ГЛАВА 49
– Это, – категорично заявил гражданин генерал Чернок, ткнув пальцем в изображение на экране главного коммуникатора, – не Деннис Трека!
Компьютерный фантом обращался к гражданину полковнику Террету, а кресло Чернока находилось за пределами поля зрения камеры.
Контр-адмирал Йермен покосился на гражданина генерала с недоумением.
– При всем моем уважении, сэр, – пробормотал он, – мне все же не совсем понятна ваша уверенность.
Чернок коротко глянул на него, и Йермен пожал плечами.
– Я хочу сказать, кем бы ни был этот малый, пока он отвечает на все наши вопросы. Отвечает быстро, без колебаний: не похоже, чтобы его принуждали.
– С этим, гражданин адмирал, трудно не согласиться. Его ни к чему не принуждают, потому что это вообще не человек!
Йермен почти против воли недоверчиво приподнял бровь, и Чернок коротко хохотнул, хотя сердце его сжигала ярость. Деннис был – теперь уже точно «был» – его другом. Если Денниса заменили анимацией, значит, сам комендант – пленник или покойник. И поскольку генерал знал, как обращался Деннис с врагами народа, он почти не сомневался, что взбунтовавшиеся подонки даже не предлагали коменданту сдаться в плен.
– Я полагаю, мы смотрим на изображение созданное искусственным интеллектом, – заявил Чернок.
Йермен послушно наклонил голову в знак согласия, но на лице его застыло такое болезненно нейтральное выражение, что Чернок снова хохотнул, и смех даже прозвучал почти естественно.
– Я понимаю, работа очень хороша, так хороша, что трудно в нее не поверить, однако и наши умельцы в Комитете открытой информации порой создают удивительно правдоподобные спектакли.
«Вроде той чертовой казни Харрингтон», – подумал он, но вслух, разумеется, говорить не стал.
– А там, внизу, кроме прочих, содержались и недавно захваченные в плен манти. В области кибернетики они намного опережают нас и способны создавать и более сложные фантомы, чем то, что мы видим.
– Но если эта анимация столь совершенна, как вы могли определить, что…
– Очень просто. Он не попросил вызвать меня на связь. Денис хорошо знаком с Терретом, знает, что он мой начальник штаба, а следовательно, если здесь присутствует он, значит, должен был прилететь и я. Кроме того, словарный запас. Деннис употреблял бы другие слова, – объяснил Чернок. – Я подозреваю, это оболочка-фильтр, компьютерная маска для того, кто вышел с нами на связь. Кто-то там внизу, в «Хароне», сидит у консоли и спокойненько отвечает на все наши вопросы, а компьютер передает его ответы уже через маску Трека. Полагаю, они моделировали голос и манеру поведения Денниса на основе видеозаписей. Очевидно, проанализировали архивные файлы и записи более ранних переговоров, чтобы отсеять необходимые детали. Кто бы это ни сделал, будь он проклят, кое в чем он прокололся. В отличие от настоящего Денниса их фантом не может знать, что появление Террета связано со мной. Или же тот, кто им управляет, сознательно оттягивает контакт со мной, понимая, что я разоблачу подделку. Ну и, при всем совершенстве программы, у них, видимо, не хватило исходных данных. Порой прорываются словечки, совершенно не характерные для Денниса. Короче, это не он. Даю голову на отсечение!
– Понятно, – угрюмо кивнул Йермен.
Чернок улыбнулся, сочувственно, но не без ехидства. Он понял, что, несмотря на профессионально серьезную подготовку к выполнению миссии, гражданин адмирал до последнего момента не верил в способность рассеянных по планете, безоружных, лишенных каких-либо технических средств заключенных переправиться через море и захватить остров Стикс. Мнение свое адмирал держал при себе, упрекнуть его в небрежении долгом Чернок не мог, ну а если Йермен в душе и посмеивался над болезненной подозрительностью гражданина генерала, то теперь ему придется пересмотреть свою точку зрения. Краешком глаза Чернок следил за ним, любопытствуя, не заставит ли это адмирала сменить и тактику, но Йермен лишь кивнул и направился к главной голосфере. Проводив его взглядом, Чернок вновь перевел потемневшие от горечи глаза на электронный призрак, выдававший себя за его друга.
