Глава третья. НАШЕСТВИЕ КЛОНОВ
1
— Скажи мне, почтенный Уриэль, — в голосе Олорина отчетливо слышался ядовитый сарказм, — насколько дети хоббитов растут быстрее человеческих детей?
— Некоторые периоды развития у маленьких хоббитов протекают быстрее, некоторые — медленнее, но в целом скорость роста и взросления у людей и хоббитов одинаковая.
— А в каком возрасте маленький хоббит обычно начинает говорить «мама»?
— Да хватит тебе, Олорин! — взорвался Уриэль. — Ну не рассчитал я, не рассчитал. Да, сейчас конец лета, а не начало, ну и что с того? Ты-то вообще отказался делать резервные копии!
— Ненавижу зомби, — сказал Олорин, но уже не так уверенно и без прежнего сарказма.
— Самого себя не возненавидь! — воскликнул Уриэль и расхохотался нервным и злым смехом.
Мы сидели на кухне и пили пиво. Долгаст ползал под ногами, непрерывно лопоча и агукая что-то неразборчивое, время от времени он поднимался на ноги и пытался ходить и чаще всего успевал сделать несколько шагов, прежде чем упасть.
— Хватит ругаться, — сказал Олорин, и его глаза блеснули из-под седых бровей. — Пора подводить итоги. А итоги неутешительные. Мы отправились в пещеру Орлангура и сгинули.
— Может, и не сгинули, — запротестовал Уриэль, но Олорин немедленно перебил его:
— Может, и не сгинули, но от этого не легче. Мы собирались вернуться к началу лета, сейчас лето уже на исходе, резервные копии активизировались позже намеченного срока, а от нас-предыдущих все еще ни слуху ни духу. Не знаю, куда они… то есть мы… ну понятно кто, сгинули и сгинули ли вообще, но здесь их нет. Что будем делать?
Воцарилось молчание. Олорин вопросительно взглянул на меня. Все правильно, на советах младшие всегда говорят первыми.
— Ну, я точно не знаю… — замялся я, — наверное… Наверное, надо сходить туда еще раз и посмотреть, что с нами случилось, — и я сразу понял, какую глупость сморозил.
Уриэль не преминул указать мне на эту глупость.
— Ага, — сказал он, — а потом зимой оживут еще три резервные копии, и они тоже пойдут неизвестно куда…
— Так ты что предлагаешь, — оборвал его Олорин, — никуда не ходить, ничего не узнавать?
— Нет, конечно. Если они сгинули, им уже ничем не поможешь. А если нет… я бы не хотел оставить свою копию в лапах какого-нибудь дракона или людоеда. Но мы должны извлечь уроки из прошлого похода.
— Замечательно! — голос Олорина, обычно тихий и мягкий, на этот раз возвысился. — Наконец-то за этим столом сказали что-то дельное. Извлечь уроки. Какие уроки?
— Во-первых, — сказал Уриэль, — нельзя очертя голову бросаться в неизвестность. Мы должны знать, где закончился предыдущий поход. И если нас снова постигнет неудача, мы должны знать, где это произошло. Думаю, мы должны создавать резервные копии не один раз, а регулярно и с меньшими сроками активизации.
— А потом твои заклинания начнут давать сбои, и наши копии возродятся или слишком рано или слишком поздно или не возродятся вообще, — возразил Олорин. — Нет, это не годится. Без создания зомби нам не обойтись, это ты верно отметил, но использовать их мы будем по-другому. После каждого препятствия мы будем создавать зомби, но оживлять их будем сразу же.
— Зачем?
— Затем, чтобы отправить домой. После того как мы отправим первых гонцов, здесь всегда будут находиться другие мы, которые всегда будут знать, докуда дошли мы — основные. Когда придут новые гонцы, произойдет слияние. А если гонцов долго не будет, другие мы смогут продолжить путь с того места, где остановились эти мы, притом продолжить путь более осторожно, зная о предстоящей опасности. Возражения есть?
Возражений не нашлось.
— Далее, — продолжал Олорин, — заклинаниями создания резервной копии и восстановления с нее должен обладать каждый из нас. Может случиться так, что двое из нас погибнут, и тогда третий сможет восстановить их, и нам не придется начинать путь сначала.
— Разве ты не владеешь этими заклинаниями? — удивился Уриэль.
— Я знаю все, что нужно, чтобы ими овладеть, но это займет неоправданно много времени. Насколько я понимаю, у тебя, Уриэль, есть готовое отлаженное заклинание… ну или почти отлаженное, не забудь, кстати, проверить блок автоматического восстановления, ты явно что-то напутал с отсчетом времени. Так вот, Уриэль, ты поделишься с нами этим заклинанием?
— Конечно, — сказал Уриэль и вытащил из воздуха две пачки пергамента листов по десять каждая.
Я удивился — никогда не видел такого длинного заклинания.
— Изучайте, — сказал Уриэль и выдал одну пачку Олорину, а другую мне.
Я немедленно впился глазами в ровные строчки рун, но вскоре разочарованно вздохнул и отложил листы в сторону. Нечего и думать быстро разобраться в этом заклинании, оно наполовину написано на языке первооснов, да и вообще… уж очень оно длинное. Никогда не видел такого длинного и сложного заклинания.
2
Я сотворил своего первого зомби в пещере Орлангура. Мы посмотрели друг на друга и ничего не сказали, только одновременно состроили удивленно-раздраженную гримасу. Почему-то, когда смотришь на свою точную копию, начинаешь испытывать глупую ревность, хотя и понимаешь, что не пройдет и нескольких месяцев, как это тело и эта душа сольются с твоими телом и душой, и память будет объединена. Но все равно, как подумаешь, что вот этот Хэмфаст уже сегодня вечером заберется в постель к Нехаллении… прямо-таки дрожь пробирает. Понимаешь, что это смешно, а ничего сделать не можешь.
В общем, мы с копией перекинулись парой фраз, после чего он отправился в обратный путь в компании второго Уриэля и второго Олорина. Олорины нервничали примерно так же, как и мы, Хэмфасты, а Уриэли, кажется, не испытывали ни малейшего неудобства от того, что их двое. И когда они оба начинали одновременно говорить одно и то же, они не замолкали в смущении, как мы или Олорины, а начинали хохотать так же синхронно, как и говорили.
Об этом стоит сказать подробнее. Очень странная вещь происходит, когда оригинал разговаривает с только что сотворенной копией. Сразу после раздвоения души оригинала и копии совершенно идентичны, потом, по мере накопления собственного опыта, они начинают мыслить и чувствовать немного по-разному, но в первые минуты никак не удается избавиться от ощущения, что смотришься в зеркало, настолько точно копия повторяет действия оригинала. Кажется, я начинаю понимать, почему Олорин так не любит сотворение резервных копий.
Копии одна за другой растворились в черной непроницаемой преграде, загораживающей выход из пещеры, а оригиналы приступили к изучению местного интерьера.
Да, кстати, совсем забыл! Надо рассказать о том, что с нами произошло на пути в эту пещеру. Ничего особенного, в общем-то, не произошло. Стражи Границы выглядели жутковато, и в схватке с ними у нас не было бы никаких шансов, но нам удалось проскользнуть незамеченными. Разрывы ткани пространства тоже вещь еще та, но благодаря опыту Уриэля мы справились. Что еще? Да, еще волшебная стена, окружающая Запретный Квадрат. Снаружи она совершенно невидима, а изнутри выглядит как абсолютно черное полотно, надвое рассекающее мир от земли и до неба. Впечатляющее зрелище. Короче говоря, по дороге сюда приключений было много, но ничего заслуживающего подробного рассказа так и не приключилось.
Уриэль удалился куда-то вглубь пещеры и растворился в полумраке, а мы с Олорином приступили к исследованию окрестностей входа. Никаких следов сражения или чего-то подобного, всюду идеальный порядок, только горизонтальные поверхности покрыты толстым слоем пыли. Наши следы отчетливо видны на полу… Стоп! А где следы наших предшественников?
Ага, вот они. Прошлые мы изрядно походили по пещере, кто-то даже успел посидеть на троне Орлангура, трудно сказать, кто именно, следы сохранились не настолько хорошо. Ага, вот что привлекло их внимание! Письменный стол, заваленный пергаментом. Видно, что в этой куче кто-то основательно покопался. Я протянул руку и взял верхний лист. Стихи. Точно, стихи, а точнее, одно стихотворение на двух языках, я сразу понял это, несмотря на то что не знаю ни одного из этих языков. Стихи ни с чем не перепутаешь — короткие рубленые строки, число рун в каждой строке подчиняется повторяющемуся ритму… Ну и так далее. Я позвал Олорина, протянул ему пергамент, он долго беззвучно шевелил губами, а потом начал читать стихи в переводе на аннурский язык.
3
Мы с Олорином сидели на троне Орлангура и обсуждали стихи.
— Не понимаю, — сказал я, — Орлангур, он что, разочаровался в деле света и ушел в иные миры?
— Я бы не стал утверждать так категорично, — возразил Олорин, — скорее всего, эти стихи принадлежат не Орлангуру.
— Почему ты так думаешь?
— Они написаны на двух языках, при этом текст на языке майаров записан справа. Понимаешь?
— Думаешь, это перевод?
