Глава 7
ПОСЕЛОК УСКУТ
При спуске со склона нас накрыло маленькой лавиной, спровоцированной траками снегохода. После утреннего снежного буйства подобная мелочь меня не напугала, Бульвумчик только с непривычки напрягся, получив по затылку снежным комом, но в остальном инцидент завершился благополучно. Выбравшись из сугроба, я двинул «Буран» по окраине леса, ведущей прямиком к поселку.
Ведя машину по белой целине, я не переставал думать о том, что увидел с раздвоенной вершины. Почему пришельцы воздвигли базу не где-нибудь, а рядом с нужной мне сопкой? Неужто в тайге мало места? Что за невероятное совпадение?
На самом деле совпадения тут никакого не было и быть не могло. Пришельцам известно о тайнике, теперь это очевидно. Не знаю откуда. Прав был мой брат: им нужна «плесень». Все на это указывает: и предварительные поиски, которые вели красноглазые, и похищения людей, и осада поселка Научный. Для чего нужна — это второстепенный вопрос. Чужая голова — потемки, головы пришельцев потемки вдвойне. Меня больше интересовало, удалось ли им найти капсулу? Но это можно будет узнать только в пещере.
К поселку я подъезжал, едва держась на сиденье от усталости. Отчаянно хотелось поесть и погреться. И еще слезть наконец с этого трясучего агрегата. Однако близость Ускута к базе пришельцев вызывала у меня опасения. Вряд ли в нем течет прежняя жизнь. Красноглазые могли разорить беззащитное человеческое поселение, хотя с вершины сопки строения вроде казались нетронутыми. В общем, я в любом случае собирался сделать остановку, а что там творится — с этим разберемся по ходу.
Мрачные опасения подтвердились, когда из-за поворота леса показались бревенчатые дома. Ни людей, ни дыма из труб, ни лая собак. Окна пустые. Сугробы девственные. Въехав на окраину, я нашел только несколько давнишних следов, основательно заметенных снегом. Судя по всему, люди здесь не появлялись уже несколько дней. Печально.
Заглушив двигатель, я остановился посреди единственной улицы. Слез с «Бурана», чтобы размять ноги и растереть онемевшие ягодицы. Чиркнув спичкой, закурил. Бульвум что-то спросил из-под капюшона.
— Да не знаю, куда все подевались! — раздосадованно ответил я.
Нельзя нам долго торчать под открытым небом. Желательно закатить снегоход в сарай и навестить какую-нибудь избу. Разжечь печку, погреться, основательно подзакусить и отправляться дальше. До часа «зеро» оставалось меньше двух суток, так что местными достопримечательностями любоваться некогда.
Я бросил чинарик в сугроб и только собрался вернуться на сиденье, как вдруг за спиной раздался негромкий окрик:
— Ста-ять!
Я отдернул руки от руля, оборачиваясь.
Шагах в десяти перед штакетником невысокого почерневшего дома стоял бородатый дед в потертом полушубке. В руках у него устроилась берданка, из которой он в нас целился. Судя по напряженной позе, абориген был настроен решительнее некуда… На другой стороне улицы хрустнул снег. Из-за сарая возник молодой светловолосый парень с двустволкой, тоже готовый угостить нас «оливками». Еще одного я обнаружил дальше по улице — над стогом, укрытым пленкой, появилась голова. Чем он был вооружен, я не разглядел, но руки у него точно не пустовали. Образовав грамотное кольцо, компания приготовилась в любую секунду открыть по нам перекрестный огонь.
— Не стреляйте, мужики! — попросил я. — Свои!
— Свои нынче по лесу не шастают, — строго заметил дед и стал приближаться к нам, не опуская ружья. — Только мразь одна… Кирюша, встань позади них.
Негромко шелестя по снегу, парень с двустволкой переместился нам в тыл. Третий остался за стогом.
— Вот вы и попались, лиходеи! — торжественно объявил дед. — Думали, что уйдете от нас, а? Слезайте с драндулета. Руки за голову, лицом в снег.
— Холодно лицом-то в снег, — заметил я, спускаясь с подножки. — Просто слезем, ладно?
— Поговори у меня!
— Дед, родной, ты нас с кем-то перепутал!
— Ну да, щас, перепутал! — ехидно ухмыльнулся дед, блеснув железным зубом. — Ты какой пачкой на солнышке-то сверкал? Не думай, что я не заметил, у меня зрение, что тебе и не снилось, с тридцати Шагов белке глаз вышибаю… В снег, говорю, не то башку разнесу! Попомнишь у меня, паразит, как людей стрелять!
Я пока не торопился выполнять его приказ. Бульвум слез со своего места и встал рядышком. Дед остановился от нас в четырех шагах.
— Рожа-то какая у него страшная, правда, Кирюша? И одет… Говорил я вам, что это беглый уголовник. А это кто с тобой? Странный какой… Зачем к нам явились? Опять бандитствовать?
Я немного растерялся. Если это компаньоны тех отморозков, которых Бульвум положил возле реки Кара-Хем, то нам несдобровать. С другой стороны, я сомневался, что между этими и теми людьми существует связь. Ну не может быть, чтобы поселок был пристанищем банды!
— Всю маскировку порушили своим снегоходом, — сокрушенно проворчал дед. — Следы теперь издалека видны.
— Прячетесь от кого, что ли?
