Глава 13
НАВСЕГДА
Профессор ждал нас в подземном ангаре «минарета» рядом с уже загнанными вперемешку туда танками «военщиков» и бронетранспортерами «академиков».
— Вы готовы? — только и спросил он. И, не дожидаясь ответа, стал объяснять:
— Придется подождать немного. Я послал, так сказать, последнюю «медкомиссию»… — Он ткнул пальцем вверх, туда, куда уходила казавшаяся бесконечной теряющаяся во мгле винтовая лестница. — Туда, на верхотуру, к Пасти Червя, двоих биологов. Можно сказать — «врачей» Червя. Они должны окончательно решить, очнулся наш зверек от своей летаргии или нет. По всему судя, должен очнуться…
Ожидание продлилось достаточно долго. Михаил Иванович заметно нервничал, меряя пространство ангара несколько комично выглядящими со стороны шагами. Наконец сверху зазвучали гремящие по железным ступеням шаги «медицинской» бригады. Оба «врача» спустились в ангар и деловито направились к своему шефу. Тот двинулся им навстречу. Так что доклад «медкомиссии» он выслушал на некотором удалении от меня. Разобрать я смог только самые первые, пролившие мне бальзам на душу слова главного из «врачей»: «Все в порядке. Червь проснулся».
Дослушав доклад и обменявшись со своими людьми парой непонятных мне реплик, профессор кивком отпустил «комиссию», а сам остался стоять посреди пыльного ангара, расслабленно опустив руки. Его ассистент выжидательно топтался у бронетранспортера. Мы осторожно приблизились к Михаилу Ивановичу.
Профессор поднял руки к глазам и долго массировал затекшие веки. Потом отнял руки от лица, хрустнул пальцами и улыбнулся.
— Ну вот… — произнес он голосом, в котором звучало огромное облегчение. — Наши взаимные обязательства почти полностью исчерпаны. Я… Я и мои товарищи весьма благодарны вам. Теперь осталось совсем немного — в целости и сохранности вернуть вас на родину… Пойдемте со мной…
Он повернулся и кивнул своему ассистенту.
— Леонид Кузьмич, будьте добры, помогите нам с багажом. Да, с тем, который мы приготовили для наших друзей…
Леонид Кузьмич, хотя и был далеко не мальчиком, проворно вспрыгнул на броню транспортера и принял из люка пару объемистых походных рюкзаков. Профессор тем временем проверил, работает ли в Башне электропроводка и коммутатор внутренней связи. И, насколько я понял, проверкой остался вполне доволен.
Топать по винтовой лестнице нам пришлось практически на самую вершину Башни портала, в помещение сооруженной там — в предвидении открытия оживленного движения между мирами — рубки управления. Выше располагалась только смотровая площадка, огороженная решеткой из успевших заржаветь стальных прутьев. По дороге мы раза три делали привал — главным образом ради нагруженного нашим будущим багажом Леонида Кузьмича. Как мы с Романом ни пытались облегчить его ношу, упорный ассистент ни в какую не соглашался принять нашу помощь.
Тагара без особых объяснений присоединился к нам. Профессор был заметно недоволен тем, что мальчишка увязался за нами. Но он уже давно понял, что нас с сыном Ходока связывают достаточно сложные отношения. И потому никак не отреагировал на его присутствие. В рубке управления мы распростились с Леонидом Кузьмичом и сложили наш багаж.
Сама рубка напоминала что-то вроде зала управления какой-нибудь средней руки электростанции годов этак шестидесятых. Только для «зала» она была уж слишком тесна, однако даже для типичного «совкового» щита с огнетушителем и противопожарными принадлежностями здесь нашлось место. В изобилии были представлены рубильники, циферблаты и мигающие лампочки. Судя по всему, «медицинская бригада» уже привела систему жизнеобеспечения портала в действие. Часть лампочек обнадеживающе мигала, некоторые стрелки что-то показывали на шкалах циферблатов. Похоже, их показания профессору понравились. Посреди помещенного в центре комнаты стола-пульта поблескивала решетка коммутатора. Динамик издавал тихое шипение.
— Сейчас — главное! — строго поднял палец профессор. — В первую очередь мы должны проверить главный элемент портала — Пасть Червя. Мои люди заверили меня, что тут все в порядке. Заклятие снято, и Червь проснулся. Но я должен убедиться в этом сам. Это здесь.
Он подошел к тяжелой бронированной двери с вмонтированным в нее довольно большим иллюминатором.
— Танковая сталь и бронестекло, — не без гордости пояснил глава «академической» миссии, постукивая пальцем по металлу двери. — Армированный бетон, — он похлопал ладонью по стене. — Оттуда прорваться исключительно трудно. На всякий пожарный случай существует это…
Он положил руку на расположенный справа от двери красный рычаг.
— Аварийный замок, — пояснил он. — Титановые стержни вгоняются в гнезда взрывом пороховых патронов. Намертво. После того как сработает эта штука, без сварочного аппарата и взрывников эту дверь не отворить. Ну и, разумеется, автоматически врубается сигнал тревоги. Он — не без труда — несколько раз повернул маховик гермозапора и отворил тяжелую дверь. За нею располагалось тесноватое помещение. Единственными предметами его обстановки (если это слово тут уместно) были: забранная в проволочную сетку и под матовый колпак лампа посреди потолка, решетка вентиляции, резиновый коврик на бетонном полу и ящик коммутатора на стене. Одну из стен украшал иллюминатор — точно такой же, как и на двери, — вмонтированный намертво и пуленепробиваемый. Из него открывался довольно унылый вид на скалы, окружающие Башню портала, и на петляющую между ними дорогу. В торце помещения располагалась вторая дверь, повторяющая один в один ту, через которую мы зашли в этот переходник. И красный рычаг тоже дублировал своего собрата, расположенного снаружи. Двери располагались не друг против друга, а наискосок.
— Тамбур, — пояснил профессор, закручивая гермозапор внешней двери. — Здесь последняя подготовка или первая проверка. В зависимости от того — убытие будет осуществляться или прибытие. А теперь…
Он подошел ко второй двери и принялся отпирать ее.
— Теперь — знакомьтесь! Их величество Червь Мироздания!
Он отвалил бронеплиту двери в сторону, и на нас пахнуло нестерпимым, как показалось в первый миг, зловонием. То, что предстало перед нами в открывшемся пространстве, напоминало много чего сразу. Например— причудливый складчатый занавес, скроенный каким-то мастером-садистом из кусков мясных туш, или гигантский цветок, отвратительный и прекрасный одновременно. А еще это напоминало какое-то чудовищное лицо. Лик дьявола, может быть. В тот раз Пасть Червя показалась мне неподвижной. Должно быть, я был просто невнимателен. Профессор вытащил из внутреннего кармана нечто отдаленно напоминающее переносной пульт управления видеомагнитофоном и, бесстрашно приблизившись к монстру, принялся проводить какие-то измерения.
