое, но это не было проявлением отцовских чувств.
– О чем ты говоришь?
– Сеньору Альма было наплевать на дочерей, так понятней? Его предки забирали к себе в дом лишь сыновей, но не их матерей. И дочерей они тоже частенько оставляли на произвол судьбы. Они воспитывали своих преемников, а дочери были им не нужны. Их растили матери. А если матери умирали, то девочек брала на воспитание либо родня, либо они попадали в приюты. Никогда отцы из рода Альма не брали к себе в дом незаконнорожденных дочерей. Сыновей, да, случалось. Но дочерей – никогда!
– И приют Святой Марии Магдалины?..
– Это приют для отпрысков грешниц! Туда попадали отпрыски от внебрачных связей, сироты и прочие бедные детки, в чьем происхождении родня сомневалась. Не все семьи столь лояльны к своим внебрачным отпрыскам. Сеньор Альма славился своими отцовскими качествами. Не каждому такое под силу!
– Однако Мерседес там очутилась.
– Сеньор Альма оплатил пребывание девочки в стенах монастыря! Он позаботился о своей дочери!
Подруги решили отставить в стороны эти дикие рассуждения Джоан. Их сейчас куда больше интересовало место, в котором подружка Кости провела многие годы своей жизни.
– До своего совершеннолетия Мерседес жила и воспитывалась в монастыре. Когда умерла ее родная мать, Мерседес не было и месяца. Родня то ли отказалась от девочки, то ли самой родни вовсе не было, Мерседес оказалась среди ей подобных детей греха!
Мигель слушал Джоан, прикрыв глаза. Казалось, что он внезапно задремал. Но на самом деле молодой полицейский внимательно слушал все, что говорила Джоан. В конце он кивнул:
– Да, я знаю это место.
Кира тут же поинтересовалась:
– И… И как там… все устроено?
– Увы, порадовать хорошими новостями я вас не могу. Еще до недавнего времени суровые монахини, которые воспитывали девочек, попавших к ним в руки, слишком уж усердствовали, стремясь изгнать из бедняжек семя дьявола. Я точно знаю, что там до недавнего времени в ходу были телесные наказания. Провинившихся воспитанниц секли и морили голодом.
– Как жестоко!
– Девочек даже запирали в карцерах – узких и глубоких каменных мешках.
– О!
– При этом сами монахини искренне верили в то, что действуют из самых лучших побуждений! Они стремились изо всех сил к тому, чтобы семя порока не проросло в этих юных, невинных пока что душах. И для того применяли физические наказания, считая, что в слабом теле слаб и злой дух!
– Но что конкретно представляет из себя этот приют в настоящий момент?
– Лет десять назад к нам в полицию поступила жалоба от одной из монахинь, работавшей с девочками из приюта при монастыре Святой Марии Магдалины. Эта добрая женщина просила защиты для нескольких своих воспитанниц, которые подвергались слишком жестокому обращению со стороны самой настоятельницы и сестер-помощниц. Монахиня опасалась, что здоровью и даже жизни девочек может угрожать опасность. К сожалению, к тому времени, когда делу был дан ход, одна девочка из числа воспитанниц уже погибла.
– Ее заморили голодом?
– Заморили, забили розгами, а скорей всего, все вместе взятое. Труп девочки, который освидетельствовали наши эксперты, говорил о том, что подросток долгое время, на протяжении многих лет, подвергался истязаниям. Девочку пороли и очень плохо кормили. Ее костяк сформировался неправильно, но не вследствие тяжелых травм или переломов – девочка страдала рахитом. А в нашем климате такое возможно только в том случае, если девочка проводила многие дни или даже недели и месяцы в лишенном доступа солнечного света месте. В каменном мешке-карцере, о котором я вам уже говорил.
– Чудовищно!
– Во время осмотра монастыря нами была обнаружена каменная яма, или, лучше сказать, мешок, без окон и доступа света. В этом месте провинившихся, по словам свидетелей, держали от нескольких дней до нескольких месяцев в зависимости от тяжести содеянного преступления. Провинившимися могли быть и уже взрослые девушки, и подростки, и совсем маленькие дети. Мы лично подняли оттуда девочку, которой на вид можно было дать от силы лет семь, хотя она сама утверждала, что в прошлом году ей исполнилось десять.
– Но разве такое возможно в наши дни? – поразилась Леся. – Разве над обителью не был учрежден надсмотр? Епископы или архиепископы должны были вразумить не в меру ретивых монахинь.