Они находились в системе больше трех часов. Пусть кукловоды этой проклятой компьютерной марионетки думают, будто их обман удался: эскадра совершила разворот и начала сбрасывать ускорение три минуты назад. Еще сто девяносто две минуты, и Йермен, развернувшись к противнику бортовыми портами, направит этим ублюдкам совсем другое послание.
* * *
Сидя в командирском кресле, Хонор Харрингтон выслушивала поступавшие из разных отеков корабля донесения о повреждениях и травмах. Она понимала, что, как бы тщательно они не готовились к перегрузкам, проблемы неизбежны. Современные военные корабли попросту не рассчитаны на такие маневры, не у каждого боевого поста были предусмотрены противоперегрузочные ложа, да и закреплявшие оборудование люди не были привычны страховаться от нагрузки в пять g.
«Но, похоже, именно благодаря этому задумка срабатывает», – подумала Хонор. К тому же донесения об ущербе оказались не столь многочисленными, а сам ущерб не столь тяжким, как опасалась она, когда приказывала капитанам совершить маневр, который ни один шкипер военного корабля не совершал уже шесть столетий.
Рапорты, наконец, кончились. Последним пожаловался на личные неприятности Нимиц, и Хонор лукаво улыбнулась: кот терпеливо дождался, пока исчерпают себя жалобы капитанов. Последние полчаса были не самыми приятными в его жизни. Древесные коты переносят перегрузки гораздо лучше большинства людей, включая даже генетически модифицированных, но из этого не следовало, будто Нимицу понравилось провести тридцать пять минут, имея вес в три и семь десятых раза больше того, какой был у него на Сфинксе. Тот факт, что людям, долго прожившим на Аиде и привыкшим к силе тяжести в 0,94 стандартной земной, пришлось гораздо тяжелее, его тоже не утешал. Что Нимиц и не преминул дать ей понять, четко и недвусмысленно.
А уж ответная ее улыбка вызвала у кота вопль негодования. Хонор с покаянным видом прижала его к груди и постаралась как можно отчетливее сформировать мысленное извинение. Секунду или две кот испытующе смотрел на своего человека, потом издал что-то вроде фырканья, погладил ее по здоровой щеке… и простил.
– Спасибо, паршивец, – сказала она нежно и, пересадив кота на колени, повернулась к мониторам.
Когда она объявила о своем решении лечь на курс перехвата, используя реактивные маневровые двигатели, многие капитаны решили, что адмирал перетрудилась и у нее нелады с головой. Этого никогда не делали, потому что этого не делали никогда. Дополнительные маневровые двигатели, при использовании их на полную мощность, позволяли развить ускорение максимум в 150 g, то есть втрое меньше чем под импеллером, а реакторная масса при этом расходовалась катастрофически быстро, средняя дневная норма выбрасывалась за считанные минуты. Хуже того, не подняв клина, корабль не мог задействовать инерциальный компенсатор. Правда, внутренние гравитационные панели военных кораблей были гораздо мощнее, чем у маломерных судов, но они могли снизить перегрузку самое большее в тридцать раз. Что, при плановых ста пятидесяти g, давало результирующие пять.
Поначалу мало кто верил в осуществимость ее идеи, но Хонор доказала свою правоту с помощью точных расчетов, наглядно показавших, что они могут пройти на реактивной тяге тридцать пять минут, после чего в бункерах останется запас водорода, достаточный для работы на полной мощности термоядерных установок линейного крейсера в течение двенадцати часов, а тяжелого крейсера – в течение восьми. То был минимальный резервный уровень, и именно снижение реакторной массы до предельного уровня являлось самым сильным аргументом против плана «Нельсон». Однако двенадцати часов было более чем достаточно, чтобы решить судьбу любого сражения. В случае победы они легко могли пополнить запасы реакторной массы из огромных резервуаров орбитальных станций. Ну а в случае поражения… ни одному из ее кораблей не удастся сбежать.