— Все, кажется, благополучно! — констатировал он, закончив свои манипуляции. — Будьте уверены, как только субстанция-ключ прореагирует с составляющими ваших тел, Пасть разверзнется и примет вас! Надеюсь, вы налюбовались на это чудо? Выйдем на пару минут на свежий воздух, а потом уж и обговорим все напоследок.
На смотровую площадку мы поднялись просто для того, чтобы на прощание обозреть местный пейзаж. Ночь эта — наша последняя ночь в Странном Крае — и впрямь оказалась короткой. Над Долиной Врат небо уже достаточно посветлело, чтобы можно было ясно видеть предметы.
Этот ритуал оставил еще одну занозу в моей душе. Впрочем, их накопилось уже много. Одной больше, одной меньше… Мы спустились в рубку. Пора было браться за дело.
В рубке управления Михаил Иванович принялся бодро знакомить с приготовленным для нас в дорогу грузом. Я с облегчением отметил наличие инструментов, от вида которых уже отвык в здешних местах, — часы, компас… Основную массу груза составляла снедь, словно рассчитанная на полярную экспедицию, и объемистые фляжки с водой. Вдобавок к этому — пара дорожных сумок и чисто туристического вида не слишком большой рюкзак.
— Даст бог, вам все это не слишком пригодится, — вздохнул Михаил Иванович, — но… В конце концов «земной» выход портала находится в местах безлюдных и засушливых, так что имеет смысл подстраховаться.
— Ну теперь, — заметил я, — уже не секрет, где находится это райское местечко? Раз уж мы там будем довольно скоро.
— Конечно, — улыбнулся профессор. — Уже не секрет. Вот карта — довольно подробная. На всякий случай такая приготовлена для каждого из вас. Узнаете, где это?
Со второго захода я угадал страну, в которой нам предстояло оказаться.
— Граница СНГ проходит здесь, — показал карандашом Михаил Иванович. — Но вам, конечно, не стоит пытаться преодолевать ее нелегальным путем. Для вас давно приготовлен и переброшен к нам сюда вполне приличный комплект документов.
Он раскрыл одну из сумок и принялся раскладывать перед нами загранпаспорта, авиабилеты и конверты с какими-то еще бумажками.
— Все это оформлено на ваши настоящие имена. Только для э-э… мисс Аманесты приготовлен чужой паспорт. За русскую гражданку она, простите, не сойдет, поэтому паспорт оформлен на гражданку Панамы — Александру Диас. Виза России — транзитная. Билеты на Шереметьево-2 — подлинные. Вот здесь, — он помахал в воздухе довольно туго набитым конвертом, — пятнадцать тысяч долларов США, в основном в мелких банкнотах. Купюры подлинные. Никаких подделок. Этого вам вполне хватит, чтобы решить все ваши дорожные проблемы. Естественно, эта сумма идет в счет оплаты той неоценимой услуги, которую вы, Сергей, нам оказали.
«Негусто, — подумал я, — но на дорогу действительно хватит».
— Ваша задача сводится к тому, чтобы вовремя добраться до столицы и к отбытию вашего рейса попасть в аэропорт, — продолжил он. — Единственная неприятность, которая может с вами приключиться, это то, что полиции не понравится, что вы забрались в сторону от привычных туристических маршрутов в какой-то, может быть, и закрытый для иностранцев район. На этот случай для вас разработаны легенды. То есть вполне правдивые истории, объясняющие, как вы оказались в тех местах, где находиться не положено. Их вам надо заучить наизусть. И согласовать друг с другом. Но в целом все это может оказаться лишним при элементарной сообразительности и такте.
— А это — ваша одежда и багаж, соответствующие вашим легендам. Позаботьтесь о том, чтобы ознакомиться с тем, что там у вас находится. И не забудьте хорошенько пристегнуть багаж к себе. Видите, тут предусмотрены ремни крепления. В сумках одежда. Наденете ее там — на той стороне. Та, что на вас сейчас, выглядит слишком необычно. Да и придет в страшный вид за время… э-э… перехода. — Тут, — он похлопал по выложенной на стол отдельно папочке, — распечатки с вашими легендами. Кто вы, откуда, как заблудились в горах. И все такое.
Профессор вынул из папки сколотые по три-четыре листы и раздал их нам. Встал из-за стола, пригладил редкие волосы и помолчал немного.
— Ну вот и все, — немного подумав, подвел он итог. — Остается пожелать вам добраться до дому живыми и здоровыми. Если у вас возникнет желание восстановить контакт с нами, то… Я уже объяснил вам, Сергей, как это можно будет осуществить. Еще раз напоминаю: проверьте свой багаж и хорошенько запомните ваши легенды. С собой эти тексты забирать не стоит. Они могут вызвать подозрение. Лучше уничтожить их перед… Перед уходом. И еще… Перед тем как отправиться, дайте нам знать по коммутатору. Молодой человек… — Он повернулся к Тагаре. — Прощайтесь с друзьями и пойдемте…
Тагара отрицательно замотал головой.
— Нет, — коротко отрезал он. — Я останусь с ними до конца!
Профессор бросил на меня короткий и очень недовольный взгляд. Потом резко повернулся и вышел, рывком затворив за собой дверь. По железным ступеням, затихая, зазвучали его неровные шаги. Через минуту-другую они смолкли в глубине пролета бесконечной лестницы. Мы остались с глазу на глаз с Тагарой.
* * *
Первым кончил перечитывать распечатку своей легенды Ромка. Он похлопал себя по карманам, отыскал зажигалку и, запалив сколотые листки, бросил их в заботливо повешенное на соответствующем щите противопожарное ведро. Поднялся и кивнул Аманесте. Та кивнула в ответ, встала из-за стола и пристроила листки со своей легендой рядом с догорающей распечаткой Романа. Тот уже подхватил свою сумку и открывал бронированную дверь. Они молча прошли в тамбур, оставив меня вдвоем с Тагарой.
Я тоже бросил свою легенду в огонь и посмотрел в глаза мальчишке, потом поднялся из-за стола и сказал просто:
— Давай прощаться. — И — неожиданно для себя самого — добавил: — Не хочу, чтобы это было навсегда.
— Это навсегда! — твердо ответил Тагара.
Очень серьезно и уверенно.
Я подошел к двери тамбура. На пороге обернулся.
— У тебя в глазах — боль, — тихо сказал Тагара, подходя ко мне. — Ты чувствуешь себя предателем? Ты боишься, что оружие Темных ударит по твоей Земле? — Да, — ответил я и перешагнул через порог тамбура. — Я помог отдать страшное оружие людям, которые… Я не знаю, могу я им верить или нет…
Я начал закрывать за собой тяжелую дверь. Тагара решительно замотал головой.
