Глава 13
ТРИУМФ «НАУКИ»

Меня привел в чувство далекий треск автоматной очереди и бухнувший взрыв. Я с трудом разлепил веки. Землю подо мной устилал ковер хвои. Запястья были синими от холода, пальцы не гнулись, как при трупном окоченении, хотя вроде бы жив… по крайней мере, появилась надежда на это. Сквозь пушистые кроны сосен пробивались огни космического корабля с расправленными щупальцами — огромного, неподвижного, опустевшего. По-прежнему стояла ночь, хотя ощущение было такое, будто потихоньку близился рассвет.

Попробовав сесть, я почувствовал, как сразу заныли все мои раны: ожоги, синяки, запекшийся след от иглы внизу живота, в который уперлась пуговичная заклепка на джинсах. Но более всего донимала головная боль. При любом маломальском шевелении внутри черепа включался адский насос, и боль начинала пульсировать и рвать мозг на части. Чтобы не провоцировать ее, приходилось сидеть неподвижно.

В двух метрах дымились головни, оставшиеся от костра. Благодаря им я не окоченел вусмерть. Хворост сгорел, значит, с момента, как я вырубился, прошло минут сорок, от силы час… Прозрачный шар с крупинкой отсутствовал в кострище. Куда он подевался? Тоже сгорел? Успел ли я отключить питание или оно само отключилось?

Это мог знать лишь один человек.

— Штильман, — выдохнул я с бессильной злостью.

Гад ползучий! Двинуть по голове булыжником, причем вот так, подленько подкравшись сзади — его трусливый почерк. В расселине он таким же образом угостил несколькими килограммами сланца Степана Макарыча. Ну попадись мне этот научный работник — скручу в бараний рог!

Далеко на западе, из-за колонны космического корабля, послышался высокий свист. Вертолет, никакой ошибки! Катера пришельцев летают с другим звуком. Значит, наши летят… Меня чуть слеза не прошибла от этого вывода. Наконец-то! Стуча зубами, я поднялся на ноги — предельно осторожно, чтобы насос в голове не переключился на интенсивный режим работы. Не спуская глаз с темного неба, непослушной рукой отряхнул впившиеся в кожу иголки.

Из-за колонны космического корабля появилась носатая стрекоза с псевдокрыльями, из-под которых виднелись гроздья ракет. Военные. В секретном поселке такой техники не было, значит, прилетели из внешнего мира. Ура. Блокада прорвана. В другой стороне на дне распадка обнаружился еще один вертолет, пассажирский Ми-8. Дверь в салон была распахнута, вокруг фюзеляжа бродили вооруженные фигурки в противогазных масках. Точно, наши!

Я поднялся на ноги и стал медленно, чтобы не расплескать боль, спускаться к вертолету. Изо рта вырывались прозрачные клубы пара. Налетевший ветерок просквозил до костей — из одежды на мне по-прежнему был лишь чей-то тонкий свитер, джинсы и пришельческие сапоги.

Носатая стрекоза застыла над чем-то на другой стороне щупальца. Под псевдокрылом на миг вспыхнул огонь, и к земле вытянулся, точно по нитке, дымный след. За щупальцем что-то сочно рвануло, на носу и стеклах кабины вертолета заиграли оранжевые блики. Где-то совсем в другой стороне застучал пулемет, в ответ ему завизжал бластер, но пулемет оказался настойчивее… По всему распадку шла зачистка территории от потерявших управление биороботов. Вертолеты и мобильные группы спецназа добивали красноглазых. У меня на душе стало легко и хорошо. Блокада прорвана. Город пришельцев разгромлен.

…Я вышел на открытый участок. Откуда-то сверху посыпались камушки и раздался глухой дребезжащий окрик:

— А ну стоять! Ни с места!