— Известно, прячемся! Третий день гамадрилы по небу летают на своих посудинах да людей воруют, неужто не знаешь? Ну хватит разговоры разговаривать. Если сейчас в снег не плюхнешься, коленку прострелю. Некогда мне с тобой лясы точить.
— Слышь, дед, мы не лиходеи! Мы пришли из поселка Научный. Живешь здесь, наверняка слышал про такой. Не собирались ничего воровать, только погреться и покормиться малость, если хозяева окажут любезность. Очухаемся и дальше поедем. Больше ничего не просим, ни на что не покушаемся. Честное слово.
Дед оценивающе сощурился.
— Из Научного, говоришь? Это который внутренние войска охраняют? А что же одет неказисто?
— Не было времени фрак примерять, когда «блюдца» прилетели!
— Документы есть? Я помотал головой.
— Тогда чем докажешь, что от военных?
— Ничем. Разве что… — Рука медленно полезла под фуфайку. — Только не стреляйте, ладно? Он пустой, без патронов.
«Грач» лег на сиденье, чтобы у деда была возможность как следует его рассмотреть. Доказательство не ахти какое, но лиходеи с армейским оружием по тайге не разгуливают. Для тайги лучше ружья пока ничего не придумано.
— Редкая игрушка, — заметил мой собеседник. — Но, может, ты его украл где?
— Еще фамилии могу назвать. Симонова, Воскобойников, Зарубин… — Зарубиным был Эдик. — Стремнин, Штильман…
Это был вопль отчаяния. Сомнительно, чтобы дед в потертом тулупе знал фамилии участников секретного проекта, хотя бог его ведает — возможно, кто-то контактировал с местными по хозяйственным вопросам. Впрочем, надежды мало.
Однако нечто в моем перечислении неожиданно успокоило деда. Смотревший на нас ствол берданки расслабленно опустился.
— Вынужден признать, что кой-какие фамилии ты знаешь, — сказал он. — А это кто с тобой?
Бульвум прочел направленный в его сторону кивок и решительно сдвинул назад капюшон. Огромные глаза на сером лице пристально, я бы даже сказал, с вызовом глянули на мужиков.
Дед отшатнулся:
— Пресвятая Богородица!
— Тварь! — констатировал стоящий позади Кирюха. В коротком отзыве содержалось столько ненависти, что я испугался, как бы он сейчас не спустил оба бойка своей двустволки.
Я шагнул навстречу мужикам, загораживая Бульвума.
— Тихо, парни, тихо! — Не знаю, за кого я больше испугался: за пришельца или за них. Еще раздавит им головы, как тому верзиле в рухнувшем катере! А они вовсе не злодеи, просто с оружием в руках защищают свои дома. И я, кстати, за это их здорово уважаю. — Он не из тех, которые летают по небу. Он на нашей стороне!
— Правда, что ли? — недоверчиво спросил Кирюха. Я чувствовал, что ему так и хочется разрядить ствол, поэтому в ответ я вложил максимум убедительности:
— Правда. Слово офицера.
Не помню, когда последний раз давал эту клятву. Много лет назад, когда был молодым и еще чувствовал в ней силу. Теперь этой силы давно нет, хотя я изредка продолжаю называть себя офицером — в основном чтобы повысить авторитет в глазах окружающих.
— Все в порядке! — объявил дед. — Кирюш, опусти ружье. Теперь ясно, что они из Научного. Как тебя звать-то, служивый?
— Валера.
— Меня Степан Макарыч. — Он пожал мне руку. Рукопожатие было крепким. Чувствовалось, что физический труд для деда в порядке вещей. — А спутника твоего как величать?
— Величайте как хотите. Он по-нашему все равно не разговаривает.
Бульвум спрятал голову под капюшоном, снова сделавшись похожим на рахитичного подростка. Понимает, чертяка, что его облик вызывает у людей неоднозначную реакцию.
— Прости нас, Валерочка, — сказал Степан Макарыч. — Сам видишь, какие наступили времена, приходится держать ухо востро. Мало того что черти эти красноглазые покоя не дают, так еще люди балуют. Три дня назад ночью в поселок какая-то уголовщина заявилась. Слух шел, что шалят они на севере, по деревням шарят, не думали мы, что до нас доберутся. Свояка моего подстрелили, соболиных шкур унесли на шестьдесят тысяч. Все, что оставили после себя, — несколько окурков сигарет «Ява Золотая». Вот я тебя с этими разбойниками и перепутал.
— Знаю, о ком вы. Но больше они вас не побеспокоят, дед.
— В смысле?
— Любитель этого курева с дружком остались лежать на берегу Кара-Хема.
Степан Макарыч глянул на меня с удивлением.
— Неужели правда? Я кивнул.
— Грешно радоваться чужой смерти, — заметил он, — но эти разбойники ее заслужили.
— Точно. Заслуживали. Те еще отморозки.
Дед помахал мужику, прячущемуся за стогом:
— Антоха-а! Все в порядке, свои это! Давай в дом! Кирюш, загони снегоход в сарай к Андроновым, он близко стоит. Только следов поменьше оставляй… хотя все одно уж!
Закинув за спину двустволку, светловолосый парень прыгнул на снегоход. Дед жестом позвал нас за собой, сворачивая на незаметную тропку, проложенную вдоль штакетника.
— Вот здесь шагайте, — объяснил он. — Только сильно не топчите… хотя все одно уж, ваш снегоход целую дорогу оставил. Жаль, буря ушла, веником придется заметать.