— Ты можешь не бояться за свой мир… — быстро произнес он, словно что-то торопило его. — За Большую Землю… Темный Арсенал… Он никому не достанется… Ни Светлым, ни Темным. Уходи спокойно… — Он сглотнул слюну. — Я… Я разрушу Арсенал! Как тогда — Лабиринт… Это — Предназначение…
Я сначала не понял его слов. Потом ошарашено выдавил из себя:
— Да ты с ума сошел! Не…
Я было шагнул к нему, но мальчишка с неожиданной силой захлопнул стальную дверь, чуть было не разбив мне лицо. И тут же вцепился в красный рычаг и буквально повис на нем. Рычаг послушался его: в глубине стены глухо бахнули пороховые заряды, и оглушительный железный лязг подтвердил, что мы трое, находящиеся в тамбуре, теперь напрочь отрезаны от окружающего мира.
Я заколотил по стеклу иллюминатора и принялся выкрикивать что-то несусветное. Но ни звука не проникало через прозрачную преграду. Я видел лишь, как шевелятся губы Тагары, выговаривая: «У-хо-ди! У-хо-ди!» Вспомнив про коммутатор, я кинулся к дурацкой коробке и с грехом пополам смог включить ее.
— Не делай глупостей, Тагара! — закричал я в микрофон. — Ты можешь… Ты можешь погибнуть. Сам погибнуть и всех угробить!
Я не сообразил сразу, что ору на всю Башню, через динамики всех коммутаторов. Это я понял только тогда, когда в динамике, перебивая меня, зазвучал голос Григория.
— Тагара… — окликнул он. — Что с ним? Где он?
— Отец… Отец, ты слышишь меня? — прокричал Тагара в микрофон. — Отец…
— Слышу… Я слышу тебя, Тагги, — зазвучал в динамике голос Григория, хриплый и полный тревоги. — Где ты? Почему не выходишь? Что с тобой? Где тебя искать?
— Я у самого входа в портал, — торопливо выпалил Тагара. И потом упавшим голосом добавил: — Только… Только это уже не имеет значения… Сейчас… Сейчас вы все уходите… Уходите из Арсенала. И уходите как можно дальше от него… Потому что здесь может случиться все…
— Что с тобой?! — с тревогой спросил Григорий. — Что у вас там происходит? Ты… Ты можешь говорить? Ты на свободе? Кто-то есть там с тобой?
— Со мной эти трое, с Большой Земли, — торопливо ответил ему Тагара. — Но они сейчас уйдут. Через портал. К себе… Я остаюсь один. Не бойся, никто не угрожает мне…
— Жди нас! — кричал в микрофон его отец. — Мы сейчас придем за тобой!
— Нет! Не надо! — испуганно закричал в ответ мальчишка. — Уходите! Все уходите как можно дальше! Всем скажи это! И людям Герна, и этим… «академикам» скажи! Потому что все вы можете погибнуть! Я буду… Мне надо…
— Что ты задумал? — хрипло спросил его Григорий. И, неумело стараясь быть ласковым, повторил: — Что ты задумал, сынишка?
Тагара всхлипнул, и в воздухе повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием в динамике.
— Я… я должен сказать… Произнести… — почему-то с трудом выговаривая слова, стал объяснять маленький маг. — Я должен произнести разрушающее заклинание! Я умею… Я уже разрушал Лабиринт…
— Ты… Ты сошел с ума! — заорал в динамике голос Григория. — Не делай этого! Это очень опасно! Все… Все может взорваться! Кто тебя этому научил?
— Я же говорю — уходите! — ответил ему срывающийся голос сына. — Уходите как можно дальше! Меня… Меня никто этому не учил. Это — мое Предназначение… Спасти три мира…
— Это бред! — выкрикнул Григорий. — Это вовсе не Предназначение, это ерунда какая-то! Это очень опасно, повторяю тебе еще раз!
— Нет, не ерунда… — всхлипнув, ответил Тагара. — Я раздобыл заклинание Предназначения… У… Ладно — не важно у кого… И теперь я знаю, зачем я…
— Ну не для того ты, сын, родился, — хрипло зашептал в микрофон отец, — чтобы взлететь на воздух вместе со всеми этими железками! Люди рождаются не для этого!
— Люди — да, — глухо отозвался Тагара. — Только я не совсем человек. Я — маг… Ты это знал давно. С самого моего рождения. Я — маг, Меченный Знаком Лукавого! Ты ведь знал… знал…
— Знал… — почти прошептал в ответ ему отец. — Знал и не хотел, чтобы тебе досталась судьба мага. Меченого… Поэтому лгал тебе, прятал тебя, скрывал…
Голос его изменился. В нем зазвучало отчаяние.
— Напрасно… — сказал он, наверное, самому себе. — Все оказалось напрасно… Потому что судьба магов — это Предназначение. И оно — это Предназначение — никогда не бывает добрым… Это…
— Это всегда жертва, — глухо отозвался Тагара. Они, похоже, цитировали друг другу какое-то правило магов. Давно им обоим известное.
— Так вот, я родился для того, чтобы спасти три мира, — тихо шептал Тагара. — Этот — наш Странный Край, Темный Мир и Большую Землю… Мне от этого не уйти… Ты знаешь… Тут ничего не поделаешь… Ну, может, оно совсем не взорвется — все это… Просто перестанет действовать… Станет ни для кого не страшным. Просто умрет! Но вы все-таки уходите оттуда! Так — лучше…
— Перестанет действовать, — горько усмехнулся отец на том конце провода. — Да достаточно, чтобы хоть одна хлопушка из этого их Арсенала не выдержала и…
— Все будет хорошо, отец… — беспомощно произнес Тагара. И повторил: — Все будет хорошо…
— Мы… Я не уйду! — закричал неожиданно Григорий. — Я не уйду ни за что! Я останусь с тобой! Если хочешь, произноси свое проклятое заклинание! Я не уйду!
— Нет! Нет!! Нет!!! — заорал Тагара. — Уходи! Все!! Я не буду больше говорить!!! Только уходи!
В динамике раздались дикий лязг и хрип. В иллюминатор я увидел, что мальчишка с остервенением бьет металлическим стулом по вмонтированному в стол коммутатору.
Я принялся колотить по пуленепробиваемому стеклу, стараясь привлечь внимание впавшего в беспомощное неистовство Тагары. Но вряд ли он слышал хоть что-нибудь. Отчаяние и гнев владели им. И он ничего не видел и не слышал вокруг, пока не насытил этих монстров своей души — отчаяние и гнев. Только окончательно разгромив коммутатор, а вместе с ним и половину приборов, выведенных на стол-пульт, он повернулся к иллюминатору и, пошатываясь, подошел к нему.
С минуту мы смотрели друг другу в глаза. Потом я стал жестами, выражением лица, криком — совершенно бесполезным здесь — сигналить Тагаре.
«Не надо! — выкрикивал я абсолютно бессмысленные слова. — Не надо!» Выкрикивал и понимал, что не изменю в его и наших судьбах уже решительно ничего. Мальчишка с той стороны бронированной двери уперся руками в стекло и смотрел на меня так, как смотрят пассажиры из окон поезда, уезжающего навсегда.