«Но ведь я им говорила, что Кортесу это удалось, – с усмешкой подумала она. – Правда, большинство из них понятия не имеет о том, кто такой Кортес…»
Тот факт, что людям более получаса придется провести при 5 g, тоже вызывал озабоченность, однако положение признали терпимым: как правило, люди начинали терять сознание только при шести-семи, а такие, как Хонор-, уроженцы миров с высокой гравитацией могли перенести и больше. За полчаса кораблю предстояло преодолеть более трех миллионов километров и набрать скорость почти в тридцать одну сотню километров в секунду. По сравнению с тем, чего можно было добиться за тот же период времени с помощью импеллера, это отнюдь не впечатляло, однако сулило одно огромное преимущество.
Обнаружить с большого расстояния корабль без работающего импеллера было практически невозможно.
В сравнении с размахом, с которым Бог создавал звездные системы, даже самые современные сенсоры имели ограниченный диапазон действия. На большинстве флотов имелась возможность сканировать поисковыми радарами пространство в радиусе миллиона километров, на практике же даже Королевский флот не применял активные сенсоры для обнаружения объектов, удаленных на расстояние больше полумиллиона. Все равно найти на большой дистанции что-либо мельче супердредноута было весьма затруднительно. Современные военные корабли изготавливались из препятствующих обнаружению материалов и с отключенными двигателями были практически незаметны в сравнении с неуклюжими жирными «купцами». Ну а чтобы засечь корабль со включенными двигателями, активные сенсоры не использовались, поскольку пассивные – особенно гравитационные – имели куда большие дальность действия, чувствительность и разрешающую способность. Разумеется, они не могли засечь объект, не являющийся источником излучения, но такая задача ставилась крайне редко. В конце концов, у любого маневрирующего корабля должен быть поднят клин, не так ли?
Разумеется, системы маскировки затрудняли обнаружение кораблей, однако гравидетекторы все равно оставались лучшим из возможных средств технической разведки. Не будучи идеальными, эти сенсоры превосходили все остальное существовавшее оборудование, а потому звездные капитаны имели склонность полагаться исключительно на них.
Но корабли Харрингтон импеллерного следа не имели. Два с половиной часа она пристально наблюдала за хевами, отслеживая их вектор, прежде чем решилась запустить двигатели. Период набора ускорения, как и ожидалось, стал на редкость паршивым периодом в жизни экипажей, однако в настоящий момент ее корабли пожирали пространство с устойчивой скоростью в тридцать одну сотню километров в секунду, и по мере того, как проекция их курса, удлиняясь, пересекала голосферу, улыбка Хонор все больше и больше смахивала на хищный оскал.
Если предположить, что ее догадка относительно намерений хевов верна (а их маневры наводили именно на эту мысль), Елисейскому флоту предстояло пересечься с их курсом спустя три минуты после того, как их скорость относительно Аида будет полностью погашена. В момент пересечения курсов дистанция между кораблями Хонор и хевами будет составлять от шестисот до девятисот тысяч километров.
Два транспорта – а огромные медлительные суда могли быть только транспортниками – отстали от основных сил примерно на миллион километров. Их прикрывал военный корабль – судя по импеллерному следу, тяжелый крейсер старого образца, но Хонор это ничуть не беспокоило. Если ее замысел удастся, справиться с единственным кораблем охранения не составит труда, а поскольку все три корабля находились глубоко внутри гиперграницы, они не успеют сбежать, прежде чем их настигнут крейсера Елисейского флота.
– Смотрю – и глазам своим не верю, – послышался тихий голос. – Я, признаться, не верил, что вы сможете провернуть такой трюк, мэм.
Хонор, подняв голову, увидела неслышно подошедшего к командирскому креслу Уорнера Кэслета.
– Только между нами: у меня тоже имелись кое-какие сомнения, – полушепотом призналась она.
– По вашим действиям я бы ни за что не догадался, – усмехнулся Кэслет и выразительно прищелкнул пальцами.
– Что такое? – спросила она, ощутив мощный всплеск его эмоций, какой бывает при неожиданной догадке.
– Просто я кое-что вспомнил, – ответил он. – Надеюсь, это добрый знак.
– Что именно? – настаивала она.
На губах Кэслета появилась странная улыбка.
– Мэм, вы попали в плен ровно два года и один день назад, – тихо ответил он.
Брови адмирала Харрингтон полезли на лоб. Не может быть! Должно быть, он ошибся! Она недоверчиво задержала взгляд на Уорнере, затем стрельнула глазами на календарный дисплей. Кэслет был прав!
