ЭПИЛОГ

Граф Белой Гавани сидел у терминала, просматривая очередной из осточертевших ему за последние восемь месяцев тоскливых отчетов. Потери и повреждения, пропавшие корабли, погибшие люди… миллионы, миллиарды долларов вылетели в трубу…

Громких успехов, которыми Эстер МакКвин ознаменовала переход к новой военной политике, хевы более не добивались: наученный горьким опытом Королевский флот больше не проявлял беспечности. Но и наступательная способность, так долго отличавшая в этой войне Альянс, оказалась исчерпанной. Хевы еще не перешли к широкомасштабному наступлению, но определенно перехватывали инициативу: оперативный темп явно задавали МакКвин и Букато. В отличие от гражданина Кляйна новый Военный секретарь не боялась риска и понимала, что нельзя купить победу без потерь.

Оторвав глаза от экрана, адмирал устало провел рукой по волосам, в которых, после битвы при Василиске, изрядно добавилось седины, и поморщился, когда его взгляд упал на застывшую в настенном дисплее все еще светившуюся язвительно-красными точками звездную карту системы Барнетта. Народная Республика и Томас Тейсман не сидели сложа руки. Поскольку никакой атаки со стороны Восьмого флота не последовало – Александер вынужден был задержаться и прикрывать Василиск, пока ему на смену не удалось собрать какие-нибудь другие, мало-мальски надежные силы, – Тейсман совершил с Барнетта дерзкий рейд на Сибринг и увел ударную группировку назад на Барнетт прежде, чем Феодосия Кьюзак успела узнать об этом маневре и как-то отреагировать. Правда, представлялось маловероятным, чтобы она, учитывая шок, в который последние успехи хевов повергли командование и политическое руководство Альянса, получила разрешение ради атаки на Барнетт оставить без прикрытия звезду Тревора, но удар Тейсмана был столь стремителен, что и получив санкцию, она все равно не успела бы ничего предпринять.

«Что, – подумал адмирал с горечью, окрашенной уважением и восхищением, – лишний раз доказывает одно: всякий, дающий столь даровитому флотоводцу, как Тейсман, время на восстановление сил, своими руками роет себе могилу.

Черт подери, нам следовало ударить по Барнетту два года назад! Но раз уж не получилось тогда, то почему бы не ударить сейчас? Какого черта Адмиралтейство и Объединенный штаб не дают нам действовать?»

Впрочем, Белая Гавань задавал себе эти вопросы скорее для проформы. Чтобы выпустить пар. Ответ был ему прекрасно известен. Альянс просто-напросто боялся… и ему было что терять.

Эта мысль заставила графа негодующе фыркнуть, однако это была правда. Насколько он знал, королева Елизавета и Протектор Бенджамин желали вернуть утраченную инициативу не меньше, чем он сам, а ставить под сомнение боевой дух сэра Томаса Капарелли адмиралу и в голову не приходило. Дородному и вальяжному Первому Космос-лорду можно было поставить в вину что угодно, но никак не отсутствие мужества. Но даже при том, что Елизавета и Бенджамин являлись главами самых влиятельных держав Альянса, оставались еще и мелкие союзники, смертельно напуганные случившимся и вовсе не желавшие разделить судьбу Занзибара, Ализона и Василиска. Более того, даже в самих Звездном Королевстве и Протекторате Грейсон уже не наблюдалось того монолитного единства, о котором мечтали их правители.

Мантикорская оппозиция, первые несколько недель пребывавшая, как и все общество, в шоке, быстро оправилась и сделала все возможное, чтобы извлечь из трагедии политические дивиденды. На правительство Кромарти обрушилась волна упреков в бездарном и неэффективном ведении войны. О том, что именно оппозиция не позволила правительству воспользоваться убийством Гарриса и помешать Комитету общественного спасения укрепить свое положение, ее лидеры теперь не вспоминали. У графини Нового Киева, барона Высокого Хребта и леди Декро, не говоря уж об их прикормленных военных аналитиках вроде Реджинальда Хаусмана и Иеремии Крайтона, память порой оказывается удивительно короткой.

Грейсонские политические раздоры произросли на иной почве, и те, кто раздувал пожар недовольства там, ставили перед собой иные цели. Группа диссидентствующих землевладельцев объединилась вокруг землевладельца Мюллера, выступившего не против войны как таковой, а против «необоснованного неравноправия» Грейсона и «отдельных так называемых союзников, монополизировавших право принятия решений». Столетия изоляции не прошли даром, и многие на Грейсоне, следом за Мюллером, искренне считали, что их планете лучше проводить самостоятельную политику, а не тянуться за Звездным Королевством, которое вдобавок допускает ужасные просчеты.