Из динамика доносилось теперь только неровное потрескивание и хрип. Связь отсека с внешним миром была прервана. Я перестал паясничать перед иллюминатором и обессилено уперся в стекло руками точно так же, как и Тагара со своей стороны. Мы снова смотрели друг на друга — зрачки в зрачки. Время остановило свой бег. «Уходите! — беззвучно выкрикнул Тагара. — Уходите!» Я прекрасно понимал, что сделать уже ничего нельзя. Но так и не мог заставить себя оторваться от стекла, из-за которого неотрывно смотрел на меня Тагара — Меченный Знаком Лукавого. Маленький маг, узнавший свое Предназначение.
Брат тронул меня за плечо.
— Слышишь? — тихо спросил он.
Я замер. Издалека снизу — от самого фундамента скал — до меня донеслась вибрация. Характерная вибрация запускаемых движков тяжелых боевых машин. Я почти не улавливал слухом звука приведенных в действие мощных дизелей, а лишь ощущал их тяжелый, на грани инфразвука, рокот. Рокот этот прерывался фырканьем, подвыванием и скрежетом глохнущих и вновь запускаемых движков, и эта еле слышная, но мощная какофония была для нас мелодией прощания.
— Они уходят, — сказал Ромка. — Сейчас запускают моторы и уходят…
Тагара, наверное, тоже ощутил этот едва уловимый звук. Он последний раз взглянул на меня, махнул на прощание рукой и отвернулся. Не оглядываясь, отошел к забранному бронированным стеклом панорамному окну в глубине пультовой кабины и замер перед ним, глядя вниз, на площадку перед Вратами.
Я отвернулся от иллюминатора и окинул взглядом своих спутников. Ромка был напряжен и замкнут. Он с нескрываемой тревогой смотрел на меня и судорожно сжимал свой фиал. Похоже, он ожидал от меня решительных действий и не понимал того состояния паралича воли, в которое я впал в самый неподходящий момент. Я постарался взглядом дать ему понять, что со мной еще не все так плохо.
Аманеста застыла перед иллюминатором. Она тоже держала свой фиал в руках, но все ее внимание было поглощено тем, что происходило там, внизу. «Я подошел к ней и заглянул через плечо.
Из иллюминатора видна была только часть горной дороги, делающей пол-оборота вокруг подножия скалы, и залитые светом заката горные склоны вокруг. И на этот кусок дороги, захлебываясь натужным ревом — он стал уже слышен нам, — выползали двумя рядами, «плечо в плечо» танки нашего воинства. По обочинам, спотыкаясь и рискуя угодить под гусеницы, норовили не отстать от них взъерошенные всадники. Тарахтя, всех обогнал и скрылся за скалами геликоптер.
— Они уходят… — повторила Аманеста слова Романа. — И нам пора уходить…
Я последний раз обернулся на иллюминатор двери, ведущей в «комнату с кнопками». Узкая спина Тагары виднелась перед пыльным панорамным окном. Таким — угловатым, горьким силуэтом у окна — он и запомнился мне. «Прощай, — сказал я ему мысленно. — Прощай. И пусть случится чудо. Пусть с тобой все будет хорошо!»
Я решительно отвернулся от иллюминатора, быстрым шагом подошел к двери, ведущей в «предбанник» портала, и с остервенением принялся вращать маховик ее гермозапора.
— Пошли! — скомандовал я, отваливая в сторону тяжелую бронированную створку.
* * *
Пасть Червя встретила нас уже знакомым нам двоим — мне и Роману — зловонием. Впрочем, далеким еще от того, которое предстояло вытерпеть. Мы переглянулись. Аманеста не подала виду, что тошнота подступила к горлу, хотя ее и передернуло — рефлекторно, должно быть. За нее я был спокоен. Нервы у подруги Романа были покрепче стальных канатов.
Я приступил к короткому инструктажу:
— Я иду первым. Вы за мной. И не задерживайтесь. Только две-три минуты… Как только Пасть Червя успокоится… придет, одним словом, в исходное положение, сразу идет кто-то из вас. Делайте все в точности как я. Не бойтесь ничего. Будет очень… неприятно, но все это можно пережить. Я буду принимать вас на той стороне. Вы готовы?
Оба кивнули — почти одновременно.
— Запри тамбур, — сказал я Ромке.
Он кинулся к двери, и через минуту мы были отрезаны от Странного Края — его воздуха, его света, его магии, пропитавшей этот мир.
«Прощай!» — сказал я и Странному Краю.
Я повернулся к Пасти. Она казалась теперь огромным увядающим цветком. И все же она оставалась маской дьявола. Ее многочисленные складки и извилины были неподвижны. Но какое-то неуловимое движение, какое-то ускользающее от взгляда содрогание — хищное и полное ожидания — угадывалось в этой массе таинственной плоти, связующей миры… Странно, это месиво складок и лепестков, лишенное глаз, губ, любых других частей человеческого лица, было невероятно выразительно. Казалось, теперь Пасть спрашивает меня: готов ли я?
— Готов… — глухо ответил я на этот немой вопрос.
И кивнул своим спутникам. Если не на удачу, то на прощание.
Повернувшись к Пасти спиной, я откупорил фиал. По лицам Романа и Аманесты я понял, что с Пастью произошло нечто их удивившее, и осторожно обернулся.
Должно быть, терпкий, необычный запах субстанции, наполнявшей фиал, мгновенно достиг каких-то чувствительных окончаний Пасти и разбудил ее древний аппетит. Червь почуял близкое пиршество. Ну не пиршество, так какую-никакую закуску. В конце концов его пост здесь длился больше полустолетия.
Пасть явно ожила, ее обвисшие лепестки стали наливаться какими-то жизненными соками, стали упруги, изменили свой рисунок. Гигантский увядающий цветок начал расцветать снова, оставаясь при этом маской дьявола.
Шорох и влажный хруст заполнили тамбур — Пасть нетерпеливо подалась вперед. Зрелище это было жутковатое. Я снова повернулся к монстру спиной и, с трудом разжав зубы, проглотил содержимое фиала.
Судя по всему, я успел еще сунуть его в свой нагрудный карман. Обернуться, как неожиданно захотелось мне, я не успел. Пасть снова подалась вперед и поглотила меня.
* * *
Да, конечно, снова была боль — ожидаемая боль, которая во сто раз хуже боли неожиданной. И было удушающее отвращение. И ощущение, что ты на грани обморока. Не уверен, что я не пересекал ее, эту грань. Но закончилось все немного похоже на то, как закончилось мое первое путешествие между мирами, — падением в сырой, украшенный остатками древних изразцов зал. Только вот в этот раз не нашлось Привратника, чтобы смягчить мое падение на каменный пол, отменно твердый и скользкий!
Привратников у этого портала заметно не было. Да и все «вспомогательные сооружения» при этих Вратах в Странный Край находились в состоянии предельной заброшенности и запустения.