— Да. Насколько я знаю Орлангура, язык майаров для него родной. Вряд ли он стал бы сочинять стихотворение на чужом языке, а потом переводить его на родной. И вряд ли он записал бы оригинал справа, а перевод слева. Кроме того, стихотворения на этих двух листах сильно различаются по стилю. У них есть много общего, языки одни и те же, но… Это трудно объяснить, но я почти уверен, что эти два стихотворения принадлежат перу разных авторов.
— Однако почему Орлангур перевел именно эти стихи?
Олорин пожал плечами, и в этот момент в круге света, образованном волшебным светильником, зажженным Олорином, появился Уриэль.
— Две новости, — сказал он, — хорошая и плохая.
— Вначале давай плохую, — потребовал Олорин.
— Плохая новость — врата миров разрушены.
— Как? — воскликнули мы в один голос.
— Тут был один артефакт, нечто вроде мины-ловушки… Знаете, всякие взрывные артефакты, которые при отступлении разбрасываются на поле боя. Так вот, этого артефакта раньше не было, я имею в виду, во время нашего первого визита кто-то явился сюда через врата миров, принес этот артефакт, ушел обратно, а потом артефакт взорвался и разрушил врата.
— Нечего и гадать, кто это был, — Олорин встрял в монолог Уриэля, — я тебе сразу скажу, что это Орлангур.
— Сам Орлангур? — воскликнул я.
— С чего ты взял? — воскликнул Уриэль.
— Сам, собственной персоной, — Олорин важно кивнул головой. — Такую ауру трудно забыть, а тем более с чем-нибудь перепутать. Он был здесь в конце зимы, и, скорее всего, мы-предыдущие тогда с ним встретились.
— Это он взорвал врата? — спросил я. Я уже все понял, но это знание совершенно не укладывалось в голове. — Он напал на нас и мы погибли?
— Нет, — сказал Уриэль. — Есть еще и хорошая новость. В прошлый раз мы не погибли, мы пошли дальше.
— Но как? Если врата миров разрушены…
— Можно перемещаться между мирами и без помощи врат. Можно попробовать пробить канал, это более утомительно и опасно, но возможно. И в тот раз мы это сделали.
— И в какой мир мы отправились? — поинтересовался Олорин.
— Довольно забавный мир. Когда я посетил эту пещеру в первый раз, я оставил здесь артефакт. Нечто вроде сканера, он изучал миры, в которые можно попасть отсюда, причем не только те миры, в которые ведут врата, но и те, доступ к которым возможен только через канал.
Сканирование миров — дело долгое, я хотел, чтобы артефакт собрал требуемую информацию без моего непосредственного участия, так оно и случилось. Самые интересные миры стали для нас закрыты после уничтожения врат, но то, что осталось, тоже неплохо. В общем, мы ушли в самый интересный мир из оставшихся доступными. Оригинальный мир. Там живут люди, эльфы и хоббиты, там действует магия, как высшая, так и низшая, только низшая магия действует по-другому, и заклинания Средиземья там действовать не будут. В общем, прошлые мы отправились туда и благополучно достигли цели. Пойдем за ними?
— Пойдем, — сказал Олорин, — только вначале создадим новые копии.
4
Я мыслю, следовательно, я существую. Не помню, кто это сказал, кажется, Ежебой из Дорвага. А может, и нет. Не важно. Важно то, что, раз я думаю, значит, я еще жив.
Пробивать канал — удовольствие еще то. Даже если ты непосредственно не участвуешь в этой операции, а выступаешь в роли пассажира, одно только пребывание в междумирье способно изрядно испортить настроение. Кажется, что время останавливается, а пространство становится все более жестким и неподвижным и в конце концов совсем исчезает. Дышать становится все труднее, сознание начинает плыть, а дальше я ничего не помню.
Я открыл глаза и увидел безоблачное небо. Я сразу понял, что в этом небе что-то не то, но, чтобы понять, что именно не то, мне потребовалась целая минута — тяжело соображать после того, как чуть не умер. Вот что в этом небе не то — в нем нет солнца, равномерно светится весь небосвод. Я ошеломленно потряс головой, с трудом встал на ноги и осмотрелся.
Я стоял под развесистым дубом в десятке шагов от гарнизонного плаца, на котором тренировались хоббиты. Уриэль был прав, здесь действительно живут хоббиты. Но как убого они выглядят!
Десяток молодых воинов, которых обучал строевым приемам столь же молодой десятник, изображали панцирную пехоту, если судить по вооружению и экипировке. Глядя на них, я не знал, как реагировать на это зрелище — смеяться, плеваться или пожалеть этих скорбных умом несчастных. Панцирная пехота хоббитов — любой обитатель Средиземья расхохотался бы, посчитав эти слова глупой шуткой. Хоббиты слишком низкорослы и физически слабы, чтобы могли противостоять кому-либо, кроме других хоббитов. Сила хоббитов в их ловкости и непревзойденном умении управляться с метательным оружием. Оружие хоббита — не щит, меч и копье, а лук, стрелы и метательные ножи на перевязи. Хоббиты не принимают правильного боя, партизанская война — вот стихия хоббичьих воинов. Хоббиты не строятся фалангой, они наступают рассыпным строем, прячась в подлеске и кустарнике, и их самонаводящиеся стрелы разят врага, появляясь будто бы ниоткуда.
Но эти хоббиты, кажется, ничего об этом не знают. Они маршируют взад и вперед, совершают повороты на месте и в движении, стараясь не нарушать строй, перебрасывают копья из походного положения в боевое и обратно, и, надо сказать, у них неплохо получается. Но это не для них!
Десятник наконец заметил меня, случайно взглянув в мою сторону. Мне не оставалось ничего другого, кроме как выйти ему навстречу.
— Приветствую тебя, почтенный хоббит, — произнес я, совершая учтивый поклон, — Хэмфаст, сын Долгаста, из клана Брендибэк к твоим услугам.
Хоббит удивленно разинул рот и совершил несколько нелепых движений нижней челюстью.
— Хэмфаст? Летающий халфлинг? Для меня огромная честь… Эй, Тларс, бегом к Умбату! — неожиданно закричал он. — Скажешь ему, что в Сакред Вейл прибыл Хэмфаст. — Десятник снова обратился ко мне: — Но как ты прошел сюда незамеченным, почтенный Хэмфаст? Почему привратная стража не оказала тебе должных почестей?
Похоже, меня тут уже знают. То есть предыдущего меня, он, очевидно, благополучно достиг этого мира и уже успел стать известной личностью. Интересно, почему он не вернулся?
— Прошу прощения, почтенный, — пробормотал я, — мне нужно совершить одно… гм… заклинание.
Хоббит подобострастно кивнул, а я обратился к рунному идентификатору Уриэля. Неверный идентификатор. Олорин? То же самое. Это что получается, сюда попал только я один, а мои друзья остались в Средиземье? Или вообще сгинули по пути? Моргот меня раздери, это все объясняет! Вот почему в прошлый раз никто не вернулся обратно — Уриэль и Олорин не достигли места назначения, а я не умею пробивать каналы между мирами. Стоп! Уриэль говорил, что его артефакт сообщил, что в прошлый раз цели достигли все трое. Но это может быть ошибкой, ведь он так же уверенно говорил, что резервные копии активизируются в начале лета, а не в конце. Я представил себе, что будет дальше, и мне стало совсем плохо. Раз за разом Уриэль и Олорин будут пробивать канал в этот мир, погибать в дороге, а здесь будут один за другим появляться Хэмфасты. Брр…
Хоббит-десятник растерянно переминался с ноги на ногу.
— Почтенный, не знаю твоего имени, — начал я, и он немедленно перебил меня.
— Фоггер, — поспешно представился он, — Фоггер меня зовут. Прости, что я не представился сразу, я не хотел проявить непочтение. Прошу великого героя простить меня.
Теперь настала моя очередь разевать рот.
— Как ты назвал меня?
— Герой. Великий герой. Почему ты удивился? Или… или ты не тот Хэмфаст? Я тяжело вздохнул:
— Это не так просто объяснить, почтенный Фоггер. Около полугода назад в этот мир явился хоббит по имени Хэмфаст.
Фоггер кивнул.
— Это был величайший воин из всех халфлингов Аркануса, когда-либо рождавшихся или являвшихся. И он, так же как ты, называл халфлингов хоббитами.
— Ну вот, — продолжал я, — он должен был вернуться обратно, но не вернулся. Перед тем как Хэмфаст ушел в междумирье, Уриэль, его учитель, создал Хэмфасту резервную копию. То есть меня. И когда прошли все сроки возвращения, я отправился выяснить, что произошло с оригиналом.
Фоггер помотал головой:
— Резервная копия — это как? Я не понимаю, ты Хэмфаст или не Хэмфаст?
— Я Хэмфаст. Мои тело и душа в точности повторяют тело и душу Хэмфаста, какими они были в момент создания копии. Я умею все, что умеет Хэмфаст, но я не знаю того, что случилось с ним в этом мире… Как ты его назвал, Арканус?
— Да, Арканус. Наш мир называется именно так. Значит, ты точно такой же Хэмфаст, но другой?
— Ну да.
— И ты не знаешь, что произошло с тем Хэмфастом?
