Часть вторая
Враг внутри

Этот безумец появился на Базарной площади Дарбиона словно из ниоткуда. Никто не видел, как он бродил в унылой толпе ежащихся от холода горожан между торговыми рядами с разложенными там скудными товарами, никто не видел, как он подходил к фонтану — еще год назад прекрасному мраморному фонтану, из которого любой желающий мог напиться чистой прохладной воды, а теперь просто почернелой несуразной громадине, за низкими потрескавшимися бортиками которой неподвижно темнела подернутая льдом вонючая застоявшаяся жижа.

Его заметили, когда он, взгромоздясь на бортик, пронзительно завизжал, просто так, без слов, привлекая к себе внимание, завизжал и воздел руки к серому, гнилому небу, осыпающему великий Дарбион ледяной мерзкой мокротью.

Ни клочка одежды на безумце не было, но и голым он не выглядел — из-за коросты и грязи, покрывавших почти все его тело, и из-за густой сети царапин и ссадин, свежих и подживших, пятнавших кожу там, где она была свободна от грязи. Длинные волосы безумца торчали во все стороны, точно пакля, отчего его грязная голова походила на многоногого паука; жидкая и короткая бороденка стояла колом, и ослепительно-черные зрачки стремительно метались в узких глазах.

— Добрые люди королевства Гаэлон! — провыл сумасшедший, когда народ стал оборачиваться к нему. — Слушайте, слушайте меня, добрые люди королевства Гаэлон!

— Еще один… — буркнул кто-то. — Сколько их теперь развелось, психов…

Народ стал медленно стекаться к мертвому фонтану. Все же появление безумца являлось каким-никаким, а развлечением… а их так не хватало людям этой жуткой промозглой осенью. Но не все двинулись к фонтану. Кое-кто бочком-бочком стал выбираться из толпы, будто в появлении сумасшедшего углядел предвестие чего-то нехорошего, что вот-вот должно было здесь произойти. Некоторые торговцы, не распродавшие еще свои товары, торопливо начали сворачиваться.

— Все умрете! — вопил безумец. — Все, все умрете! А я — мертвый уже, добрые люди! Я умер уже!..

Он подпрыгнул и ногтями полоснул себя по груди. Брызнула кровь — так далеко, что капли ее попали на лица тех, кто стоял ближе всего к фонтану.

— Нету спасения! Ниоткуда нету спасения, добрые люди!.. Репа! Репа! — взвизгнул безумный, приплясывая и тыча пальцем куда-то поверх голов мрачно внимающих ему горожан. Те, кто, послушавшись этого жеста, оглянулись, смогли увидеть торговца, перед которым на лотке лежали несколько сморщенных корнеплодов в кулак величиной. — Репа-то! — визжал безумец. Кровь бежала по его груди и животу, смешиваясь с грязью. — Прошлой осенью — медяк за корзину! А сейчас-то? Сейчас-то?! За пару серебром платим!

Торговец, на которого указал сумасшедший, втянул голову в плечи и суетливо стал собираться, ссыпая репу с лотка в мешок. Пухлые его, покрасневшие от мороза щеки враз опали и побелели.

— Головы! Головы наши гложет! — пронзительно завизжал безумец. — Черепушки облизывает!

И так убедителен был этот крик, что многие из собравшихся ясно представили себе, как щекастый торговец, жадно вращая глазами и клацая крепкими зубами, обгладывает желтоватые ссохшиеся корнеплоды, и впрямь похожие на человеческие головы…

Кто-то крикнул торговцу что-то гневное. Кто-то запустил в него окаменелым конским яблоком. Продавец репы даже не пытался отбрехиваться или лезть в драку. Он быстро смотался, волоча за собою свою громыхающую по камням мостовой тележку, и, видно, остался очень рад тому, что дело обошлось только одним-единственным конским яблоком. Другие торговцы, следуя его примеру, тоже не стали задерживаться на Базарной площади.

— Репа! Капуста! Бобы! Бобы!.. Бо… Больно! Больно! Кишки плачут! Дай! Дай! Бобы!.. — проводил их безумец совсем уж бессмысленными криками.

А к фонтану, на бортике которого бесновался голый, подтягивалось все больше народу. Окна близлежащих домов распахивались одно за другим.

Безумный тем временем перешел к очередной части своего представления. Он запрыгал на одной ноге, словно аист, вторую схватил обеими руками за ступню и притянул к животу. Ногтями он терзал ступню с такой исступленной жестокостью, что кровь прыскала на землю и на тех, кого толпа притиснула к самому бортику. Неестественная его поза, ломаные движения да еще эта кровь пугали и завораживали людей.

— Не чую! — с каким-то изумлением оглушающе комментировал он свои действия. — Не чую ничего!

Он отпустил ногу, со звериной ловкостью прыгнул вдруг назад, на центральную часть фонтана, вытесанную в виде взметнувшейся вверх стаи рыб, взобрался повыше и впился зубами в кисть руки.

— Не чую! — еще громче и истошнее завопил сумасшедший окровавленным ртом. — Ничего не чую! Мертвый я! Мертвый! Ничего не чую!

И эти вопли безумца были собравшимся понятны и близки. Минувшая зима — небывало суровая и почти бесснежная — оставила свои сине-багровые метки на лицах и телах почти каждого горожанина. И они очень хорошо понимали, как это — грызть до мяса собственное тело и ничего при этом не чувствовать.

Безумец влез еще выше. Он выпрямился на самом верху «рыбьей стаи» и стал приплясывать, каждое мгновение рискуя упасть, но не падая.

— Мертвый! Мертвый! — голосил он. — Ничего не чую!

Внезапно дикий танец его изменился. Теперь он подергивал плечами и хлопал себя по груди и бокам. Капли крови и грязи летели с него во все стороны, разгоряченное его тело исходило паром.

— Горю! — вопил сумасшедший. — Горю! Ай, горю! Но — мертвый, мертвый! Ничего не чую! Горю! Горю, добрые люди!

Толпа внимала ему молчаливо и мрачно. И в этой выходке бродяги не было, казалось, ничего такого уж странного для людей. Они слушали и согласно кивали головами. Такое удивительное взаимопонимание походило на результат магического воздействия, но — никакой магии тут не было… После лютой зимы, выкосившей в королевстве всех, кто не имел постоянного пристанища, задушившей хворями множество стариков и детей, — мгновенным высверком промелькнула весна — и сразу ударило на редкость засушливое и безветренное лето. Лето, спалившее на корню весь урожай, и без того обещавший быть крайне скудным. Лето, выпившее почти все пруды, озера и реки в королевстве. Лето, запустившее жуткое зубчатое колесо, в котором мелькали костяные спицы: голода, болезней, смертей; болезней, смертей, голода…

Сумасшедший вопил, взвизгивая и взлаивая, еще и еще… вопил почти бессмысленное, но люди безошибочно определяли в его воплях смысл. Видать, капелька такого же безумия, рожденного долгими страданиями, была в каждом из них.