– Так и произошло, но, увы, только после того, как появилась первая реальная жертва.
– Та девочка, что умерла от истязаний? А ее подруги? Что говорили они?
– Я лично по молодости лет еще не вел это дело. Им занимался мой отец. Он был поражен увиденным. И вернувшись домой, говорил, что там было много девочек разных возрастов, но лишь одна согласилась дать показания против монахинь, – задумчиво произнес Мигель. – Но повторяю, этой истории больше десяти лет. Теперь порядки в приюте изменились в лучшую сторону. Жалоб больше не поступает.
– И ты так хорошо помнишь дело, в котором лично не участвовал?
– Весь город шумел и обсуждал преступных монахинь. Кто-то был настроен против них, а кто-то утверждал, что с детьми греха только так и нужно обходиться. В общем, все было, как обычно, сколько людей, столько и мнений. Но мой отец еще долго вспоминал ту девочку, которая первой прибежала в полицию и благодаря показаниям которой преступным монахиням не удалось уйти от ответственности. Впрочем, сразу же оговорюсь: в тюрьму никто из них не попал. Но многие были сосланы в дальние горные приходы, где на много километров вокруг не было ни единого ребенка. А паломники, приходящие туда раз в год на праздник того или иного святого, были людьми хоть и богобоязненными, но умеющими постоять и за себя, и за свое потомство.
– А эта отважная девушка?
– Девочка.
– Да, что с ней случилось?
– В то время, о котором я веду речь, ей самой не исполнилось еще и пятнадцати. Тем не менее отец еще долго вспоминал этого ребенка. По его словам, более страшненькой девчонки ему не приходилось видеть никогда прежде. Она была тощей: кости и обтягивающая их пергаментная кожа. Цвет лица у нее был землистый, черты угловатые. Хороши были только угольно-черные глаза и такие же черные волосы. У тощей девицы за спиной моталась такая копна, что она под тяжестью волос не могла даже держать голову прямо.
Именно благодаря этой девочке и еще той монахине, которая все же пришла в полицию, воспитанницы приюта наконец получили достойные условия для жизни. Их перестали третировать. А их состоянием здоровья ежемесячно интересовалась специально организованная попечительская комиссия, в которую входили не только члены католической церкви, но и мирские лица – судьи из отдела надзора за сиротами, члены муниципальных органов опеки, а также специальные чиновники от правительства.
– Жизнь воспитанниц сказочно изменилась. Однако той девочки, которую монахини довели до смерти, было уже не вернуть. Оказалось, что та воспитанница, которая давала показания против палачей, была ближайшей подругой этой девочки. По ее словам, для себя лично она и не просила бы иной жизни. Она чувствует, что наказания монахинь для нее лично полезны, в себе она чувствует истинное семя порока. Но та девочка, которая умерла, была светлым ангелом. И ее подруга, предав монахинь, всего лишь отомстила им за ее смерть.
– Какая сильная личность!
– И еще эта девочка сказала моему отцу одну вещь…
– Какую?
– Это было, когда они с ним виделись в последний раз, дело о преступных монахинях было уже передано в суд, малолетней свидетельнице предстояло вернуться в монастырь. Так вот… она сказала, что никогда не простит смерти своей подруги. Она будет мстить тем, кто погубил ее.
– Но ведь она уже отомстила! Преступницы были осуждены и сосланы в дальние приходы.
– А перед этим они еще и понесли строгое взыскание.
– Вот видишь!
– Речь шла не о них. У той девочки, которую заморили до смерти, ведь были отец и мать. Это они отдали ее в приют жестоких монахинь. Это они породили дитя, но не интересовались им. И именно их благородная мстительница считала истинными виновниками того, что произошло с их дочерью.
После рассказа Мигеля в комнате надолго повисла тяжелая пауза. Все обдумывали горькие слова, которые он произнес. Оплакивали в душе участь бедной маленькой грешницы, ровно ни в чем не виноватой, но пострадавшей за грехи своих родителей.
Они уже готовились к тому, чтобы спросить у Мигеля, зачем он им рассказал эту пусть и трагическую, но в то же время совсем бесполезную в их случае историю, как он внезапно произнес:
– И знаете, к чему я все это вам рассказал?
– Затем, что нам всем стоит поехать к монахиням монастыря Святой кающейся Марии Магдалины и поговорить с ними об их воспитаннице?