— Не знаю. Фоггер задумался:
— Прошу прощения, почтенный Хэмфаст… ты умеешь летать?
Я растерянно кивнул.
— Не мог бы ты подняться в воздух прямо сейчас? — Видя мою растерянность, Фоггер уточнил: — Я должен быть уверен, что ты именно тот Хэмфаст.
Я пожал плечами и совершил соответствующее заклинание. Мое тело поднялось на десять футов вверх, а затем мягко опустилось на землю. Фоггер облегченно вздохнул.
— Теперь я вижу, что ты действительно тот самый великий герой, — сказал он. — Прошу простить меня за то, что оскорбил тебя недоверием.
— Я не оскорблен, — сказал я. — На твоем месте я бы тоже не стал принимать на веру слова незнакомца.
Краем глаза я заметил двух хоббитов или халфлингов, так вроде здесь называется наш народ… В общем, я заметил бегущих к нам двух халфлингов. Одним из них был Тларс, а вторым, вероятно, тот самый Умбат, за которым Тларс был послан. Тларс остановился в десяти шагах и уставился на меня с жадным, но почтительным интересом. Умбат подошел ко мне и сказал:
— Приветствую тебя, почтенный Хэмфаст. Для меня большая честь принимать великого героя в доверенном мне гарнизоне. Но как случилось, что ты вошел в город незамеченный стражей? Через какие ворота ты вошел? Не сомневайся, виновные понесут заслуженное наказание.
Я глубоко вздохнул и еще раз изложил свою историю.
5
Мы сидели в доме Ясенгарда, бургомистра этого города, называемого Сакред Вейл, и пили вино. Я испытывал странное чувство — все эти халфлинги мне совершенно незнакомы, но они прекрасно знают мое предыдущее воплощение и испытывают к нему самые теплые чувства. Особенно Ясенгард — оказывается, только благодаря мне он занял пост бургомистра. Ясенгард рассказал историю похождений в Арканусе меня-предыду-щего, и эта история успокоила меня. По крайней мере, я не умер, я просто застрял в этом мире, не имея возможности вернуться. Могло быть и хуже. А сейчас… Сейчас я умею делать резервные копии и производить слияние, я найду свой оригинал и сольюсь с ним, а тогда… Обладая высшей магией и бессмертием, мы, то есть я, сделаем в этом мире много хорошего, и я понял, что вполне могу оправдать надежды Хардинга и Дромадрона и стать настоящим героем, пусть и не в Средиземье, а в Арканусе, тем более здесь есть что стоило бы изменить.
Например, устройство жизни воина, солдата, как здесь говорят. Прожить всю жизнь по слову хозяина, подобно собаке, не имея постоянного дома и постоянной семьи, не имея никакой возможности выбрать судьбу и не имея воли к такому выбору… разве не гадость? А то, что стариков здесь умерщвляют на алтарях, извлекая из убиваемой души жалкие крупицы маны? Нет, этого я не потерплю! Но для начала я должен встретить своего предшественника.
Ясенгард попросил меня показать воинам несколько приемов рукопашного боя, и я выполнил его просьбу. Вначале я дрался без оружия со всеми семьюдесятью бойцами; когда второй десяток залег на земле без сознания, никто из оставшихся на ногах воинов не дерзнул приблизиться ко мне. Потом я показал знаменитый прыжок хоббита, и после этого все воины, включая самого Ясенгарда, смотрели на меня с прямо-таки мистическим благоговением.
А потом случилось кое-что совсем странное. Я разговаривал с хозяином.
Ясенгард привел в действие соответствующий артефакт, и в воздухе появилась голова эльфа неопределенного возраста (они всегда неопределенного возраста) с белыми бровями и зелеными волосами. Это и был великий Оберик, хозяин четверти Аркануса.
— Приветствую тебя, великий Оберик, — почтительно сказал Ясенгард, но Оберик не слушал его. Оберик уставился на меня, широко раскрыв красновато-карие глаза.
— Хэмфаст, — еле слышно прошептал он, — ты же… как ты оказался здесь?
— Я только что прибыл из Средиземья, почтенный Оберик, — сказал я, и Ясенгард немедленно толкнул меня в спину и прошептал на ухо испуганно-зловещим шепотом: «Великий! Великий, а не почтенный!»
Я продолжал:
— Я не тот Хэмфаст, который тебе знаком. Тот Хэмфаст пребывает где-то в твоих владениях, а я — его резервная копия.
— Но… ты же говорил, что не умеешь создавать резервные копии.
— Теперь умею. Уриэль научил меня.
— Значит, ты теперь бессмертен?
— Да.
Может, мне показалось, но Оберик испугался.
— Что ты собираешься делать? — спросил Оберик, его голос почему-то прозвучал беспомощно. Брови Ясенгарда поползли вверх от удивления.
— Я должен встретиться с предыдущим мной, — сказал я. — Мы произведем слияние, и в Арканусе останется единственный Хэмфаст.
— Это не так просто сделать, — сказал Оберик.
— Как? С тем мной что-нибудь случилось? Оберик замялся.
— Об этом лучше говорить при личной встрече, — сказал он наконец. — Отправляйся в Торвелл и зайди в мою башню. Там мы все обсудим.
И связь прервалась.
— Послушай, Ясенгард, — спросил я, — Оберик всегда такой дерганый?
Ясенгард пожал плечами.
— Оберик сильно изменился за последние полгода, — Сказал он. — После того как ты посетил его башню, его будто подменили. Раньше он был высокомерным и заносчивым… В общем-то, так нельзя говорить о хозяине, хозяин имеет полное право быть высокомерным, но раньше он относился к халфлингам, как к домашним животным, а потом стал вежливым и даже начал проявлять уважение. И его политика совершенно изменилась, он объявил настоящую войну нечисти, войска покинули гарнизоны, когда ты пришел в Сакред Вейл в прошлый раз, тут стояло две сотни шаманов и слингеров…
— Кого?
— Слингеров. Ну, пращников, это самые лучшие халфлингские войска. Так вот, две сотни великолепно обученных воинов, два десятка пауков, два василиска, все они сейчас в поле, а сюда Оберик пригнал этих клоунов. — Ясенгард состроил презрительную гримасу. — Не знаю даже, где Оберик их откопал, это ж надо было додуматься — сделать из халфлингов панцирную пехоту. Тьфу!
— Так, значит, Оберик изменился… С чего бы это?
— Скоро узнаешь, — сказал Ясенгард. — Жалко, что мне этого не узнать, — он невесело усмехнулся. — Похоже, Оберик тебя боится.
Мне эта мысль тоже пришла в голову, но я отогнал ее как нелепую. Того, что я узнал о хозяевах Аркануса, достаточно, чтобы понять, что такому могущественному существу нечего бояться какого-то там хоббита, пусть и владеющего высшей магией. Но Ясенгард прав, скоро я узнаю, в чем тут дело.
6
Когда я уже готовился покинуть Сакред Вейл, в Круг Призвания явился магический дух. Я не удержался от искушения посмотреть на эту тварь своими глазами. В общем-то, смотреть особенно не на что. Белый полупрозрачный силуэт, похожий на скелет то ли человека, то ли орка, так сразу и не разберешь, кого именно, он медленно плыл над землей, не обращая никакого внимания на то, что происходит вокруг. Жители Сакред Вейла тоже не обращали на него особого внимания, только Ясенгард покачал головой и пощелкал языком.
— Уже третий за последний месяц, — сказал он. — Кажется, Оберик вознамерился прибрать к рукам все магические узлы Аркануса. Не нравится мне все это, как бы не вышло большой войны. — И Ясенгард снова покачал головой.
Дух покинул Сакред Вейл через северные ворота. А я пошел к северо-восточным воротам, откуда берет начало дорога на Торвелл, город, в котором живет Оберик.
7
За время путешествия из Сакред Вейла в Торвелл не произошло ничего достойного упоминания. Я проделал весь путь по воздуху, лишь однажды приземлился на ночлег в рыбацкой деревушке на берегу Торуина. Оказывается, предыдущий Хэмфаст тоже ночевал здесь, когда совершал аналогичное путешествие. Меня приняли как родного, стол был уставлен лучшими яствами, деревенский староста явно порывался предложить дорогому гостю что-то особенное, но стеснялся высказать это вслух, и, когда я прямо спросил его, он совсем смутился, а потом поинтересовался, не изменил ли великий герой мнения о юных девушках его деревни. Я сразу все понял, расхохотался и сказал, что не изменил. Кажется, староста немного обиделся.
На второй день пути я прибыл в стольный град Торвелл. Обширный гарнизон этого города практически отсутствовал, сейчас столицу Оберика охраняли только три десятка боевых шаманов. Я сообщил о прибытии их командиру, меня отвели к бургомистру, которого звали Мусиор, этот кряжистый старик долго расспрашивал о моих приключениях, кажется, он так и не поверил, что тот Хэмфаст и этот Хэмфаст — совершенно разные халфлинги, но это не важно. Целую вечность Мусиор рассказывал, как лично присутствовал при явлении в мир Оберика, как хозяин сказал свои первые слова в этом мире («стучаться надо, уроды») и что случилось после этого. А потом Мусиор спохватился и сказал, что нам давно пора идти в башню, а то Оберик может разгневаться, хотя в последнее время хозяин почему-то стал заметно добрее (тьфу-тьфу, не сглазить!), но все равно нам пора. И мы вошли в башню.