Двигатель «Бурана» зарокотал на повышенных оборотах. Кирюша направил снегоход куда-то на другую сторону улицы. Следуя по тропке за Степаном Макарычем, мы подобрались к покосившейся избе с заколоченными окнами и заколоченным крыльцом, выглядевшей так, словно ее бросили много лет назад — по крайней мере я бы ни за что не подумал, что в ней живут люди. Обогнув угол дома и проследовав вдоль глухой стены, мы вошли через ворота в крытый двор, в глубине которого обнаружилась неприметная, утепленная войлоком дверь. Сбивая возле нее снег, дед вдруг повернулся ко мне и сказал:
— Это хорошо, что вы из Научного. Потому что не вы одни к нам явились оттуда.
Надо ли говорить, насколько я был удивлен, когда мы поднимались в сени.
Войдя в избу, Степан Макарыч повесил полушубок на крючок у порога, поверх него прицепил за ремень берданку.
— Проходи, Валерочка, так что не стесняйся! — пригласил он, оправляя на себе толстый свитер из овечьей шерсти. — И этого… товарища своего тоже зови. Мария, устрой покушать гостям.
Стоило мне переступить через порог, как продрогшие мышцы ощутили многочисленные уколы тепла. Я положил ладонь на беленую печную стенку. От кирпичей исходил слабый жар.
— По ночам топим, — пояснил дед. — Днем дым издалека виден.
Я кивнул.
Все окна в горнице были наглухо загорожены фанерой, за исключением маленького кухонного оконца позади печи, через которое виднелась главная улица. Интерьер горницы составляли пухлый диван и длинный стол с самоваром. У стены темнел старинный комод, на котором устроился телевизор «Филипс» (он сейчас не работал, а потому был накрыт кружевным платком). Рядом в рамочках висели фотографии детей и свадебных пар. Пахло стиральным порошком и щами. Людей в комнатах было немного. Возле печи хлопотала крупная молчаливая женщина в платке, встретившая меня опасливым взглядом. За перегородкой хныкал ребенок, которого успокаивал девичий голос.
В горнице, в дальнем конце стола, поблескивая стеклами очков, потягивал из богатырской кружки то ли чай, то ли самогон Григорий Львович Штильман. Живой и невредимый. Вот тебе и здравствуйте! А я мысленно похоронил его в сгоревшем вездеходе.
— Григорий Львович? — удивленно пробормотал я.
За стеклами узких очков на меня поднялись серые глаза.
— Знакомые, значит? — лукаво осведомился дед, потирая скрюченные артритом пальцы. Видимо, это была последняя из его проверок, и она окончательно расставила все по своим местам: — Ну тогда вам, наверное, есть о чем поговорить.
Точно, подумал я. Нам есть о чем поговорить. Это подтверждал и уставившийся на меня взгляд зама по науке.
Бульвум некоторое время вместе со мной разглядывал гостя из поселка Научный. Разглядывал с интересом, хотя я еще не до конца понимал, что стоит за тем или иным выражением его лица. gce-таки не человек. По поводу ожившего ученого, с которым они вместе направлялись к Улус-Тайге, я ожидал от него реплики или жеста, однако Бульвум ничего не продемонстрировал. Не снимая куртки, он юркнул за печь, где устроился на старом, обитом железом сундуке рядом с единственным не закрытым фанерой окном.
— А он с нами за стол не сядет? — поинтересовался Степан Макарыч.
— Нет.
— Может, предложить?
— Не стоит. Захочет, сам подойдет. А вообще я не знаю, ест ли он нашу пищу. Мою игнорировал.
— Судя по виду, много ему не надо, — задумчиво произнес дед. — Ну ты проходи, Валера, проходи к своему знакомому.
Я повесил шапку с фуфайкой на соседний крючок рядом с полушубком и берданкой Степана Макарыча. Отворилась дверь, и в избу зашел щурящийся приземистый мужик лет сорока. Кажется, именно он прятался за стогом. Сдернув меховую шапку, под которой оказалась голова в залысинах, он сдержанно мне кивнул и поставил двустволку в угол.
Оказавшись в горнице, я впервые за долгое время увидел свое отражение в зеркале. На меня смотрел плечистый мужик среднего роста с военной выправкой и багровым обветренным лицом. На лбу и в уголках его глаз рассыпались мелкие морщинки. Низ лица покрывала густая, как у чечена, щетина. Взгляд был усталым, но колючим и опасным. Вокруг глаз след от защитных очков.
Я пригладил торчащие волосы и пролез между столом и диваном к Штильману. За столом еще обнаружился восьмилетний пацан, лениво хлебавший щи из огромной тарелки. Новый гость вызывал в нем неприкрытое любопытство. Мальчуган таращился на меня во все глаза, из-за чего пронес ложку мимо рта. Хорошо, что он сидел далеко и не слышал всего нашего разговора.
— Ну привет, Григорий Львович, — сказал я. — Не ожидал вас здесь встретить. Я думал, что ваши косточки сейчас покоятся в остове сгоревшего вездехода. А вы тут чаек попиваете.
— Я тоже думал, что вы далеко отсюда, Валерий Павлович, — ответил Штильман дрожащим голосом.
С момента нашей последней встречи ученый сильно изменился. В бункере он показал себя типичным невротиком, однако тогда я не замечал в его глазах безумного блеска, поселившегося в них сейчас. По всей видимости, Штильман пережил серьезную психическую травму.
— Рад бы оказаться далеко, но, увы, ваш босс снова призвал меня под знамена.
