ГЛАВА 14

В те времена, когда миром правила дикость, люди уважали только две вещи: силу и богов. Нищие, грязные, вечно голодные, они, воздавая почести последним, не забывали продемонстрировать первое — совмещали два в одном. Предки не умели строить величественных храмов, одним видом способных запугать вероятного противника, — в примитивном обществе не хватало необходимых инженерных знаний. Они поступали проще — максимально использовали свои ограниченные возможности.

Руками и еще совсем простенькой магией, без хитроумных машин и сложных инструментов, понатаскали к границе Сумерек алтари межевых камней. Размеры у этих булыжников были весьма разнообразны, но мелких среди них не встретишь — самый «крошечный» в полтора человеческих роста и шагов десять в диаметре. На подобном не принято было экономить: чем больше твой валун, тем демонстративнее показатель силы твоего племени.

Тропы тоже принято было украшать каменными монументами, но здесь уже приходилось проявлять фантазию — появились затейливые сооружения. Гранитные столбы, увенчанные огромными плитами, — будто гигантские грибы; круги из тех же столбов или многоступенчатые трехгранные пирамидки из валунов размером с годовалого бычка. Кто на что горазд: древние оставили после себя много чего — с одной стороны, внушительного, а с другой — примитивно грубого.

Беглецы провели ночь в одном из таких древних кругов. Предки были столь любезны, что в центре сооружения оставили целый навес — каменную плиту на четырех столбах по углам. Размеры навеса были столь велики, что хватило места и для костра, и для лежанок из хвороста. От ливня тоже убереглись, хотя поволноваться пришлось — уж очень много воды выпало за какие-то полчаса. Не будь здесь возвышения — затопило бы стоянку.

Пробуждение было приятным: Ххот, дежуривший последним, с рассветом развел огонь посильнее и после прогорания дров начал жарить мясо на углях. Запах был восхитительным — даже вегетарианец-раттак начал во сне облизываться и водить носом.

Старик, встав первым, присел возле огня. Омр не стал доставать его расспросами — смирился с тем, что на роль приятного собеседника этот странный человек не слишком подходит. А вот при виде поднявшегося Амидиса оживился — с ним поговорить можно.

— Эй! Амид! Ты первый ведь дежурил — не слышал стрельбы? Малкус ведь собирался этой ночью напасть на южных каплунов, если не врал.

— Нет, Ххот, не слышал.

— Значит, точно соврал.

— Не уверен — гроза разразилась такая, что в двух шагах можно было из пушки выстрелить, и не услышишь. Я такого ливня никогда в жизни не видел.

— Молод потому что! При высадке маги такой же потоп устроили — наши обозные телеги в море смыло, вместе с лошадьми и зазевавшимися возничими. Да что там телеги — бронзовые пушки плавали, будто солома в поилке, а кирасиры тонули в своем железе прямо на берегу. Я тогда сам чуть ко дну не пошел — спасло то, что командир догадался на холм нас вытащить. Стояли там полдня, будто на острове, а вокруг плескалась вода и покойники плавали густыми стаями. Много трупов было — и наших, и чужих. Когда вода сошла, сам видел канонерскую лодку южан: в километре от берега лежала в грязи, будто кит дохлый. Случись этой ночью такое же, развалилась бы вся эта древняя постройка на камешки.

Амидис, уже умываясь у лужи, покачал головой:

— Ххот, она уже несколько тысяч лет простояла и до сих пор не развалилась. Древние строили, может, не особо красиво, но зато крепко. Столько же еще простоит, а то и больше. Не сломать ее дождю.

— Это верно, прав ты тут. У нас обычай смешной есть — парней, как подрастут, толпой гонят к Сумеркам. Там выбирают межевой камень и дают непростое задание — допустим, перетащить его на сотню шагов к востоку. Нас тогда триста с лишним ребят было, и все не хлюпики — бычка поднять каждый смог бы легко. Но у пары пупки развязались, а у меня от натуги жилы едва не полопались. Камни межевые не омры ставили — народ попроще. Не представляю, как они это сделали: слабаки ведь. Эй! Лежебоки, пора бы начать просыпаться! Завтрак почти готов! Здесь вам не дворец — в постель жаркое подавать не станут! А ленивым крысам вообще даже во дворце не положена прислуга! Тибби!!!