– Именно! Монахини могут знать, где сейчас находится Мерседес. Ведь в те годы, о которых я вам поведал, она также жила в монастыре.
Шансов было немного. Вряд ли воспитанницы монахинь сохраняли с ними дружеские отношения после ухода из приюта. Кто захочет возвращаться добровольно в то место, где был несчастен долгие годы? Хотя и среди монахинь могли найтись мягкосердечные женщины, у которых с девочками установились дружеские отношения. Ведь заявила же одна из монахинь о произволе, который творился в монастыре. Эта женщина заступилась за своих воспитанниц, хотя знала, что в случае провала миссии ей самой это может грозить строгим наказанием.
Монастырь Святой Марии Магдалины, куда вся компания отправилась на следующий день, находился вдалеке от шумных оживленных улиц Лимы. Это было маленькое местечко, скрытое от глаз высокими монастырскими стенами. Запертым тут девочкам не могла помочь никакая сила извне. Ведь чтобы проникнуть в монастырь, надо было иметь письменное разрешение от главы католической церкви и ордер на обыск от прокурора.
– Странно, как же монахинь не предупредили, что к ним едет полиция? – запоздало удивилась Кира. – Церковь обычно не любит, когда ее язвы выставляют на всеобщее обозрение.
– Их предупредили.
– Почему же они тогда не замаскировали следы преступления?
– Допущенные ими нарушения были настолько вопиющи, что их было уже не замаскировать за то короткое время, какое было у преступниц. Если ребенка истязать долгие годы, потом за пару часов его в порядок не приведешь. Все воспитанницы были в ужасном состоянии, исхудавшие, больные. Впрочем, справедливости ради должен сказать, что и сами монахини выглядели не лучше. Монастырем тогда управляла фанатичка, которая усердно практиковала истязание плоти как своей, так и вверенной ей паствы. Неизвестно, добровольно ли следовали ее указаниям сами монахини, но их воспитанницы, спроси они их, точно бы отказались от еженедельной обязательной для всех порки.
– Их пороли без всякой провинности?
– Истязали плоть, – поправил ее Мигель. – У некоторых верующих до сих пор еще существует такое понятие, как умерщвление плоти через истязание.
– Да, верно. У нас в старину на Руси многие нищие и юродливые носили под платьем железные вериги – кандалы и цепи, которые натирали тело до крови. И делали это люди совершенно добровольно, искренне считая, что их страдания угодны Богу.
– Вот и тут то же самое, – обрадовался пониманию девушки Мигель. – Но если человек истязает себя самого, в конце концов, это дело только его самого и Бога, которому он приносит себя в жертву. А когда тот же человек принуждает к истязаниям свою паству, тут уже дело трибунала.
Подруги знали, что после того, как руководство монастыря сменилось, тут сделались вполне сносные для маленьких сирот условия. Взрослых девочек даже стали выпускать в город, им стали давать небольшие карманные деньги, достаточные для покупки сладостей или маленьких сувенирчиков. Кроме того, их стали хорошо кормить и одевать в пусть и не всегда новые, но модные и современные вещи. И самое главное – их перестали бить!
Бегающим по монастырскому газону девочкам было от пяти до пятнадцати лет. Все они выглядели здоровыми и вполне довольными своей жизнью. Мимо них незаметно сновали монахини, одетые в будничную одежду – серая кофта, юбка и платок на голове. Никаких ряс до земли, сковывающих движения, тут не наблюдалось. Монастырь теперь жил в ногу со временем, отдавая дань изменениям, происходящим в мире. Суровая инквизиция с ее пытками и уставом уступила место новой жизни – радостной и светлой.
Новая руководительница монастыря – сестра Анна – показалась подругам милой и сердечной женщиной. Хотя ее простодушное лицо трудно было бы назвать умным. Тем не менее достоинства у этой женщины имелись. Подруги уже слышали, что это именно она привела полицию в монастырь, а потом свидетельствовала на процессе в защиту девочек. Впрочем, как уже говорилось, даже без ее показаний все было ясно. Правление прежней настоятельницы закончилось десять лет назад вместе с приходом в монастырь полицейских и началом детальной проверки деятельности приюта.