Вся эта массированная пропаганда обрушивалась на умы граждан Звездного Королевства и Грейсона, первоначальный патриотический пыл которых в ходе затянувшейся и обходившей очень дорого войны заметно поостыл. Люди долго терпели тяготы и лишения, ибо были уверены в силе флота и в том, что победа все равно будет за ними.

Но энергичные действия МакКвин лишили их этой уверенности, а заодно и способностей к трезвой оценке. Флот, не имеющий численного превосходства, не может рассчитывать на успех, находясь в обороне. Но именно к уходу в оборону и сводилась оголтелая критика оппозиционеров: сменить некомпетентное правительство, привести к власти новых людей, которые создадут для «нашего доблестного флота» условия, позволяющие «надежно оградить от вражеской угрозы наши планеты и звездные системы».

Что, в конечном счете, означало прекращение всех активных действий и переход в глухую оборону… то есть худшую из всех возможных стратегий.

Белая Гавань провел рукой по лицу и заставил себя вернуться к рутинной работе. Да, дела нынче обстояли хуже, чем когда-либо на его памяти. Оппозиции удалось пошатнуть авторитет Аллена Саммерваля и завоевать широкую поддержку населения. Однако мантикорский электорат состоял не из одних падких на легковесные посулы глупцов, а доверие общества к правительству можно и восстановить. На это могут уйти годы… но, возможно, все утрясется быстрее. Во всяком случае, королева Елизавета твердо поддерживает своего премьера и его кабинет, а ее поддержка имеет огромное значение. Что же до Грейсона… Может быть, Сэмюэлю Мюллеру и удалось сколотить группу сторонников, но они были в явном меньшинстве; Александер, хорошо знавший волевой, энергичный и непреклонный характер Бенджамина Мэйхью, считал дело изоляционистов заведомо проигрышным.

В чисто военном отношении ситуация тоже представлялась графу отнюдь не безнадежной. Да, Альянс понес тяжелые потери, но Элис Трумэн, «Минотавр» и ЛАК-крыло блестяще опробовали при Ханкоке новую тактику. По данным разведки флота, хевы так и не поняли, кто и каким образом нанес им удар, хотя некие догадки у них, возможно, и возникли. Тем временем новые строительные программы набирали ход. Спустя всего несколько месяцев на вооружение флота поступит целая группа носителей, поставят на поток производство кораблей класса «Медуза»…

Нет, поправил себя Белая Гавань, уже не «Медуза». Впервые в своей истории Королевский флот признал иностранный приоритет в названии, и новый класс супердредноутов, оснащенных для сброса подвесок, необходимость которых больше не вызывала сомнений, был официально занесен в регистр флота под именем «Харрингтон».

Как всегда, с этим именем нахлынула грусть, хотя теперь, по прошествии лет, боль стала менее острой. Хэмиш давно понял, что совсем она не пройдет никогда, но научился справляться с горем, ибо осознал глубину и истинную природу своего чувства. Хонор могла бы гордиться тем, как проявил себя ее «тезка» при Василиске. А еще большую гордость вызвали бы у нее действия являвшегося по сути ее крестником ГКФ, великолепно показавшего себя и в составе объединенного флота при Василиске, и в полудюжине других операций. Молодой Грейсонский флот стремительно приобретал опыт, а вместе с опытом рос и его авторитет: королевские офицеры уже усвоили, что на грейсонских союзников можно полагаться так же уверенно, как и на соотечественников.

Альянс между тем приходил в себя и восстанавливал равновесие. Удар хевов поколебал его мощь, но не сокрушил ее, и хотя такие люди, как Хэмиш Александер, неустанно сетовали на упущенное время, оно не терялось совсем уж попусту. Вовсю кипело строительство, с космических стапелей сходили все новые звездные корабли. Не исключено, что боевые действия снова развернутся в пространстве хевов, причем случится это раньше, чем многие считают возможным…

Размышления адмирала прервал вызов коммуникатора. Нажав кнопку приема, он увидел на экране лейтенанта Робардса… но едва его узнал. Глаза лейтенанта вылезали из орбит, и вид он имел такой, будто кто-то долго и тщательно стучал по его голове тяжелыми тупыми предметами.

– Натан? Что случилось? – спросил удивленный адмирал.

– Мне кажется, сэр…

Робардс закашлялся; беспомощное, растерянное выражение его лица могло показаться комичным, но в глазах не отражалось и намека на смех.

– Что кажется, Натан?

– Адмирал, двенадцать минут назад служба внешнего наблюдения системы засекла появление неопознанных гиперследов…

– Продолжай, – нетерпеливо подстегнул Белая Гавань, поскольку лейтенант снова замолк.

– Сэр, они проследовали совсем близко от одной из платформ оснащенных сверхсветовой связью и были мгновенно опознаны как хевы.

– Хевы? – Белая Гавань напряженно выпрямился.

Робардс кивнул.