Вот появился на площади и, прокладывая себе дорогу сквозь толпу, устремился к фонтану караул городской стражи, состоящий из трех ратников. Но человеческая каша засосала в себя стражников. Они остановились — и тоже стали вслушиваться в дикие крики безумца.

А все потому что… разве не правду он кричал? Все так и было, все так и есть — и все так и будет, как он кричал… И стражники тоже являлись сынами этого города и этого королевства. И общая боль оказалась их болью.

Гибнул, гибнул Гаэлон. Сначала стиснули его безжалостные клещи голода и болезней. Потом хлынул через Скалистые горы поток марборнийских войск. А его величество король Гаэлона Эрл Победитель, оставив во дворце молодую жену, двинул свою гвардию и войска вассалов навстречу врагу. Двинул, да только имелся ли у него хоть один шанс остановить вторжение?

Не было ни одного.

Не из-за того, что войско Эрла намного меньше марборнийского. Не из-за того, что ратники Гаэлона голодны и слабы от голода, да многие еще и больны… Нет, истинная причина этого — и вообще всех поразивших королевство бед — в другом.

Давно, уже к исходу зимы, стали тревожить Дарбион слухи о том, что Высокий Народ оставил Гаэлон. Что отвернулись эльфы от людей великого королевства. Да не просто отвернулись, перестали милостиво дарить благами своей мудрости. А обидевшись, прокляли Гаэлон…

О том, кто же осмелился совершить немыслимое — нанести оскорбление пресветлым эльфам, — говорили шепотом.

Болотники, чтоб их вечно рвали на куски демоны в Темном мире. Болотники, чтоб им пусто было… Болотники, из своих проклятых Туманных Болот выползшие… Болотники, кто же еще… Это они смутили короля, это они (поверить сложно, но в народе-то говорят) посекли делегацию эльфов, явившуюся, чтобы образумить его величество…

Справедливости ради следует заметить, что не все верили в то, что во всех несчастьях королевства повинны рыцари-болотники. Вернее сказать, долгое время — не все верили. А потом уж… Ведь если нагрянула беда, значит, кто-то в том виноват? Не может такого быть, чтобы виноватых не было. Ведь это издавна так повелось: найдешь виноватого, и кажется, что полегче стало… Есть кого ненавидеть.

А что насчет проклятия Высокого Народа и участи Гаэлона…

Тут уж распоследнему дураку понятно: если эльфы кого-то прокляли, значит, рано или поздно проклятому придет конец…

…Безумец вдруг замолчал и, по-собачьи опустившись на корточки, замер на самом верху фонтана. И страшно завыл, задрав клок бороденки.

Толпа задвигалась и бессвязно зашумела. А голый поднял над ними руку, заставив всех мигом умолкнуть. Несколько ударов сердца он находился в полной неподвижности, напоминая древнего идола, окруженного благоговейно молчащей толпой. Потом заговорил. Медленно, глухо и заунывно.

— Мертвый… Я мертвый… Мертвый… — повторял он, чуть заметно раскачиваясь в такт своим словам. — И вы умрете… умрете… умрете… Все… Все… Все умрете…

Прошло совсем немного времени, и толпа начала повторять за ним пугающие эти слова, будто заклинание. Сначала тихо, а потом все громче и громче. И замелькали в толпе какие-то личности, которых в самом начале — когда у фонтана появился безумец — вроде бы на площади и не было. И откуда-то оказались в руках людей дубины, ножи и вилы…

Очень страшно стало на Базарной площади великого Дарбиона.

Тот торговец репой, первым бежавший с площади, успел достигнуть уже трактира, где остановился. Быстро покидал с тележки в мешок свой товар, оглядываясь на бегущих к площади, откуда неслись пронзительные вопли безумца и собравшейся вокруг него толпы. Взбираясь по крутой лестнице на второй этаж трактира, запирая дверь своей комнаты, подпирая ее массивным шкафом, который в другое время самолично и с места-то не сдвинул бы, все бормотал:

— Оборони, Нэла Милостивая, защити меня, несчастного… Сейчас опять громить все начнут… Сейчас опять кровь польется… Оборони, Нэла Милостивая…

— Все умрете! Все умрете! — надсаживался безумец. — Бобы! Бобы! Бей! Бей! Репа! Репа! Дай! Дай… Умрете!..

Люди размахивали над головой руками, и толпа шумела все громче, становясь похожей на единое черное чудовище, кровожадно потрясающее щупальцами. Было ясно — еще немного, и криков сумасшедшего не станет слышно. Впитавшая в себя безумие толпа заглушит беснующегося у фонтана голого…

И вдруг дикие вопли смолкли — как отрезало. Сумасшедший слабо крякнул и сковырнулся с возвышения прямо в скованную ледком темную жижу. Мгновением раньше прилетевший невесть откуда камень угодил ему точно в лоб.

Расталкивая ополоумевших, медленно приходящих в себя горожан, к фонтану приблизился здоровенный парень в легкой, явно не по погоде, одежде и босой. Коротко стриженная голова его была повязана белым платком. Детина двигался уверенно и бесстрашно, а следом за ним семенил, заметно хромая, низкорослый молодой мужичок, одетый точно так же — и в таком же платке на голове.

— Белоголовые… — в несколько голосов ахнула толпа.

Не обращая внимания на глядящих на них во все глаза людей, те, кого называли белоголовыми, быстро вытащили безумца из слоистой смерзшейся вонючей жижи. Поставили его, уже начавшего слабо стонать и откашливаться, на ноги. Детина ловко вывернул грязные и окровавленные руки голого и кивнул своему товарищу:

— Подержи-ка, — и, пока тот держал, стащил с себя кожаный узкий пояс и скрутил сумасшедшему руки за спиной.

Люди наблюдали за происходящим молча. Очевидно, этих белоголовых тут очень хорошо знали, и по этой причине никто не решался с ними связываться. Но, когда детина, связав сумасшедшего, толкнул его в спину, собираясь увести с собой, толпа коротко колыхнулась и извергла из себя пятерых рослых мужиков, трое из которых были вооружены утыканными гвоздями дубинами, а двое — подобиями кистеней: попросту толстыми веревками с привязанными на концах массивными булыжниками.

— А ну, не трог убогого! — рявкнул один из мужиков и угрожающе взмахнул дубиной.

Остальные четверо принялись сторожко обходить белоголовых: вкруговую по обе стороны фонтана. Действовали мужики слаженно, и видно было по ним, что с нехитрым своим оружием они обращаться умеют.