Раттак, вскочив от крика омра, спросонья смешно заморгал и, толком не проснувшись, проверещал:

— Нет! Тибби не считает правильным отдавать этот предмет! Он мой! Тибби его не украл — он всегда принадлежал Тибби!

Мальчик, высунувшись из-под одеяла, сонно заморгал, потянулся к костру ладонями. Тепло ловил — утро выдалось холодное. Не обращая внимания на протянутый Ххотом кусок пережаренного мяса, оглянулся, прищурился:

— Там! Смотрите! Что-то большое среди гор летит!

— Где?! — уточнил омр, скользя взглядом по вершинам.

— Да вот же! А нет — уже сам не вижу! На фоне горы не различишь теперь!

— Тише все! — внезапно попросил Амидис. — Помолчите! Слышите?!

— Гудит что-то, — ответил мальчик. — Еле слышно. Как раз с той стороны вроде бы.

— Верно. Говоришь, там летело что-то между гор?

— Ага. Что-то темное, вытянутое, и блеснуло на солнце. На птицу совсем не было похоже.

— Не птица это, — настороженно заявил омр. — Ох, не дают нам покоя!

— Что? — не понял мальчик.

— Аэроплан это был, — отозвался Амидис. — Слышишь гул — мотор гудит. Такой звук очень далеко разносится в безветренную погоду.

— Верно, — согласился омр. — Их еще самолетами называют тоже. Машина такая — вроде танка или грузовика, но летающая. Когда нас у побережья разгромили, мы отступали, и она над дорогой раз прошла — прям над моей головой. Туловище будто у стрекозы, два крыла в одну сторону, два в другую. Огромная до ужаса — я аж присел от страха. Надо быстро завтракать и бежать как можно дальше.

— Аэроплан опасен? — уточнил мальчик.

— Вообще-то нет — из пушек и пулеметов они не стреляют. Хотя мало ли… Да и заметить нас сверху на открытом месте легко: для разведки самолеты — то, что надо.

— Ну, чего замерли? Бегом сели жрать!

Гремма — по местным меркам деревня немаленькая: еще вчера в ней было пятьдесят восемь крестьянских дворов и дом удельного лесничего. Учитывая имперскую налоговую политику в отношении сельской недвижимости, немало — ведь жителям приходится тесниться. Будь дело на южных архипелагах, здесь стояло бы не меньше сотни дворов.

Несмотря на глухомань, Гремма считалась местом весьма перспективным — разрасталась год от года. Достаточно плодородная (опять же по местным меркам) земля у реки манила землепашцев; лесорубы неплохо подрабатывали на изумительно стройном местном ясене — сплавляли огромные плоты по Матриссе; пушниной интересовались коронные охотники и браконьеры. Недалек был тот миг, когда власть даст деревне статус города, со всеми вытекающими позитивными последствиями. Ведь для этого достаточно дотянуть количество дворов до ста одного. Лет десять — пятнадцать — и дотянули бы.

Не успели: явился Граций со своей армией.

Рассветное солнце осветило то, что осталось от Греммы, — груды дымящихся бревен на месте домов, кучи мусора, оставленные от сараев огнем и танковыми гусеницами, потоки грязевого студня на месте улиц. Сплошная груда мусора, украшенная трупами людей и лошадей. Не будь дождя, к утру все бы это сгорело дотла — так было бы лучше. Для деревни лучше: пусть исчезнет в пламени, а не поганит красивое место своим гниющим трупом.

Танк стоял у дома старосты. Вернее, возле того места, где раньше находился дом. Узнать его и сейчас было несложно по здоровенной кирпичной печи, стоявшей посреди все еще тлеющего пепелища. Печь была с дымоходом — крестьяне попроще топили по-черному.

