Капитан второго ранга Семецкий всю жизнь считал себя удачливым. Ну еще бы, будучи сопливым гардемарином, выжить в мясорубках над Большим Николаевском и Светлой при ее первой обороне, в тридцать лет стать капитаном эсминца, а в тридцать пять получить место лидера пятерки. Поэтому к настоящему времени он приобрел непоколебимую веру в свою звезду и некоторый апломб. В первый момент, когда на его экране высветились цифры, обозначавшие силы противника, он немного оторопел, а сердце екнуло. Но вдруг после массированной атаки в составе ордера дивизии его пятерка вывернулась из-под беспорядочных ответных залпов растерянного противника и, расшвыряв пару звеньев «жуков», ухнула в самый центр боевого порядка Врага. Без особых проблем проскочив почти уничтоженный верхний эшелон, проскользнула между вторым и третьим эшелонами и вышла на обратную сторону планеты, где первым же торпедным залпом уменьшила число торопливо сходящих с орбиты кораблей противника на полтора десятка… Похоже, и из этой заварушки ему все-таки удастся вывернуться. И первое время для этой мысли были все основания.

После сумасшедшего прорыва, когда его зажало полтора десятка «скорпионов», к нему быстро подскочило полсотни истребителей с «Варшавы» под командованием лихого лидера истребительного наряда авианосца полковника графа Дашкова, и они совместными усилиями загнали атакующих обратно, на низкие орбиты. И сейчас «Беспокойный» шел правым ведомым в «ромбе», ведя частый огонь нижними батареями и батареями правого борта. После шести торпедных атак, отправивших в мир иной полтора десятка «скорпионов» с наиболее ретивыми командирами, торпеды на эсминцах закончились и в распоряжении Семецкого оставалась только артиллерия. Но попыток прорыва больше никто не делал, и эсминец вел стрельбу экономным темпом, лишь иногда доводя его до двенадцати залпов в секунду, поэтому запасы энергии в накопителях не опускались ниже критической отметки. Так что Семецкий надеялся удержаться на позиции до подхода к основному театру, а там, выведя своих подопечных под главный калибр флота, укрыться за тяжелыми кораблями и, слегка передохнув и поднакопив энергии, опять совершить что-нибудь этакое. По его расчетам, они сумели забраться глубже всех и прижали Краснозадых очень чувствительно, поэтому по большому счету его прорыв вполне тянул на «Георгия». Семецкий, улучив момент, даже успел представить, как Георгиевский крест будет смотреться на его парадной тужурке, но затем старательно загнал эту мысль подальше. Думать о наградах до конца битвы — очень плохая примета. Но он даже не подозревал — насколько…

До выхода из планетарной тени оставалось совсем немного, когда из-за массивного естественного спутника Светлой выскользнула эскадра в семь десятков «скорпионов» и ударила по его ромбу и истребителям полными бортовыми залпами. Дашков в первые же несколько секунд лишился почти половины эскадры и, звериным чутьем старого волка уловив единственно возможное решение, нырнул вниз, к атмосфере, попытавшись укрыться от огня развернутых в идеально согласованный боевой ордер скорпионов за изрядно потрепанными рядами тех, кого он только что так успешно атаковал. Семецкий остался один. Два его эсминца, получив по совмещенному залпу десятка «скорпионов», тут же превратились в огненные шары, а спустя пару мгновений за ними последовал еще один. Последний из оставшихся получил множество пробоин и рухнул вниз. Но «Беспокойному» повезло: он поймал всего десяток одиночных залпов, два из которых пробили поле и проломили обшивку. Сначала Семецкий отнес это везение на счет того, что ему удалось резким маневром выскочить из фокуса залпа, но тут его взяли в кольцо — и он, побледнев, понял причину такой неожиданной удачи. Для него приготовили нечто более страшное. Его собирались взять на абордаж…