Пещера, в которую я вывалился, освещалась только через проломы в верхней части стены — под потолком. Точнее, через выкрошившиеся щели в сработанной под поверхность скалы кладке. Сверху в эту сумрачную залу капала, а временами какими-то судорожными толчками лилась вода. С покрытых угрюмой плесенью сводов свешивались предлинные космы каких-то водорослей. Плесенью и ковром водорослей были украшены и стены подземного зала. Здесь давным-давно не было ни единой живой души. Стойкий запах гнили и сырости наполнял помещение.
Впрочем, все эти декорации моего «пункта прибытия» я рассмотрел только потом — после того, как спазмы охватившей меня боли отпустили. За это время в пещеру через разверзшуюся под ее сводами Пасть обрушился на пол Ромка, а немного спустя и его подруга.
Аманесте, впрочем, не пришлось испытывать болезненного соприкосновения с полом пещеры. Я уже более или менее владел собой и успел подхватить ее легкое тело (чуть, правда, не вывихнувшее мне руку) на лету.
Наличие льющихся с потолка вод, хотя и не родниковой чистоты, оказалось очень кстати. Привести себя в божеский вид мы все-таки сумели. Делали мы это быстро и торопливо, словно подгоняемые каким-то предчувствием.
И оно — предчувствие это — не обмануло нас.
Мы едва только успели толком счистить с себя последние остатки зловонной слизи и натянуть чистую одежду, как нас всех словно ударило током. Я думаю, это был сигнал от Червя, с которым нас еще как-то связывало остаточное действие снадобий из фиалов профессора. Мы переглянулись.
— Надо уходить! — нервно бросил Ромка. — Где выход отсюда?
Вопрос был далеко не праздный, особенно учитывая сумрак и вездесущую плесень, маскировавшие все детали рельефа стен.
— По-моему, вот! — крикнула Аманеста, обрывая занавес водорослей, заслонявший открывшийся в стене провал, в глубине которого чудился дневной свет.
Мы кинулись в этот выход, словно спасаясь от неведомого зверя, готового броситься на нас.
И в этот момент Червь закричал!
Точнее, закричала его Пасть, укрывшаяся под сводами пещерного зала. Ничего страшнее этого крика я не слышал в жизни. И надеюсь, что не услышу. Да, конечно, в этом крике были сконцентрированы и боль, и ужас, и даже страх. Да, он был необыкновенно громок. Настолько, что зашкалило болевую чувствительность наших ушей. Но даже не в этом было дело. Крик Червя был пронизан какими-то неуловимыми ухом модуляциями и переходами, которые повергали каждого услышавшего такое в бездну беспросветного отчаяния. Отчаяния, перед которым даже гнетущая любого из смертных мысль о неизбежном конце казалась какой-то просто несущественной мелочью.
Не знаю, может быть, это было просто действие мощной инфразвуковой составляющей, вплетенной в общую какофонию крика Червя, но мне кажется, это было что-то более сложное, способное в корне перевернуть сознание разумного существа. Превратить его в… В нечто, во что боится превратиться каждая тварь — и человек, и зверь… А потом последовал удар. Толчок, от которого на нас с потолка прохода, в котором мы укрылись, посыпалась каменная мелочь и глыбы покрупнее детской головки. Последнее, что я увидел, обернувшись в зал, и смог запомнить, это валящиеся с потолка и заполняющие все пространство вокруг запахом горелой плоти бесформенные куски чего-то содрогающегося и продолжающего исходить ужасом и болью.
* * *
Нас вынесло из врат портала на автомате. Даже сильно захотев, я не смогу теперь найти обратную дорогу в «зал прибытия». Если он, конечно, все еще существует, этот зал. Мы — все трое — начали осознавать себя, только когда знойный воздух полудня шевельнулся над нами дыханием ветерка и на беспощадно жгущее нас солнце наползли неведомо откуда взявшиеся облака.
Некоторое время мы молча смотрели на нелепую на вид скалу, которая скрывала в себе портал и руины жилища Привратников. Глядя на эту каменную глыбу, никто не подумал бы, что внутри нее скрывается что-либо иное, кроме напластований дикого камня. Да и некому на много километров окрест было на нее смотреть. Оставалось надеяться, что толчок, чуть было не похоронивший нас в недрах пещеры, и неистовый вопль Червя не привлекут в эти места толпы любопытных и останутся в памяти тех, кому довелось услышать и ощутить их, просто одним из тех загадочных явлений, которыми и без того полон мир. Особенно мир гор. Жар и смрад, исходившие из прикрытого густыми зарослями лаза, откуда нас — собственным страхом — выбросило на свет божий, должны же были в конце концов пройти?
А если кто и сунется в глубь этого странного произведения природы, то что он, собственно, поймет в том, что увидит там?
Мы молча, неуклюже помогли друг другу подняться на ноги и так же неуклюже стали искать хоть сколько-то безопасную дорогу вниз по склону.
Пейзаж здешний был сродни лунному — суров и безжизнен. Оставалось только гадать, что могло загнать сюда и заставить здесь жить хоть небольшой, но не самый, по-моему, глупый народ нашей планеты. Все вокруг было выкрашено оттенками желтого и коричневого, словно эти горы создал гончар, в мастерской которого не нашлось никаких других красок. Коричневыми были и склоны гор, загромоздившие все горизонты, и темные провалы ущелий, и светлые пространства долин далеко внизу. Коричневой была и пыль — мелкая, словно зубной порошок. И даже небо над головой, казалось, впитало этот окрас обожженной глины. Все это одновременно напоминало те места, где мне приходилось бегать под пулями, и все-таки было непохоже на них.
Не будь у нас карты и компаса, о которых позаботились «академики», бродили бы мы среди этих безжизненных камней в поисках хоть каких-нибудь следов, ведущих в места обетованные, до тех пор, пока не иссякли бы наши скудные запасы воды и съестного. Слава богу, в отличие от Странного Края, карты, компасы и часы здесь — на Большой Земле — вновь обрели свою силу и ценность.
Некоторое время мы двигались по намеченному маршруту молча. Потом начали перебрасываться короткими фразами.
— Как ты думаешь, — спросила Аманеста у Романа. — Этот… Мальчишка… он все-таки — сделал это? Думаешь, что нас всех так тряхнуло оттого, что он произнес разрушающее заклинание и…
Роман только мрачно глянул на нее в ответ.
— А ты? — обратилась Аманеста ко мне. — Ты, маг, думаешь, что теперь портал с той стороны разрушен и ход назад, в Странный Край, закрыт?
— Я уже не маг, — ответил я. — И, честно говоря, никогда магом и не был… Потом объясню тебе… Девушка поморщилась, ничего не поняв.
— А насчет портала… — добавил я после небольшой паузы, — скорее всего, это так. Этот портал потерян. Но он не единственный…
— Не единственный, — повела плечом Аманеста. — Но после этого… После того, как обожгли Червя… Может быть, все порталы закроются?
