6
«Драккар» висел в межзвездном пространстве в полутора световых годах от системы Аль-Акры. Они вышли в указанную точку вчера в полдень. Ив приказал заглушить главные ходовые и перевести орудийные батареи в походное положение. Пантелеев окинул его неодобрительным взглядом, но продублировал приказание. После бойни на Светлой в этом районе пространства вполне могло находиться несколько кораблей Врага, скажем, по причине серьезного повреждения главных двигателей или ослабления генераторов поля силового каркаса. Команде был объявлен самый легкий транспортно-перегонный распорядок вахт. И только операторы системы ДРО работали в полном боевом режиме. Экипажу было ясно, что они кого-то ждут, но если бы они только могли догадаться КОГО…
Дежурная смена засекла корабль, когда он уже находился невероятно близко. Обычной реакцией на столь близкое обнаружение корабля, да еще идущего в режиме поля отражения, было объявление «Боевой тревоги», но старший смены рассудил, что, во-первых, на такой дистанции любой корабль, обладающий более-менее серьезным вооружением, успеет расстрелять их прежде, чем они переведут орудия из походного в боевое положение, а во-вторых, если капитан кого-то ждал, то это, скорее всего, и были его гости. Поэтому, вместо того чтобы отжать тангенту включения баззеров боевой тревоги, он нажал кнопку капитанского интеркома и уже приготовился доложить о замеченной цели, как капитан появился на пороге рубки:
— Цель на семь-два-три, капитан, скорость один-двадцать два, падает. Силуэт… — Он на мгновение запнулся, а затем продолжил: — В памяти тактического анализатора не значится. Но на взлет — похож на тот, на котором вы уже путешествовали у русских.
Ив кивнул:
— Спасибо, — и, слегка усмехнувшись, спросил: — Когда обнаружили?
Старший смены неловко повел плечами:
— Поздно. Минуту назад.
— Ладно, не переживай, у него кроме поля отражения восьмого класса еще и бортовой комплекс системы подавления.
Дежурный присвистнул удивленно-понимающе, Странный кораблик.
В этот момент экран консоли связи замерцал в ритме вызова. Ив не стал переключать вызов на командную консоль, а устроился на кресле связиста и нажал клавишу приема. На экране возникло изображение человека, которого он до сегодняшнего дня видел только один раз, но уже вряд ли когда-нибудь забудет. Человек мгновение всматривался в экран, а затем вежливо улыбнулся:
— Рад видеть вас, святой отец… Впрочем, сейчас подобное обращение к вам не очень-то подходит. Как видите, я выполнил наши договоренности… — Он оборвал фразу, подразумевая этим, что продолжение за Ивом. Тот принял эстафету:
— Я собираюсь выполнить свою часть с не меньшей обязательностью. И эта наша встреча как раз вызвана тем, что я собираюсь предоставить вам доказательства истинности этого заявления. Только я должен извиниться за то, что вынужден попросить вас немного подождать. Поскольку необходимо дождаться третьего участника нашей встречи.
Человек на экране склонил голову в вежливо-благодарном поклоне и после короткой паузы предложил:
— В таком случае почему бы нам, пока у нас есть некоторое время, не отобедать у меня.
Ив в свою очередь слегка наклонил голову в вежливом поклоне:
— Благодарю вас, ваше величество, и с удовольствием принимаю ваше предложение.
— В таком случае — жду.
И император одной из самых могущественных империй современности исчез с экрана. Ив отключил погасший экран и бросил возникшему за его спиной Пантелееву:
— Приготовь бот. Поведешь сам. Тот кивнул и коротко спросил:
— Сопровождение?
— Не нужно.
Обед начался в полном молчании. Но после второй перемены, осуществляемой дюжим малым в униформе пилота, но с манерами вышколенного официанта, Ив не выдержал и затронул тему, изучению которой он последнее время уделял довольно много времени.
— Знаете, я всегда считал монархию как форму правления абсолютным пережитком.