Всевидящий оттянул свой «скорпион» подальше от одинокого эсминца. Эта битва выбила его из колеи. Сначала оказалось, что эта планета, снискавшая себе мрачную славу еще в прошлой кампании, забита полевыми войсками. Первая волна десанта была буквально размазана по поверхности. И только он успел вывести на низкие орбиты свои самые могучие корабли, чтобы подавить войска на планете мощными орбитальными ударами, как ему на голову свалился тот самый флот, который, судя по последним докладам, продолжал мирно торчать на парковочных орбитах района базирования. Внезапная атака этого флота людей, принадлежащих к расовой группировке с самоназванием «русские», сначала привела его в состояние, близкое к потере контроля. Атака была стремительна и жестока. Да что там говорить, если для восстановления положения на одном из участков ему пришлось задействовать свою личную эскадру. И это было нарушением всех мыслимых традиций и установлений, но куда деваться, если он был единственным Алым на всю эскадру, и при мысли о том, почему так получилось, ему хотелось вздыбить когти и вонзить их в такую податливую мягкую плоть людей…

В первые полчаса у него даже создалось впечатление, что, несмотря на столь вопиющее неравенство сил, атака этих сумасшедших близка к успеху. Люди дрались отчаянно. Всевидящий бросил взгляд на экран, и его когти и крылья невольно сложились в жест уважения. Например, вот этот одинокий корабль, оставшийся от всей прорвавшейся группы, отбил уже две волны абордажа. Но даже это охватившее людей боевое безумие принесло им всего лишь временный перевес. Их флот таял гораздо медленнее, чем хотелось бы Всевидящему, но неотвратимо. Вот и от этого отчаянно оборонявшегося эсминца теперь остались лишь жалкие ошметки — обшивка парила, испещренная ранами вышибных зарядов, на месте спарок непосредственной обороны зияли обледенелые дыры, а вокруг корабля медленно кружился чудовищный саван из кусков разрубленных тел людей и Низших, обрывков боевых скафандров, обломков абордажных ботов и более-менее целых трупов. Но он еще, каким-то чудом, держался на орбите.

Что ж, пора заканчивать. Всевидящий жестом отдал приказ отправить на изуродованный корабль новую, и на этот раз уже, без сомнения, последнюю, волну абордажа и вывел на экран последние сводные данные. Локтевые когти Алого тут же приподнялись в жесте удовлетворения. Что ж, этого следовало ожидать. Даже то, что они решились на атаку при таком соотношении сил, было просто безумием. Потери, конечно, чудовищные, но еще час-полтора, и все будет кончено. Он был достаточно опытным адмиралом, иначе ему не доверили бы огромный флот. Но и ставка в этой битве была слишком высока. Впрочем, судя по тому, насколько большой флот их атаковал, это понимали и люди. Однако все уже решено…

Князь угрюмо смотрел на ползущие по экрану адмиральской консоли колонки непрерывно меняющихся цифр. Они проигрывали битву. Из двенадцати равелинов только три все еще вели огонь. От пяти остались обломки, а еще на четырех шла отчаянная рукопашная с вполне предсказуемым результатом. Из почти семи сотен истребителей осталась едва четверть, да и из них больше половины способны только, при удаче, дотянуть до своих авианосцев и грохнуться на посадочную палубу. Линкоры и тяжелые крейсера пока потеряли только десять процентов состава, но их силовые поля были уже сильно измочалены, а мощность залпа упала почти вдвое. Кроме того, они потеряли половину эсминцев, а с низких орбит уже поднимался четвертый эшелон Врага. Князь откинулся на спинку и прикрыл глаза. Нельзя, нельзя было ввязываться в бой при таком соотношении сил и… нельзя было не ввязаться. А что же остается сейчас? Князь выпрямился в кресле и, повернув голову, приказал:

— Метелица!

— Я, вась сиясь.

— Волоки боевой скафандр. — И заметив, что тот оцепенело уставился на командира, рявкнул: — Ну, шевелись!