Оберик встретил нас в приемном зале, он сидел на троне, пытаясь выглядеть величественно, но было отчетливо видно, что он чего-то боится. Мусиор доложил о том, что задание великого Оберика выполнено, после чего был отпущен. Я остался с Обериком лицом к лицу.
Едва за Мусиором захлопнулась дверь (странно, все в этой башне выглядит древним, а эта дверь как будто поставлена совсем недавно), Оберик поднялся с трона и пoдошел ко мне. Мне пришлось задрать голову, чтобы встретиться с ним взглядом.
— Хэмфаст, — произнес Оберик, и интонация, с которой он произнес мое имя, почему-то напомнила людей-извращенцев. Но я отогнал от себя эту мысль, среди эльфов такого, как известно, не бывает.
— Хэмфаст, — повторил Оберик, — Хэмфаст, ты правда ничего не помнишь?
— Я не могу помнить ничего произошедшего в мой прошлый визит на Арканус, — ответил я. — Тогда это был другой я.
Оберик рассеянно кивнул.
— Да, я помню, ты говорил, — сказал он. — Ты вроде бы хотел воссоединиться со своей копией?
— Да.
— Боюсь, это невозможно.
— Но почему?
— Мне трудно об этом говорить… Да и не уверен я… Как это правильно называется… Я ведь так и не научился высшей магии как следует.
— Мой предшественник учил тебя высшей магии? — изумился я. — Разве ты не относишься к майарам этого мира?
— Твой предшественник рассказывал о майарах. Нет, в Арканусе нет майаров, хозяева — это совсем другое. Мы просто очень сильные маги, у нас есть множество артефактов, вся башня, по сути, один большой артефакт, но вся эта магия традиционная. Низшая, как ты говорил. Ты начал учить меня, и… Даже не знаю, как сказать… В общем, произошел несчастный случай.
— Мой предшественник — он погиб?
— Я даже не знаю… Боюсь, что да. И боюсь, — эти слова дались Оберику с большим трудом, — что я ненамеренно приложил руку к его гибели.
— Как это случилось?
— Я отрабатывал заклинание… поиск и дематериализация…
— Мой предшественник случайно попал в зону действия?
— Да. — Оберик скорбно кивнул. — Я не хотел, чтобы все произошло именно так, я даже не понял, что именно произошло, просто Хэмфаст пропал неизвестно куда, а потом я вспомнил, что практиковался в этом заклинании и что в первый раз я допустил ошибку в определении зоны поиска…
— То есть ты не уверен полностью, что Хэмфаст погиб?
Оберик растерянно пожал плечами.
— Тогда не грузись. Ты же не хотел причинить ему зло, а несчастный случай может произойти с каждым. Кстати, ты покажешь мне это заклинание?
Оберик смущенно потупил взор:
— Это звучит глупо, но я забыл его. Я так расстроился, что в сердцах уничтожил пергамент, на котором оно было записано, а по памяти я не смогу точно воспроизвести его.
— Ладно, не бери в голову. Значит, он учил тебя высшей магии?
Оберик кивнул.
— Потому ты начал войну с нечистью?
— Нет, это вообще никак не связано. Ну то есть связано, но не с высшей магией. Тот Хэмфаст проявил большой интерес к управлению государством, он стал давать мне советы, и эту войну я начал по его совету. Кстати, пока война оправдывает себя: у меня был серьезный экономический кризис, а теперь ситуация пришла в норму, правда, мне объявила войну Шери, но Браксус все еще держится, а в феврале экспедиционный корпус взял штурмом Бамбург…
— Стоп, стоп, стоп, — я перебил Оберика, и тот немедленно заткнулся, — значит, ты научил моего предшественника управлению страной, а он научил тебя высшей магии? Так?
— Примерно так, — согласился Оберик.
— И вы жили душа в душу, пока не произошла эта нелепая случайность?
— Ну да.
— И теперь ты, наверное, хочешь, чтобы я продолжил твое обучение?
Оберик пожал плечами:
— Можно было бы, но… Знаешь, я сейчас очень занят государственными делами. Может, через месяц-другой…
Вот уж чего не ожидал, так это подобной реакции. Настала моя очередь пожимать плечами.
— Ну как хочешь.
И воцарилось неловкое молчание.
— Так я пойду? — наконец сказал я. Оберик часто закивал головой, мне даже показалось, что он рад от меня отделаться.
— Передай Мусиору, — сказал он, — чтобы тебе выделили самый лучший дом в гарнизоне. Ну, например, старый дом Лорен и Грейвинда вполне подойдет. И возьми себе жену, какую захочешь, можешь даже две или три.
Мое лицо непроизвольно залилось краской.
— За дом спасибо, — сказал я, — но от жены я вынужден отказаться. Разве я — тот не рассказывал тебе об обычаях Хоббитании?
— Рассказывал, — усмехнулся Оберик. — Но должен же я проявить гостеприимство.
И на этом мы расстались.
Очень странное впечатление оставила эта беседа. Совсем не так я представлял себе великого Оберика, владыку четверти Аркануса. Прямо пидор подзаборный, честное слово! Этот его взгляд… Видел я таких в Аннуине, Дромадрон показывал, прямо смотреть противно, так же и этот. И главное, смотрит так, как будто уже успел позаниматься с моим предшественником этим самым непотребством.
И тут меня посетила другая мысль. Ясенгард прав, Оберик сильно изменился за то время, что предыдущий Хэмфаст провел в его башне. Может, это не просто хронологическое совпадение? Может, эти изменения есть результат заклинания, которое я — предыдущий наложил на Оберика? Или не прямой результат, а побочный эффект? Надо бы взять мыслеобраз, разобраться во всем досконально, но сейчас что-то не хочется. Устал я с дороги, поужинать бы и спать. Перед этим, кстати, не мешало бы сотворить резервную копию на всякий случай.
8
Ночь прошла без всяких происшествий, резервная копия не понадобилась, а наутро меня снова одолели тревожные мысли. Что-то здесь не так. Хрен с ним, с Обериком, то, как он себя ведет, это, в конце концов, его дело. А вот то, как я погиб… Заклинание поиска и уничтожения, значит. Что же это он искал и уничтожал, хотелось бы знать? Не мышей же он выводил этим заклинанием! Да пусть даже и мышей. Это как надо ошибиться, чтобы вместо мыши заклинание захватило халфлинга, даже не верится, что такую ошибку можно сделать непреднамеренно. А что тогда? Неужели он убил меня нарочно? Зачем ему это? Испугался, что я займу его место? Глупости! Если бы я хотел власти над себе подобными, сидел бы я сейчас в Хоббитании, был бы вождем и визардом клана в одном лице. И это было бы естественным развитием событий, ведь только любовь к Нехаллении заставила меня покинуть родной мир и отправиться в крошечную долину между мирами, сотворенную Уриэлем.
Кстати, о Нехаллении. Внезапно я понял, что больше никогда ее не увижу. Мы с Уриэлем и Олорином сделали кое-какие выводы из прошлого путешествия, но, видно, не все, иначе они научили бы меня не только работать с резервными копиями, но и самостоятельно пробивать каналы между мирами. А теперь… Теперь мне никогда не вернуться в родной мир. Конечно, у Нехаллении есть теперь другой Хэмфаст, но это слабое утешение.
В общем, когда наступило утро, я направился в башню Оберика, предварительно наложив на себя заклятие невидимости.
Оберик сидел в Главном Заклинательном Кресле и разговаривал с головой незнакомого мне халфлинга, которая висела перед ним прямо в воздухе. Магическая связь на расстоянии, догадался я.
— Замечательно, — говорил Оберик, — просто замечательно, я очень доволен. Теперь мы можем серьезно заняться сельским хозяйством. Ты должен организовать в Ханипуле продовольственный рынок, по моим расчетам, это увеличит рост населения почти вдвое, не говоря уже об увеличении поставок продовольствия для армии. Сколько времени тебе потребуется?
— Не так уж и много, — ответила голова. — Думаю, не более полугода.
— Полгода? — задумчиво протянул Оберик. — Нет, полгода — непозволительно много. Экономический кризис, можно считать, преодолен, но это не означает, что мы можем расслабиться.
Ни Оберик, ни тем более халфлинг, с которым Оберик разговаривал, не замечали меня. Я перемахнул через подоконник, стараясь, чтобы мое тело закрывало возможно меньшую долю оконного проема, иначе меня можно заметить, даже невзирая на невидимость, и разместился на корточках в углу зала. Я начал снятие мыслеобраза.
9
Мои худшие опасения оправдались, Оберик действительно убил мое предыдущее я. Но то, как он это сделал… Мне бы такое даже в голову не пришло. Вчера я усомнился в сексуальной ориентации Оберика, но я был неправ, ориентация у него самая что ни есть нормальная, только он не мужчина, а женщина в мужском теле. Вот ты какая, Натка… Гнусно, мерзко, отвратительно она поступила, но все равно такая дерзость, несмотря ни на что, вызывает восхищение. А я тоже хорош гусь оказался, как она там говорила… Ты летаешь гордо и величественно, как орел… тьфу! Как я мог настолько обалдеть от влюбленности, что не уловил в этих словах сарказма, граничащего с издевательством? И как я мог не понять истинных причин, подвигнувших ее на изучение высшей магии? Должен был догадаться!