Император на мгновение замер, слегка выбитый из колеи подобным началом застольной беседы. Но потом, судя по всему, сработал стереотип. Похоже, он подсознательно воспринимал Ива как мистера Корна, а граждане Содружества Американской Конституции славились своей бесцеремонностью. Поэтому он только вежливо улыбнулся и, дождавшись, когда пилот, закончив расстановку блюд, покинет салон, спокойно ответил:
— Вы совершаете общую ошибку. Ив слегка приподнял брови:
— Какую же?
— Вы продолжаете считать монархию всего лишь одной из форм правления.
Ив несколько мгновений обдумывал столь парадоксальную фразу, а затем осторожно спросил:
— А разве это не так?
Император наклонился вперед, подхватил со столика бокал с вином, пригубил и поставил обратно. Судя по всему, он решал, стоит ли вообще затевать обсуждение этой темы, но потом, как видно решив, что разговор в данном направлении не только не по мешает, но даже может оказаться полезным, решительно повернулся к Иву:
— Скажите, вас никогда не удивляло многообразие монархических форм организации государства? Есть абсолютные монархии, где слово монарха решает все. Есть монархии демократические, где суверен — всего лишь представительская должность и от него зависит чрезвычайно мало. — Он сделал короткую паузу, а затем продолжил: — Несколько сотен лет назад на моей родине попытались построить социализм, этакий идеалистический строй, где всем всегда хорошо. В общем-то, ничего не вышло, но на закате того государства правящие в России в то время социалисты вдруг обнаружили, что нечто подобное есть совсем рядышком, в соседнем небольшом государстве под названием Швеция. Они увлеклись этим самым «шведским социализмом», позабыв о том, что Швеция — монархическое государство. А если взять исламские государства, то мы опять видим, что наибольшего успеха добиваются те из них, которые сохраняют монархическую форму правления. Всякие там исламские республики тут же скатываются в лучшем случае в нищету, а в худшем — в бандитизм и геноцид собственного народа. — Он замолчал, бросив на собеседника внимательный взгляд. Ив кивнул:
— Допустим, но что, по-вашему, это доказывает?
— То, что монархия уже давно перестала быть просто одной из форм правления, причем не особенно удачной, а является наиболее разумной и естественной формой организации нации. Причем я рассматриваю понятие «нация» в самом широком смысле, то есть не применительно к неким ограниченным сообществам, схожим по ограниченному набору языково-этнических признаков, а как некую общность языков и народов, создавшую государство. Ив усмехнулся:
— Довольно смелое заявление. Я-то считал доказанным, что подобное место уже давно принадлежит демократии.
Император покачал головой:
— Вы путаете понятия. Демократия именно наиболее эффективная на сегодняшний день форма правления или, в более широком смысле, форма организации общественной жизни. И мы понимаем это ничуть не хуже других. Русская империя, согласно нашей конституции, по существу, лишь обычная демократическая республика. Все основные назначения — премьера и кабинета, Верховного главнокомандующего, Генерального прокурора, членов Верховного суда, а также утверждение бюджета производит парламент. Губернаторы и законодательные палаты провинций также избираются всеобщим голосованием. Если из механизма государственной власти изъять императора, не потребуется даже сколько-нибудь серьезно менять конституцию. Для того чтобы законодательно ликвидировать монархию, парламенту достаточно будет всего лишь изменить редакцию семи статей основного закона, три из которых относятся к государственным символам. Так что на взгляд стороннего наблюдателя династия — всего лишь способ глупой и ненужной растраты солидной части государственного бюджета. Этакая игрушка для бесящихся с жиру. Вот, скажем, у вас не сложилось подобного впечатления?