– Они самые, сэр. – Он опустил глаза, видимо на экран консоли, и зачитал данные: – Объекты идентифицированы как пять линейных крейсеров, четыре тяжелых, один легкий и два десантных транспорта класса «Буян».

– Что? – изумленно переспросил граф.

Наверное, он ослышался. Такая эскадра вполне годилась для каперского рейда или даже для удара по слабо охраняемой периферийной системе, но двенадцать кораблей, причем без единого корабля стены, не имели шансов выстоять против чудовищной мощи, сосредоточенной у звезды Тревора. Но даже если какой-то спятивший адмирал решил таким оригинальным способом совершить самоубийство – на кой черт ему понадобилось тащить с собой транспорты? Это ведь беспомощные мишени, бесполезные в космическом бою и обреченные на гибель при встрече с самым устаревшим и маломощным военным кораблем.

– Полагаю, они тут же снова вернулись в гипер? – услышал адмирал собственный голос.

Да, единственным объяснением такой несуразицы могла быть ошибка в расчетах. Возможно, хевы и вправду задумали удар по звезде Тревора, но что-то напутали… и крейсера с транспортами заявились сюда до прибытия основных сил. Следовательно, единственно разумным шагом с их стороны было бы немедленное возвращение в гиперпространство.

– Нет, сэр, – ответил Робардс и перевел дыхание. – Ничего подобного они делать не стали. Остановились и послали сообщение в штаб командования системы.

– Какое сообщение?

Белая Гавань начинал раздражаться: он не понимал, что приключилось с его флаг-лейтенантом и почему каждое слово из него приходится вытягивать чуть ли не клещами. Какая чертовщина выбила из равновесия и заставила мямлить здравомыслящего и уравновешенного молодого офицера?

– Они сообщили… конечно, это невозможно… я хочу сказать, она… – Робардс умолк и беспомощно пожал плечами. – Нет, сэр, лучше вам самому взглянуть.

Лейтенант исчез с экрана, прежде чем Белая Гавань успел возразить или согласиться. В голове адмирала промелькнула грозная мысль о том, что с Робардсом придется побеседовать о том, как положено вести себя адьютанту…

В следующий миг он забыл обо всем. Он всхлипнул и задохнулся.

На экране появилось совсем другое лицо. Возможно, кого-то другого короткие, не успевшие отрасти волосы и неподвижная половина лица ввели бы в заблуждение, но Хэмиш Александер уже видел это лицо точно таким же. Сердце его замерло.

«Не может быть, – онемело подумал он. – Она мертва! Она…»

И тут сквозь заполнившие его сознание сумбур и хаос пробились слова:

– Вниманию командования звезды Тревора. Говорит адмирал Хонор Харрингтон.

Человеку, не знавшему ее достаточно близко, голос этой женщины показался бы исполненным деловитого спокойствия, но Белая Гавань видел блеск торжества в ее зрячем глазу, а в ровном сопрано улавливал возбуждение.

– Полагаю, в пространстве Альянса никто уже не ожидал увидеть меня снова, однако заверяю вас, что слухи о моей смерти были сильно преувеличены. Я вернулась, причем не одна. Со мной сто шесть тысяч освобожденных узников тюремной планеты Аид, и не позже чем через одиннадцать дней сюда прибудут еще четверть миллиона. Наши транспорты имеют двигатели военного образца, поэтому мы их обогнали. Прошу прощения за то, что мы вынуждены были появиться на кораблях хевов. Это наверняка вызвало некоторое беспокойство, но… других кораблей у нас под рукой не оказалось.

Правый уголок ее рта изогнулся в улыбке, но в голосе прорезалась хрипотца, и Хонор сделала паузу. Белая Гавань протянул руку и дрожащими пальцами, осторожно, как прикоснулся бы к испуганной птице, коснулся лица на экране. Правда, страх при этом испытывал он сам.

– Мы останемся на месте с опущенными клиньями и отключенными импеллерами до тех пор, пока вы не проверите мое заявление и не допустите нас в систему, – продолжила она, стараясь восстановить профессионально-невозмутимый тон. – Однако я была бы весьма благодарна, если бы вы постарались не затягивать с проверкой. Мы вынуждены были набить корабли битком, и наши системы жизнеобеспечения работают на пределе. Мы…

Она снова умолкла. Хэмиш Александер неотрывно смотрел на ее лицо, чувствуя, что его сердце стало тяжелым, словно нейтронная звезда, – и в то же время готово вот-вот взорваться, как сверхновая. Он боялся даже дышать, чтобы случайный вздох не развеял это дивное наваждение, этот чудесный, волшебный, счастливый сон, и лишь когда экран перед ним задрожал, понял, что плачет.

Наконец она заговорила опять, и на этот раз любой мог услышать ее сбившееся дыхание, видеть слезы гордости, которые ей уже незачем было скрывать.

– Мы вернулись домой, – сказала она. – Мы слегка задержались, но мы вернулись…