– О чем вы хотели со мной поговорить? – приветливо спросила у друзей сестра Анна, когда они все удобно устроились на мягких стульях, стоящих у нее в кабинете. – Вы меня простите, что я сразу же перехожу к цели вашего визита, но у нас на следующей неделе будет праздник Святого Иосифа, дел по его подготовке очень много. Наши девочки готовят постановку о жизни праведника. И конечно, будет задействован наш хор. Вы пришли по поводу какой-то конкретной воспитанницы?
– Да.
– К сожалению, девочки не всегда хорошо себя ведут, – вздохнула сестра Анна. – Особенно взрослые. Им надоедает жизнь в четырех стенах, они стремятся встречаться с молодыми людьми. И не всегда это заканчивается свадьбой. Конечно, мы наказываем их за провинности, лишаем очередной прогулки в город. Но это не всегда помогает. Иногда я даже задумываюсь, а не была ли права прежняя настоятельница. Во всяком случае, в ее время никого из наших девочек не ловили на улице за покупкой порции кокаина и не приводили обратно в приют в состоянии алкогольного опьянения.
– Ваши девочки употребляют спиртное? Нюхают кокаин?
– К нам попадают разные дети, – произнесла сестра Анна. – Из самых разных семей и слоев общества. Некоторые из них даже в возрасте двенадцати-четырнадцати лет уже наркоманки с приличным стажем. Мы их лечим, с ними занимается психолог, мы всей обителью молимся за них, но, увы, срывы у девочек все же бывают.
– Откуда же они берут деньги на наркотики?
– Разумеется, мы не даем девочкам сумм, достаточных для покупки дозы. Деньги они либо крадут, либо зарабатывают проституцией.
И видя изменившиеся лица друзей, сестра Анна поспешно воскликнула:
– Это было всего пару раз! И мы очень серьезно отнеслись к проблеме. Виновница в первом случае была наказана тем, что на целых полгода лишилась права выходить за пределы монастыря. А вторая девушка была передана нами в другое место, где воспитатели более суровы.
– Других репрессий с вашей стороны не последовало?
– Даже и этого наказания первая девочка не потерпела. Не прошло и недели, как она взбунтовалась и сбежала из обители. Где она сейчас, мы не знаем. Хотя полиция ее ищет, но пока что безрезультатно.
Вот вам и демократия в действии! Выходит, иной раз не стоит миндальничать с проказницей, а просто надо всыпать ей хорошенько. Иной раз простые домашние средства в виде оплеухи действуют куда лучше, чем все новомодные теории психиатрии.
– Так что еще натворили мои девчонки? – устало и печально поинтересовалась у своих гостей сестра Анна.
– Нас интересует одна девочка… Мерседес. Она ваша бывшая воспитанница. Жила в монастыре еще в пору правления прежней настоятельницы.
Подругам показалось, что, когда прозвучало имя Мерседес, монахиня вздрогнула. Впрочем, она быстро взяла себя в руки. И только ее взгляд из безмятежного стал куда более взволнованным.
– Мерседес?.. – пребывая в явном смятении, пробормотала сестра Анна. – Но почему вы интересуетесь именно ею?
– Не знаю, общались ли вы в последнее время с этой девушкой, но она вышла замуж, а теперь вот сбежала от мужа. Тот очень обеспокоен исчезновением жены и просит вас о помощи.
– Никак не пойму, о чем разговор. Чем я могу помочь? – Вид у сестры Анны был крайне обескураженный. – Мерседес вышла замуж? Не знала этого. Вы… вы уверены в том, что утверждаете?
– Ну, конечно. Она вам об этом не говорила? Вы с ней виделись в последнее время?
– Не могу понять, что вы говорите.
– Как же так? В вашем приюте была девочка по имени Мерседес?
– Да. Она воспитывалась у нас, но…
– А потом она выросла, нашла своего отца, и тот выдал ее замуж за приличного человека. Жизнь Мерседес полностью устроилась, но внезапно она сбежала от мужа.
Пока Мигель говорил, подруги наблюдали за лицом настоятельницы. Первоначальное смятение уступило место глубокой задумчивости, на смену которой в свою очередь пришла решимость. Сестра Анна подняла голову и твердо произнесла, глядя прямо в глаза Мигелю:
– Этого просто не может быть!
– Чего не может быть? – удивился тот. – Мерседес не могла выйти замуж? Или она не могла сбежать? Я вас уверяю, она сделала и то, и другое.
– Нет. Мерседес не могла выйти замуж, потому что…
Сестра Анна замялась.