Одно хорошо — Натка избавила меня от бесовского наваждения синей башни. Я даже ощутил некоторое злорадство, когда понял, под воздействие каких чар она попала. В прошлый раз я недооценил то, как башня вместе со всеми артефактами действует на сознание того, кто окажется достаточно глуп, чтобы вступить в управление этим хозяйством. А сейчас в душе Натки я увидел отражение того, каким я был, когда был Обериком, и это мне совсем не понравилось. Каждый день с утра до вечера сидеть над артефактами, раздавая приказы и распоряжения, с садомазохистским наслаждением наблюдать кровавые битвы, разворачивающиеся из-за сундука с золотом, или сотни духов маны, или какого-нибудь волшебного меча. Неужели я мог быть таким дураком? Нет уж, спасибо тебе, Натка, что заняла мое место, ты правильно сделала, что убила меня, по-доброму я вряд ли покинул бы это заведение.
И еще надо сказать, что Натка совсем неплохо управляет государством. Финансовый кризис успешно преодолен, магические аномалии на территории страны почти все ликвидированы или захвачены, на границе концентрируются войска, готовящиеся вторгнуться во владения Шери, в общем, все идет очень хорошо. Но я все равно ни за что не поменялся бы местами с Наткой.
Ну и что мне теперь делать со всем этим? Совершенно не представляю.
10
Я больше не приходил в башню Оберика, не наложив на себя предварительно заклинание невидимости. Поначалу у меня было желание поговорить с Наткой по душам, но потом я подумал: а зачем? Ну обругаю ее, может даже побью, а что дальше? По-хорошему, то, что она сделала, заслуживает смерти, но тогда мне придется занять место правителя, а я этого не хочу. Да и вообще, с обязанностями Оберика Натка справляется вполне достойно.
В общем, я жил в собственном доме, каждый день девушки-халфлинги приносили еду, подметали и мыли полы, топили баню и вообще всячески ухаживали за мной. Не нужно быть мудрецом или пророком, чтобы понять, что именно им всем от меня нужно, но я делал вид, что ничего не замечаю, ведь в прошлой жизни я поверил одной женщине и ничего хорошего из этого не вышло. Не думаю, что эти девицы, столь же хитры и коварны, как Натка, но, как говорится, обжегшись на молоке, дуешь на воду. И вообще, после того случая мне просто не хочется общаться с женщинами.
От скуки я начал изучать магические внутренности башни Оберика. Интересная вещь, но невероятно сложная. Понятно, что низшая магия есть частный случай высшей, но разобраться, как происходит трансляция заклинаний в этом конкретном случае, более чем непросто.
11
Я заметил странную вещь. Очень странную, настолько странную, что даже непонятно, как описать ее простыми словами. Начну издалека. Как проще всего приближенно подсчитать количество рыбы в пруду? Закидываем сеть, вытаскиваем, допустим, десять рыбин. Помечаем их каким-нибудь образом и выпускаем обратно. На следующий день снова закидываем сеть, вытаскиваем, допустим, пять рыбин, из которых одна помечена. Несложно подсчитать, что всего в пруду водится около пятидесяти рыбин.
Так вот, представьте себе, что в пруду живет сто тысяч рыбин, а в сеть попадаются всегда одни и те же. Не бывает такого? А вот и нет, оказывается, бывает.
Складывается ощущение, что Арканус как таковой просто не существует в реальности. Есть только синяя башня Оберика и, наверное, еще башни других хозяев, а все, что вокруг них, — не более чем отражение непонятных процессов, происходящих внутри этих гигантских артефактов. Да-да, артефактов, я уже не сомневаюсь, что башня Оберика — это один невероятно сложный артефакт. Иногда мне даже кажется, что она обладает собственным разумом, не добрым и не злым, а совершенно бесчувственным, не особо умным, но умеющим пользоваться ресурсами других разумов, тех, что находят счастье в роли хозяина. И кто знает, сколько воплощений Оберика сменилось до меня, с чего я вообще взял, что тот, кого я так удачно дематериализовал, — это тот самый Оберик, что явился в мир тридцать три года назад?
Как еще можно объяснить простейший факт — каждый раз, когда я творю заклинание поиска разумного существа, я нахожу кого-то знакомого? Или еще: я запрашиваю список из ста ближайших ко мне халфлингов, а потом получаю местонахождение каждого из них. Далее я выбираю какой-нибудь дом, расположенный ближе, чем большинство найденных халфлингов, и оказывается, что в нем кто-то живет и этот кто-то прямо сейчас находится дома. Почему заклинание поиска его не находило?
А самое большое потрясение я испытал, когда еще раз просмотрел мыслеобраз Натки. Сразу я не обратил внимания на то, что его объем недопустимо мал для взрослой, пусть и молодой, женщины. А когда я обратил внимание и вгляделся поглубже, открылось такое, что волосы на моей голове чуть не встали дыбом. В ее мыслеобразе нет детских воспоминаний. Совершенно. Кажется, будто ее жизнь началась не пятнадцать лет назад, а примерно год-два, что она родилась на свет не младенцем, а уже сформировавшейся девушкой-подростком. Вначале я подумал, что, может быть, на самом деле она из детей Творца, а вовсе не дочь Мусиора. Но нет, я проверил мыслеобраз Натки еще раз, она действительно его дочь, она не обманывала меня, мыслеобраз не дает усомниться в том, что она сама абсолютно уверена в том, чья она дочь. Но почему тогда у нее совсем нет детских воспоминаний?
Я проанализировал структуру тех воспоминаний Натки, которые присутствуют в мыслеобразе, и заметил еще одну любопытную особенность — все они вертятся вокруг меня. Натка проводила со мной сравнительно немного времени, но большая часть ее мыслеобраза заполнена воспоминаниями, мыслями и чувствами, связанными именно со мной, как будто в ее жизни больше не происходило ничего интересного. Она покидала мою башню, и ее жизнь сразу погружалась в какой-то туман, в котором почти ничего не происходило, пребывание в нем оставляло только обрывочные элементарные воспоминания. Даже, пожалуй, не воспоминания, а знания. Натка не помнила, как проводила время между визитами в башню Оберика, она просто знала, что большую часть этого времени проводила дома, а то, что она там делала, не стоит того, чтобы помнить об этом. И так протекала большая часть ее жизни!
Я обратился к более позднему времени, когда Натка уже стала Обериком. Здесь тоже не все идет как положено, хотя и по-другому, чем раньше. Раньше главным в жизни Натки было общение со мной, а теперь — пребывание в башне и управление государством, а все остальное по-прежнему покрыто густым туманом. И почему, кстати, ее жизнь раньше вращалась вокруг меня, а не вокруг Оберика? Это означает, что я истинный хозяин этого мира? Вот ведь бред какой иногда в голову лезет!
И сама структура мыслеобраза Натки совсем не такая, как у разумных существ Средиземья. Обычно в мыслеобразе четко прослеживается история развития существа от детства через юность к полностью сформированному взрослому состоянию. И даже в поздних слоях мыслеобраза хорошо видно, как развивалось сознание, как одни чувства, мысли и представления сменялись другими, как возникали и разрешались внутренние конфликты, и во всем этом четко прослеживается течение времени, всегда ясно, — что случилось раньше, а что позже, недавние переживания отражаются в мыслеобразе ярко, более старые- приглушенно, ну и так далее. А у Натки все не так. Кажется, что она придумывала свою историю по ходу дела, что каждый раз, когда ее душа натыкалась на пустоту внутри себя, эта пустота немедленно заполнялась, и, если не вглядываться в это место слишком пристально, можно подумать, что никакой пустоты не было, что это место всегда выглядело так, как сейчас. Но стоит присмотреться к старым воспоминаниям, как сразу становится понятно, что эти воспоминания вовсе не старые, что, хотя они и относятся к давно прошедшему времени, еще час назад их не было и в помине.
Ну и как все это объяснить? Разумное объяснение есть, но оно такое, что в него очень трудно поверить, уж очень фантастично. Предположим, что весь мир Аркануса — это одно большое разумное существо. Точнее, не совсем существо… Но в первом приближении можно назвать его так. В общем, предположим, что Арканус разумен.
Когда я прошел по каналу через междумирье, Арканус заметил мое появление. Я полагал, что должен попасть в мир, и он создал мир для меня. Очень похожий на мой родной мир. Кое-какие неточности имели место, например здесь нет смены времен суток и года, но время измеряют точно так же, как в Средиземье. Как еще можно объяснить этот парадокс? В общем, я хотел увидеть мир, и я его увидел, Арканус показал мне то, чего я ожидал. Я хотел, чтобы здесь жили хоббиты, и они здесь живут, пусть они и называют себя по-другому. Мне хотелось найти приложение своим силам, мне всегда хотелось изменить мир, и Арканус подсунул мне мир, который не идеален, который можно и нужно изменить к лучшему. Жаль, что я знаю только общую канву приключений меня предшествующего, знай я больше, можно было бы найти гораздо больше подтверждений моему предположению. Понятно, почему ни Уриэль, ни Олорин не пришли в этот мир — на самом деле они пришли, но Арканус показал им что-то другое, и сейчас их бытие проходит среди совсем других декораций. И еще понятно, почему артефакт Уриэля определил этот мир как наиболее подходящий для путешествия — что может быть более подходящим, чем мир, который выполняет все желания путника?