Граций сидел под парусиновым навесом, установленном рядом с танком, — вместо стула пришлось использовать бочонок, для мягкости увенчанный свернутой солдатской шинелью. Спасибо Феррку: даже в столь трудных условиях позаботился о комфорте для господина.

Рядом с навесом, на почерневших ветках яблони, лишившейся в пожаре всей листвы, болталось три тела: два мужских и одно женское. Повесили их недавно — сразу после того, как собрали по деревне выживших. Граций лично отобрал среди солдат двух кандидатов на петлю. При этом он не выяснял степени их вины в вечернем погроме и ночных событиях — он просто выбрал самых израненных. Они будут обузой, а обуза ему сейчас не нужна. Вот и казнил, для устрашения других — хоть с какой-то пользой для дела сдохли.

Женщине не повезло оказаться единственной крестьянкой, взятой живьем, — остальных убивали без изысков.

Неподалеку от виселицы на козлах для распилки бревен лежал связанный человек. Он был гол и окровавлен. И почти непрерывно кричал: Феррк пассатижами обрабатывал ему пальцы. Феррк, разумеется, не ногти ему подстригал. Хотя с ногтями работал тоже.

Это был единственный пленный — его нашли после боя. Неудачник сломал ногу, пробираясь через рогатки и рвы, а мужества застрелиться у него не хватило. Вот и пришлось ему утолять любопытство советника. Парень и без пыток готов был рассказать все, что знает и чего не знает, но Граций предпочитал получать информацию с пытками.

Так гораздо надежнее.

Из недр танка выбрался Эттис, не спускаясь, отрапортовал:

— Господин советник! У меня есть новости хорошие и новости плохие! Хорошая новость — та штука, что торчит у нас теперь в левом борту, при ударе хорошенько встряхнула корпус, и башню главного калибра расклинило. Теперь башня может вращаться.

Граций улыбнулся — его танк стал более боеспособен.

— Капитан, еще хорошие новости есть?

— Сожалею — нет! Снаряд, что пробил нам борт, крепко засел в броне — вытащить не так просто будет. Лучше пусть там и останется пока. И вмятина вокруг хорошая — даже балку погнуло немного. Кусок брони, с ладонь размером, разнесло на мелкие осколки, и эти осколки наделали бед. Пулеметчика убило, водитель при смерти, радист-пулеметчик ранен в плечо, в руки и лицо — глаз вытек и скулу размозжило. Крови много потерял — тоже может не выжить. Еще пара ребят побита серьезно, но, думаю, эти выкарабкаются. Остальные на ногах — им не сильно досталось.

— А танк? Сможет продолжать бой? Что там у него с гусеницей?

— Да ленивец до ума доведем — это недолго, а потом и гуску поставим. На ходу будет часа через два. Освещение внутреннее тоже наладим, к фарам проводку починим; перископ разбило, но объектив запасной есть: заменим и сами отрегулируем — не первый раз. А вот с рацией совсем плохо — ее не починить.

— Уверены? Нам нужна связь.

— Уверен. Разбирается в ней хорошо только наш радист, но тут и без него все понятно. Кусок брони разбил переднюю панель и влетел внутрь — из девяти радиоламп уцелели только четыре. А запасных в ремкомплекте всего две осталось. Даже если мы все там перепаяем, что поломало, рация не заработает — трех ламп не хватает, и мы их здесь нигде не найдем.

— Плохо, Эттис: командование должно знать о том, что произошло. Мой радист сгинул бесследно вместе с рацией — думаю, сгорели.

— Может… может, гонца послать?