Толпа стала откатываться. Передние пятились, давя ноги задним. Те, которые находились в последних рядах, поспешили отбежать в ближайшие переулки. Но все же несколько угрожающих (правда, не слишком уверенных) восклицаний полетели, будто пущенные неумелой рукой камни, в белоголовых:

— Чего приперлись сюда, оглоеды?!

— Звал вас кто?

— А ну, уматывайте, пока кости целы…

— Хватит измываться над людями-то!

— Того достаточно, что народ травите!..

На последний крик хромоногий мужичок отреагировал живо:

— А вот это ты врешь… — и в то же мгновение резко мотнул головой. Свистнувший мимо его уха нож ударился в потемневший мрамор фонтана и с треском разломился.

— Кому сказано, не трог убогого! — гаркнул снова мужик с дубиной. — А ну, ребята, давай заставим их потанцевать!

Последняя фраза являлась условным сигналом — судя по тому, как дружно мужики бросились на безоружных белоголовых.

Детина швырнул связанного безумца себе под ноги. Метнулся на мужика, прыгнувшего к нему, — казалось бы, метнулся прямо под удар оскаленной гвоздями дубинки. Мужик уже разинул рот, готовясь издать победный крик, когда его орудие размозжит повязанную белым платком голову, но детина перехватил его руку еще в замахе, одним движением выкрутил ее (дубинка отлетела в сторону) и рванул на себя, точно хотел вовсе оторвать. Страшно заревел мужик, грохнувшись на колени, правая рука его торчала из плеча косо и неестественно, словно палка, воткнутая в снежную кучу. И тут же взвыл второй нападавший, подбиравшийся к детине сбоку с веревочным кистенем, дубинка, должно быть, по нелепой случайности врезалась ему в лицо, прошив гвоздями щеку и выколов глаз. Не теряя времени, детина в белом платке скакнул на бортик фонтана, а оттуда взвился высоко — словно ярмарочный акробат, перекувыркнулся в воздухе — и приземлился точно за спиной у еще одного своего противника. Тот не то что не успел размахнуться кистенем, он, скорее всего, ничего и сообразить не смог. Детина врезал ему локтем в основание шеи, и мужик рухнул на камни площади лицом вниз.

Хромой действовал иначе. Движения его были не размашисты, как у его товарища, а — коротки, почти неуловимы, но так же убийственно точны. Два противника, вооруженных дубинками с гвоздями, бросились на него с разных сторон одновременно. Он стоял прямо, не выказывая ни малейшего намерения хоть как-то отразить удары или уйти от них. А потом… просто оказался на расстоянии шага от того места, где только что находился. Мужики сшиблись друг с другом, но на ногах удержались. Хромой скользнул к ним и нанес каждому два практически незаметных глазу удара в корпус — и не кулаком, а полусогнутым указательным пальцем. Результат этих молниеносных тычков оказался сокрушительным. Мужики попадали на землю и завыли, корчась, точно от невыносимой боли.

Детина тем временем подобрал один из кистеней и метнул его, совершенно не целясь, в сильно поредевшую толпу. Раздался смачный удар, и на камни площади без чувств шлепнулся шестой человек. Из разжавшейся руки и из обоих рукавов его куртки выкатились короткие ножи.

Детина за волосы вздернул на ноги уже вполне очухавшегося сумасшедшего. Безумец молчал и крупно трясся, озираясь по сторонам. Во взгляде его не было ничего безумного, а был — животный страх.

— Берем этих, брат Аж? — кивнув на валявшихся на земле мужиков, обратился детина к хромому, как к старшему.

— Ни к чему, брат Гором, — отозвался хромой. — Сам знаешь, они работают от крикуна. Кроме того, что он им платит за охрану, они ничего не знают и знать не могут. А вон тех гавриков придется захватить…

Он указал на трех стражников, которые толклись поодаль, видимо, никак не могли решить, что им предпринять: подойти ли к белоголовым или улизнуть прочь, пока их не заметили. Впрочем, иллюзий по поводу того, что брат Аж или брат Гором их не заметили, они не питали — из этого-то и проистекала их нерешительность.

— Быстро сюда! — рявкнул Гором.

Стражники уныло поплелись на зов, волоча за собой алебарды. Базарная площадь уже почти опустела, тем не менее стражникам понадобилось порядочно времени, чтобы добрести до белоголовых.

— Шевелить копытами быстрее, это как — можно? — строго осведомился Гором, когда стражникам оставалось пройти до него всего несколько шагов.

— Простите, господа рекруты… — тонко проскулил один из ратников.

— Прощения просим, — густым басом прогудел другой.

Третий ничего не сказал. А только влажно шмыгнул носом и провел кольчужным рукавом по глазам. Гором посмотрел на этого ратника с омерзением.

— У, гнида… — выплюнул он, оттопырив губы. — Была б моя воля, я б таких, как ты… Канавы тебе чистить, а не покой подданных его величества беречь!

— Про… простите… — выдавил из себя стражник. — Я ведь это… второй день только на службе. Я не знал ведь… Я — как они.

— Вы видели и понимали, что здесь происходит? — повернулся к двум другим ратникам Гором.

Те молча закивали головами.

— Вот лично я, господин рекрут… — вдруг с воодушевлением начал один из стражников, но Гором оборвал его:

— Начнешь плести, что вот-вот собирался арестовать смутьяна, а тут неожиданно появились мы, — оторву ухо.

— Брат Гором, рекрут Королевского Училища не должен лгать, — проговорил Аж, но не наставительно, а как-то… вроде как по давно и прочно приобретенной привычке.

— А я и не лгу, — хмуро ответил Гором. — Я его серьезно предупредил. Меня уже тошнит от таких объяснялок. Считай что каждый день их выслушиваю.

Стражник испуганно замолчал, приложив обе ладони к ушам, для чего ему пришлось бросить алебарду. Гором скривился.

— Идите за нами, все трое, — лаконично приказал Аж и, повернувшись к стражникам спиной, пошел прочь с площади. — За небрежение службой ответите по закону, — не оборачиваясь, добавил он. — Брат Гором!

— Ага?

— На тебе крикун.

— Да уж и так понятно, — откликнулся детина и зашагал рядом с Ажем, волоча за волосы спотыкающегося голого, все так же трясущегося и молчащего.

Смеркалось. На улицы Дарбиона, когда-то многолюдные, шумные и ярко освещенные факелами, а сейчас гулкие и пустые, опускалась черная и холодная осенняя ночь.

Несмотря на позднее время, Грязный двор оживленно гудел. Заканчивалось строительство третьей башни, где предполагалось, как и в остальных двух, сделать казармы для рекрутов Училища. По той причине, что и первая, и вторая башни давно уже были переполнены, рекруты старались завершить строительство как можно быстрее. Подгоняло их еще и то, что оставалось не так много — лишь перекрыть крышу да укрепить лестницы, ведущие с яруса на ярус.