Несколько мгновений Хонор сидела молча, потом встряхнулась.
– Уорнер, впредь постарайтесь быть осторожнее: разве можно ошарашивать командира такими сюрпризами перед самым сражением? Я об этом совершенно забыла.
– По-моему, за последние года два вы были заняты несколько больше обычного, – хмыкнул он. – Думаю, когда в Комитете общественного спасения узнают, как вы провели это время, там будет весело… И мне почему-то кажется, что отодрать парочку-другую хевов – прекрасный подарок на юбилей.
– С этим не поспоришь, – согласилась Хонор.
Уорнер улыбнулся ей, повернулся кругом и направился к своей консоли. Проводив его взглядом, она смущенно помотала головой и вновь сосредоточилась на голосфере.
«Ты прав, Уорнер, – мысленно сказала она. – У меня перед этими людьми должок, и я его верну. Будет нам подарочек к юбилею. А если мы возьмем их невредимыми, и они окажутся достаточно вместительными, и нам хватит систем жизнеобеспечения…»
Она быстренько затолкала оформившуюся мечту подальше в глубь мозга.
«Решай задачи по мере поступления, девочка, – напомнила она себе. – По одной в один заход».
* * *
По сравнению с гражданином генерал-майором Торнгрейвом, Сета Чернока можно было назвать опытным межзвездным путешественником. В отличие от большинства своих коллег по БГБ он имел склонность к рефлексии, и во время долгих космических перелетов, в которых другие находили лишь бессмысленное безделье и скуку, любил предаваться размышлениям.
Правда, на этот раз он был готов согласиться с самыми нетерпеливыми из своих коллег, только его нетерпение объяснялось не скукой, а клокочущей злобой. Перелет к Аиду казался бесконечным, потому что Сету не терпелось начать действовать. Размышления привели его сюда, но их время кончилось. Близился час возмездия.
Генерал снова сверился с дисплеем времени: оставалось одиннадцать минут. «Тот подонок, который засел на командном пункте Аида, наверняка уже начал понимать, что его ждет», – злорадно подумал Чернок. База «Харон» еще пыталась блефовать, но диспетчеры бунтовщиков без конца запрашивали у гражданина контр-адмирала Йермена полетные данные: они явно нервничали. Все эти «уточнения» продолжались добрых два часа, и если поначалу Йермен подыгрывал мятежникам, подробно отвечая на каждый запрос, то в последние двенадцать минут резко изменил тактику. Теперь он просто игнорировал их отчаянные запросы.
«Все идет как надо, – с холодной злобой подумал гражданин генерал-майор. – Дергайтесь, ублюдки, потейте. Никуда вы не денетесь. Вы убили моего друга, подонки, теперь я в этом окончательно убедился, и за это я перебью вас всех до единого. Так что наслаждайтесь теми недолгими минутами жизни, которые у вас остались!»
* * *
– До пересечения векторов семь минут, мэм, – доложил Уорнер Кэслет.
Хонор кивнула. Они находились в 1,3 миллионах километров от невидимой точки пространства, которую она окрестила точкой «Трафальгар». Противник их до сих пор не заметил. Электронное оборудование хевов уступало имевшемуся на кораблях Альянса, однако все, что оказалось в их распоряжении, люди Хонор использовали на всю катушку. А поскольку их сенсоры, и активные и пассивные, были идентичны тем, которыми пользовались враги, они четко представляли себе, что могут и чего не могут засечь хевы. Пока принимаемые ими импульсы радаров были гораздо слабее порога обнаружения и, если ничего не изменится, обещали остаться таковыми, пока расстояние не уменьшится до восьмисот тысяч километров.
Произведенный адмиралом Харрингтон расчет вражеской траектории оказался верным, и перехват, который она намеревалась осуществить, сулил даже больше, чем она надеялась поначалу. Лишь с минимальной корректировкой собственной траектории ее оперативная группа должна была вклиниться точно между двумя половинами разделившейся неприятельской эскадры – так, чтобы до ушедших вперед военных кораблей оставалось семьсот семьдесят кликов, а до отставших транспортов семьсот тридцать. Хонор улыбнулась, хотя улыбка тотчас испарилась.