Я подчинился. Вокруг было темно, еще примут за вражину и нашпигуют пулями по самую маковку без лишних дискуссий. Попробуй потом докажи что-нибудь! По откосу из-за деревьев ко мне спустились двое спецназовцев в бронежилетах и бронешлемах. Вооружены «Абаканами» с подствольниками. Лица спрятаны под масками противогазов. Держатся недружелюбно — наверняка успели покрошить инопланетных тварей, что зарядило их соответствующим настроением.

— На колени… на колени, кому сказано! Руки за голову.

— Братцы, да свой я. — Голос дрожал от нахлынувших чувств. — Свой! Капитан Стремнин. Я здесь по приказу.

Они замерли. Ну слава богу, знают такую фамилию.

— Стремнин, говоришь?

— Он самый.

— Очень хорошо. Как раз тебя ищем.

Тяжелый пинок под ребра свалил меня на холодные камни. Я распластался на них, беспомощно глотая воздух и ничего не понимая.

— Стойте, братцы…

— Мы тебе не братцы, — прогудел сквозь переговорник маски ударивший меня спецназовец. — Твои братья — верзилы красноглазые.

Тонкая пластиковая полоска стянула запястья, врезавшись в раны, оставленные проволокой пыточного стола.

— Да что происходит! Это какая-то ошибка! Я здесь по приказу полковника Стремнина, моего брата!

— Заткнись. Спецназовец поднял рацию.

— Оса-два вызывает Шмеля, — запросил он.

Короткий шум в динамике.

— Шмель слушает.

— Нашли его, Сергей Павлович!

Меня охватило недоброе предчувствие.

— Тащите его сюда. — Голос брата прозвучал холодно и презрительно. При этом он не добавил, как обычно, ни «мразь», ни «недоносок». По отношению ко мне это означало, что Сергей Палыч по-настоящему в гневе. Черт побери, что же происходит?

К вертолету меня вели быстрым шагом. Истощенный и измотанный, с дикой головной болью, я несколько раз спотыкался и растягивался на земле. Спецназовцы, не церемонясь, подгоняли меня тычками стволов и пинками… Все происходящее выглядело громадной, как пришельческий комплекс, ошибкой, но я все-таки надеялся, что она разрешится, стоит мне поговорить с командиром этих орлов. Я продолжал так считать, пока мы не добрались до вертолета, где я воочию увидел брата. Он стоял возле намалеванной на борту большой красной звезды. На Сереже был оранжевый комбинезон биологической защиты; защитный колпак откинут на затылок, волосы взмокшие, профиль лица решительный, как у древнеримского полководца. Вокруг со всех сторон сновали военнослужащие без опознавательных знаков, озабоченные какими-то делами.

Если бы лицо брата выражало презрение или гнев, я бы чувствовал себя легче, потому что в таких случаях знаю, как себя вести, какие отпускать фразы и шуточки. Но сейчас он глянул на меня так, словно нас ничто не связывало, словно мы вообще не знакомы. Я попытался к нему приблизиться, но меня остановил ствол одного из спецназовцев. Сергей Павлович в тот момент принимал по рации чье-то сообщение. Усталый голос монотонно докладывал об уничтожении летательных аппаратов над речкой со сложным алтайским названием. Выключив рацию, Сергей Павлович отдал короткое распоряжение стоявшему возле него офицеру, после чего повернулся ко мне.

— Это хорошо, что ему не удалось сбежать, — сказал старший Стремнин спецназовцу за моей спиной.

— Сергей, что происходит?!

— Мы прорвали блокаду и устраняем последствия инцидента, — спокойно ответил он. — Очищаем тайгу от всякой мрази. — Взгляд полковника многозначительно скользнул по мне.

— Почему со мной так обращаются? Почему ты со мной так разговариваешь? Я сделал все, о чем мы условились!

— Неужели? Тогда где капсула?

На этот вопрос было нечего ответить. Мне и самому интересно, где она.