Ив оказался прав, император действительно воспринимал его как мистера Корна. Впрочем, до того как он серьезно занялся этим вопросом, его представления действительно были близки к тем, что только что изложил император. До того…
— Возможно. Если бы вы были одни такие. Но едва ли не половина наиболее цивилизованных народов цепляется за эти «глупости» обеими руками. Ниппонцы, британцы… да что там говорить, не так давно я побывал на Квебеке Дальнем и Новой Австралии и с большим удивлением узнал, что и они до сих пор де-юре подданные британской королевы. Хотя при чем здесь Канада и Австралийская федерация — убей бог, непонятно. Будучи де-факто независимым и вполне самодостаточным государством, продолжать цепляться за абсолютно чуждый трон… Согласитесь, что это выглядит довольно-таки странно.
Его величество улыбнулся:
— Верно, странно… Если считать монархию всего лишь одной из форм правления.
Ив молча взял свой бокал, сделал пару глотков и, приподняв бокал перед глазами, посмотрел вино на просвет. Пожалуй, не стоит вступать в спор. Мнение лица, непосредственно участвующего «в процессе», причем на самой вершине, самоценно само по себе. Даже если оно несколько отличается от его собственной точки зрения.
— Что ж, давайте представим, что вы поколебали мою уверенность в этом вопросе. Но мне требуются более веские аргументы.
Уголок рта императора насмешливо приподнялся.
— Я думаю, вы уже не раз убеждались в том, что наиболее веские аргументы — те, которые человек находит сам.
Ив на минуту задумался:
— Да, это так, и все же прошу вас хотя бы показать наиболее предпочтительное, на ваш взгляд, направление моих размышлений.
— Ну что ж, попробуем. — Император сделал паузу. — Скажите, что, по-вашему, является силой, обеспечивающей устойчивость любому государству?
Ив удивленно посмотрел на собеседника:
— А вы считаете, что эта сила единична? Император бросил на Ива нарочито безмятежный взгляд:
— В общем-то да.
— Удивительно. Мне казалось, что существует целый комплекс факторов — экономические, социальные, политические, демографические…
— Это не так. Эти факторы, безусловно, очень важны, от них зависит сила государства, его богатство, влияние, уровень жизни и многое иное, но они теряют всякое значение, если государство утратит то, что я подразумеваю.
Император сделал паузу, ожидая вопроса, и Ив решил его не разочаровывать:
— И что же это?
— Единство нации.
В кабинете на некоторое время повисла тягучая тишина. Его величество смаковал вино, Ив задумчиво играл бокалом, размышляя об услышанном. Наконец он повернулся к императору:
— Я бы хотел уточнить, что вы подразумеваете под этим термином?
— Я думаю то же, что и вы. — Император одарил Ива выразительным взглядом и продолжил: — И так как этот фактор чисто духовный, моральный, то есть как бы эфемерный, то для его обеспечения требуются столь же эфемерные составляющие, вернее, кажущиеся эфемерными… — И тут он внезапно резко изменил тему: — Вы не обращали внимания на то, что демократия, так сказать, в чистом виде наиболее успешна именно в мононациональных государствах или государствах, не имеющих серьезных исторических корней, то есть образованных эмигрантами на пустом месте, таких, как Содружество Американской Конституции или его родоначальник — США. Недаром, вас столь подчеркнуто престижно понятие гражданства, а вопрос о национальности считается прямо-таки неприличным. А государства, образованные множеством исторически сложившихся наций, устойчивы только в виде монархий, иначе они просто разваливаются на мононациональные куски, иногда более-менее мирно, но чаще всего довольно кроваво?
— Ну, я не был бы столь категоричен… Однако кое-какие параллели действительно просматриваются. И чем, по-вашему, это вызвано?
Император усмехнулся:
— Все просто. В каждой семье должен быть глава. Его можно любить или ненавидеть, но как только глава исчезает, начинаются свары. Сначала словесные — кто кому сколько должен и кто от кого больше натерпелся, затем дело доходит до битья посуды, а заканчивается все крысиным ядом в чай или чугунной сковородой по затылку. Массы людей, составляющих нацию, обладают гораздо большей инерцией, чем те, из которых складывается семья, поэтому все разгорается гораздо медленнее, но заканчивается революцией и гражданской либо межэтнической войной. Кстати, это прекрасно понимали даже отцы «чистых» демократий. Именно потому наиболее устойчивы демократии, обладающие таким суррогатом монарха, как президент. Вспомните, страны с так называемой парламентарной демократией являются лидерами по частоте сменяемости правительств.