Пока все шло без сучка и задоринки, просто идеально, и именно это настораживало. Хонор подозревала, что закон Мэрфи уже проявил в чем-то свою вредоносную сущность, но она этого пока не заметила. И даже в том случае, если ее страхи окажутся беспочвенными и до самого столкновения не произойдет никаких неожиданностей, само столкновение отнюдь не гарантировало ей легкого триумфа. Превосходство в огневой мощи оставалась за хевами, да и блестящей выучкой всего своего персонала адмирал похвастаться не могла.
«И скафандров у нас нет, почти ни у кого, – угрюмо улыбнулась Хонор. – Похоже, это у меня такая вредная привычка появилась. Надо как-то бросать, однако!»
Она фыркнула, и Нимиц ответил тихим мысленным смешком. А между тем ничего смешного в сложившемся положении не было. Но так как изменить его она не могла, оставалось только смеяться. Это помогало не заорать от беспомощности.
Проблема заключалась в том, что контактные скафандры – что у хевов, что на флотах Альянса – делались по индивидуальным заказам, под параметры конкретного человека. Модификация контактного скафандра для другого пользователя являлась непростой задачей даже при наличии соответствующей приборно-инструментальной базы, каковой на Аиде, разумеется, не было. Техники сделали все от них зависящее, однако ценой их титанических усилий обеспечить «второй кожей» удалось не более тридцати пяти процентов корабельных экипажей. Это означало, что если корабль хевов получит пробоину и какой-то отсек потеряет атмосферу, люди в нем выживут, а вот на любом корабле Хонор, при тех же обстоятельствах, две трети людей в отсеке погибнут.
И хотя Алистер МакКеон, Эндрю Лафолле и Горацио Харкнесс перевернули вверх дном все склады острова, им не удалось найти скафандра, который подошел бы однорукой женщине ростом в сто восемьдесят восемь сантиметров.
Несмотря на беспокойство друзей, Хонор почти обрадовалась тому, что их поиски не увенчались успехом. Глупо, конечно, но, облачившись в защитный костюм, она чувствовала бы себя виноватой перед подчиненными, которым такой защиты не досталось. Была и еще одна мысль, которую Хонор старательно отгоняла: контактный скафандр Нимица, единственный в своем роде, был конфискован БГБ и превратился в пыль вместе с «Цепешем». Если отсек разгерметизируется, кот погибнет. Хонор не могла даже представить, что сможет жить без него.
Нимиц заурчал, видимо уловив ее потаенный, тщательно загоняемый на задворки сознания страх. До причины его кот, возможно, и не доискался: он просто прижался мордочкой к ее мундиру, наполняя своего человека теплом нежности и любви.
* * *
– Выходим на огневой рубеж через пять минут, сэр, – доложил гражданин контр-адмирал Йермен. – Как поступить: предложить им сдаться или просто открыть огонь?
Чернок улыбнулся: теперь Йермен не сомневался в его выводах относительно случившегося на Аиде, хотя оба они, адмирал и генерал, понятия не имели, как узникам удалось осуществить штурм. По мере того как корабли продвигались вперед, а планетарный командный пункт безуспешно пудрил им мозги, Йермен наливался злобой и почти сравнялся по кровожадности с Черноком.
– Думаю, гражданин адмирал, – сухо произнес генерал БГБ, – и гражданин Секретарь Сен-Жюст, и Народное казначейство, вероятно, высоко оценили бы наши заслуги, если бы нам удалось уговорить мятежников сдаться. Но я сомневаюсь, что преступники сделают это. Больше того, они явно не желают проявить добрую волю, а потому придется нам, с болью в сердце, двинуться вперед и проделать несколько брешей в их обороне. А казначейству придется жить дальше с грузом забот по замене разрушенного орбитального оборудования.
– Со всем должным уважением, генерал, мое сердце кровоточит, когда я думаю о грядущих переживаниях нашего казначейства, – проворчал Йермен.
Это была рискованная реплика даже в устах флаг-офицера, но генерал Госбезопасности Чернок только рассмеялся. В следующий миг лицо его помрачнело.
– Только между нами, гражданин адмирал, я с вами совершенно согласен, – сказал он, и черные глаза были холодны, как космос.
* * *
– Мэм, радары главной группировки близки к порогу обнаружения!
– Понятно.