Спустя пару минут он затянул последние застежки, окинул хмурым взглядом дюжую фигуру ординарца, тоже затянутую в боевые латы, скупо улыбнулся и тихо выдохнул:

— Чарку, — а затем, медленно протянув руку, переключил пульт на циркулярную связь: — Внимание флоту!

В операционном зале все замерли, даже гудение процессоров, казалось, слегка приутихло. Князь знал, что сейчас его изображение появилось во всех БИЦах, боевых рубках и на экранах пульта связи всех кораблей эскадры. Из-за спины вывернулся Метелица с массивной серебряной чаркой в руках. Князь поднялся во весь рост, лихим движением вытащил из ножен шпагу, на мгновение замер и твердо произнес:

— Флоту — приготовиться к абордажу, авианосцам — вооружить экипажи и высадить десант на те равелины, на которых идет рукопашная, всех троллей — порвать в лохмотья, остальным — курс на низкие орбиты, в самую… их задницу, артиллерийский огонь по целям за пределами десятикилометровой зоны, все ближние цели — на абордаж. Затем он подхватил чарку, надсадно проорал: — Во славу Отечества! — и, лихо отбросив ее в сторону, выдохнул: — Ну с богом, ребятушки, — а потом повернулся к капитану линкора и приказал: — Витаутас, заводи нашу.

Тот молча кивнул и с бледным, но решительным лицом надавил клавишу на своем пульте. Сначала под сводами операционного зала поплыла торжественная, скорбная мелодия, а затем загремел хор мощных мужских голосов:

Князь мгновение слушал, а затем, привычным движением задействовав миомерные мышцы боевого скафандра, сиганул с мостика прямо к выходу из операционного зала и выскочил в коридор, ведущий к нижней гитаре боксов абордажных ботов линкора. А вослед ему неслось:

Всевидящий не понимал, что творится. У него на глазах рушились все самые точные и проверенные методики расчетов. Во-первых, эти измочаленные остатки корабля опять отбили абордаж. Чего просто не могло быть. Этот жалкий обрубок боевого корабля перемолол уже три полных абордажных наряда, каждого из которых обычно вполне хватало для захвата любого корабля подобного класса. Но самое непонятное было не в этом. Русские атаковали. Весь флот. Флот, который, по всем расчетам, можно было уже считать уничтоженным. Более того, русские пошли на абордаж. Это было безумием. Они не могли знать, что на его кораблях практически не осталось Низших, но они все-таки решились на это безумие, и все перевернулось…

Два его изрядно потрепанных эшелона, сумевшие вырваться с низких орбит и развернуться, не успели среагировать, как тяжелые корабли русских, презрев все законы боя, предписывающие таким монстрам держаться на дистанции максимальной досягаемости их главного калибра, ворвались в боевые порядки и ударили главным калибром практически в упор. Темп огня вырос до немыслимых параметров, грозя не просто расплавить, а взорвать их энерговоды, но они с безумием обреченных лезли напролом, уже не просто стараясь не выпустить его «скорпионы» с низких орбит, а буквально загоняя их вниз, в атмосферу, лишая не только маневра, но и огневой мощи, перегружая поля защиты… А затем они выбросили абордажные команды, и у него практически не осталось ни единого шанса…

Все началось с той странной мелодии. Когда торжественный хор мужских голосов ворвался в динамики, Всевидящий пару мгновений вслушивался в этот, по его меркам, совершенно немузыкальный рев, а затем пренебрежительно вскинул крылья в жесте полного презрения. Дикие были в своем репертуаре — ну какому еще разумному виду могло прийти в голову в самый разгар боя забивать оперативные частоты связи абсолютно бесполезной для боя информацией? Спустя некоторое время он соотнес-таки охватившую противника одержимость с этой мелодией и приказал заглушить ее всеми возможными средствами. Но через несколько минут отчаянных усилий Приближенные с растерянностью доложили ему, что это невозможно.