Ив задумчиво приподнял бокал:
— Я никогда не рассматривал эту проблему с такой точки зрения.
Его величество снова усмехнулся, но на этот раз его усмешка была немного печальной.
— Ну а нашим предкам, увы, пришлось. И знаете, какой вывод они сделали?
Ив поощрил своего собеседника вопросительным взглядом.
— Что принятие монархической формы правления способно не только удержать, но и, как это ни парадоксально, воссоединить народы, казавшиеся ранее по отношению друг к другу абсолютно непримиримыми. И, судя по тому, что империя не только возродилась в те далекие времена, но и сумела выйти к звездам и существует и развивается уже сотни поколений, они оказались правы.
— А почему?
Император пожал плечами:
– 'Если вы хотите услышать научно обоснованные выводы, то вы явно обратились не по адресу. Но если вас интересует мое… даже не мнение, а, скажем так, субъективное ощущение, то я готов им поделиться.
— Был бы благодарен.
— Для любого человека хранить верность трону и суверену гораздо легче, чем, скажем, талмуду под названием конституция или аморфному понятию «народ», некоторую малую, но совершенно конкретную часть которого, как то: теща, свекровь, сосед или сослуживец, он терпеть не может.
Ив понимающе кивнул:
— Как говорят шотландцы: «Да, мы не любим англичан, но мы храним верность королеве».
— Вот именно. Да и такие понятия, как верность долгу, честь, достоинство, становятся гораздо более конкретными, если существует класс носителей этих понятий, такой, как аристократия.
Ив иронически приподнял брови:
— Потомственная?
— Как ни странно — да. Как показывает опыт поколений, потомки дворян, как правило, в подавлявшем большинстве оказываются достойными подражания образцами верности и чести. Возможно, потому, что дворянские семьи почитают развитие подобных качеств в детях непременной основой семейного воспитания. А ведь именно в семье закладывается фундамент личности. Что, впрочем, совершенно не исключает расширение аристократии за счет притока достойных представителей иных классов. И это при том, что в современных государствах принадлежность к аристократии отнюдь не означает обязательного экономического достатка или непременной принадлежности к правящей элите. — Император развел руками. — Как видите, если считать основой экономики так называемый средний класс, то лучшей основой единства нации и ее морального здоровья является аристократия. Так что в отличие от чисто демократических государств монархические имеют, так сказать, еще одну опору, которая позволяет им быть гораздо более устойчивыми.
Ив снова поиграл бокалом:
— Знаете, со многими вашими утверждениями я мог бы поспорить, но мое мнение против вашего не доказывает ничьей правоты. К тому же вам удалось заставить меня взглянуть на многие вопросы с неожиданной точки зрения…
Император усмехнулся:
— Не так уж и неожиданной. Вы, как мистер Корн, сами создали, по существу, огромную финансовую и экономическую империю. Причем вы в этой империи являетесь таким же абсолютным монархом, как я.
Поскольку, если даже вы и не участвуете в принятии тех или иных решений, ваше слово в конечном счете есть абсолютная высшая инстанция. И совершенно неважно, произнесете вы его или просто молча одобрите решение нижестоящего руководителя. — Он хитро прищурился. — К тому же, согласитесь, главным для вас при назначении на высокий пост того или иного руководителя являются даже не столько его деловые качества, сколько то, насколько вы, лично вы, можете доверять этому человеку. А это уже сродни вассальной клятве, правда растянутой во времени и выраженной не в словесной формуле, но в действиях и поступках, что есть непременный атрибут аристократии. Ведь и мы, современные монархи, тоже уже не особо доверяем речам и клятвам, больше полагаясь именно на действия и поступки. Так что вы уже сталкивались с подобными проблемами и, не сомневаюсь, использовали схожие решения.