— Значит, вы направляетесь к… сопке? — понизил он голос до заговорщицкого шепота.
— К ней самой. Чтобы уничтожить бактериологическую бяку, которую закопал вон тот гиббон. — Я показал подбородком на красный капюшон, выглядывающий из-за печи. Хлебавший щи пацан крутанул головой, пытаясь разобраться, кого я имею в виду. — Натворил дел, теперь нам расхлебывать.
— Как вы нашли Бульвума?
— По следам, идущим от головного вездехода. Вы, дорогой мой, лучше расскажите, что случилось с группой? И каким образом, черт побери, вы оказались здесь?
Глядя в пустоту перед собой, Штильман сделал огромный глоток из кружки.
— Меня забрали пришельцы, — медленно поведал он. — Но я от них сбежал.
И Штильман начал рассказ.
После допроса инопланетянина, на котором мне довелось присутствовать, старший Стремнин позвонил в Москву, чтобы отчитаться о результатах. В ответ оттуда поступил приказ сформировать отряд, который должен отправиться в тайгу для проверки информации о «желтой плесени». В Москве не поверили в существование непобедимого космического убийцы. Военачальники посчитали, что даже если он и существовал, то за десять тысяч лет он мог сгнить, ссохнуться, утратить свои свойства. В случае обнаружения предполагалось доставить «плесень» в поселок для изучения. Отряд выступил на двух вездеходах в сопровождении усиленной охраны. Бульвума взяли с собой, поскольку он знал точное место. Именно из-за него не стали использовать вертолет — опасались вольного или невольного влияния пришельца на работу двигателей. Вездеходы в этом смысле надежнее, потому что не отрывают гусениц от земли.
На втором часу марша по тайге отряд атаковали НЛО. Штильман утверждал, что плохо помнит тот эпизод, все произошло слишком внезапно. Они двигались по старой лесовозной дороге, когда между сосен показались эллипсоиды. По глазам резанул свет, и едущий в арьергарде вездеход вместе с людьми разметало на куски. Водитель головной машины стал сворачивать с дороги, вездеход подпрыгнул, Григорий Львович ударился обо что-то головой и потерял сознание. В себя он пришел в другом месте.
— Я не помню, как там оказался, — говорил он с легкой истерикой. — Помню только белый свет, скрытое за маской нечеловеческое лицо и шприц, которым мне ввели анестезирующее средство. Потом на каталке меня перевезли в какой-то бокс, где оставили одного. Введенный препарат, очевидно, не подействовал. То есть подействовал, но не полностью. Я ощущал вялость, сонливость, но оставался в сознании. Я освободил руки, ноги, толкнулся в какую-то дверь. За ней оказалось открытое небо… Бокс, в котором меня содержали, находился на краю комплекса пришельцев. Мне удалось незаметно проскочить мимо охраны, преодолеть ограждения и перевалить через горный хребет. Потом я несколько часов бежал по тайге, пока не наткнулся на поселок.
— Значит, вы были рядом с Улус-Тайгой?
— Я понял это потом. А в тот момент я потерял разум. Мне было невыносимо страшно и хотелось поскорее убраться оттуда… Признаюсь, мне страшно до сих пор.
— Это неудивительно, — промычал я под нос — рам удалось рассмотреть, что представляет из себя комплекс пришельцев?
Штильман кивнул.
— И вы можете нарисовать план?
Штильман, немного подумав, кивнул опять.
— Ладно, поговорим об этом отдельно. — Я увидел, что хозяйка дома наливает из кастрюли огромную тарелку щей. Скорее всего она предназначалась мне.
— Нас с вами свела судьба! — увлеченно зашептал зам по науке. — В одиночку я бы ничего не сделал: у меня не было ни провианта, ни снаряжения, ни оружия! К тому же я ученый, не военный. Но сейчас, когда мы оказались вместе, мы могли бы вернуться к сопке и забрать капсулу. Ее защита скоро отключится, и смертоносный организм вырвется на свободу. Он уничтожит любую жизнь, какая только существует на планете Земля!
— Думаете, пришельцы до сих пор не нашли капсулу?
— Я думаю, что только Бульвум способен обнаружить тайник.
Вот как! Оказывается, брательник отправил меня на поиски наобум. Как говорится, пойди туда, не знаю куда… Не повстречай я Бульвума, не приставь пистолет к его лысой голове — шансов на успех было бы что-то около нуля целых нуля десятых процента.
— Мы должны немедленно идти к сопке! — продолжал неугомонный Штильман. — Нужно выступать прямо сейчас. Времени нет.
Я и без него понимал, что времени нет. Тоже мне, открыл Америку!
— Слушай, академик, ты давно тут чайком балуешься? А я почти трое суток пилю по тайге без еды и отдыха. Если сейчас не наберусь сил, то рухну на исходе первого же километра. Отправимся завтра утром, не раньше. Не переживай, «наука»! Все успеем. А не успеем — значит, не суждено.
Я поднялся из-за стола, чтобы принять у молчаливой жены Степана Макарыча налитую до краев тарелку щей.
— Спасибо, хозяюшка. Вы не представляете, как я соскучился по нормальной пище!
Она смутилась, спрятала лицо и вернулась на кухню. Ко мне, вытирая усы, подошел сам глава семейства. Изо рта у него пахло соленым огурцом.
— Прости, Валерочка, что не могу в баньке попарить. На приметном месте стоит. Не хочу привлекать внимания.