Ей отчаянно не хотелось терять надежду на возвращение в Странный Край. Наверное, она уже интуитивно понимала, насколько наш мир может оказаться ей чужд.
И по дороге этой тянулись разрозненные кучки плохо одетых и усталых людей. Некоторые из них несли на плечах разношерстный груз. Были тут большие тюки и маленькие. Были и просто котомки. А многие плелись, глядя перед собой пустыми, полными отчаяния глазами, без всякого груза — налегке. Некоторые катили перед собой тележки и наспех сбитые тачки. Женщины — почти все в этом потоке — вели и несли детей. Спрашивать, что это за люди, не приходилось. Все и так было ясно.
Беженцы.
* * *
Жизнь в Странном Крае успела основательно исказить мои представления о жизни на матушке-Земле. Мне перед возвращением представлялось каким-то совсем уж третьестепенным обстоятельством то, что выход в «наш» мир располагался на территории иностранного и далеко не самого благополучного среди соседей моей страны государства. Но эту точку зрения пришлось менять довольно быстро и радикально. Издалека донесся звук, который трудно было спутать с чем-то другим.
— Черт! Пулеметная стрельба, — сразу перейдя на шепот, определил я. — Похоже, здесь воюют…
— Может, банду ликвидируют… — предположил Роман и покосился на подругу.
Та была явно встревожена. Что и говорить, родной мир встречал нас далеко не самым ласковым образом. А уж ее — чужачку — и вовсе не приветил улыбкой. Но в конце концов, в горах стреляют часто. Так что можно было надеяться, что все еще обойдется.
Эта наивная надежда рассыпалась в прах уже через час с небольшим нашего пути.
Пулеметная дуэль вспыхивала то тут, то там, и горное эхо транслировало ее с самых неожиданных направлений. Но дело было не в ней. Перевалив через крошечный перевал, мы, как и подсказывала нам карта, вышли к лежащей метрах в пятидесяти ниже нас шоссейной дороге.
* * *
Самое ужасное, что деваться нам было просто некуда. Конечно, уже и речи не могло быть о том, чтобы ловить на шоссе попутную машину, как мы поначалу собирались это сделать. Какая тут, к черту, попутка! Не попасть бы в лапы мятежников, или кто там затеял эту вакханалию? Суметь без особых конфликтов сдаться властям… Дозвониться до нашего консула… Все это стало вдруг вполне реальной и довольно трудно выполнимой задачей.
Нас уже успели заметить с дороги. Некоторые из идущих показывали на нас друг другу. Но, похоже, этим интерес к нам и ограничивался. Мы были не вооружены, при нас не было заметно тюков с эмблемами гуманитарной помощи… Мы были просто какой-то дорожной странностью, только и всего.
И мы стали действовать единственным оставшимся в нашем распоряжении способом. Осторожно, двигаясь параллельным с общим разрозненным потоком беженцев курсом, спустились к дороге и двинулись вместе со всеми, стараясь держаться обочины и не привлекать ничьего внимания.
Последнее было, конечно, полнейшей утопией. Уж слишком мы не походили на этих смуглых, черноволосых и носатых людей, рядом с которыми принялись шагать в направлении их главного города — единственного места, где могли рассчитывать на толковую помощь. Но с нами предпочитали не связываться, даже сторонились нас, словно носителей опасной инфекции.
— Эх, хоть какой-никакой радиоприемничек бы… — посетовал Ромка. — Хоть услышать в новостях, что здесь творится? Эх, не подумали…
— Мы о многом не подумали, — хмуро отозвался я. — Не только о радиоприемничке… Давай присмотримся к народу. Ищи кого-нибудь поинтеллигентнее на вид. Типа учителя, может быть, или муллы какого-нибудь. Или хотя бы хоть кого-то в очках. Такой должен по-английски немного «волочь». Или по-французски. Его и расспросим… Можно сигаретами угостить или еще как…
— Си-га-ре-та-ми… — передразнил меня Роман. — Да ты не видишь, что ли, в каком они все виде? На них штаны не держатся, а ты — си-га-ре-ты…
Тем не менее подходящий знаток английского нашелся. Причем нашелся сам. Правда, далеко не сразу. Был он тощ, как и все, кто шел с нами по дороге, умеренно лохмат и облачен в потертый костюм европейского образца. И груз свой нес не в наплечном тюке или котомке, а в довольно туго набитом портфеле. Такие были в моде у нас годах в семидесятых, а то и раньше.
Тип этот некоторое время шагал поодаль от нас, изредка косясь на непонятную троицу антрацитово-черным умным глазом. Потом зашел немного вперед, подзадержавшись немного из-за неприятностей со шнурком кроссовок, оказался вровень с нами и, стараясь не привлекать внимания, тихо осведомился: «Юнайтед Стейтс? Републик Франсез?» Задав для порядка еще несколько вопросов о нашей принадлежности к Красному Кресту и «Юнеско», он в конце концов вынужден был проглотить из моих уст версию о заблудившихся туристах.
Думаю, он не поверил ей ни на грош. Я бы на его месте — не поверил бы тоже. Но то, что он имеет дело не со шпионами, а, скорее всего, с какими-то иностранными дурнями, обколотыми или сбежавшими из какой-нибудь «дурки» и путешествующими автостопом по местам локальных конфликтов, он понял сразу. То ли просто по доброте душевной, то ли в надежде извлечь из нас хоть какую-то выгоду, на наши вопросы он отвечал охотно и подробно. Беда была только в том, что его английский и тот, к которому привыкли мы с Романом, были немного разными языками. Как ни странно, Аманеста понимала его с лету — языковая интуиция была врожденным свойством обитателей Странного Края. Впрочем, когда она начинала объяснять нам с Романом непонятные места из его речи — а делала она это на уже знакомом для нас «тарабарском наречии», антрацитовые глаза нашего спутника чуть не вылезали из орбит от удивления.
Немного позже выяснилось, что уродовались мы зря. Мирзо (так звали нашего спутника) учился в Ростове еще во времена советские. И неплохо владел русским.
В общем, гадать долго не приходилось — в очередном межплеменном конфликте в здешних горах сошлись три основных родоплеменных союза, населяющих эту несчастную, снедаемую вечными распрями землю. Центральное правительство поддержало одну из сторон — «Северных», но пока ничего путного не добилось. Естественно, люди потеряли крышу над головой или согнаны с мест, в которых благополучно обитали поколения их предков. ООН и другие международные организации везут в районы скопления беженцев одеяла, медикаменты и рис и пытаются организовать там палаточные лагеря. Помянуты добрым словом были и русские врачи (как я понял — из МЧС). Боевики тоже не теряют времени зря и вербуют в лагерях беженцев свежие кадры в свои банды.
А покуда те беженцы не добрались до обещанных им палаток и воды, которую можно пить, их на дорогах обирают все кому не лень. Патрули Центрального правительства, патрули каждой из воюющих сил и просто разъезды местных полевых командиров.