Граций не стал даже отвечать на столь вопиющую глупость. Считая выживших танкистов, штрафников, выпущенных из подвала (счастливчики — темнобожники не догадались туда заглянуть), и солдат, чудом уцелевших в резне, у советника осталось восемьдесят четыре бойца. Остальные не пережили ночи или сбежали в леса, благо они зеленели здесь почти со всех сторон — куда ни беги, в них уткнешься. Одиночного гонца отправлять нельзя — слишком опасны эти края. Значит, не меньше отделения надо, а то и двух. Причем донесение они доставят в Скрамсон лишь через пару дней в самом лучшем случае. Если очень сильно повезет и подкрепление вышлют немедленно, ждать их опять придется те же два дня. Скорее всего, выйдет даже дольше… Неразумно ослаблять свои и без того невеликие силы ради столь туманных перспектив.

Тупик… У Грация остался танк (запасы горючего и боеприпасов к нему невелики — ночью много ушло, а обоз практически уничтожен), два пулемета, легкое орудие с поврежденным прицелом и менее сотни перепуганных солдат. Где-то по округе бродят сотни недобитых темнобожников. Несмотря на ночную панику, они не стали слабее — трупов своих оставили немного. Скорее даже усилились, прихватив с собой немало трофеев. Одних пулеметов, наверное, не меньше десятка — все укрепленные точки разграбили.

Плохо. Есть, правда, надежда, что жреческая сотня все еще жива. Но верилось в это слабо — неужто темнобожники оставили бы их без внимания? На месте вражеского командира Граций бы такого не допустил. Если, разумеется, командир не глупец. А он не глупец — ловушку организовал мастерски, сумев с малыми потерями почти полностью уничтожить большой отряд Коалиции. Да и без этого всем известно, что Гейен Малкус — личность неординарная, человек немалого ума. Спасибо пленнику — любезно рассказал о том, кто командовал нападением. Очень жаль, что первый министр находится в стане врагов: таких людей следует держать в союзниках. Редкий и ценный кадр — ухитрился выбиться из самых низов. Для Темной империи карьера невероятная.

Если жрецов тоже перебили, Граций с кучкой солдат остался в местности, кишащей врагами. С единственным танком и поломанным легким орудием. Любая серьезная неполадка с драконом приведет к катастрофе — нечем будет отбиваться.

Лейтенант с рукой, прямо поверх рукава перемотанной сомнительной чистоты тряпкой, шлепая по грязи, приблизился к навесу. Устало отдал честь:

— Господин советник, мы нашли командира ланийского эскадрона.

— Тарка Маатима? Реца? Хорошее известие — приведите его ко мне.

Советник уже начал было выстраивать в голове стратегические планы по использованию командных качеств этого неглупого дикаря, но действительность разнесла их в прах: Тарк не смог прийти — его принесли.

Рец был еще жив, но не надо быть врачом, чтобы понять: это ненадолго. Ниже колен ноги ланийца превратились в кровавые лохмотья, облепившие кости, левой руки не было по локоть, а голова почти полностью замотана заскорузлой от крови мешковиной. Узнать его смогли по кольчуге с приметной бронзовой бляхой на груди. Непонятно, почему ланиец до сих пор жив. Очень сильный человек — девять из десяти отдали бы концы сразу, едва получив такие раны.

— Советник, вы здесь?! — тяжело прохрипел умирающий.

— Да. Что с вами случилось? Вы один уцелели?

— Советник, снаряд. Граната разорвалась слишком близко. Не повезло. Наверное, я один остался. Их было слишком много. Такое я видел у себя на родине, когда с юга приходит саранча. Она перелетает через пролив — от нее темнеют небеса. Самые голубые в мире небеса — небеса моей Дании. Саранчу не остановить… Советник, я так и не увижу родины. Одиннадцать лет…

Граций, при всей его циничности и практичности, был способен и на бесполезные поступки. Этот человек достоин последней беседы — его можно уважать за один лишь характер.

— Тарк, я не буду вас обманывать. Я не врач, но здесь врач не поможет — вы умираете.