— Тяжелая весть. Но я постараюсь выжить. — Дед улыбнулся шутке. Я держал тарелку со щами навесу, фаянсовые края были чуть теплыми. — Скажи, Степан Макарыч, давно ли твой гость появился?
Дед внимательно посмотрел на меня, поняв, что вопрос с умыслом, разложил кое-что в уме.
— Значит, обедали мы в два. Следовательно, Антоха прибежал в половине третьего.
— То есть это было сегодня?
— Так точно. Сегодня.
— А откуда он появился?
— Антоха сказал, что из тайги вышел. Прямо за нашим домом. А что?
— Да ничего, все в порядке.
Заметив, что в избу вернулся Кирюха, Степан Макарыч направился к нему с каким-то поручением. Хныкавший за стеной ребенок успокоился, видимо уснул. Я опустился за стол. Щи, как и тарелка, были едва теплыми, видать, оттого, что готовились ночью, но для меня, измотанного тяжелейшим переходом по тайге, даже такими они казались пищей богов — по крайней мере, тех богов, которые позволяют себе хлебать щи.
После щей хозяйка подала тушеную кабанятину с вареным картофелем и малосольными огурчиками. Вкуснотища такая, что язык проглотишь. Я набивал еду за обе щеки, тихонько постанывая от удовольствия. На десерт Степан Макарыч предложил отведать самогона собственного приготовления, но я отказался. С высокоградусными напитками у меня сложные отношения: когда-то я потреблял их намного чаще среднестатистического россиянина, а теперь на дух не переношу — выворачивает с них, как одиннадцатиклассницу. В организме произошел какой-то перекос, кстати, во многом благодаря космическим тварям, с которыми я столкнулся полтора года назад.
Обильный ужин серьезно ударил по ясности рассудка, и меня стало клонить в сон. Чтобы развеяться, я накинул на плечи фуфайку и спустился во двор выкурить сигаретку.
В светлом небе над тайгой висела половинка луны и светились несколько звездочек. Сопку отсюда было не видать, она находилась за домом. Передо мной же простиралась тайга — неведомая бескрайняя. Глядя на нее, я почувствовал, будто оказался за тридевять земель от родного мира — в неизвестных краях, где по небу вместо облаков плавают НЛО, по тайге бродят красноглазые людоеды, а люди робко прячутся в своих домах и топят печь только поздней ночью.
Неспешные размышления оборвал тихий свист, доносящийся с неба. Я выглянул из-под навеса. Называется, помяни черта… Под легкой паутиной облаков небо буравили два серебристых диска. Они пролетели далеко в стороне и скрылись за сдвоенной сопкой, через которую я перевалил полтора часа назад.
— На Научный пошли, — раздался позади меня голос Степана Макарыча.
Он притворил за собой дверь в сени, из которых вышел, подошел ко мне шаркающей походкой. На плечах накинут полушубок.
— Часто так летают? — спросил я, угощая его «Явой».
— По три раза за день. — Он вытянул сигарету из пачки. — Почти как по расписанию.
Дед прикурил от моего бычка, прищурившись, затянулся сигаретой.
— Откуда ты родом, Валерочка? — спросил он, выпуская дым.
— Из Ярославля.
— Запамятовал я, на Неве он стоит?
— На Волге. Двести километров от Москвы.
Огонек сигареты добрался до фильтра. Я затупил его плевком, поискал, куда бросить, не найдя, положил в карман. Неудобно мусорить в гостях.
— Недалёко от престольной, — блаженно произнес дед. — У нас до райцентра только двести, да и то летом, зимой, считай, все пятьсот — не доберешься, одним словом. Вертолет только раз в месяц свежие продукты привозит, поэтому живем исключительно своим хозяйством. Денежку промыслом зарабатываем, а эти нехристи, можно сказать, забрали нашу зарплату за несколько месяцев.
— Много людей живет в поселке?
— Двадцать восемь человек… — По напряженной паузе я понял, что затронул нелегкую для деда тему. Он помрачнел, но продолжил: — …жило до того, как прилетели гамадрилы. Сейчас восемнадцать осталось. Машку, свояченицу мою, забрали, то бишь Антошкину жену… внука старшего, еще двоих Прокофьевых. Кирюха, горячая голова, несколько раз порывался отправиться за ними. Еле отговорил, у него жена молодая и сыну полгодика. А вдруг не вернется?
Как объяснил Степан Макарыч, после той первой ночи жители поселка оставили дома и разместились в двух неприметных избах. Таким образом они пытались создать видимость, что поселок брошен людьми. В каждой избе имелось крепкое подполье, где можно было укрыться в случае прихода космических тварей, а также запас продовольствия на несколько недель. Избы стояли рядом, поэтому не требовалось топать через весь поселок, чтобы навестить соседей, обсудить текущую ситуацию или просто обменяться новостями. На хождение по главной улице был наложен строжайший запрет — соединяющая жилища незаметная тропинка пролегла по задним дворам. На случай экстренной эвакуации имелась еще одна, уводящая в тайгу.
— Собак пришлось зарезать. Домашние все плакали. Но псы буквально с ума сходили, когда в небе появлялась «тарелка». Я уж не говорю о гамадрилах!
Дед замолчал, глядя, как легкий ветер крутит белые вихри поземки. В окне дома напротив показалось чье-то вопросительное лицо. Степан Макарыч поднял ладонь с зажатой между пальцев сигаретой, показывая, что все в порядке. Человек в окне с пониманием кивнул и скрылся за занавеской.
— Как у вас со связью? — спросил я.