Напряжение на мостике «Фарнезе» уже ощущалось физически, оно сжимало свои кольца, подобно голодному питону, однако Хонор удалось стереть из голоса малейший намек на беспокойство. Ее командирское кресло с тихим гудением повернулось, и адмирал обвела взглядом рубку. Лишившись левого глаза, она уже не могла, как прежде, ограничиться коротким взглядом через плечо и не имела возможности держать в поле зрения периферийные дисплеи, расположенные вокруг кресла. Но на пульте управления огневыми средствами (во всяком случае, огневыми средствами левого борта) успокаивающе горел малиновый огонек, рулевой спокойно сидел у консоли, а импеллерная панель справа от него светилась ровным янтарным светом, свидетельствуя о готовности узлов немедленно поднять клин.
Хонор глубоко вздохнула, и воздух ожег ее легкие, словно чистый спирт пищевод.
– Огневое решение? – спросила она у Уорнера Кэслета.
– Цели взяты, находятся под постоянным контролем! – доложил он с тем же чрезмерным, выдававшим чудовищное внутреннее напряжение, спокойствием.
Хонор кивнула и снова повернулась к своему пульту. На мониторе неуклонно сближались стайки огоньков. В отличие от ее кораблей, импеллерные клинья хевов превращали их в светящиеся маяки гравитационной энергии. Активные сенсоры Хонор оставались отключенными, во избежание способной выдать корабли эмиссии, но пассивные средства слежения уточняли координаты целей уже более получаса.
Хонор намеревалась совершить то, что доселе не удавалось ни одному флотоводцу Звездного Королевства: пройти между двумя группировками превосходящих сил противника курсом, позволявшим обстреливать обе группировки продольно… и сделать это в пределах эффективной зоны поражения энергетическим оружием.
– До пересечения две минуты! – с профессиональной невозмутимостью доложил Кэслет.
– Приготовиться к бою! – тихо сказала Хонор Харрингтон.
* * *
– Что за?..
Гражданин лейтенант Анри Декур резко выпрямился на командном мостике «Субудая», когда на его мониторе неожиданно высветилась яркая точка. Потом вспыхнула вторая, за ней третья…
– Гражданка капитан!
– Что такое? – Гражданка капитан Джейн Престон оглянулась на нервный оклик тактика с явным неодобрением.
– Контакт, мэм!
Пальцы Декура забегали по консоли, перепрограммируя прицельный радар огневого контроля на определение параметров мощных источников эмиссии. Имея несравненно более узкое поле зрения по сравнению с поисковым, он был гораздо чувствительнее, и на экране тут же высветились новые светящиеся точки.
– Три… нет, десять контактов! Десять объектов по курсу три-пять-девять на ноль-ноль-пять, дистанция… семьсот тридцать тысяч километров!
В голосе лейтенанта звенело неподдельное изумление, он сам едва верил собственным словам. И уж тем более трудно было поверить Престон: как могли корабли появиться неизвестно откуда менее чем в миллионе километров! Однако данные на мониторах не оставляли сомнений, и глубоко в душе затеплилась паника. Они находились прямо перед ней. Кем бы они ни были, они находились прямо перед ней, а значит, она не могла прикрыться от их огня боковыми гравистенами. А без защиты гравистенкой эффективный радиус стрельбы современного энергетического оружия оснащенного гравитационными линзами составлял…
– Рулевой, поворот! Круто на ле…
* * *
– Огонь! – скомандовала Хонор.
В момент пересечения курсов хевы находились в пятидесяти градусах справа и спереди большинства ее кораблей, но «Фарнезе», у которого действовало лишь оружие левого борта, был вынужден развернуться. Мгновенно задействовав импеллеры и подняв клинья, ее корабли произвели слаженный энергетический залп. Разделяющее их и противника расстояние по меркам космического боя было невелико, но все равно составляло более двух с половиной световых секунд, а лучевое оружие действовало со скоростью света. Хевы обнаружили неприятеля лишь в последнее мгновение, и когда Джейн Престон открыла рот, чтобы выкрикнуть приказ об изменении курса, смертоносные лучи уже отправились в путь. А в тот момент, когда приказ был отдан, они настигли ее.