Кое-какие второстепенные детали пока еще остаются непонятными. Является ли башня Оберика таким же порождением Аркануса, как и все остальное, или она — единственный объект Аркануса, существующий реально и безусловно? И как быть с башнями других хозяев — являются ли они самостоятельными объектами или все они есть отражение некой истинной башни? И еще вполне может быть, что разум Аркануса не един, что каждому хозяину соответствует свой независимый разум, особенно если учесть соперничество между хозяевами, не объяснимое никакими естественными причинами. Но тогда какой из разумов отвечает за нейтральные территории, не подвластные никому из хозяев? Брр, голова кругом идет…
12
Мыслеобраз Мусиора полностью подтвердил мою гипотезу. Душа старого вождя имела те же самые несуразности, как у Натки, только выражены они были еще более заметно. Я с удивлением понял, что история о явлении в мир Оберика вовсе не является бережно лелеемым воспоминанием старого халфлинга — все образы, которые он так красочно расписывал, возникли в его душе не более года назад, и я готов спорить, что первым разумным, узнавшим обстоятельства явления Оберика халфлингам, был Хэмфаст первый. Кстати, вот и еще одно подтверждение моей идеи — при повторном пробивании канала в Арканус этот мир предъявил мне то же самое, что и в первый раз. Совершенно естественно — я ведь почти не изменился, и поэтому обстоятельства моего появления в мире стали другими только совсем чуть-чуть.
Стоп! Если Арканус разумен и выполняет мои желания, не сможет ли он переправить меня обратно в Средиземье? Вряд ли это сложнее, чем устроить такое масштабное представление. Вот только как сделать, чтобы Арканус меня услышал?
13
Я не стал утруждать себя наложением невидимости, я просто переместился в заклинательный покой башни Оберика. Натка сидела в Главном Заклинательном Кресле, а перед ней разворачивалась панорама сражения. Я уже видел подобные зрелища в мыслеобразе Натки, но в реальности это впечатляет куда сильнее. Я тихо встал позади кресла, чтобы не мешать великому Оберику руководить боем.
В магическом окне расстилалась пустыня, на горизонте виднелись деревья оазиса и угадывались очертания глинобитных хижин полусферической формы, а на переднем плане полусотня клаконских мечников спешно занимала боевой порядок. Натка сделала неопределенный жест рукой, и я ощутил, как мана хлынула в проем волшебного окна, каким-то образом воздействуя на мечников, я так и не понял, как именно.
Строй покачнулся и двинулся вперед мерным, сберегающим силы шагом. Я переместил взгляд в направлении движения воинов и увидел противника — сто или чуть более людей в легких доспехах со столь же легким вооружением. Легкая добыча, подумал я и был неправ. Потому что в этот момент что-то случилось, и клаконы, все как один, рухнули на землю как подкошенные. Окно захлопнулось. Натка нецензурно выругалась.
Она встала с кресла и увидела меня. Кажется, я выбрал не самый удачный момент для разговора, но уже поздно уходить.
— Привет, Натка, — сказал я. Натка выругалась еще раз.
— Как ты узнал? — спросила она.
— Мыслеобраз.
— Это еще что такое? Очередная высшая магия?
— Она самая.
Натка потупила взор и как-то сгорбилась. Редкостно глупое зрелище — расфранченный зеленоволосый эльф, виновато стоящий перед хоббитом, как напроказивший ребенок.
— И что теперь будет? — спросила Натка.
— С тобой — ничего.
— Это как?
— Очень просто. Конечно, мне неприятно, что ты меня убила, — при этих словах Натка дернулась, как дергается собака, которую хозяин лупит поводком. — Но я не собираюсь тебя наказывать. Ты неплохо справляешься с ролью Оберика, и я не хочу занимать твое место.
— Неплохо? — воскликнула Натка. — Вот это ты называешь неплохо? — Она указала рукой за спину, туда, где только что было окно в пустыню.
— А что вообще произошло?
— Не знаю! Какое-то заклинание — и все мои воины мгновенно погибли.
— С кем ты воевала?
— С Шери. Она атаковала Браксус, и уже можно считать, что успешно.
— Браксус вообще нельзя было удержать, глупо расстраиваться из-за его потери.
Натка неопределенно пожала плечами:
— Глупо… Но что мне, радоваться, что ли?
— Радоваться нечему, но и оснований для печали я пока не вижу. Шери отобьет Бамбург — и все, дальше ей придется дать бой той армаде, которую ты собрала на границе. Не волнуйся, все идет хорошо.
Натка пожала плечами еще раз.
— Ну ладно, хорошо так хорошо. Ты зачем пришел? Сказать, что все про меня знаешь?
— Не только, — я установил магический фильтр вокруг Натки и продолжал говорить, — я начал изучать структуру Аркануса и обнаружил кое-что очень интересное. Постарайся вспомнить что-нибудь из своего детства.
Натка растерялась:
— Из детства? А что тут вспоминать? Детство как детство.
— У каждого разумного в детстве бывают яркие моменты, которые запоминаются на всю жизнь.
— Ну не знаю, — сказала Натка, — что-то ничего не вспоминается.
— Когда ты впервые посетила башню?
Вот оно! Чужеродная магия закопошилась в Наткиной душе. Я попытался проследить источник воздействия… Оно идет будто бы отовсюду и ниоткуда конкретно… Нет, пока мы находимся внутри башни, выяснить ничего не удастся. Натка открыла рот, но я остановил ее движением руки и совершил перемещение. Мы стояли посреди песчаной пустыни — не понимаю я географию Аркануса, как могла пустыня образоваться там, где нет ни жаркого солнца, ни высоких гор, задерживающих влажные ветры? А в Арканусе это запросто, отойдешь от Торвелла на пятьдесят миль на юг — и вот тебе пустыня. Натка вздрогнула:
— Зачем ты это сделал?
— Я все объясню, но потом. Ты что-то начала говорить?
— Ну да, ты спрашивал про мой первый визит в башню. Мне было одиннадцать лет…
Магическое воздействие прекратилось. То ли мы слишком далеко от башни, то ли все необходимые знания уже вложены в Наткину душу, и дальнейшее воздействие не имеет смысла.
— Стоп, — я прервал Натку, — вспомни что-нибудь другое. Например… Например, что сказал твой отец после того, как Оберик впервые тебя изнасиловал.
— Почему изнасиловал? — удивилась Натка. — Как можно отказать хозяину? Это же великая честь.
— Не отвлекайся. Так что сказал Мусиор?
Снова воздействие, и снова оно направлено со всех сторон. Значит, башня здесь ни при чем. Это сам Арканус вкладывает нужную информацию в души тех, с кем я разговариваю. Жаль, в устройстве башни разобраться проще, чем в устройстве целого мира.
Натка что-то говорила, но я ее больше не слушал. Я выполнил заклинание, и она переместилась в башню, а я — в гостиную своего временного дома.
14
Я не поверил своим глазам, настолько невероятно это зрелище, особенно с учетом того, что я узнал в последние дни. В кресле посреди моей гостиной сидел эльф. Настоящий живой эльф, но не такой, как Оберик, его кожа имела еле заметный голубовато-сизый оттенок, жесткие прямые волосы белы, как снег, я никогда и нигде его прежде не видел, но я сразу узнал его, потому что близкого друга узнаешь в любом обличье.
— Уриэль! — воскликнул я. — Неужели это ты?
Эльф отложил дымящуюся трубку, легко вскочил на ноги, мы бросились навстречу друг другу и крепко обнялись.
— Наконец-то, Хэмфаст! — произнес Уриэль, когда настало время расцепить объятия. — Я уже начал всерьез думать, что по каналу прошел только я один.
— А я так думал с самого начала. Как ты нашел меня? И почему ты так долго не появлялся?
— А почему ты так долго не появлялся?
— Ну… я не искал тебя, потому что думал, что тебя здесь нет…
— А я не искал тебя, потому что понимал, что это бессмысленно. Ты уже понял, как здесь работают заклинания поиска?
— Как-то странно. Они предпочитают находить то, с чем заклинающий раньше встречался лично, а что-то другое находят только тогда, когда находить больше нечего.
— Молодец, разобрался. Не совсем правильно, но очень близко к истине. А как ты это объясняешь?
— Ну есть у меня одна безумная идея…
Уриэль выжидающе-одобрительно смотрел на меня, и я продолжил:
— Складывается ощущение, что этот мир разумен.
Уриэль перебил меня:
— Мир или башни?
— Мир. Я спровоцировал ситуацию, когда этот разум активно проявляет себя, и не обнаружил четкого направления магического воздействия, оно идет как бы отовсюду.
— Ну и что? — удивился Уриэль. — Это ни о чем не говорит, ведь, когда работает высшая магия, в большинстве случаев вообще не приходится говорить о направлении воздействия, оно просто происходит, и все. Да и в случае низшей магии всегда можно искривить энергетические потоки, это потребует лишней маны, но не более того.
— А ты думаешь, этот разум обладает высшей магией?