— А никак. Телефон не работает. Радиостанция только шипит, даже радио не ловит. — Он усмехнулся. — Мне особенно досадно, что телевизор не показывает: новые серии «Следа» страсть как охота посмотреть. Люблю я про следствие и улики. — Послюнявив пальцы, он затушил окурок и тоже спрятал его в карман. — Куда направляетесь-то, Валерочка?
— На Улус-Тайгу.
Дед охнул:
— Поганое место. Гнездо их.
— Что там, Степан Макарыч?
— Я в бинокль смотрел, когда они прилетели позавчера. Аккурат перед тем, когда к нам гости пожаловали… Около девяти вечера в распадок за Тамаринской стрелкой с неба опустился корабль. Большой такой, весь в огнях, словно сказочный. Сел на землю и начал разъезжаться, раскладываться. Отсюда не видно, во что он превратился, хребет все закрывает. Только верхушка торчит. Блюдца возле нее все время взлетают и садятся.
Он поскреб грудь, словно заболело сердце. На лице отразилось мучительное выражение.
— Гадко на душе, Валерочка. Чувство такое, будто надолго они тут расположились и теперь нам придется все время жить в подвалах, а как раньше, уже не будет… Не кажется ли тебе, что конец света пришел?
— Ерунда, — отрезал я. — Нет никакого конца света. Лишь временные трудности.
Когда мы вернулись в дом, ни Кирюхи, ни Антона не было. К хозяйке на кухне присоединилась молодая женщина, очевидно та, которая занималась младенцем за перегородкой. Кирюхина супруга, девочка совсем… Я заглянул за печку, чтобы проверить, как там поживает Бульвум. Все-таки отвечаю за него перед этими людьми. Кто знает, что взбредет в голову этому чудовищу? Бластер, между прочим, до сих пор находится у него. Случись что — в два счета от дома останутся одни головешки.
Пришелец продолжал сидеть на сундуке у окна, поджав под себя ноги и скрывая лицо под капюшоном. Только теперь он был не один. Компанию ему составлял восьмилетний мальчуган Прокофьевых. Он расположился на половицах, задрав кверху изумленную мордашку и затаив дыхание. В полуметре перед его носом в воздухе плясал десяток игрушечных солдатиков.
Несколько секунд я остолбенело смотрел, как резиновые пехотинцы маршируют в пустом пространстве между печью и бревенчатой стеной. По старой привычке, с которой я обычно разглядываю фокусы, глаз начал искать прозрачные лески, на которых все держится. Но их не было. Привыкший к рациональному разум не мог в это поверить и чувствовал себя приятно изумленным. Что уж говорить про восьмилетнего мальчугана! Представление увлекло его, как будто по воздуху маршировали настоящие войска!
Однако Бульвум выбрал не самое подходящее время для развлечений. Вместо того чтобы сидеть тише воды ниже травы и скрывать свою необычность, устроил цирк шапито!
Я вернулся к входной двери и хлопнул ею, получше закрывая, сделав это намеренно громко. Бульвум метнул взгляд в мою сторону. Маршировавшие по воздуху солдатики попадали на пестрые лоскутные половики.
— Еще! — капризным голосом потребовал мальчуган. — Покажи еще!
Игнорируя просьбу, пришелец отвернулся к окну. Так-то лучше. Не найдя свободной вешалки, я повесил фуфайку поверх остальной одежды и как бы невзначай наклонился к Марии, которая, засучив рукава, мыла в тазике тарелки из-под щей.
— Не пускайте ребенка к гиббону в красной куртке. От греха подальше.
Считая миссию выполненной, я прошел в горницу, краем глаза косясь в ту сторону. Вытерев о фартук мокрые руки, хозяйка обошла печь. Наградив моего спутника подозрительным взглядом, обхватила мальчонку поперек живота и подняла над полом, собираясь унести прочь. Он начал лягаться и хныкать, что хочет еще побыть с дядей, потому что с ним весело, но Мария влепила ему затрещину, включив в ребенке режим «обиженный рев».
Степан Макарыч устроился на высоком табурете и правил топор точильным камнем. Извинившись, что отрываю его от работы, я попросил карандаш и лист бумаги. Не вставая с табурета, он запустил руку на полку у себя над головой и вытащил из других бумаг ученическую тетрадку, в которой корявым почерком были написаны примеры на деление столбиком. Вырвав из середины два листка, я взял керосиновую лампу и подсел к Штильману, поглощавшему неизвестно какую по счету порцию чая.
— Ну что, Григорий Львович, давайте нарисуем план вражеского комплекса.
Первым делом я скопировал на тетрадный листок топографические объекты из туристической карты: четыре склона, образующих Улус-Тайгу и Тамаринскую стрелку, охватывающую сопку дугой, будто заградительный вал. Распадок между хребтом и сопкой, имеющий два выхода в долину получился сам собой. Закончив рисунок, я передал карандаш Штильману.
Григорий Львович потер тупым концом наморщенный лоб и поставил на западном склоне жирную точку.
— Это вход в пещеру, — объявил он и добавил, бахвалясь: — На вашей карте он, разумеется, не обозначен, но у нас особые карты, более крупного масштаба, таких не встретишь в обычных войсках.
— Конечно, у вас было все самое особое и выдающееся. Только напомните-ка, почему к сопке идет заключенный в фуфайке и валенках?