— Слушай, я зверски замерз и у меня раскалывается голова. Я несколько дней шел по тайге, чтобы добраться до распадка. Я преодолел охрану и уничтожил всех главных пришельцев! Я дошел до…

— Тебе не кажется, что ты слишком часто употребляешь местоимение «я»?

— На что ты намекаешь?

— Все такой же эгоист, как и прежде. — Замечание прозвучало без грусти, без сожаления, просто холодная констатация факта. — Только на сей раз из-за твоего эгоизма пострадали люди.

— Какие? Где?

— Штильман все нам рассказал. Он вышел на радиосвязь.

— Штильман? Где этот сучий потрох?!

— Он предупреждал о твоей реакции, — усмехнулся брат. — Он говорил, что пытался тебя остановить, но ты ударил его камнем по голове… Он все видел. Видел, как ты приехал в поселок на снегоходе, как потом туда явились пришельцы. Когда тебя схватили, ты выдал жителей Ускута, прячущихся в подпольях.

В голове перекатывался расплавленный свинец, поэтому я с трудом соображал, о чем он говорит.

— Что за бред?

— Косвенно его слова подтверждает снегоход, найденный в одном из домов. Но это не самое главное. Теперь я догадываюсь и о том, кто рассказал пришельцам об устройстве Научного. Какие-то сведения они могли получить от Симоновой, но она не владеет техническими деталями.

— А я владею?

— Ты бывший военный. Ты все знаешь об устройстве военных объектов. Кроме того, ты был внутри! — Он вдруг с ненавистью посмотрел на меня: — А тебе известно, что в вентиляционную трубу бункера пришельцы запустили взрывное устройство? Какую-то летающую гранату? Она сдетонировала в помещении, в котором находились мирные граждане. Погибла женщина, двенадцать человек были ранены. Жертв могло оказаться гораздо больше… — Он тяжело перевел дыхание. — Тебя взяли в плен, и ты стал колоться, как последняя мразь, спасая драгоценную шкуру. Все что знал, рассказал этим тварям. Абсолютно все.

— Да это… — Я зажмурился, перебарывая тяжелейший приступ мигрени. — …Штильман предатель! Хорек трусливый! Они взяли его… — Даже руку из-за спины не вытащить, чтобы дотронуться до виска. — …взяли во время атаки на вездеходы, он сразу лапки кверху вздернул и запел соловьем.

— Не переваливай свою вину на других! Что у тебя за клеймо на плече?

— Я не вру! Это он меня камнем двинул! Это он всех сдал!

— Мне сейчас некогда слушать твои оправдания, которые похожи на детский лепет. У меня полно дел! — отрезал старший Стремнин.

— Почему Штильману ты веришь, а мне — нет?

Он преодолел разделявшую нас дистанцию, положил ладонь мне на плечо и заговорил с притворным участием:

— Понимаешь, братишка, этот поступок полностью соответствует твоему характеру. Тебе понадобилось выбраться из тюрьмы — и ты стал меня шантажировать, когда я оказался в безвыходном положении. Тебе понадобилось спасти шкуру, попав в плен, — и ты заключил сделку с дьяволом. Пойми, из вас двоих я склонен верить ему, потому что тебя я слишком хорошо знаю.

Я понял, что оправдываться бессмысленно. И пес Штильман тут совершенно ни при чем. Даже если бы все факты указывали на мою невиновность, Сережа все равно бы припер меня к стенке. Наша вражда имеет давние корни. Точнее его вражда, а не моя. Вот уже много лет как Сережа ненавидит меня лютой ненавистью: все не может простить, что из двух братьев, ухаживавших за красавицей, Юлька выбрала веселого, а не правильного. Вот и все объяснение. Вот и все разговоры об эгоизме и собственной шкуре.

И все-таки я пытался защищаться.

— Со мной был пришелец. Телекинетик.

— Он погиб в вездеходе.