— Знаю…

— Будь у нас несколько хороших жрецов, шанс был бы. Ноги спасти тяжело, а вот с остальным могли справиться. А так…

— Ноги-ноги… мой конь — мои ноги… Советник, уходите. Вы не послушались меня вчера — послушайтесь сегодня. Это не ваша страна. Чужая страна. Вашей она никогда не будет. Прощайте, советник, — я слышу шум крыльев. Ко мне спускается Аммилл — золотой ангел Дании. Помолитесь своим богам, чтобы он напоследок показал мне белые пески моей родины.

Удивительно, но до ушей советника и впрямь донесся странный шум: с неба действительно что-то приближалось.

Спускалось прямиком на деревню.

В просвете среди туч проглянуло солнце. Ослепленный Граций, ладонью прикрыв глаза, не сразу заметил источник подозрительного шума, и, когда над головой с ревом пронеслась огромная птица, советник едва не упал от неожиданности. Но быстро пришел в себя и удаляющуюся машину осмотрел уже почти спокойно — с искренним интересом.

Это был самый большой и странный из самолетов — ничего подобного Граций никогда еще не видел. Помимо очень впечатляющих размеров, удивляла конструкция: моноплан с широченными крыльями, чуть скошенными назад и украшенными четверкой двигателей; полностью закрытая кабина, сверкавшая стеклом нескольких окон впереди и по бокам. Разворачиваясь по широкой дуге, аэроплан продемонстрировал эмблему на боку: желтый лев на черном щите, два скрещенных скипетра и корона сверху — того же цвета, что и лев.

Знакомая эмблема — герб Нового Амстердама. Территория, неподконтрольная королевской власти. Свободный остров — столица сопротивления власти тьмы.

Граций обернулся к умирающему:

— Тарк, вы ошиблись. Это не ангел — это просто аэроплан.

Ланиец не ответил — началась агония. Не обращая больше на умирающего внимания, советник уставился на странный самолет. Воздушный гигант, завершив разворот, вновь приближался к деревне. Одно из окон приоткрылось, мелькнула рука, выбросив что-то из кабины. К земле полетел какой-то маленький предмет, украшенный оранжевой лентой.

— Донесение сбросили, — заявил многоопытный Эттис.

— Распорядитесь принести его сюда.

Эттис не ошибся — в тонкостенной латунной трубке обнаружилась свернутая бумажка с лаконичным текстом: «Машина тяжелая. Для посадки необходима качественная полоса. Просьба указать на лугу подходящую полосу шириной в сто шагов и длиной в семьсот, отметив ее дымными кострами по углам. На полосе должен быть твердый ровный грунт. На ней должны отсутствовать заболоченные участки, кустарники, деревья, ямы или иные препятствия. Просьба поторопиться — запасы топлива небесконечны».

От южной околицы Греммы до самого берега Матриссы тянулся зеленый луг, тщательно подстриженный коровами и овцами. Места хватит для посадки десятка таких самолетов — ни ямок, ни болотистых участков. Но это лишь на первый взгляд: непрекращающиеся дожди подготовили несколько коварных ловушек. Так что солдатам и офицерам пришлось попотеть, размечая полосу. Аэроплан все это время продолжал описывать круги над деревней, дожидаясь сигнала. Как только к небу потянулись дымы от четырех костров, машина прекратила кружение, ушла за реку и уже оттуда направилась на посадку.

Лишь когда самолет прекратил свой бег, остановившись меж двух костров, Граций сумел по-настоящему оценить его размеры и удивиться всерьез. Даже королевский дракон на фоне этого аэроплана смотрелся, будто карликовый пудель рядом с матерым медведем.

— Вот это мощь! — проникнувшись, охнул Эттис. — Зачем понадобилось делать такую большую машину?! Это сколько же она стоит!..

Граций не ответил. Он не знал ответа, да и занят был — внимательно наблюдал за процедурой высадки пассажиров. Это оказалось делом непростым — слишком велико было расстояние от земли до фюзеляжа. Для спуска использовалась складная лестница оригинальной конструкции — на ней даже перила имелись. Первым делом из недр самолета выкатилось восемь плечистых гвардейцев — в алых кирасах, зеркально начищенных сапогах до колен, с легкими пулеметами в руках. Окружив место посадки, они угрожающими жестами запретили приближаться солдатам Грация, и те не стали пререкаться. Психологически трудно что-то доказать таким вот чистеньким розовощеким здоровякам, если сам в грязи и крови от ушей до пяток, да и комплекцией не вышел.