Конечно, как и в Средневековой Европе, поводом для очередного витка гражданской войны представлялись и религиозная рознь, и память о прошлых взаимных обидах и крови, пролитой уже обретшими вечный покой предками, и бог весть что еще. Но ни для меня, ни для Мирзо не было секретом, что на сей раз кровь пролилась лишь тогда, когда «сильные мира сего» пошли на новое завоевание Ближнего Востока. Когда поколебалось равновесие уже привычных сфер влияния местных князей и князьков. Когда стал реальностью новый передел источников их благосостояния. Это и тянущиеся через контролируемые ими пространства нити нефтепроводов, прячущиеся в ущельях тропы тайных торговцев наркотиками и оружием, зинданы и тайные тюрьмы, набитые рабами, работающими за миску похлебки или подготовленными к перепродаже…
Нет, ничем этот мир не был лучше богатого на невеселые чудеса Странного Края. И если что и влекло меня сюда, так только надежда вернуться наконец в большую и холодную страну, раскинувшуюся там — за горами, дальше к северу. Откуда я был родом.
Обстоятельства складывались для нас не лучшим образом: война шла в этих местах уже вторую неделю, а это рушило в корне всю разработанную для нас версию нашего попадания в страну и на это злосчастное шоссе в частности. Тоже мне — заблудившиеся туристы! Нашли себе «Диснейленд», нечего сказать! Ни один человек в трезвом уме и добром здравии не вздумал бы направиться на летний отдых в эти охваченные пожаром междоусобицы горы. Да и найдись такой, никто не оформил бы подобному «экстремалу» визы и не продал бы билеты на, скорее всего, уже не существующий рейс в этот филиал преисподней.
Я скис совсем, и это заметил мой новый знакомый.
— Если у вас есть с собой деньги… — тихо предупредил нас Мирзо, — то прячьте их получше. Но только что-то оставьте на виду. Если патруль у вас не заберет какие-то деньги, то… То у вас будут с ним неприятности… Будьте готовы к тому, что у вас заберут все.
* * *
Патруль оказался легок на помине. Он успел замаячить впереди по курсу еще раньше, чем мы закончили разговор с Мирзо. Не было даже импровизированного шлагбаума — просто поперек дороги была натянута веревка, да джип, а около него четверка бородачей, упакованных в камуфляж, стояли на обочине. Плетущийся по дороге народ уже без всяких объяснений знал, что сие означает, и притормаживал движение. Беженцы обреченно — кто поодиночке, кто по двое — подходили к посту и после недолгой процедуры обыска и допроса просачивались мимо поста дальше по дороге. А возле джипа потихоньку росла небольшая гора отобранного у прошедших «контроль» барахла. Свернуть куда-нибудь на этой дороге было просто невозможно. С одной стороны — крутой склон ущелья. Пропасть. С другой — отвесная, раскаленная солнцем скала. Вариантов нет. У меня неприятно засосало под ложечкой.
— Это очень плохой случай, — тихо прошептал Мирзо. — Самый плохой. Это люди генерала Халика. Мятежники. Непримиримая оппозиция. Видите их флажок на капоте — зеленый такой, с черной молнией? И на нашивках у них точно такая же штука…
— И что это значит? — спросил я встревожено. — Он за кого, этот генерал?
— Генерал Халик ни за кого, — объяснил Мирзо. — Точнее, сам за себя. Он и не генерал на самом деле… Служил в страже президента, с кем-то поссорился… Просто бывший подполковник, ушедший в бандиты. Они себя называют «Свободной армией». Якобы исповедуют ислам, хотя в Коране не понимают ни строчки… Будь с ними очень осторожным. Лучше отдайте им все, а не то они вас расстреляют тут же… Пусть Бог пошлет вам удачу!
Он не то чтобы подмигнул мне. Скорее как-то понимающе сморгнул. И незаметно смешался со скучившимися вокруг нас людьми. Естественно, я был не в претензии. Забота об утопающих отродясь была делом рук самих утопающих.
— Брось деньги! — прошипел я Ромке. — Брось! Хоть в кусты, хоть куда! И Аманесте скажи! Но было уже поздно.
Все четыре пары глаз господ патрульных были устремлены на нас. И главный из этих четырех с большой выразительностью манил нас пальцем: «Подойдите поближе, господа хорошие!»
— Нас обслуживают вне очереди, — невесело пошутил Роман. — Пошли мы первыми. Даму вперед лучше не пропускать… — добавил он, покосившись на напружинившуюся Аманесту.
Тот из бородачей, которого я определил за главного (сержант, по моим понятиям), как только мы приблизились к нему, распорядился на ломаном ашлийском:
— Деньги! Документы! Сбрось рюкзак!
Я вложил в его требовательно протянутую руку свой паспорт, билеты, бумажник… Со стороны сержанта последовал маловразумительный монолог, в котором пару раз были недобрым словом помянуты «неверные собаки», вообразившие о себе невесть что. Завершался монолог этот требованием объяснить наше (и мое лично) присутствие на подконтрольной войскам «Свободной армии, территории. Требование, что и говорить, было вполне логичным. Чего никак нельзя было сказать о моих попытках ответить на поставленный передо мной вопрос. Мне оставалось только молить бога о том, чтобы дело ограничилось простым арестом для последующего выяснения наших личностей.
Объяснений моих, впрочем, сержант не слушал. То ли потому, что и не рассчитывал их понять в силу плохого знания языка «неверных», то ли потому, что они были ему и вовсе не надобны. Где-то на предполагаемой середине моих излияний он повелительным жестом приказал мне замолкнуть и отойти туда, куда указывал его волосатый палец, — на площадку над пропастью метрах в пятидесяти от самого поста.
Один из его подчиненных тут же помог мне как можно расторопнее выполнить это распоряжение, просто ухватив меня за локоть и оттащив в указанное командиром место. Помощь эта сопровождалась увесистыми тычками в спину и под ребра.
Вскоре сходную процедуру прошел и присоединился ко мне на площадке над кручей Ромка. Мы с ним беспомощно топтались на нашем скальном «насесте» и обменивались односложными репликами на тему о том, как «здорово мы залетели». Аманеста явно задерживалась у поста, и Ромка начинал все больше проявлять признаки беспокойства по этому поводу.
Разумеется, беспокоился за его подругу и я. В конце концов уже просто потому, что хорошо представлял, что девушка была, на взгляд бандитов, подходящей добычей сама по себе. А ко всему она была совершенно чужим человеком в нашем мире и уже потому не могла не вызвать у «патруля» сильнейших подозрений. Да и нарваться на приключения при известном мне характере дочери атамана было раз плюнуть. Я, однако, как мог, старался скрыть свое волнение. Оно только усугубило бы сложность нашего положения.
Между тем события в окружающем нас мире продолжали развиваться достаточно бурно.
С одной стороны, явно не заладился разговор Аманесты с патрульными бородачами. Об этом ясно говорила их почти переходящая в рукоприкладство жестикуляция и ставшая агрессивно-оборонительной поза нахохлившейся девушки.