— Нет, не погиб! Я нашел его… Мы вместе освободили пленных. Ускутские это подтвердят. Прокофьевы Антон и Кирюха. Любовь Андреевна должна быть с ними. И она подтвердит. Расспросите ее, расспросите их! Все жители поселка подтвердят мои слова!

— Поселок пуст.

— Поищите получше, они наверняка прячутся. Они уже должны были вернуться, они летели на… — Я вдруг вспомнил доклад, который Сергей Палыч принимал по рации перед началом нашего разговора. — Вы что, палите по всем в небе, кто не отвечает на запросы?

— Сейчас нет времени разбираться.

— Боже мой!

Они палили по всем. ПО ВСЕМ!

И никто не подумал, что на одном из вражеских судов могут оказаться люди, возвращающиеся из плена, а формат радиосвязи у нас и пришельцев не совпадает… Было бы удивительно, если б он совпадал!

— Боже мой, Сергей Палыч, что вы наделали? — бессильно пролепетал я.

Старший Стремнин потерял ко мне интерес и, повернув голову, произнес кому-то:

— В вертолет. Дома с ним разберемся. — Он снова осчастливил меня своим вниманием: — Я обещал, что походатайствую перед судом? Я это сделаю. Поверь, из заключения ты вообще не выйдешь.

Он подал безмолвный знак, и стальное дуло подтолкнуло меня к распахнутому проему вертолета… И это все? Вся благодарность за то, что я для них сделал? Мерз, голодал, надрывался, истекал кровью? Испытывал невыносимые лишения и тяжкие муки, чтобы в итоге опять угодить на исправительные работы? Да если бы я знал, что так все закончится, не двинулся бы за порог той зимовки — и катись все к чертовой бабушке! Ведь однажды давал себе зарок, чтобы никогда, никогда, никогда!.. Но я нарушил этот зарок, и история повторилась с точностью до малейших деталей!

Будь прокляты все эти бункеры с их секретами!

Будь проклято это поручение!

Будь проклят мой брат, Сергей Павлович!

Я поставил ногу на первую ступеньку трапа, как вдруг со склона сопки Улус-Тайга раздался вопль, полный паники, отчаяния и первобытного ужаса.

Сергей Палыч недоуменно посмотрел в том направлении. Несколько солдат на всякий случай развернули в ту сторону оружие — мало ли что может стоять за душераздирающим криком. Я задержался на ступеньках, сощуренно вглядываясь в сумерки.

В одном месте на склоне, виляя между стволов, бежала фигура, в дерганых манерах которой я узнал нашего клеветника — довелось как следует изучить его походку, пока мы вместе продирались сквозь тайгу в таком же предрассветном полумраке. Григория Львовича поразило дикое безумие. Не знаю, что он делал на склоне — в данный момент зам по науке летел вниз по нему, сломя голову и отчаянно размахивая руками. Мгновение я ломал голову над разгадкой странного поведения, а затем обнаружил, что окружающий его ландшафт начал неуловимо меняться.

Окутанные сумраком скалы зашевелились. Их контуры смазались, пожирнели. Кроны елок и сосен задрожали, на глазах стали наливаться и густеть. Склон пришел в движение как при оползне. Не успели мы понять, в чем дело, как изменения начались и вокруг нас. Борт вертолета и круглые окна вдоль него стремительно затянула желтая паутина. Она возникала из воздуха и облепляла клепаный борт, шасси, кабину, лопасти, ротор. Мой ботинок и дюралевую ступень, на котором он стоял, накрыло вязкой хрустящей пленкой — да что ботинок! Желтая изморозь вздернулась прямо на запястьях и фалангах пальцев, словно на них выросли волосики соломенного цвета. Я провел ладонью по лицу, смахивая эту гадость со щек, носа и губ. Вокруг меня, чертыхаясь, скоблили противогазные маски спецназовцы.

Фигурка Штильмана споткнулась и покатилась кубарем, превратившись в смазанный комок, а потом у меня пропало желание следить за ней. То, что я увидел выше по склону, поглотило все внимание. Гадости, которые натворил Штильман, выглядели мелочными и неважными по сравнению с ЭТИМ.