Вслед за пулеметчиками выбрался какой-то хмурый малый: расстелив по лестнице красную ковровую дорожку, он исчез. Ему на смену спустились… Граций вчера насмотрелся на несостоявшихся жертв — красавицы как на подбор. Глаз от них было не отвести. Но всех их оптом можно было обменять за локон волос любой из двух див, прилетевших на этом чудесном самолете.

Блузки дивной белизны выгодно подчеркивали нешуточного объема груди; юбки, столь же белоснежные, были столь коротки, что едва прикрывали колени; туфли (того же цвета) на длинных тонких каблуках. Лица ангелов, тщательно уложенные светлые волосы водопадами стекают по спинам.

Челюсти солдат отвисли до земли, а глаза остекленели. Эттис, суетливо подпрыгнув, издал позорный звук — нечто вроде восторженного цыплячьего писка. Граций перестал доверять глазам — похоже, они его решили обмануть. Выберись из аэроплана бегемот с роялем, это вызвало бы куда меньшее изумление.

Такие феи здесь неуместны. Им совершенно нечего делать в подобной дыре. Столь приятное зрелище здесь абсолютно невозможно. Здесь ведь истинная клоака мира, а не фешенебельный бордель «Красного Амстердама» с табличкой «Только для аристократов».

Не бывает такого.

Первая девушка достигла земли. Белоснежная туфелька первым делом угодила в безобразную коровью лепешку. Дива, уничтожая очарование сказки, выругалась с профессионализмом портового грузчика, проделав это столь громко, что даже Граций за сотню шагов легко расслышал каждое слово.

Весьма бодрый старичок, показавшись в дверях самолета, беззлобно упрекнул «фею»:

— Кристина, мы не в Амстердаме. Посматривай под ноги и не ругайся, будто саперный капрал, — тебе это не идет.

— Мудрик мой, нас здесь вообще не встречают! И здесь вообще все загажено! Взгляни — даже ступить некуда! Здесь ужасно!

— Кристина, раз мы не разбились при посадке, значит, встретили нас уже достаточно достойно. Веди себя прилично — не заставляй меня сожалеть о твоем присутствии. Эй! Господа солдаты, могу ли я узнать, где находится ваше командование?!

Обалдевшие рядовые, так и замершие перед гвардейцами, дружно указали в сторону Грация. Непонятный старик уверенно направился к советнику. Тот, следя за его приближением, мучительно пытался понять: что это за хрен в костюме?!

Костюм, кстати, сугубо штатский и далеко не роскошный — так клерки одеваются или чиновники среднего звена. Серые цвета, лишь рубашка столь же белоснежная, как одежда у девушек, да галстук темно-синий. Ни малейших следов форменного мундира — все сугубо гражданское. Да и военной выправки не заметно. Лицо смутно знакомое, но где он мог видеть этого человека, Граций не помнил.

Новый советник светлого рея? Или кто-то из его скучающей родни решил посмотреть на войну своими глазами? А может, испытания нового самолета проводятся, и его сюда занесло случайно? Если так, то жаль, что не разбился по пути: Грацию своих хлопот хватает и возиться с сановными гостями некогда.

А возиться придется: свита серьезная (хоть и экстравагантная), техника еще более серьезная — кого попало на такую не допустят.

Старик остановился в трех шагах от советника, небрежно пригладил седой ежик густых волос, искренне улыбнулся, снисходительно кивнул:

— Я так понимаю, что имею честь видеть советника светлого рея Альрика? Вы, вероятно, Граций?

— Да, это так. Могу я узнать: кто вы такой и с какой целью пожаловали?