— Я уверен в этом.
Странно, что я даже не подумал о такой возможности. Насколько это меняет дело… Да совсем и не меняет в общем-то.
— Значит, ты тоже понял, что здесь присутствует какой-то мировой разум? — спросил я.
— Понял, притом почти сразу. Где-то примерно на второй день.
— Это как? — Я ощутил самую настоящую зависть. Все-таки я не могу сравниться с Уриэлем в магическом умении. Пусть ключ силы у нас один и тот же и, значит, магические возможности одинаковы, тысячелетний опыт все равно ничто не заменит.
— Как-как… — проворчал Уриэль, — это же элементарно. Ну ладно, разложу по полочкам. Первое: я задал запрос на поиск тебя и получил ответ, что тебя здесь нет, в то время как я точно знаю, что ты здесь есть.
— Откуда ты точно знал это? — удивился я, одновременно почувствовав некоторое облегчение. Уриэль понял то, что не понял я, не потому, что я дурак, а потому, что он изначально знал что-то мне неизвестное.
— Не было обрыва канала, — пояснил Уриэль. — Бывает, что в процессе группового перехода рвется канал, и тогда один из группы погибает, а из остальных кто-то переходит в мир назначения, а кто-то остается на месте. Но разрыв канала — это такая вещь, которую нельзя не заметить. У нас этого не было, и поэтому ты должен быть здесь.
— Я не знал этого, — сказал я. — Ну, того, что если не было обрыва канала, то все должны добраться до цели. И когда заклинание поиска сообщило, что тебя нет, я подумал, что до цели добрался один я.
Уриэль кивнул.
— Это понятно. На твоем месте я подумал бы то же самое. Но я не на твоем месте. — Он улыбнулся. — Так вот, я сделал вывод, что заклинание поиска здесь работает по-другому. И я стал разбираться, в чем отличия. А отличия тут очень своеобразные. Не уверен, что Арканус разумен, эта гипотеза слишком уж отдает сапиентоцентризмом…
— Чем-чем? — Мне показалось, что я недослышал.
— Сапиентоцентризмом, — повторил Уриэль. — А, ну да, откуда же тебе это знать, ты в Дейле не учился.
— А ты учился? — Я в очередной раз поразился тому, что мой учитель за свой трехтысячелетний век, кажется, успел побывать везде.
— Учился. В Дейлском университете. Даже диплом получил, — Уриэль усмехнулся, — по специальности прикладная ветеринария. У них на Востоке интересная философия, я ради нее и поступил в университет. Так вот, сапиентоцентризм… Когда разумный сталкивается с непознанным, он неизбежно попадает под влияние трех тенденций, затрудняющих познание истины. Сапиентоцентризм, анимизм… и еще что-то третье, не помню уже… Сапиентоцентризм — это стремление искать во всем непонятном проявления разума. Возможно, он так развит у нас, потому что наш мир создали валары — такие же разумные существа, как и мы, только более могущественные. Мы привыкли, что все, что есть в мире, создано разумом, и потому мы всюду подсознательно ищем разумные сущности, даже там, где их нет. Интересно, какая философия возникла бы в мире, который возник сам по себе, без определяющего влияния разума Творца? Впрочем, это глупости, такой мир не может существовать. Короче говоря, я не исключаю, что разумность Аркануса только кажущаяся.
— Но как тогда объяснить, что все мыслеобразы местных жителей крутятся вокруг меня?
— Не только вокруг тебя, — поправил меня Уриэль, — вокруг меня тоже. И еще вокруг хозяев, только не самих хозяев, а их государственной деятельности. Если вдуматься, тут нет никаких противоречий. Мы привыкли, что мир Средиземья функционирует по законам объективного идеализма…
— Чего?
Уриэль вздохнул:
— Жалко, что ты не изучал философию. Первый вопрос философии: что первично — материя или разум?
— Конечно, разум! Ведь материя может быть создана разумом, хотя бы магическим образом, а материя не может породить разум.
— Спорный вопрос. Орлангур, например, считает, что его разум порожден случайными флуктуациями материи на границах Арды. Но в целом ты прав, разум действительно стоит выше материи. Это называется идеализмом.
— А что, бывает еще и материализм?
— А почему бы и нет? Несложно представить себе мир, в котором материя выше сознания. В нем не может действовать магия и не могут существовать валары и майары, но все остальное может быть таким же, как у нас. Дейлские философы любят рассуждать о всяких отвлеченных вещах, они даже придумывают сказки, в которых действие происходит в выдуманных мирах, это называется фэнтези.
— Зачем они это делают? — изумился я. — Зачем тратить время и силы на придумывание несуществующих историй о жизни несуществующих существ в несуществующих мирах?
— Хотя бы затем, что, моделируя миры, основанные на иных базовых принципах, мы лучше познаем родной мир. Так о чем бишь я… фэнтези… В фэнтези часто фигурируют материалистические миры, и, надо сказать, это довольно интересные миры. В материалистическом мире с большой вероятностью существует только одна разумная раса, там гораздо меньше разнообразие неразумных существ, скорее всего там нет ни нежити, ни нечисти, общественный прогресс идет главным образом в направлении создания артефактов…
— Каких еще артефактов? Там же нет магии!
— Артефакт может существовать и без магии, просто у нас такие артефакты не делают, потому что это глупо. Но около четырехсот лет назад Пух из Дейла на спор сотворил артефакт, полностью лишенный магии. Это была повозка, внутрь нее заливали земляное масло, зажигали огонь, и она ехала, будто в нее запряжены невидимые лошади.
— Как такое возможно без магии?
— Мир не исчерпывается магией, в мире есть много других закономерностей, которые можно использовать для своего блага. Просто магия гораздо удобнее. Пух строил самодвижущуюся повозку почти два года и затратил на нее вдесятеро больше золота, чем выиграл в споре. Впрочем, я компенсировал ему издержки…
— Ты?
— Ну да, я. Это я спорил с Пухом. Идея сотворения немагического артефакта привлекала меня давно, просто жалко было тратить время и силы. И правильно — результат оказался в точности таким, как я и предполагал с самого начала, немагические артефакты создавать можно, но нецелесообразно. Если, конечно, в мире есть магия. А если магии нет, тогда немагические артефакты — основной путь развития общества. Вернемся в Средиземье, обязательно загляни в библиотеку Дейлского университета, пищи для ума там хватает. Так о чем мы… да, идеализм. Разум выше материи. Когда мы признаем это, возникает второй вопрос — чей разум первичен?
— Ясно чей — Эру Илуватара.
— Естественно, ведь это он сотворил мир. Это называется объективным идеализмом.
— Почему объективным?
— Потому что первичный разум существует объективно, являясь внешним по отношению к субъекту познания. А еще бывает субъективный идеализм.
— Это когда смотришь на мир со стороны Творца?
— Да. В Средиземье субъективный идеализм существует только для Эру. А попробуй представить себе мир, в котором субъективный идеализм существует для всех.
— Каждый — Творец? Бред!
— Ну почему же бред? Во-первых, даже у нас каждый маг в какой-то степени творец, особенно если учесть высшую магию. Если бы все разумные существа Средиземья вдруг научились высшей магии, идеализм нашего мира стал бы скорее субъективным, чем объективным.
— Но здесь, в Арканусе, высшей магией вообще никто не умеет пользоваться.
— Я в этом не уверен. Хозяева…
— Тоже не умеют.
— Откуда ты знаешь?
Я самодовольно усмехнулся:
— Некоторое время я был Обериком… — И я начал рассказывать о приключениях себя предыдущего. Мне пришлось прерваться, чтобы принести пиво, трудно долго говорить, не промачивая глотку время от времени. s Когда я закончил, Оберик выглядел потрясенным.
— Ну, ты, Хэмфаст, даешь, — только и смог он сказать. — Странный вы народ, хоббиты, обычно такие спокойные, скромные, тихие, а как что случится, только и остается дивиться, куда вся эта скромность девается. Ну, ты даешь…
Он помолчал, собираясь с мыслями.
— Надо бы нам с тобой заглянуть в гости к этой… Натке, — наконец сказал он. — Ты правильно сделал, что не убил ее, думаю, я смогу от нее кое-что узнать.
— Попробуй, — сказал я с сомнением, — но она сама почти ничего не знает, она такая же кукла, как и все здешние обитатели. Знать бы еще, чья кукла…
— Ты слишком драматизируешь. Кукла… Если разумный не предпринимает активных действий, выходящих за рамки привычного, это еще не значит, что он — кукла. Если так считать, тогда в Аннурском королевстве все куклы, кроме Гнея, Леверлина, ну и еще десятка людей.
— Но дело совсем не в этом! Да, большинство разумных не нарушают привычного течения действительности, но у нас в Средиземье не бывает такого, чтобы какая-то внешняя сила вмешалась в мыслеобраз и внесла в него новые воспоминания, которых раньше не было.
— Почему же не бывает? Ты прекрасно знаешь, какими элементалами это делается.
— Знать элементалы вовсе не означает иметь возможность. Ты же представляешь, как трудно четко выявить в разумной душе участок, содержащий нужное воспоминание или там мысль… Это же практически невозможно!
— Для тебя — да, для меня — тоже, а для более сильного мага?