Оттар только через два дня должен был вернуться с Собачьего хутора. Возвращение Герба ожидалось не ранее чем через пять-шесть дней — он налаживал работу на другом хуторе, название которому еще не успели придумать. Поэтому управление Училищем в ближайшее время целиком лежало на Кае.

Он задержался у строящейся башни всего на несколько минут. Среди рекрутов-новичков нашелся один опытный каменщик, поэтому руководство по завершению строительства вполне можно было доверить ему. Само собой разумеется, под присмотром кого-нибудь из старших рекрутов. Кай выбрал Якоба. Не потому, что Якоб лучше других понимал в мастерстве каменщиков, и не потому, что он доверял Якобу больше, чем прочим старшим рекрутам… Просто Якоб оказался первым, кто попался на глаза Каю. А главное из неписаных правил Училища гласило: старший рекрут должен уметь учиться. Пусть сын барона Матиана никогда ранее в своей жизни не сталкивался с тем, как перекрывают башенную крышу. Он должен как можно скорее вникнуть в суть этого мастерства и овладеть им в совершенстве. Это означало то, что, когда строительство третьей башни Училища закончится, Якоб будет разбираться в кровельных работах не хуже чем тот новичок-каменщик.

Кай был абсолютно уверен в том, что так оно и произойдет. Ведь Якоб — один из старших рекрутов. То есть один из тех, кто отучился год — и остался в Училище. Чтобы учиться дальше и учить других.

Никто из первого выпуска, что состоялся два месяца назад, не потребовал себе сотню золотых и место на королевской службе. Более того, никому из выпуска это даже и в голову не пришло. Выпускники восприняли перспективу покинуть Училище и уйти куда-то еще — с недоумением.

Иначе и быть не могло.

Потому что именно этому здесь и учили: что золото и власть ничего не стоят без возможности следовать Долгу. Золото и власть — одни из тех костылей, что нужны слабым людям для достижения их целей. Идущий дорогой Долга человек силен сам по себе.

Кай пересек Грязный двор, до сих пор называющийся так лишь по давнему обычаю. Теперь двор был выложен плоским отшлифованным камнем — весь, кроме участков тренировочных площадок, покрытых толстым слоем утрамбованного речного песка. Все строения, находящиеся на территории двора, были отремонтированы либо снесены и выстроены заново — и блистали чистотой.

К слову сказать, в последнее время Училище разрослось далеко за пределы Грязного двора Дарбионского королевского дворца. Еще весной, столкнувшись с тем, что дворец начал испытывать трудности с обеспечением Училища провизией, мастера решили построить пару хуторов, где можно было бы выращивать овощи и некоторые зерновые культуры. Вскоре появились охотничьи хутора и хутора, где рекруты занимались рыбной ловлей. К концу лета общее число хуторов достигло дюжины, и, несмотря на гибельную засуху, Училище получило возможность не только кормить своих рекрутов, но и жертвовать немалые излишки городу, который давно уже задыхался в петле голода. И вот уже почти полгода, как на рекрутов Училища легла еще и обязанность следить за порядком в великом городе и его окрестностях, гасить очаги народных волнений, вспыхивающих то тут, то там; отлавливать, разоружать и сдавать стражникам банды разбойников, промышляющих на дорогах и предпринимающих налеты на небольшие деревеньки.

Его величество король Гаэлона Эрл Победитель специальным указом распорядился относительно этого, когда у городской стражи не стало доставать сил справляться со своими обязанностями.

На тренировочных площадках зажигали факелы. Оглянувшись, Кай определил, что в команде рекрутов, ожидающих его, недостает трех человек. Впрочем, до начала тренировки оставалось еще немного времени, и Кай собирался использовать это время, чтобы смыть с тела пот и грязь — несколько дней и ночей подряд он провел на строительстве башни, ненадолго отвлекаясь лишь на еду и проведение тренировок. Дел в Училище накопилось невпроворот, и, чтобы справиться с ними, просто необходимо было жертвовать сном.

В углу двора, за невысокой перегородкой, располагалась общая помывочная — длинный и невысокий дощатый помост, под которым для слива воды была выкопана канава. На помосте стояли несколько кожаных мехов в каркасе из ивовых прутьев, а рядом с помостом находился колодец с пристроенным к нему насосом. Как только в Дарбионе начались болезни, ежедневные водные процедуры для рекрутов Училища стали обязательными.

Здесь было тихо.

Ступив на помост, Кай покачал головой. Из всех ведер полными были только два. Новички из последнего набора, несмотря на то что их день заканчивался раньше чем у других рекрутов, выматывались настолько, что нередко не только не наполняли после помывки ведра, но даже, закончив ужин, норовили не убирать за собою миски со стола. Кай усмехнулся, направился с ведрами к колодцу. Усталость… еще одно оправдание человеческой слабости. А ведь сделать людей по-настоящему сильными — и было целью обучения в Училище.

Он налег на отполированную до блеска деревянную ручку насоса. Вода шла туго — чтобы достичь подземного источника, колодец пришлось копать очень глубоко.

Наполнив все ведра, рыцарь вернулся на помост.

И, взявшись за крючки куртки, вдруг замер, чуть сильнее, чем обычно, втянув носом воздух.

На лице его отразилось замешательство. Он даже подался в сторону, точно вдруг решил изменить свое намерение относительно помывки… Но остался стоять, пробормотав что-то неслышно…

С появлением у помоста королевской фрейлины Гаины приторный аромат лавандовых духов, который еще десять ударов сердца тому назад почувствовал Кай, стал настолько силен, что заглушил все прочие запахи. Кай тихо кашлянул.

Леди Гаина считалась самой привлекательной фрейлиной королевского двора — и дело тут было не только в точеной (хоть и чуть холодноватой) красоте ее белого лица, не только в соблазнительности идеальных форм… Что бы она ни делала, о чем бы ни говорила, любой мужчина, оказавшийся рядом, почему-то тут же проникался абсолютной уверенностью в том, что каждое движение, взгляд или слово леди Гаины предназначены именно ему, и никому больше. И уже на всех прочих, с какой-либо надобностью подходивших к Гаине, смотрел как на воров, крадущих то, что принадлежит ему по праву. Должно быть, королевская фрейлина обладала каким-то природным талантом покорения сердец… Кого-то боги наградили сладким голосом, кого-то медвежьей силой, кого-то — и вовсе диковинным умением вычитать и складывать в уме длинные числа… Дар же леди Гаины был еще более редким.

— Приветствую вас, сэр Кай! — с церемонным поклоном проговорила фрейлина, подойдя к юному болотнику. — Или вы предпочитаете, чтобы вас называли — мастер Кай?