Расстояние между двумя частями группировки хевов было велико, но ведь Полу Йермену и в голову не приходило, что он может оказаться лицом к лицу не только со стационарными орбитальными батареями, но и с мобильными вражескими силами. И уж тем более, что эти мобильные силы смогут незамеченными подобраться к нему на дистанцию энергетического удара. Да, он отрядил «Рапиру» оберегать тыл, но скорее из профессиональной дотошности, чем из реальных опасений. В конце концов, его корабли шесть часов углублялись в систему, не замечая никаких признаков врага… и позволяя компьютерам Харрингтон скрупулезно уточнять их координаты. Девяносто три процента ее энергетических импульсов угодили точно в цель, причем не в боковые стены, а в открытые горловины клиньев.
Последствия оказались невообразимыми даже для Хонор, – а может быть, прежде всего для Хонор. Самостоятельно задумав и лично осуществив этот маневр, она в глубине души до последнего момента не верила, что сумеет довести его до такого успешного конца. Подобраться незамеченной и влепить в горло незащищенного противника полновесный бортовой залп!
Однако ей это удалось, и было бы несправедливо обвинять Йермена в нерадивости. Никто никогда не устраивал подобной засады, а потому и предвидеть ее было просто невозможно. Все определилось лишь тогда, когда огонь Хонор всесокрушающим цунами обрушился на ничего не подозревающие корабли хевов.
Линейные крейсеры «Иван IV», «Субудай» и «Явуз» чудовищно содрогнулись при лобовом попадании мощных гразерных импульсов. Переднее импеллерное кольцо «Ивана IV» сдохло на месте, смертоносные лучи снесли все носовое вооружение и вспороли обшивку корпуса. Корабль не мог получить более опасного попадания. Аварийные сирены заходились в пронзительном вое – и одна за другой умолкали, когда в разгерметизированные отсеки врывался вакуум. Молекулярные схемы взрывались, как китайские фейерверки, массивные шины и сверхпроводниковые накопители в замкнутом корабельном пространстве превращались в шаровые молнии – и почти половина команды погибла или получила ранения менее чем за четыре секунды.
Но «Иван IV» оказался удачливым кораблем: аварийная автоматика успела вовремя отключить его носовой термоядерный реактор. «Субудаю» и «Явузу» повезло меньше: оба корабля со всеми находившимися на них людьми превратились в слепящие плазменные шары.
Они погибли не одни. Прекратили существование линейные крейсеры «Боярин» и «Кассандра»; тяжелые крейсеры «Морриган», «Яма» и «Экскалибур» взорвались почти столь же впечатляюще, как «Субудай»; все уцелевшие корабли получили тяжкие повреждения. Линейные крейсеры «Мордред», «Паппенхайм», «Тамерлан», «Роксана» и «Гепард» пережили первый залп, но, как и крейсер «Палаш», были искалечены до полусмерти; «Дюрандаль», второй и последний тяжелый крейсер основной группы, вышел из боевого порядка с развороченным на четверть корпуса носом. На борту воцарился хаос. Отстреливались спасательные модули, люди прорывались сквозь заклиненные люки в разгерметизированные отсеки, чтобы вызволить попавших в западню раненых, связь нарушилась, корабли теряли управляемость. Один из гразеров «Хуанди» прямым попаданием поразил флагманский мостик «Тамерлана».
Смерть унесла граждан контр-адмирала Йермена и генерала Чернока мгновенно: ни тот ни другой даже не успели понять, что их оперативная группа подверглась нападению. Командование перешло к гражданину капитану Ислеру на «Мордреде», но офицер БГБ понятия не имел, что делать в подобной ситуации. По правде сказать, окажись на его месте сам легендарный Эдуард Саганами, и тот едва ли нашел бы выход из столь катастрофического положения. Но Ислеру было далеко до Саганами, и его сумбурные, продиктованные паникой приказы покончили с любыми телодвижениями, хотя бы отдаленно напоминавшими организованное сопротивление. Оперативная группа прекратила существование: поняв, что спасение зависит только от его личных усилий, каждый капитан принялся действовать по собственному усмотрению.
Кто-то даже попытался отстреливаться. «Паппенхайм» сумел развернуться и произвести бортовой залп по «Валленштейну», но едва ли ему удалось дать достойный ответ на атаку Хонор. Бортовая стена «Валленштейна» отразила энергетический удар «Паппенхайма» с пренебрежительной легкостью, а противоракетные расчеты сумели, несмотря на близкое расстояние, перехватить все те немногие ракеты, которые хевам удалось запустить.