Но у событий была и другая — не менее тревожная — сторона. Беспокойство стало охватывать и скопившуюся уже перед «пропускным пунктом» небольшую толпу беженцев. Причиной этого беспокойства были отнюдь не пререкания Аманесты с боевиками Халика. Нет.
Беженцы — если они не доведены еще до отчаяния — народ покладистый и терпеливый и вмешиваться в чужие разборки с людьми при оружии не склонный. Причиной явного испуга большинства путников, застрявших на злополучном шоссе, был всего-навсего звук. Суетливый, рокочущий и, видно, уже хорошо знакомый им звук, доносящийся все более и более явственно откуда-то из глубины ущелья.
Кто-то из толпы — наиболее, наверное, авторитетный, инициативный и распорядительный — принялся с гортанными криками, растопырив руки, отгонять перепуганный люд назад по шоссе, явно подальше от поста. Еще несколько человек посообразительней принялись помогать ему в этом деле. Толпа наконец сообразила, в чем дело, и торопливо потянулась к повороту, из-за которого появилась.
— Вертолеты, — встревожено произнес Ромка, оглядываясь на затянутое сизой мглой ущелье, простирающееся прямо у нас за спиной. — Они что? По людям шмалять станут?
— По людям… — задумчиво бросил я. — Смотря по каким. По беженцам этим специально — вряд ли… А вот по тем… вооруженным… Врежут, и глазом не моргнут. Если это, конечно, не вертолеты самого Халика… По своим, разумеется, они палить не станут…
Покуда я излагал эти глубокомысленные соображения, события стремительно приближались к развязке. В других обстоятельствах бандиты Халика, как, я думаю, и любые другие бандиты поступили бы просто и определенно: при первых признаках приближающихся «вертушек» либо кинулись бы наутек, либо под дулами автоматов согнали бы к своему посту побольше беженцев, организовав из них «живой щит». Эффективность последнего, впрочем, была в войнах такого рода штукой сомнительной. Я-то на собственном опыте знал, что озверевшие вояки этих краев даже ради мизерной победы не станут щадить ни своих, ни чужих.
Но ни того, ни другого предпринять они не успели — слишком много внимания на себя отвлекла упрямая Аманеста. Только сейчас, когда рокот вертолетов уже повис в воздухе, тот из боевиков, кому и полагалось быть самым бдительным, — командир патруля — отвлекся от происходящей перебранки и завертел головой, определяя направление, с которого надвигалась опасность. Его примеру последовал только один из остальных трех. Двое других явно твердо вознамерились получить от задержанной выкуп «натурой». Что и перевело перебранку в разряд драки. Я ухватил Ромку за локоть, не пуская его кинуться на помощь подруге — на стволы автоматов.
Тем временем раздосадованный несговорчивостью пленницы боевик, не мудрствуя лукаво, вознамерился «въехать» ей в физиономию. И тут же, описав в воздухе причудливый кульбит, грянулся спиной и затылком оземь. А автомат его пришелся прикладом в зубы второму любителю женского пола.
Увидев такую картину, оба оставшихся боевика схватились за оружие, и неизвестно, как бы обернулось дело в следующие несколько секунд, если бы Господь не дал этой маленькой драме команду: «Занавес!»
Из ущелья, прямо у самого обреза пропасти ангелом смерти поднялся МИ-8 в полном боевом оснащении. Должно быть, эмблема, украшавшая его борт, была эмблемой государственных ВВС. Рассматривать ее у нас не было времени. Мы бросились ничком — лицом в скалистый грунт. И тут же прозвучал короткий вой реактивных снарядов и сразу же их разрывы. Потом раза два простучала торопливая пулеметная очередь, и гул винтов стал неспешно удаляться дальше по ущелью.
Я поднял голову и сквозь стекающую по лицу кровь — не представляю, когда я успел расквасить себе физиономию, — увидел, как завершивший уже прохождение высшей точки траектории, на которую подбросил его взрыв, пылающий джип валится куда-то вниз, в пропасть. Я выждал еще пять-шесть секунд и поднялся на ноги.
Роман уже со всех ног, спотыкаясь, бежал к тому, что осталось от «контрольного поста». А осталось от него немного.
Неторопливо догоравший джип умудрился не обрушиться на сотни метров вниз. Он застрял тут же — на обочине дороги. Повис над пропастью, зацепившись неведомо за что. Трое боевиков, в том числе сержант, были отброшены на шоссе. Они неподвижно валялись в смешанной с кровью пыли, словно изломанные куклы. О признаках жизни применительно к ним говорить не прихолилось. Четвертого не было видно нигде. По всей видимости, то, что осталось от него, покоилось на дне ущелья. У стены отвесно возвышающихся над дорогой скал в луже крови сидел парень из беженцев, зажимая руками рану на животе. Истошно кричали женщины — осколки и пули достались и паре детишек.
Роман уже добежал до Аманесты, нагнулся над ней. Та лежала, уткнув лицо в руки, и, казалось, вот-вот встряхнется и встанет. Но уже в нескольких шагах от нее я понял, что не встанет она никогда. Спину девушки прошила очередь крупнокалиберного пулемета.
Ромка неумело перевернул изуродованное пулями тело и с отрешенным недоумением уставился в мертвое лицо Аманесты. Его сознание не могло принять того, что произошло. В жизни в такие моменты люди всегда произносят не красивые монологи, а чаще всего городят что-то нелепое, не подходящее случаю, понятное только им самим…
— Ч-черт! Черт! — срывающимся голосом повторял и повторял Ромка. — Черт! Я же знал, что все равно ничего не получится! Я же знал!..
* * *
Я перевязывал покалеченную девочку лет восьми, помогал укладывать раненых на самодельные носилки… Потом редеющий поток беженцев уже торопливо тек мимо нас, а я ползал на четвереньках вокруг окаменевшего с Аманестой на коленях Романа, подбирая то, что осталось от наших бумаг и денег. И Мирзо помогал мне…
Собственно, на этом стоит закончить эту историю. Не хочется тратить ваше и мое время на рассказ о том, как мы с Ромкой добирались до тамошней столицы и нашего консула. О том, как мы возвращались домой и чего нам это стоило. О снах, которые до сих пор не дают мне покоя. О том, как на меня вышли те, кому я сейчас диктую на магнитную ленту свою историю…
Последняя нить, связывавшая меня со Странным Краем, оборвана. Закопана вместе с так и не принятой нашим миром дочерью атамана в наспех вырытой безымянной придорожной могиле…
Впрочем, нет… Уже потом, много позже, в дороге Странный Край напомнил мне о себе. Когда, чтобы как-то отвлечься и скоротать время, я стал раскладывать по карманам ворох наших подобранных с земли бумаг, пальцы наткнулись в нагрудном кармане на твердый граненый предмет.
Хранящий терпкий аромат иных миров фиал…