Руки девушки были упрятаны в меховой муфте, причем муфту она держала таким образом, что приподнятая корсетом полуобнаженная грудь казалась еще выше. Округлые белые плечи фрейлины прикрывала совершенно прозрачная накидка нежно-розового цвета.

— Приветствую вас, леди Гаина, — поклонившись в ответ, суховато произнес Кай. — Обращение «мастер» обязательно для рекрутов Училища. Вы же можете называть меня так, как вам угодно.

— Мне угодно называть вас — отважный юноша рыцарь Кай, — сказала леди Гаина. — Как величают героев в старинных балладах… Вас это не обидит?

— Вовсе нет, — сказал Кай.

— Признаться, я давно искала встречи с вами, отважный юноша рыцарь Кай, — улыбнулась леди Гаина. — Но вы так редко бываете во дворце… Словно прячетесь от кого-то…

— Дела требуют моего присутствия в Училище, — ответил на это болотник. — Надобность посещать дворец возникает у меня нечасто, вы правы.

Он порадовался, что фрейлина произнесла последнюю фразу не в виде прямого вопроса. Ведь рыцари Болотной Крепости Порога не могут позволить себе лжи, и он обязан был бы сообщить леди Гаине о том, что действительно последние несколько раз предпочитал посылать во дворец рекрутов, а не являться туда самому, — и причина, по которой он принимал эти решения, сейчас стояла перед ним, благоухая лавандой.

— Поэтому я и осмелилась прийти сюда, на Грязный двор, — сказала леди Гаина, — искать встречи с вами, отважный юноша рыцарь Кай.

— Что привело вас ко мне? — учтиво осведомился юный болотник. — Прошу простить меня, — добавил он, — но времени у меня и впрямь мало. Сейчас я должен вернуться к моим рекрутам.

Леди Гаина чуть вытянула красные губки и подняла изогнутую, изящно подведенную бровь — как бы и сомневаясь в искренности слов Кая и одновременно милостиво прощая его за этот возможный невинный обман. Кай явственно почувствовал, как от этой гримаски на его загривке зашевелились волосы и что-то щекочуще-холодное побежало по коже спины.

— Разве вы не можете препоручить на время свои обязанности кому-нибудь из ваших… рекрутов? — спросила фрейлина, делая крохотный, почти незаметный шажок, чтобы стать к болотнику ближе. — Под вашим началом почти две тысячи человек. Управляться с этакой оравой одному — просто немыслимо.

— Две тысячи двести тридцать два человека, если быть точным… Старший рекрут Барац должен был заняться ребятами, которыми теперь займусь я, — сказал Кай. — Но мне пришлось отправить старшего рекрута Бараца с небольшим отрядом в городок Вартад. Там… очень неспокойно. Беднота, подстрекаемая Ночным Братством, грабит богатые районы, и стража города ничего с этим поделать не может. Так и получилось, что никого из старших рекрутов уже два дня в Училище нет. Правда, сегодня должны вернуться из городского дозора рекруты Гором и Аж, но… они до сих пор не вернулись. Поэтому никто, кроме меня, не сумеет провести эту тренировку.

— Удивительно, сэр Кай… — произнесла фрейлина голосом, из которого вдруг исчезли игривые нотки. — Каждый мужчина в Дарбионском дворце с великой радостью предпочтет беседе со мной какие угодно свои собственные дела. Но вы… Позвольте хотя бы поинтересоваться, чему вы сейчас будете обучать своих рекрутов?

— Искусству метания клинков, — ответил Кай. — Суть этой тренировки в том, чтобы рекруты могли мгновенно прочувствовать в руке тяжесть метаемого предмета, его форму и особенности балансировки, — он заговорил быстрее, наткнувшись на хорошо знакомую ему тему, — от этого зависит — с какой силой, каким замахом и по какой траектории запустить снаряд. Они будут метать в разнообразной очередности: ножи, большие, средние и малые, обоюдострые и кривые; серпы, заточенные гвозди и просто произвольные куски стали. Задача, которую им поставили, — сбить, расщепив, стрелы, пускаемые в них с расстояния в десять, двадцать и тридцать пять шагов. Стрелы, конечно, без наконечников, но…

Леди Гаина зевнула, прикрыв рот ладошкой, но Кай не остановился, пока не сказал о предстоящей тренировке все, что собирался сказать.

— Бойтесь быть скучным, отважный юноша рыцарь Кай, — рассмеялась фрейлина, когда он закончил. — Неужели вы считаете, что все эти подробности могут заинтересовать даму?

— Вы задали вопрос, — ответил Кай. — И мой Долг — дать на него как можно более полный ответ. Таковы правила кодекса рыцарей Болотной Крепости Порога.

— Рыцарей Болотной Крепости Порога… — подвигаясь еще ближе, очень близко, мягко выговорила леди Гаина, и Кай понял, что она повторила его слова только ради того, чтобы прикрыть ими совершенное действие.

Сейчас Каю достаточно было лишь чуть наклонить голову, чтобы коснуться своими губами губ фрейлины. Аромат лаванды кружил болотнику голову, но в этом ощущении не было ничего неприятного. Леди Гаина смотрела Каю прямо в глаза, а Кай чувствовал, как все тело его обволакивает непривычная слабость. И в то же время сладостное напряжение мощно и невыносимо стискивало его пах.

Опять! Опять… И теперь это — сильнее, чем когда-либо. Вот уже год как он живет в пределах Дарбионского королевского дворца, и вот уже год как его тело начало восставать против разума, и с этим становилось все труднее и труднее бороться. Раньше это было как мгновенные вспышки; что-то обжигающе горячее — и вместе с тем невыразимо приятное — начинало ворочаться в его груди, животе и паху, как только кто-нибудь из придворных дам бросал на него особый взгляд. Кай приноровился гасить эти вспышки, переключая мысли на что-либо другое, но совладать с внезапным их возникновением он не мог.

Рыцарь прекрасно понимал природу того, что творится с ним. Но легче ему от этого не становилось. Напротив, влечение к противоположному полу день ото дня все больше мучило его. И наяву. И — чаще и сильнее всего — во сне.

В какой-то момент он решил обратиться за помощью к своим братьям.

— Как быть? — почесал в затылке Оттар, явно озадаченный вопросом Кая. — Да как… Ну… Это же естественно, как есть и пить. Главное тут не увлекаться. А то, понимаешь, они, заразы, лезут и лезут, и того не хотят знать, что у меня времени особо нет с ними валандаться. Ну, то есть поваландаться-то можно часок перед сном, но они-то не только этого хотят. Они целиком тебя зацапать норовят. Особенно последнее время, когда только и разговоров во дворце и во всем городе что о нашем Училище. Скажу честно, брат Кай, одолели они меня. А теперь, значит, и до тебя добрались. Чего доброго, и на брата Герба глаз положат… Х-хе-х… Заразы они и есть, да… Но и совсем без них мужику нельзя.