Штильман сконфуженно замолчал и уткнулся в листок. Порой полезно сбить с человека излишнюю спесь. Хотя я удивлен, что она сохранилась у Григория Львовича после санаторно-курортных процедур у пришельцев.
Карандаш в руке ученого начал вычерчивать линии. Между полумесяцем хребта и сопкой возникла неуклюжая ромашка с четырьмя лепестками. Два лепестка уперлись в склоны хребта и сопки, еще два протянулись по дну распадка.
— Это их корабль, — пояснил Штильман, ткнув карандашом в «ромашку». — Очень большой. Подозреваю, что когда он опустился на землю, то раскрылся как цветок. В центре расположена его основная часть. Башня. Именно ее мы видим за вершиной хребта.
— Что в ней?
— Трудно сказать. Она напоминает обычную ракету. Внизу, вероятно, находятся двигательные установки и топливные резервуары — это можно предположить по дюзам и выпуклостям над ними. Выше начинаются цепочки окон, вероятно, там располагаются палубы. У самой вершины несколько платформ для взлета и посадки дисков. Повторюсь, что сооружение весьма приличных размеров… Вокруг основной части расположены своеобразные «лепестки». Они служат опорами конструкции, и, кроме того, на них смонтированы различные устройства, агрегаты и даже помещения. Я могу ошибаться в количестве лепестков, но вроде их было четыре… Вот здесь держали меня.
Он отметил лепесток, упиравшийся в склон хребта.
— Это все, что вы запомнили?
— Нет. Вот здесь, здесь и здесь… — Он расставил между лепестками маленькие круги. — …в воздухе плавают какие-то шайбы, величиной с автомобиль. Это посты наблюдения, нечто вроде охранных вышек. Я прятался от них под соснами.
— Теперь все?
— Нет. — Штильман посмотрел на меня. — Кроме этого, комплекс накрыт силовым полем.
— Вместе с горным ландшафтом получается настоящая крепость, — задумчиво резюмировал я. — Постойте, а как вы прошли сквозь поле? Мы столкнулись с этой штуковиной — просто так с кондачка сквозь нее не просочишься.
— В тот момент поле было отключено. Не целиком, разумеется, только на определенном участке. Они вытаскивали какой-то груз. Мне удалось незаметно проскользнуть.
— Вам говорили, Григорий Львович, что вы невероятный везунчик?
Он отмахнулся:
— Вопрос не в этом. Нам нужно решить, как пройти сквозь силовое поле повторно! И у меня есть идея…
— Не надо идей. Мы располагаем устройством, которое дырявит силовые поля как нож масло.
Густые брови Штильмана удивленно приподнялись над оправой очков.
— Да, — отрешенно подтвердил я, разглядывая схему, — боевой трофей. Степан Макарыч! Не подойдешь к нам на минутку?
Дед приблизился, не выпуская топора из рук. Я попросил его дать экспертную оценку плана. Он положил топор на стол (Штильман нервно вздрогнул от тяжелого стука, который издал инструмент), достал из нагрудного кармана очки, склеенные синей изолентой, и оглядел наши художества.
— Вот здесь, — ткнул он сухим пальцем в лист, — хребет и сопка соединяются. На картах вечная ошибка. С этого конца распадок закрыт наглухо.
— Нарисуйте, — попросил я, протягивая карандаш.
Он наклонился и, кряхтя, продолжил линию хребта, соединив его правый конец с сопкой.
— Вот так он идет, — авторитетно изрек Степан Макарыч.
— То есть получается, — сказал я, — что вход в распадок существует только со стороны долины?
— Я бы не назвал это входом. Сплошной бурелом — в лучшем случае ноги переломаешь.
— Все веселее и веселее! — Я озабоченно откинулся на спинку стула. — Григорий Львович, каким же путем вы оттуда выбирались?
— Я же говорил — через хребет.
— А в каком месте?
Штильман неуверенно обвел мизинцем середину хребта.
— Приблизительно здесь. Точнее не скажу.
— Здесь есть небольшой перевал, — подтвердил дед.
— Нам таким путем идти нельзя, — задумался я. — Будем видны как на ладони, даже если Степан Макарыч пожертвует простыни на маскхалаты. Наш академик сиганул через открытый участок с перепуга, ему дико повезло, что никто не заметил. Но мы не можем позволить себе рассчитывать на везение.
— Ночь была, — пробурчал Штильман. — И пурга поднималась.
— Есть одна расселина. — Дед указал на кончик хребта, пририсованный к сопке. — Не знаю, в каком она сейчас состоянии, мы туда зимой не ходим, может, снегом полностью засыпало. Но летом по ней ходили насквозь. Вообще распадок золотой — белка и соболь водится. И ягод немерено…
— Куда выводит расселина? — оборвал я сентенции старика.
— К сопке, куда ж еще.
Я еще раз внимательно изучил карту.
— Уже теплее. Значит, если расселина не завалена снегом, мы можем пройти по ней через хребет и оказаться у подножия сопки. Далее наш путь пересечет одну из раскинутых ног космического корабля. Если мы ее преодолеем, то выйдем к пещере. Что ж, по крайней мере, это лучше, чем ломать ноги в буреломе или внаглую лезть через перевал… Как вы думаете, Степан Макарыч, пришельцы знают о расселине?
— Гамадрилы-то? — Старший из Прокофьевых пожал плечами. — Со стороны ее не видать. А сейчас еще снегом позанесло. Может, и не знают. Но я не поручусь.