— Можете. Меня здесь все зовут Энжер. А о моей цели мы сейчас поговорим.

— Это что — несмешная шутка? Какой Энжер?

— Нет, мальчик, я серьезен как никогда. Какой Энжер? Вот такой — единственный.

Старик выудил из кармана что-то блестящее, бросил Грацию. Тот, поймав, уставился на монету: обычный амстердамский десятифранковик — универсальная надежнейшая валюта, имеющая хождение по всем архипелагам Коалиции. Человек, вычеканенный в профиль на аверсе монеты, был советнику знаком.

Он стоял сейчас в трех шагах.

Если бы предусмотрительный Феррк не догадался принести к месту действия бочонок, Граций бы опозорился, плюхнувшись задом в мокрую траву: ноги отказались его держать. Присев, советник тут же вскочил, а потом опять присел. Что-то попытался вымолвить, но не смог произнести ни слова.

Это действительно Энжер! Что он здесь делает, совершенно непонятно, но понятно одно — Граций сейчас не в состоянии обеспечить ему надлежащей охраны. Если с этим великим человеком что-нибудь случится на территории, подконтрольной советнику… Нет, не хочется даже думать о такой катастрофе! Коалиция легко простит гибель всех своих королей с наследниками заодно, но этой смерти не простит ни за что.

Энжер бесценен. Энжером нельзя рисковать. Пусть умрут все, но Энжер должен жить.

СВЕТЛЫЕ И ТЕМНЫЕ БОГИ!!! Этому человеку нечего здесь делать!!! Он не имеет права даже приближаться к проклятым островам Темной Династии!!!

Но, тем не менее, Энжер почему-то находился здесь. Упади с его головы хоть один волосок, для Грация придумают столь жестокую казнь, что даже садисты-омры поседеют от ужаса. Высокое положение не спасет — и светлый рей ничем здесь не поможет. Или будет жестоко казнен вместе со своим советником.

Нового светлого рея найти при желании можно, а вот нового Энжера уже не будет.

Растерявшись так, как никогда в жизни не терялся, Граций выдал совершенно идиотское:

— Господин Энжер, я так рад встрече, что просто нет слов! Я просто счастлив! Кстати, из какого зада выбрались те демоны, которые вас сюда притащили?!

Скелет пролежал здесь достаточно долго — на выбеленных костях не осталось ни клочка плоти. Да и кости уцелели далеко не все: не хватало черепа и кое-чего из мелочи.

Северные земли — не самое безопасное место в мире: здесь всякое случается, но мертвые тела под ногами попадаются нечасто. Если быть точным — это первое за всю дорогу. До этого на Тропе ничего зловещего не встречалось. Здесь вообще мало интересного. Мальчик вел отряд от одной трехгранной каменной пирамидки к другой — это были местные ориентиры. На сильно заросших участках он и вовсе шел, будто по наитию, — ни разу не сбился с дороги. А сбиться было проще простого: десятилетия запустения свое дело сделали: на следах паломников вымахали высоченные деревья и кустарники. От деревянных беседок, устроенных через каждую тысячу шагов, не осталось практически ничего. Идти приходилось по дебрям и буреломам; лишь изредка ноги отдыхали на ступеньках подъемов и врезок.

У подножия одной из таких лестниц и наткнулись на скелет.

Присев, Ххот изучил кости, вынес вердикт:

— Или раздели догола, или очень долго пролежал и все сгнило. Если так, то одет был легко: шерсть не очень-то гниет, как и выделанная кожа. А вот лен или хлопок долго не тянут. Часть костей звери растащили, они же и голову, небось, уволокли. Кому она еще может понадобиться?

— Паломники носили серые льняные рубахи, — сообщил мальчик.

— А на ногах у них что, было? — уточнил омр.

— Обычно сандалии деревянные, ремешками привязанные к стопам.