— Пища и вода нужны для поддержания жизни в теле, — возразил тогда Кай. — Голод является реакцией организма на необходимость получать питание. А этот голод означает телесное стремление зачать потомство… И стремление это слабо поддается разуму — вот что меня беспокоит.

— Ага, — поддакнул Оттар. — Разуму того… не поддается. Но плохого-то в этом ничего нет. То есть никому ты плохого не сделаешь, ежели поддашься похоти разок-другой, когда совсем невмоготу. Даже наоборот — хорошо сделаешь. И себе, и… ей.

— Во всем этом много… животного, — мрачно заметил Кай. — Нечеловеческого… И потом… это не является моим Долгом. А все, что не является Долгом, мешает мне исполнять Долг.

На такие доводы северянин не нашел ответа. Только молча развел руками. И Кай пришел с разговором к Гербу.

— Странно, что ты почувствовал это сейчас, — сказал старик, — а не пять-шесть лет назад. Впрочем, ничего странного… В то время, когда обычные люди постигают это, ты сражался с Тварями, приходящими из-за Болотного Порога, — все силы тела и разума были обращены к этой войне. Но от этого не уйти никому. Рано или поздно желание обладать женщиной настигает всякого. Это сильнейшая страсть из тех, что обуревают людьми. Некоторые говорят, что эта страсть правит миром.

— Как мне быть, брат Герб? — спросил Кай. — Желание… оно ослабляет меня. Оно тревожит мой разум. Оно делает мое тело сильнее разума, как и всякое желание, всякая страсть. Разве не со страстями нашими мы должны бороться, чтобы подчинить тело разуму?

— Да, — согласился Герб. — Издавна великие воины и великие маги усмиряли плоть — дабы оставаться великими. Но производить на свет подобных себе — должен каждый человек. Иначе человеческий род перестанет существовать.

— Должен? Долг… это категория разума. А страсть, что мучает меня, — это всего лишь разновидность телесного голода. Инстинкт, которому подчинены все живые существа.

— Закончи эту мысль, и ты получишь ответ, — улыбнулся Герб.

— Подчинив страсть к женщине разуму, я получу власть над этой страстью, — договорил Кай. — Я и сам понимаю… Но я спрашиваю — как достичь этого?

— Найди осознанную необходимость обладания женщиной, — ответил старик.

Кай задумался.

— Но в этом не может быть осознанной необходимости! — сказал он. — Кроме разве что стремления к продолжению рода…

— Женщина, понесшая от тебя, произведет на свет дитя, вырастить из которого человека — станет частью твоего Долга, — сказал Герб. — Вот и все, чего же проще? Остается только выбрать ту, которая достойна стать матерью твоего ребенка. Скажи мне, брат Кай, к кому из придворных дам ты испытываешь наибольшую симпатию?

Этот вопрос застал Кая врасплох.

— О каждом человеке, живущем и кормящемся при дворе, — медленно выговорил он, — я знаю больше, чем он сам о себе. Но тем не менее не могу сказать, что одна придворная дама чем-то сильно отличается от другой. Может быть, потому что они изо всех сил стремятся быть похожими друг на друга? Они одинаково праздны, разряжены, глупы и падки на различные удовольствия. Всех их я с большим удовольствием принял бы в Училище, но… человек сам должен сделать выбор — кем ему становиться… Меня не привлекает какая-то конкретная женщина. Меня привлекают… — Кай неопределенно покрутил кистями рук, пытаясь точнее сформулировать мысль, — все сразу… все равно кто…

Герб расхохотался.

— Звучит забавно, но я понял, что ты хотел сказать, — произнес он. — Что ж… Тебе нужно сделать осознанный выбор, брат Кай.

— Это будет сложно, — сказал юный болотник.

— Ничего не бывает простым, — снова улыбнулся Герб.

— О вас столько рассказывают… разного… — Фрейлина перешла на едва слышный шепот. Голос ее теперь был — просто теплое дыхание, в котором обретался смысл произносимых слов. — Многие считают вас — чудовищем, повинным в том, что Гаэлон стоит на краю гибели. А кое-кто именно в вас и видит спасение королевства… Но хочу вам сказать… дамы королевского двора полагают вас очень и очень… привлекательным. И жалеют, что вы уделяете им так мало внимания.

Кай отчаянно пытался сопротивляться собственному телу. Если бы на него воздействовала магия, он знал бы, как ей противостоять. Но здесь было нечто совершенно иное. Страсть, всеобъемлющее, воспаляющее плоть желание, действительно схожее с голодом или жаждой, но гораздо более сильное. Невероятно сильное. Ведь можно сколько угодно терпеть жажду, но… ни за что и ни на мгновение при этом не забудешь о том, что рано или поздно жажду придется утолить. Или умереть. Каю до дрожи в пальцах захотелось — вот прямо сейчас, в этот миг — схватить девушку, сжать в объятиях ее мягкое тело — так, чтобы она вскрикнула, так, чтобы лопнули одним разом шнурки корсета, все до одного. А потом… О том, что будет потом, Кай просто не имел понятия. Но знал, что эта его неосведомленность ровным счетом ничего не будет значить… И в тот же самый момент он ощутил дикое желание причинить своему взбунтовавшемуся телу какой-нибудь вред — например, до крови укусить язык. Тогда — и это он тоже точно знал — наваждение исчезнет. И он вынырнет из головокружительно сладострастного омута.

«Но разве погрузиться в этот омут — плохо? — шепнуло что-то внутри него. — Это не есть Долг, но разве это противоречит какому-нибудь из правил кодекса болотников?»

Крючки его куртки, поддаваясь мягким и ловким пальцам фрейлины, покидали свои прорези один за другим.

— Кажется, вы собирались освежить свое тело? — прочитал он в дыхании леди Гаины. — Вы позволите мне помочь вам, отважный юноша рыцарь Кай?

— В этом… — с натугой проговорил Кай, — нет необходимости. Мне не нужна ваша помощь, леди Гаина…

— Вы невежливы, сэр Кай, вы грубы… И… знаете что? Мне нравится ваша грубость… Почему бы вам не навестить меня сегодня в моих покоях? Я обещаю вам, отважный юноша рыцарь Кай, что вы никогда после не пожалеете об этом…

— Мне не нужна помощь, — повторил Кай. — Леди Гаина… простите, мне нужно спешить. Разве вас не ждут какие-нибудь дела?