Из-под деревьев показались густые, янтарные, тускло светящиеся в темноте ручейки. Они двигались вопреки законам физики, словно были живыми, словно обладали неким разумом. Какое-то время ручейки бежали порознь, пробуя разные маршруты, но в итоге соединились и заструились вниз зловещим потоком, поглощая склон сопки квадратный метр за квадратным метром.

У меня в глотке застыл вздох ужаса. Сергей Палыч превратился в статую. Мы оба поняли, что предстало нашим глазам. Янтарная жижа безжалостно пожирала все, в чем содержалась хоть малейшая искра жизни. Стоило ей коснуться сосновых корней, как с крон моментально осыпалась хвоя. Низко пролетающие птицы падали замертво. С каждой секундой неведомая лавина набирала силу, росла, ширилась, накатываясь на распадок. Ничто не могло остановить ее могучую неудержимую поступь.

Я не уничтожил янтарную крупицу, и мрачное сверхсущество снова выбралось из-за изнанки мира.

Штильман не позволил последнему образцу «плесени» сгореть в костерке. Вместо этого он забрал шар. Думаю, Григорий Львович собирался разыграть перед моим братцем красочный спектакль под названием «возвращение незваного героя». На это намерение указывал болтавшийся у него за спиной бластер (наверняка мой), долженствующий подчеркнуть бравый вид ученого.

Обнаружив, что пришельцы проиграли, а обещанные предательством блага, если таковые имелись, канули в то же место, куда отправились «избранные», этот очкастый флюгер решил переметнуться назад. К нашим. Он не только скрыл предательство, но и придумал, как заработать в этой ситуации жирные дивиденды: обеспеченную государством старость, может, орден из рук президента. Для осуществления замысла ему понадобились две простые вещи: свалить вину на кого-то другого и принести на блюдечке с голубой каемочкой капсулу Сергею Палычу. И если с первым все прошло гладко, очкастый выдумщик сочинил целую легенду о моих «злодеяниях», то с голубой каемочкой вышел огромнейший промах.

Вместо того чтобы позволить мне сжечь биологическую гадость еще час назад, Штильман вернул капсулу обратно в пещеру, дабы показать, что обнаружил ее именно он, причем только что. Если бы она сгорела, ничего доказать было уже нельзя, а так — вот капсула, вот герой. Григорий Львович нашел способ связаться со старшим Стремниным и сообщить, что капсула вот-вот окажется у него. Попутно вылил в разговоре кучу помоев на меня… Особенно эффектной в его замысле должна была выйти часть представления, в которой он с усталым видом и бластером на плече спускается по склону сопки, небрежно держа шар под мышкой. По-моему, это полная ерунда, никто бы не поверил в браваду «ботаника». Но, как я уже упоминал, после пленения у Штильмана слегка поехала крыша. Возможно, ему всю жизнь хотелось выглядеть героем, а тут такой шанс представился!

Подозреваю, что он допустил ошибку в расчете момента открытия капсулы. Или таймер, на который все ориентировались, слегка врал. Ведь у каждого прибора имеется погрешность, какая-нибудь плюс-минус миллисекунда, которая за десять тысяч лет может накопиться до нескольких ошибочных часов. В общем, спектакль с треском провалился и капсула открылась прямо в пещере. «Плесень» начала быстро расти, жрать все подряд, а этот трус сбежал от нее без оглядки, вместо того чтобы попытаться уничтожить в зародыше, бластер-то был у него с собой… А может, и попытался уничтожить, но ничего не вышло. В любом случае, это уже неважно. Ничто неважно, кроме хрупкого росточка под названием жизнь на планете Земля, которому по вине Штильмана угрожает жуткая уродливая форма смерти.