— У этого ни следа не осталось. Подошва деревянная могла рассыпаться вообще-то, а ремешки могло водой унести. Если они из конопляных бечевок, то должны были тоже сгнить. Ладно, надо шагать дальше. Что бы с ним ни случилось, произошло это давно.

— Ххот, он безголовый.

— И что?

— Посмотри на кости — нет ли следов от удара топором или мечом?

— Я не доктор, но на позвонке вроде скол есть и трещина. Может, это след от удара — точно не скажу. К чему ты спросил?

— Погибший на Тропе может стать ее хранителем. Особенно если погиб насильственной смертью и при этом нарушал правила Тропы. Чтобы этого не произошло, таким людям отсекали голову. Без головы не поднимешься.

Ххот кивнул:

— Слышал я про такое — у нас старики рассказывали.

— Сказки это, — буркнул Амидис, одновременно беря мушкет на изготовку. — Небось, жрецы придумали, чтобы народ боялся здесь шаг лишний сделать без разрешения.

— Не сказки это. При моем прапрадеде один сбрендивший баронишко решил всем доказать, что воля богов ему не указ, и со своими людьми пошел по Тропе. Двигались они верхом, лошадей поили из родников, что устроены были у многих беседок. И беседок еще пару разломали. А послушникам, что пытались их остановить, наваляли по бокам. И все…

— Что «и все»? — с интересом спросил Амидис.

— А то — улеглись они спать и не проснулись. Превратились в хранителей Тропы. Только вот хранили они ее как-то странно — убивали всех, кого видели. Паломников, жрецов, послушников — безразлично. Ребяток этих было много, при оружии хорошем — Хелмсетская Тропа начала пользоваться дурной славой. Народ поговаривал о проклятии и носа туда не совал. Солдат послали, но те вернулись ни с чем — просто побоялись лезть туда всерьез. Пришлось посылать омров — нас всегда шлют хлебать то дерьмо, которым другие побрезговали. Из ста шести воинов назад вернулось чуть больше сорока, да и те побиты были здорово — многие и года после похода не протянули. Рассказывали нехорошие вещи. Будто людей барона убить было трудно: пока не изрубишь на куски или голову не снесешь, продолжали брыкаться. И даже больше: некоторые клялись предками, что кое-кто там был мертвее не бывает — кости из гнилого мяса торчали. Но при этом они ходили, как будто у них здоровье в порядке, и мечами здорово работали. Эй, пацан, а ты про такое не слышал?

— Слышал, — кивнул мальчик.

— И что?

— Надо быстрее уходить отсюда. Если здесь действительно есть те, кого я назвал хранителями, у нас ночью могут возникнуть неприятности. Надо подальше успеть убежать. Как можно дальше.

— А это… Это в книгах твоих так их называли?

— Кого?

— Ну, этих, хранители которые.

— Никакие это не хранители. Тропа — место непростое, на ней все не так. И смерть здесь может быть другой. Плохой. Если кто-то такой смертью умрет здесь, он тоже плохим может стать. Если в голема вкладывают искусственную магическую сущность, созданную магом-элементалистом при помощи жертвоприношения, — это одно. Но если дикая сущность, которых по Тропам бродит немало, вселяется в спящее или мертвое тело… Это похуже голема получается — пока не рассыплется от разложения, будет стараться создавать себе подобных. И даже не обязательно быть нарушителем правил Тропы: сильная сущность может вселиться в кого угодно, если он будет плохо защищен. В таких местах не зря люди не селятся — магические создания далеко от следов богов не могут отходить. Но рядом с ними они очень опасны. Очень. Раньше специальная стража следила за порядком на Тропах — нечисти заводиться не позволяли. А теперь, когда все здесь давно заброшено… что угодно могло завестись. Мне этот скелет очень не понравился. Если ему действительно отрубили голову, то объяснение этому одно — не хотели, чтобы встал. Такую услугу могут оказать другу или товарищу. Но ведь тело друга бросать не принято. Раз бросили, значит, забрать не смогли — что-то помешало. И вернуться тоже за ним не смогли. Нам надо поторопиться.