— Что значит невозможно?

— Они все поют ее.

— Кто все?

— Все. Экипажи, пилоты истребителей, абордажные команды… Все. Мы заглушили центральный сигнал, но они все перешли на циркулярное вещание и… поют.

Всевидящий переключил динамики, и в рубке остервенело заревели сотни, тысячи голосов:

В эту минуту Всевидящий понял, что все кончено. И единственное, что ему остается, — это попытаться вырваться из чудовищной ловушки, чтобы донести до собратьев драгоценную информацию о том, что они серьезно ошиблись в оценке этого странного дикого вида. Поэтому он повернул увенчанную короной рогов голову и коротко приказал:

— Эскадре — сняться с орбиты. Ордер — «звезда». Курс — передовая база, — и резким движением отвернулся от обзорного экрана, на котором погибал его флот, самый мощный флот, который Алая аала когда-либо собирала для атаки на миры людей…

Боцман Путивлин перевалился через высокий комингс боевой рубки и замер, тяжело дыша и дожидаясь, пока исчезнут красные круги перед глазами. «Беспокойный» был мертв. Не действовало ни одно орудие, ни один маневровый двигатель, ни один излучатель. Внутри корабля не осталось даже воздуха. Коридоры и палубы были завалены трупами людей и — Низших. Похоже, из всей команды в живых остался он один. Пока боцман не добрался до рубки, у него еще теплилась надежда, что здесь он найдет хоть кого-нибудь живого. Во всяком случае, во время последней атаки он еще слышал в наушниках шлема хриплый, но бодрый голос своего молодого капитана. Но теперь ему стало ясно, что он остался один. Пол рубки был скользким от зеленой крови Низших, консоли разбиты, командное кресло разрублено, и большая его часть валялась внизу. Капитан Семецкий повис на ограждении мостика командного уровня, но подниматься наверх, чтобы убедиться в его смерти, необходимости не было. В грудь капитана по самую рукоятку был вогнан ятаган. Впрочем, судя по тому, что рядом с креслом валялась разрубленная туша тролля, капитан сумел-таки нанести свой последний удар. Не дав доставшему его врагу хоть сколько-нибудь поторжествовать. Эх, сынок-сынок…

Тут у центральной консоли замерцал какой-то огонек. Путивлин усмехнулся, похоже, пошла последняя волна абордажа. Вот только встречать ее кроме него некому. Да и он уже не боец. Ну что ж, посмотрим, кого они пошлют на этот раз. Боцман приподнялся на руках и, подволакивая единственную оставшуюся ногу, подполз к последней более-менее целой консоли, на которой еще еле мерцал экран. Вот это да! Кольцо «скорпионов», намертво зажавшее одинокий эсминец, распалось. Они спешно перестраивались в походный ордер, оттягиваясь для защиты одного из них, все время этой жуткой бойни держащегося немного в отдалении. Путивлин зло оскалился. Похоже, Краснозадые собирались драпать. Ну уж нет, так не пойдет. Он подтянулся на руках и втащил свое одеревенелое от лошадиной дозы лекарств тело прямо на пульт. Так, главный калибр — к черту, спарки — к черту, торпедные аппараты — пусто, ну хоть что-нибудь, хоть ботами протаранить… протаранить! Путивлин торжествующе зарычал и, извиваясь как змея, пополз прямо по пульту к консоли управления главными ходовыми. Только бы там осталось хоть что-нибудь, хоть одна клавиша, хоть целый проводок… Он умер мгновенно. При отсутствии силового каркаса в момент запуска главных ходовых Путивлина просто размазало по боевой рубке. «Беспокойный» прожил чуть дольше. Но, когда обломки эсминца вонзились в борт «скорпиона», они еще составляли компактную массу. С массой покоя около восьми тысяч тонн. И Всевидящий умер спустя всего полторы секунды после последнего оставшегося в живых защитника упрямого эсминца…