Из всех военнослужащих, остолбенело пялившихся на сползающий по склону люминесцирующий язык, первым пришел в себя Сергей Палыч. Подскочив к кабине, он хлопнул по стеклу, оставив на нем светлый отпечаток ладони, и яростно покрутил в воздухе пальцем, показывая пилотам, чтобы запускали ротор. Он прав, больше нельзя задерживаться в распадке. Я видел, что ползучая космическая чума оставляла после себя безжизненный лунный ландшафт, усыпанный пеплом.

То же останется от нас — труха и пепел.

— Четвертый! Четвертый! — кричал в рацию старший Стремнин. У него над верхней губой выросли светлые усики. От набившихся в глотку спор он давился словами, но надевать защитную маску было некогда. — Немедленно выдвигайтесь в район пещеры! Немедленно!

Первые струйки сбежали со склона и коснулись дна распадка. Поначалу их было немного, но следом сошел основной поток — вязкая янтарно светящаяся масса, усыпанная черными корками. Уже сейчас ее было столько, что в течение пяти, может, десяти минут она затянет дно распадка… Под ногами потянулись вверх инопланетные ростки, высаженные пришельцами. Желтые наросты на камнях, одежде и борту вертолета сделались пышнее. У меня начались легкие галлюцинации: фигуры солдат вытянулись, их головы в противогазных масках казались распухшими и изуродованными, их голоса — громкими и рокочущими. Не знаю, что бы со мной стало, если бы я и дальше вдыхал споры, но тут взвизгнул стартер вертолета, огромные лопасти Ми-8 провернулись, окатив лицо волной свежего воздуха, и наваждение ушло. Не поручусь, что надолго.

Военнослужащие быстро заполнили салон, втолкнув меня внутрь. Оказавшись на одной из лавок, я припал к окну и сразу увидел темную фигурку Штильмана на фоне люминесцирующего склона сопки. Он бежал к нам со всех ног, спасаясь от ползущей по пятам вязкой смерти. Я различал округлившиеся пятаки его глаз и распахнутый от ужаса рот. Он спешил изо всех сил, но поток оказался проворнее.

Поверхность вспенилась, пошла пузырями. Из бурлящего места вырвался плевок, описал в воздухе дугу и толкнул Штильмана в плечо. Ученый растянулся на камнях. Одну или две секунды он не двигался, потом зашевелился, пытаясь подняться, но край лавы уже наехал на него. Сквозь нарастающий вой мотора я разобрал крик Григория Львовича, прозвучавший дискантом. В нем были и ужас, и страдание, и ощущение неминуемого конца. А потом фигура на земле начала стремительно ссыхаться.

За один миг Штильман превратился в мумию. Руки, которые он беспомощно вздернул к небу, видимо призывая на помощь высшие силы, сделались тонкими, как спички, голова съежилась до размеров гандбольного мяча. Какое-то время мне казалось, что я продолжаю слышать крик, исходящий из этой головы, даже когда янтарная река наползла на мертвое тело и поглотила его. Через мгновение ничто не указывало, что там находился человек — только черные корки плавали в раскаленном янтаре, возможно, ошметки зама по науке.

Штильман получил свою награду.

Когда в небе появился ударный вертолет Ми-24 с четырьмя блоками НАРС под крыльями, янтарная масса уже заполнила треть распадка между кораблем и склоном. Ее поверхность, покрытая черными корками, в некоторых местах вспучивалась, в некоторых прогибалась, кое-где шевелилась, кипела, хлюпала. Вдобавок к этому она испускала тягучие, невыносимые для уха звуки, похожие на завывание потустороннего существа. У меня от них ныло сердце и леденела кровь.

Сергей Палыч застыл у трапа с рацией в руке. По какой-то причине он не спешил лезть в салон и давать команду на взлет… ага, от башенной части корабля к вертолету бежали еще несколько солдат.

Тем временем Ми-24 занял позицию для ведения огня. Брат поднес к губам рацию.