— Дела? — надула губы фрейлина, расстегнув последний крючок. — Какие у меня могут быть дела? С той поры, как его величество Эрл покинул со своим войском Дарбион, королева большую часть своего времени проводит в Училище, а вовсе не во дворце. Мы, фрейлины, уже и забыли, когда последний раз видели ее величество. Тем более… вы же сами знаете, что ее величество две недели назад отбыла с отрядом рекрутов… куда-то… к демонам на плешь… Говорят, что ловить какого-то опасного разбойника, бесчинствующего в тех краях, хотя я лично в это не верю. Разве такое поведение пристойно королевской особе?..

— Я не знаю другого дела, более пристойного для королевской особы, — осторожно отстраняясь, проговорил Кай, — нежели избавление своих подданных от несчастий.

— А хотите узнать мое мнение? — прищурилась вдруг фрейлина.

— Простите, леди Гаина, не хочу, — признался болотник.

— Фу, какой же вы все-таки грубый, отважный юноша рыцарь Кай… Вот послушайте, ведь уже более года прошло со дня королевской свадьбы, а ее величество все не может понести от короля. Да и как у нее это получится, если они с весны проводят ночи в разных спальнях? Говорят, супружеская жизнь королевской четы давным-давно дала трещину… А когда мужчина не дает женщине то, чего ей нужно, женщина готова на все что угодно, лишь бы занять себя…

И тут в картине действительности что-то спасительно изменилось. Кай резко отпрянул, так резко, что прильнувшая к нему девушка едва удержалась на ногах.

«Что случилось?» — недоуменно спросила она, но не голосом, а глазами.

А потом и сама услышала шаги за своей спиной.

Ее величество королева Гаэлона Лития Прекрасная, одетая в дорожный кожаный костюм, который ее супруг мысленно называл мальчишеским, держала в одной руке короткий шерстяной плащ. Вторая рука королевы лежала на рукояти висящего на поясе кинжала. Лицо и непокрытые волосы Литии были серы от пыли.

Леди Гаина ойкнула и, поклонившись, исчезла.

— Приветствую вас, сэр Кай, — сказала королева.

Болотник облегченно выдохнул, отвечая на приветствие. Но не мог не заметить, что Лития взглянула на него… как-то странно. С какой-то обидой, что ли… И этот взгляд был похож на тот особый взгляд, коим одаривали Кая некоторые из придворных дам.

— Можно сказать, вы спасли меня, ваше величество, — улыбнулся он.

— А рыцари Братства Порога теперь очень популярны у благородных дам Дарбионского королевского дворца, — без ответной улыбки произнесла королева, — и это тем более странно, что многие подданные королевства склонны винить вас… рыцарей-болотников, во всех бедах, свалившихся на Гаэлон. Хотя… ничего удивительного в этом нет. Пресыщенность всегда рождает тягу к чему-то запретному и опасному.

— Вероятно, — пожал плечами Кай. — Я никогда не думал об этом. Судя по всему, вы вернулись только что?

Лития кивнула.

— И ваш поход завершился удачно, — утвердительно произнес Кай.

— И в этом вы не ошиблись, — сказала королева — ее глаза на мгновение сузились, и губы сжались. — Удачно для нас. А вот Бараку Бочке несколько не повезло…

— Вы доставили его и людей из его банды в Дарбион? — осведомился Кай. — Где они?

— Нет, сэр Кай, — с некоторым вызовом ответила королева. — Не доставила. Кажется, вы собирались… помыться, сэр Кай? С помощью фрейлины Гаины…

— На это уже не остается времени, — серьезно сказал рыцарь. — Мне нужно обучать рекрутов. Так что случилось с Бочкой?

— Не скажу, что он получил то, что заслужил, но он мертв, — проговорила королева и бросила плащ на одно из ведер. — Окажите мне услугу, сэр Кай, плесните мне воды на руки. Лицо горит от ветра…

— С удовольствием, ваше величество.

Через минуту Лития отирала мокрое лицо плащом. Кай молча ждал, когда она начнет свой рассказ.

— Разбойники действительно выдавали себя за болотников, — заговорила королева. — И действительно, помимо грабежей они жгли деревни, резали скот и отравляли колодцы, чем обычные разбойники, заинтересованные в том, чтобы не очень-то настраивать против себя народ и власти, вряд ли будут заниматься… Да, и слухи относительно наклонностей Барака подтвердились, — добавила Лития. — Он и его подонки на самом деле предпринимали налеты на деревни не для одного только грабежа и поджога. Они похищали малолетних детей, чтобы потом их в своем лагере… — Литию передернуло.

— И тем не менее, — тихо произнес Кай. — Мы не сражаемся с людьми. И не убиваем их. Судить людей и выносить им приговоры — не наше дело. Наше дело — защищать их от Тварей. Я предупреждал вас: встав во главе отряда рекрутов Училища, вы должны соблюдать правила кодекса рыцарей-болотников.

— А мы и не думали судить разбойников и тем более убивать их, — зло усмехнулась Лития. — Мы обезоружили банду и передали этих мразей родителям тех детей, которых они похитили.

— Это незаконно, — покачал головой Кай. — Разбойников должен судить дворянин, на земле которого они совершали преступления. Или — в том случае, если они способны внести пятьдесят золотых в королевскую казну — суд Совета Королевских министров. Простите меня, ваше величество, но ваш поступок противоречит закону.

— Да неужели? Король имеет последнее слово на суде Совета министров, а в отсутствие короля вся власть принадлежит королеве. Я вынесла приговор Бараку Бочке и его банде, а пятьдесят золотых, так уж и быть, передам казначею от имени Барака. Вы удовлетворены, сэр Кай?

— Да, ваше величество. Но все же Барака и его людей следовало допросить.

— Барак перерезал себе глотку, когда понял, что мы собираемся взять его живым. И я не сумела помешать этому. В конце концов разбойников было две дюжины, а нас — я да шестеро рекрутов. Я не оправдываю себя, сэр Кай, — быстро добавила королева, — я сознаю, что не справилась. Но я привезла с собой кое-кого из его банды.

— Вы же сказали, что все разбойники — казнены крестьянами? — поднял брови болотник.

— А это не разбойник. Это… — Лития поджала губы, что явно свидетельствовало: ей было крайне неприятно вдаваться в объяснения, — это Шуам, мальчишка из местной деревни. Барак похитил его около месяца тому назад вместе с другими детьми. Но не стал убивать после того, как… он и его ублюдки… В общем, он сделал Шуама чем-то вроде своей жены.

Кай потер подбородок.

— Поистине, — сказал он, — большой мир — очень странное место… Где этот мальчишка?

— Вместе с рекрутами на кухне. Как только они закончат с ужином, они явятся сюда… А что нового в Дарбионе, сэр Кай? Я не останавливалась во дворце. Оставив рекрутов на кухне, сама направилась сразу сюда. Есть какие-нибудь вести от его величества?