— Ладно! — Я хлопнул ладонями по столешнице. — Значит, с маршрутом я определился. Выступаем завтра в половине четвертого утра. Спать ляжем рано. Григорий Львович, вы идете с нами?
Штильман мелко закивал.
— Снегоход, скорее всего, придется оставить в поселке: он будет привлекать к себе внимание. Пойдем на лыжах. Найдете для нас пару комплектов?
Дед важно кивнул:
— У соседей возьму взаймы.
— И еще нам понадобится проводник, чтобы показал вход в расселину.
— Сам пойду. И Кирюху с собой возьму. Мало ли, пособить чем придется. Не ради забавы идете туда, небось по государственному делу.
— Точно. По государственному.
— Тогда тем более. Все-таки не для себя стараетесь — для людей.
Конечно, дед ошибался, что стараюсь я не для себя, но переубеждать я его не стал. Возле заснеженных круч Тамаринской стрелки опыт Степана Макарыча мне здорово пригодится.
Вечером, когда Кирюхина жена стала раскатывать для нас на полу матрацы, я подошел к Бульвуму. И обнаружил, что он жует. Раздвинув тонкие губы, мелко кусая, словно обезьянка, пришелец грыз моченое яблоко. Лицо его при этом смешно морщилось, антоновка попалась кислая, по подбородку текли струйки сока. Я не видел, кто подсунул ему фрукт, но от него он морду не воротил в отличие от моей рисовой каши.
Заметив меня, Бульвум прекратил трапезу и спрятал недоеденное яблоко в рукаве. Я скользнул взглядом по трубе бластера, стоявшей на подоконнике у него за спиной, потом молча, без предисловий (какой в них прок!) показал ему импровизированную карту. Бульвумчик лениво окинул ее своими теннисными шариками. Взглянув на рисунок космического корабля посреди распадка, поморщился и досадливо щелкнул языком. Мимика была до крайности человеческой — за мной, что ли, опять подсмотрел? Хотя я не помню, чтобы когда-нибудь цокал языком.
Я ткнул в обозначенную Штильманом точку на склоне Улус-Тайги и протянул карандаш.
— Начерти план пещеры.
Слов он, конечно, не понял, однако жест был достаточно выразительным, чтобы его разобрал даже олигофрен. Я должен был точно знать, где запрятана капсула, на тот случай, если с моим маленьким серым другом что-нибудь случится в пути. Не знаю, может, он застрянет в расселине или сломает ногу, и поэтому его придется бросить ради выполнения нашей главной цели — высвобождения меня из казенной обители. Если кто-то считает, что у меня другая цель — нечто вроде спасения человечества от космической заразы, то он заблуждается. Спасение человечества — это побочный эффект.
На красноречивый жест в виде протянутого карандаша Бульвум отреагировал столь же красноречивым отворачиванием физиономии. Здрасьте, я ваша тетя! Значит, делаем вид, что не понимаем, о чем идет речь? Изображаем из себя полуграмотного крестьянина с планеты Шелезяка? Ну-ну! Я сунул канцелярские принадлежности ему под самый нос и постучал тупым концом карандаша по схеме. В ответ руки оттолкнула упругая невидимая ладонь. При этом Бульвум скорчил невинный вид, типа он тут был совершенно ни при чем. Я опустил схему. Не хочет показывать точное место, где спрятана «плесень». Ни в какую.
Стоит признать, что подобная скрытность является неплохой страховкой для Бульвума. Пока только ему известен план захоронения, мне придется заботиться о нем как о собственном брате. Не очень удачное сравнение — я бы не почесался, угоди мой брат в медвежий капкан. Но вы поняли, о чем я.
— Ладно, — сказал я, убирая схему в нагрудный карман. — Не хочешь рисовать, умолять никто не станет.
Бульвум снова принял позу безразличной обезьяны, обосновавшейся на сундуке. Из рукава появилось яблоко. Он поднес его ко рту, собираясь продолжить трапезу, когда крепкий кулак очень больно влепил по его маленькой мартышечьей челюсти.
Яблоко взлетело в воздух.
Бульвум спикировал с сундука головой вниз, шелестя курткой и беспомощно размахивая руками. По полу застучали локти, колени, лоб. Куртка «Коламбиа» задралась, обнажив тощие ноги, которые заплелись, как у пьяного. Какая же хлипкая раса эти ферги! Хватило одного удара, чтобы отправить в нокдаун лучшего из лучших.
Дуя на костяшки пальцев, я переступил через поверженное тело и забрал с подоконника бластер. Теперь все в порядке, скипетр вернулся к прежнему царю.
От шума за стеной проснулся и заплакал ребенок. Ферг барахтался под красным нейлоном, путаясь в рукавах и капюшоне, потом, опираясь на нетвердую руку, поднялся и сел на полу, привалившись спиной к стенке печи. Дотронулся до челюсти, куда пришелся удар, болезненно отдернул пальцы.
Из-за печи появились встревоженные лица Степана Макарыча и Антохи. У первого в руках был топор, у второго двустволка. Вид ускутских мужиков недвусмысленно указывал на то, что они готовы в любой момент пустить оружие в дело.
— Все в порядке! — с невозмутимостью удава заверил я обоих. — Не стоит ни о чем беспокоиться. У нас всего лишь прошли очередные перевыборы командира группы. Само собой, демократические. — Я подкинул бластер в руке. — Ваш покорный слуга победил с большим перевесом.
Пришелец посмотрел на меня мутным взглядом, потом уронил голову на грудь и отправил на пол кровянистый плевок.