Затем эскадра Хонор произвела второй залп – и ответного огня не последовало. Пять неприятельских кораблей получили такие повреждения, что уже не могли считаться боевыми единицами, а от остальных остались лишь обломки, подающие сигналы бедствия спасательные модули да выброшенные в пространство и не погибшие благодаря скафандрам люди.
– Прекратить огонь! – поспешно приказала адмирал, чтобы ее стрелки не добивали остатки.
Люди повиновались мгновенно, и Харрингтон даже удивилась этому, зная, насколько сильна в их сердцах жажда мести. Возможно, они тоже были ошарашены масштабами своего триумфа.
Хонор подумала, что это сражение наверняка войдет во все учебники как «битва при Цербере», однако испытывала не торжество, а ужас. Она никак не могла предвидеть гибель стольких людей: погибших оказалось больше, чем в Четвертой битве при Ельцине; еще более ошеломляло то, с какой молниеносной быстротой все произошло. Наверное, пришла ей в голову невеселая мысль, правильнее будет писать не «битва», а «бойня при Цербере». Не хевы, а птенчики, брошенные в пруд, кишащий голодными саблезубыми щуками! Впервые за долгие годы военной службы Хонор выиграла битву, вообще не понеся потерь. С ее стороны не было даже ни одного раненого!
Она снова взглянула на монитор. Транспорты изменили курс, тщетно пытаясь удрать за гиперграницу, но шансов у них не было. За одним гнался на «Крашнарке» Скотти Тремэйн, а за другим, на «Барбароссе», Джеральдина Меткалф. Преградить им путь было некому, ибо единственный тяжелый крейсер хевов, выделенный в прикрытие, оказался под огнем с левого борта всех кораблей Хонор, за исключением самого «Фарнезе», с его поврежденным бортом. Термоядерный взрыв даже не разнес «Рапиру» на части: мгновенная слепящая вспышка обратила в ничто и сам корабль, и весь его экипаж.
Глубоко вздохнув, Хонор нажала кнопку коммуникатора.
– Флагман – всем кораблям, – сказала она, – вы молодцы, ребята! Вам есть чем гордиться, но оснований для гордости будет еще больше, если удастся подобрать и спасти всех уцелевших. Плевать, откуда они, с Народного флота или из БГБ. Я…
Она осеклась и подняла голову, забыв отключить связь: Уорнер Кэслет отстегнул противоударную раму своего кресла и поднялся на ноги. Повернулся лицом к Харрингтон, вытянулся по стойке «смирно» и отточенным движением, как на параде, вскинул руку в салюте. Хонор хотела что-то сказать, но тут один за другим начали подниматься со своих мест все офицеры мостика, неотрывно глядя на своего шкипера. Несколько мгновений царила тишина, в центре которой находилась она, омываемая шквалом всеобщего ликования. Ей не нужно было слов, чтобы ощутить в полной мере, что значили для них эта победа и захват транспортов. И Хонор вдруг поняла, что вся Вселенная, затаив дыхание, ждала этой минуты.
А потом флагманский мостик буквально взорвался ликующими воплями. Слабые попытки Хонор утихомирить людей тонули в восторженном многоголосье. Кто-то включил громкую корабельную связь, и гам усилился: изо всех отсеков летели приветствия и поздравления. Затем в этот триумфальный рев включились и остальные экипажи. Перекличка торжествующих победителей казалась способной потрясти Галактику, а посредине этого могучего, бурного, ослепляющего и очищающего, как взрыв сверхновой звезды, шквала неподвижно сидела адмирал леди Хонор Харрингтон.
«Они сделали это!» – осознала она крохотным участком мозга, даже на волне ликования сохранившим способность мыслить. Эти люди, прошедшие испытание Адом, сделали для нее невозможное – они покорили сам Ад. Сейчас она просто не способна была думать, планировать, предугадывать, ждать. И неважно было, что это она вела их к победе, неважно, что они совершили невозможное, то, чего никто никогда не совершал. Все не имело значения.
Во всей Вселенной теперь значение имело лишь одно: она увезет их домой. А они увезут ее.