— Никаких, — ответил болотник. — Но, насколько я могу предполагать, войска Гаэлона уже достигли Ривенстальской равнины, а значит, вестей об исходе битвы с армиями Марборна ждать осталось недолго.

Королева вздохнула и устало провела ладонью по глазам.

— Вам нужно отдохнуть, ваше величество, — посоветовал Кай.

— Да… Что насчет крикунов?

— Ничего нового. Ничего того, чего бы вы не знали, ваше величество. За то время, пока вы отсутствовали, в городе не появлялся ни один из них.

Лития усмехнулась:

— А как поживают те пятеро крикунов, которых рекруты схватили ранее?

— Двое из них еще вчера прошли испытание подъемом на Бычий Рог, — ответил Кай. — Остальные… обучаются. И, надо сказать, их прилежание радует меня.

— Еще бы. На их месте я бы из кожи вон лезла… Должно быть, они до сих пор не верят тому, что их оставили в живых.

— Мы не убиваем людей, — привычно проговорил Кай.

— Да, я знаю, — тихо ответила Лития. — Долг рыцарей-болотников в том, чтобы защищать людей от Тварей. А Долг правителя королевства — в том, чтобы защищать людей от людей. И королям часто приходится убивать сотнями, чтобы сохранить жизни тысяч и тысяч. К сожалению, сейчас королевство не может позволить себе пресечь жесткой рукой поднимающуюся смуту — вся военная мощь Гаэлона стянута к Ривенстальской равнине.

Королева снова потерла глаза.

— Ваша работа… наша общая работа по обеспечению порядка в Дарбионе и его окрестностях, — сказала она, — не дает желаемых результатов. Погромы случаются все чаще и чаще. Королевские вассалы не платят налоги, жалуясь, что и своих-то людей не в силах прокормить, — хотя его величество, когда случился неурожай, распорядился снизить налоги для дворянства, как традиционно поступали короли Гаэлона в старину, в тяжкие для своих подданных годы. И число разбойничьих банд в окрестностях Дарбиона увеличилось чуть ли не впятеро по сравнению с прошлым годом. Если так пойдет и дальше, сэр Кай, королю Марборна нечего будет захватывать. Гаэлон пожрет сам себя.

— Мы добросовестно исполняем волю его величества, приказавшего нам обеспечить порядок в Дарбионе и близлежащих землях.

— Чтобы обеспечить порядок в Дарбионе, нужно прибегнуть к мерам более серьезным, чем — вразумление, — хмуро проговорила королева. — Несколько показательных казней позволили бы нам снизить число погромов… и заставить вассалов вовремя и в полной мере платить налоги в королевскую казну, что наиболее важно. Жаль, что у меня в Дарбионе сейчас нет нужного количества войск, чтобы я могла… навестить кое-кого из окрестных аристократов. А рекруты вашего Училища…

— Они не будут убивать людей, — спокойно произнес болотник. — Когда люди голодны и больны, они не могут быть довольны своей жизнью — и, конечно, ищут, как можно было бы выплеснуть недовольство, — говорил болотник. — В этом нет ничего необычного. И всегда найдутся те, кто возжелает воспользоваться сложившейся ситуацией ради собственной выгоды. Это тоже… нормально.

— Кто-то целенаправленно разжигает людей и толкает на погромы — посредством проклятых крикунов. О чем мы знаем совершенно точно. И, вполне возможно, этот кто-то подговаривает феодалов уклоняться от уплаты налогов. Цель у таких действий может быть лишь одна: ослабить и свергнуть существующую власть. Не думайте, что сказали мне что-то новое, сэр Кай.

— Мы найдем преступников, ваше величество.

— Времени для этого мало! — повысила голос королева. — Древние говорили: хочешь найти виноватых, ищи, кому это выгодно. А слишком многим выгодно свержение Эрла Победителя. В первую очередь — семьям тех, кто полагает, что их род более достоин престола Гаэлона. Таковых семей я могу навскидку назвать… около десятка, а если подумать, и еще больше. Это и Ночное Братство, предводители которого горазды ловить рыбку в мутной воде. Нельзя забывать и об эмиссарах Марборна, стремящихся облегчить задачу военного вторжения. И… А если за бедами, обрушившимися на Гаэлон, стоят… эльфы, сэр Кай? Только не говори, что не думал об этом. В таком случае, тайными нашими врагами могут быть и первые, и вторые, и третьи… А то и все сразу. Ведь эльфы предпочитают орудовать руками людей… Разве мы способны сейчас дотянуться до Высокого Народа, укрывшегося в своих Чертогах? Следует отвечать ударом на удар, если ты не в силах нащупать спрятавшегося противника.

— Пролитая кровь, — заметил Кай, — повлечет за собою еще большую кровь. Этого и добиваются те, кто смущает народ и знать. Этого и добивается наш враг. Следовательно, убивать обманутых, ваше величество, — это неверное решение.

— Но иногда — единственно необходимое.

— Обманутым может быть лишь слабый. Страшно быть слабым, — сказал Кай. — Слабый верит обещаниям недостойных, а не своему сердцу и разуму. Для того мы и строим Сокровенную Крепость, чтобы люди стали — людьми. Сильными. Непобедимыми. Это — путь к спасению подданных Гаэлона. И всего человечества.

— Ладно, — утомленно проговорила Лития, — кстати, вон, рекруты ведут сюда Шуама. Того самого парнишку, которого я вызволила из банды Барака Бочки, — добавила она, заметив, что Кай не смотрит в ту сторону, куда она указала.

— Да-да, — сказал болотник. — Это хорошо. Это очень хорошо.

Королева удивленно поглядела на него: чему это Кай так радуется? И тут же поняла…

Группа людей приближалась к мастеру Каю и ее величеству Литии Прекрасной наискосок через весь Грязный двор — со стороны главного входа. Впереди шли двое рекрутов: один — верзила с молодым и свежим лицом, которого еще не касалось лезвие бритвы, второй пониже ростом и постарше, сильно прихрамывающий при ходьбе. Верзила волок совершенно голого человека; пугливо озирающегося по сторонам.

— Еще один крикун, ваше величество, — сказал Кай. — Хорошо. Допросим сразу двоих — это сбережет нам время. Очень хорошо. А тренировку проведут старшие рекруты Гором и Аж. У них здорово получается работать в паре. Эти двое так сдружились в последнее время…

— Надеюсь, вы не станете возражать, сэр Кай, если я буду присутствовать на допросе? — осведомилась королева — кажется, не для того, чтобы действительно спросить у болотника разрешение, а просто из привычки следовать придворному этикету.

— Как будет угодно вашему величеству, — ответил Кай.