– Мне нелегко это говорить, не люблю возвращаться даже мысленно к тем ужасным временам, которые переживал наш монастырь и приют. Как вспоминаю бледные, исхудавшие лица девочек, которых обижали, слезы наворачиваются на глаза!
И сестра Анна действительно промокнула белым платочком уголки глаз. Затем она продолжила:
– Но все дело в том, что имя погибшей от произвола жестоких монахинь девочки тоже было Мерседес. Понимаете? Вы говорите о ней? Но та девочка погибла больше десяти лет назад! Она не могла вырасти и, конечно, не могла выйти замуж! Мы похоронили бедняжку на нашем кладбище и теперь раз в год отмечаем эту дату, в назидание потомкам.
Друзья обменялись смущенными взглядами. Они решительно не понимали, что происходит. Ситуация запуталась окончательно. И тогда Мигель предположил:
– Возможно, это была какая-то другая Мерседес?
– Исключено! С тех пор у нас в приюте больше не было девочек с таким именем. И честно говоря, я этому только рада! Иначе было бы тяжело общаться с новенькой, помня о судьбе прежней Мерседес, помня, что случилось с ее предшественницей.
– Но та девочка, та Мерседес точно умерла?
– Точней не бывает. Я лично принимала участие в ее похоронах.
– Но ведь, не погибни она тогда, сейчас ей было бы двадцать пять лет?
– Около того.
– И вполне возможно, что она могла бы за эти десять лет превратиться в писаную красавицу?
– Вероятно.
И оглядев притихших друзей, Мигель спросил:
– А? Что вы на это все скажете?
Некоторое время в комнате было тихо. А затем Кира произнесла:
– А что, если эта девочка не умерла? Что, если она выжила? Вдруг это все был какой-то трюк, чтобы сбежать из приюта? Обман!
– Девочка умерла, – твердо произнесла сестра Анна. – Девочка, которую все воспитанницы и сами монахини во время допросов называли Мерседес, умерла. Я могу поклясться вам в этом на Святом распятии, а оно для меня священно!
Первой пришла в себя Джоан, потому что мысли у нее работали только в одном направлении – в направлении безопасности Кости. А не так, как у всех остальных присутствующих: в разные стороны и одновременно, когда одна дельная мысль, цепляясь за другую, рождает полный хаос и сумятицу.
– Значит, эта дочь сеньора Альмы – мертва?! – воскликнула Джоан. – Но… Но кто же тогда соблазнил моего сына? Кто склонил его к предательству родных? Кто эта дьяволица? Кто она?
– А при чем тут сеньор Альма?
– Та девушка, которую мы ищем, наша Мерседес, была его дочерью.
– Незаконнорожденной, я так понимаю? Таких девочек лично я знаю не меньше трех.
– И все они воспитывались в вашем приюте?
– Нет, конечно.
– А вы знали, кем был отец вашей Мерседес?
– Той, которая погибла?
– Да.
– Увы. Имени своих родителей девочка не знала. Она появилась у нас в приюте совсем крохой. Она была подкидышем. Но пеленки, в которых она лежала, были чистыми, и вся ее одежда была совсем не дешевой. Кроме того, в переноске, в которой мы нашли младенца, лежала некоторая сумма денег.
– Большая?
– Там было вполне достаточно для содержания ребенка до восемнадцати лет. Сумму настоятельница приняла, но вот настоящей заботы бедный младенец так никогда и не увидел.
– Но девочку звали Мерседес?
– Это имя есть также в полицейских отчетах.
– Ошибки быть не могло?
– Что вы имеете в виду? – начала терять терпение сестра Анна. – Девочка умерла – это совершенно точно. И звали ее Мерседес. Кто та самозванка, которая выдавала себя за нее, я не знаю.
– Но не могло ли быть так, что умер какой-то другой ребенок. А в неразберихе и общей сумятице умершую выдали за Мерседес?
– Зачем бы такому произойти? – удивилась сестра Анна и тут же решительно покачала головой: – Нет, ни о какой ошибке речи не идет. Я хорошо лично знала Мерседес, я вторично могу поклясться вам на Святом распятии, что умерла и была похоронена именно она.
И видя, что ее гости все еще не убеждены до конца, поднялась со своего места и сказала:
– Пойдемте со мной на наше кладбище, я покажу вам могилку нашей бедной маленькой мученицы.
И не тратя больше времени на объяснения, монахиня вышла из кабинета. Друзьям не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ней.