Ив задумчиво прищурил глаза, а затем улыбнулся:
— Ну, я бы не сказал, что вы так уж сильно ограничены в своей власти. О всевластии русского императора ходят легенды.
Император посерьезнел:
— В какой-то мере это так, но моя власть — результат того, что парламент назначил меня Верховным главнокомандующим и неизменно поддерживает мои предложения. Однако эта власть отнюдь не неизменна. Просто процент принятых мною решений, оказавшихся правильными или даже единственно возможными, пока еще существенно превышает процент ошибок. А если бы на моем месте оказался кто-то менее компетентный или, скажем, более слабый, не сумевший настоять на своем в то время, когда авторитет императора был еще не настолько высок, то за сувереном остались бы только представительские функции, а власть получил бы сильный премьер. Такое тоже было в нашей истории, причем неоднократно. Император — олицетворение империи, объединяющий символ, а его реальная власть зависит от того, что он за личность.
— Но, как мне кажется, сейчас вы бы смогли и законодательно закрепить свою власть. Его величество пожал плечами:
— Возможно. Но я не собираюсь этого делать. Я же сказал — мы понимаем преимущества демократии как наиболее эффективной на сегодняшний день формы организации общества. Империя может оставаться устойчивой, если у следующих поколений по-прежнему останется выбор — сильный император или слабый император, но сильный премьер. И если мой сын, внук или правнук окажутся, скажем так, менее способными правителями, чем я, пусть, это не так уж сильно повлияет на империю. К тому же власть — слишком суровое бремя, чтобы продолжать волочь его на себе, когда речь уже не будет идти о выживании. Династия — древко знамени, за которое хватаются в суровое время. А когда жизнь станет более приятной и спокойной, пусть об императоре вспоминают только в связи с карнавалами в День Тезоименитства или салютами в день рождения наследника.
В этот момент в проеме двери возникла физиономия пилота.
— Вызов с сателлита.
Император коротко кивнул и повернулся к Иву:
— Вас вызывает ваш корабль.
Но тот уже и сам догадался, в чем дело.
— Да, я понял. Как мне кажется, ваше величество, это наш третий собеседник. Если вы не возражаете, я предпочел бы пригласить вас и его на свой корабль. Поскольку наш собеседник обладает статусом, сходным с вашим, мне кажется, это будет более правильным с дипломатической точки зрения.
Император молча склонил голову.
…Когда вновь прибывший снял шлем скафандра, Ив повернулся к императору:
— Ваше величество, позвольте вам представить его величество султана Сэладдина VII, правителя султаната Регул.
На лице императора не дрогнул ни один мускул. И, судя по всему, причиной этого была отнюдь не его великолепная выдержка. Ив понял, что император все это время знал, кто будет их третьим собеседником, и невольно восхитился старым финном. Недаром старина Дуглас считал графа Маннергейма лучшим руководителем разведслужбы современности. Император сделал шаг вперед и пристально посмотрел на новоиспеченного султана:
— Вы знаете, что мне обещал наш общий знакомый?
Бывший принц Абдель, ныне принявший тронное имя Сэладдина VII, медленно наклонил голову:
— Да.
— И как вы к нему относитесь?
— Я готов принять на себя все обязательства по его выполнению.
Император бросил на султана пристальный взгляд:
— Насколько я могу доверять вашему слову? Султан побагровел, но сдержался и тихо спросил:
— Вы знаете, КТО он?
— Да.
— Так кто может пойти на обман, зная, ЧЬЕ обязательство он нарушает?
Император несколько секунд молча переваривал ответ, а затем произнес:
— Что ж, это достаточно веский аргумент… Но все же я хотел бы, чтобы наши с вами отношения не нуждались в подобных аргументах. — И он каким-то величественно-торжественным, но в то же время отнюдь не кажущимся высокомерным жестом протянул султану Регула руку. Тот на мгновение замер, а затем осторожно, но крепко пожал ее.