— Но там же экспоненциальная сложность…
— А ты уверен, что нет более эффективных методов поиска?
— Как? Там же нет индексов.
— Уверен? Или мы просто не можем их найти? Или понять, что это индексы? Как бы то ни было, внешнее воздействие на душу существа не отрицает разумность и самостоятельность существа, подвергаемого воздействию. Все мы испытываем внешние воздействия, только опосредованно, через ощущения, слова и мысли, и это не делает нас куклами.
— Но одно дело слова, а другое — прямое ковыряние в душе!
— Я бы не стал называть это ковырянием. Ты хоть раз замечал, чтобы из души какого-нибудь жителя Аркануса под внешним воздействием что-нибудь исчезло?
Я напряг память, но не смог вспомнить ничего подобного.
— Не замечал, — признал я, — но я только совсем недавно начал заниматься этой проблемой.
— Конечно, — съязвил Уриэль, — раньше у тебя были другие проблемы. Вот начнется из-за тебя мировая война…
— С чего бы? — удивился я. — Я же ни на кого не нападал, или ты думаешь, что Шери и Сссра выступают на стороне нечисти?
— Нет, конечно. Но ты нарушил привычное течение событий, вывел армии из гарнизонов, одержал целую серию побед, естественно, твои конкуренты перепугались.
— Чего им бояться? Я же не на них нападаю.
— Ты здорово улучшил положение в империи, как военное, так и экономическое. Другие хозяева заопасались, что скоро ты станешь сильнее их всех, вместе взятых.
— Ну и что, теперь им надо нападать на меня? Почему бы им не начать с себя? Они могут сделать то же самое, что сделал я.
— Ты относишься к хозяевам как к существам, равным тебе, но они другие. Ты же был хозяином, ты сам говорил, что был тогда не в себе.
— Но я же не нападал на других хозяев!
— Возможно, это было вопросом времени. Как бы то ни было… мне все больше и больше кажется, что Арканус построен по принципу субъективного идеализма. А когда мы рассуждаем в рамках концепции субъективного идеализма, возникает третий вопрос философии — а кто субъект? В данном случае, думаю, субъектами изначально являлись хозяева, хотя это надо проверить. А когда в мир пришли мы, мы тоже вошли в число субъектов. Все остальные местные существа полноценными субъектами не являются и формируются как отражения процессов, происходящих в душах субъектов. Но это не означает их ущербности или еще чего-то подобного. Думаю, то внешнее воздействие на мыслеобразы, которое так тебя поразило, специально введено Творцом этого мира, чтобы скомпенсировать ущербность обычных жителей.
— Так ты думаешь, что эти воспоминания создает Творец?
— Ну почему же сразу Творец? Опять ты впадаешь в сапиентоцентризм. Будь я на месте Творца, я бы сотворил заклинание, которое делало бы это вместо меня. А сам Творец… Пятый вопрос философии «кто Творец» в случае субъективного идеализма не имеет однозначного ответа. Творец вовсе не обязан постоянно вмешиваться в дела мира, он вообще может покинуть мир сразу же после сотворения.
— Ну не знаю… — Я совсем загрузился. — Это надо обдумать…
— Совершенно верно! Это надо обдумать. Вообще, все надо обдумывать перед тем, как предпринимать действия.
Я пожал плечами:
— В целом это правильно, но иногда нет времени на размышления, и надо действовать быстро. Может, вы, эльфы, потому и покинули Средиземье, что не смогли примириться с этой необходимостью?
— Может быть. Ладно, хватит грузиться, давай допивать, да и спать пора. Утро вечера мудренее.
— Подожди, Уриэль! Ты еще не рассказал, что с тобой произошло.
— А что тут рассказывать? Я явился в Миррор, в город Хеллгейт. Похоже, этот мир подбирает каждому гостю наиболее подходящую точку входа, руководствуясь расовой принадлежностью посетителя. Ты — хоббит и попал к халфлингам. Я — эльф и попал к эльфам, пусть это и совсем другие эльфы.
— Как это другие?
— Миррорские эльфы называют себя темными эльфами. Они здорово отличаются от эльфов Средиземья и внешностью, и повадками, и философией. Они не бессмертны и гораздо слабее в магии, это совсем другая раса, но из тех рас, что живут в Арканусе и Мирроре, они наиболее близки к эльфам Средиземья.
— Но сейчас под началом Натки служат эльфы-наемники, и они выглядят совсем по-другому, чем ты, они больше похожи на описания из Красной книги.
— Это наемники, у них нет постоянных поселений. Хотел бы я, кстати, знать, откуда здесь берутся наемники? И дети Творца… Откуда они берутся?
— Не знаю. Ну так, ты явился в Хеллгейт — и что дальше?
— Меня сразу же приняли за очередного сына Творца. Тебе не повезло, Сакред Вейл уже достиг предельной численности населения, когда ты явился туда.
— Как это предельной численности? Это же захолустный городишко!
— Почему-то в этих мирах есть жесткое ограничение — население города вместе с пригородами и ближайшими деревнями не должно превышать двадцати пяти тысяч. Не знаю, в чем тут причина, но это ограничение соблюдается неукоснительно.
— Но как? Как вообще можно соблюсти такое ограничение? Допустим, население города составляет ровно двадцать пять тысяч и в какой-то семье рождается ребенок?
— Тогда в другой семье кто-то умирает от естественных причин. Я не знаю, чем это вызвано и как происходит, но это так, я проверял. Ну так вот. В Хеллгейт каждый день являлся один новый эльф — попеременно то юноша, то девушка. То, что однажды явились сразу двое и второй сын Творца оказался взрослым мужчиной, удивило местных чиновников, они даже доложили бургомистру, но тот покачал головой и ничего не сказал. А что тут скажешь? Миррор таит много тайн. В общем, меня посчитали обычным сыном Творца и направили на работу, как обычного сына Творца. Я должен был ловить рыбу в Хеллривере, это река, на которой стоит Хеллгейт, поначалу я так и делал, а потом создал копию: один я ловил рыбу вместе с другими эльфами, а другой занимался изучением Миррора и поисками тебя и Олорина.
— Ты нашел Олорина? — воскликнул я.
— Нет. Я и тебя-то нашел только потому, что ты начал творить нетипичные для этого мира заклинания. Я создал артефакт, который сканирует астральное пространство на предмет определенных заклинаний, но ты начал их творить только пару дней назад.
— Получается, Олорин еще ничего не понял в этом мире, раз не начал творить нетипичные заклинания? Уриэль пожал плечами:
— Выходит, что так. Странно, мне всегда казалось, что он не глупее меня. Скорее, с ним что-то случилось, вроде того как с тобой.
— А если попробовать рассчитать точку, в которой Олорин появился в этом мире?
— Моргот меня раздери, Хэмфаст, а это идея! Раньше я не мог этого сделать, потому что не знал, каким законам подчиняется выбор точки входа, но теперь мы знаем, где явился я и где ты, — кстати, ты вроде говорил, что во второй раз явился в другом месте?
— Ну да. В первый раз это было в бестиарии Сакред Вейла, а во второй — в самом Сакред Вейле.
— Над этим тоже стоит подумать. Можно попробовать рассчитать точку входа для Олорина, это обязательно надо попытаться сделать. А когда мы найдем Олорина, надо думать, как отправить гонцов в Средиземье.
— А чего тут думать? Разве ты не можешь пробить канал?
Уриэль невесело ухмыльнулся:
— Не все так просто. Думаешь, зачем мы перлись в Запретный Квадрат? Теоретически каналы доступны отовсюду, но на практике это можно сделать только в некоторых местах.
Я ничего не понял.
— Как это? — спросил я. — С одной стороны, отовсюду, с другой стороны, только из некоторых мест?
Уриэль глубоко вздохнул и начал объяснять:
— Канал можно пробить из любого места одного мира в любое место любого другого мира, но требуемые на это затраты времени и сил зависят от множества обстоятельств и могут различаться в миллионы раз. Если в некотором месте уже существовал какой-то канал, то при создании нового канала задействуются искажения структуры пространства, порожденные старым каналом, и новый канал открывается быстрее и с меньшими усилиями. Мне трудно даже представить, чего стоило Орлангуру пробить самый первый канал, но каждый следующий давался ему все проще, и, когда мы перемещались сюда, мы воспользовались результатами многолетних трудов Орлангура. Этими трудами Запретный Квадрат превратился в своеобразный перекресток миров, где пробивание канала доступно практически любому магу. Думаю, именно поэтому Орлангур сделал этот район запретным.
— Значит, реально пробить канал можно только из отдельных мест. Но… ты же побывал в другом мире, в том, где нет ничего материального, как ты вернулся оттуда обратно? Ты нашел там еще один перекресток миров?
— Нет, все гораздо проще, я просто не разрывал канал и не отходил от него далеко, я вернулся обратно по тому же самому каналу. Я хотел сделать здесь то же самое, но этот мир не позволяет таких вещей — когда перемещение завершилось, канал был разорван внешним воздействием. Перемещение уже завершилось, у меня с самого начала не было сомнений, что мы все трое благополучно прибыли в этот мир, но обратно тем же путем нам не выйти.
— И что теперь делать? — расстроенно спросил я.
— Для начала поспать. Потом искать Олорина. А потом видно будет.
И мы отправились спать.