— По биомассе, — скомандовал он, — «эс восьмыми»… огонь!!

Под псевдокрыльями полыхнуло пламя, и в наступающую волну полетел град черных стрел. Широкий участок янтарного озера поглотили вспухшие огненные шары. Деревья, пригорки, салон нашего вертолета залил ослепительный свет. Судя по всему, реактивные снаряды были начинены объемно-детонационной смесью. Над целью она распыляется в аэрозольное облако, которое затем воспламеняется, превращаясь в огненную перину с температурой в сотни градусов. Как раз то, что нужно!

Милевская ударная машина сдвинулась влево и накрыла валом огня следующий участок. Однако там, откуда она ушла и где сникли вспышки, «плесень» сгорела не полностью. Она вдавилась в землю и замерла, мрачно играя бликами на поверхности. Пилот не обращал внимания на отработанный сектор, а он тем временем начал пухнуть, пузыриться…

— Справа!! — крикнул брат в рацию.

Но было поздно.

В небо по дуге поднялся длинный плевок. Вертолет тряхнуло. Двигатель натужно взвыл, работа винтов нарушилась. Машину начало крутить, развернуло к нам боком, и мы увидели в фюзеляже дыру, словно проеденную кислотой. Она казалась совсем не страшной до той поры, пока вертолет не развернуло еще на четверть оборота и нашим взорам не предстала кабина. За стеклами, где несколько секунд назад находились люди, бушевала янтарная биомасса.

Потерявшая управление машина завалилась на борт, резко пошла вниз и со смачным чавканьем рухнула в раскаленное озеро. Лопасти несколько раз хлестнули по жиже, разбрасывая веер брызг, и увязли. Лапы «плесени» поползли по бортам, сдирая краску и превращая авиационный металл в труху. Вертолет какое-то время плавал на поверхности, потом «плесень» раздвинулась, словно пасть, и поглотила его. Снаружи осталась лишь торчащая в небо хвостовая балка, на которой слабо вращался рулевой винт, однако через некоторое время она отвалилась от корпуса и упала плашмя, чтобы вскоре раствориться в недрах всепожирающего инопланетного организма.

Сергей Палыч словно истукан глядел на гибель боевой машины. Из портативной радиостанции, через которую он держал связь с вертолетом, раздавался пустой треск.

Я вдруг отчетливо понял, что это конец.

Янтарная жижа заполнит распадок и выплеснется за его пределы, после чего начнет очень быстро распространяться по тайге. За короткое время, за неделю или за считаные дни, она покроет огромные территории в Европе и Азии, доберется до крупнейших городов, поглотит их, после чего заполнит весь континент. Сомневаюсь, что четыре океана, окружающие Евразию, станут для «плесени» преградой: в океанах тоже есть жизнь, много жизни. «Плесень» заполнит водные пространства, после чего наступит крах Африки, Австралии, Северной и Южной Америки… Нет, миру пришел конец, это почти постулат! Бальвангар, проголодавшаяся за тысячи лет, проглотит третью планету от Солнца одним махом. Труды миллионов лет эволюции будут уничтожены за считаные недели. Шесть миллиардов жизней растворятся в чреве невообразимо огромного и уродливого создания, явившегося из космического мрака.

Правда, остается какое-то время, пока «плесень» не вышла за пределы распадка. Его немного, минут пятнадцать, по сравнению с миллионами лет эволюции — вообще мизер. Но это все, чем мы располагали. Мы должны использовать эти пятнадцать минут максимально эффективно.

Сергей Палыч отлично понимал ситуацию. Он переключил канал на «Акведуке» и прижал рацию к щеке как телефон. Похоже, пришла пора подключать к проблеме Москву. Сквозь вой лопастей до меня долетели обрывки фраз:

— Это я… случилось… обсуждавшийся вариант не подходит… — Он замолчал, слушая ответ собеседника, а потом мой вечно спокойный, держащий себя в руках брат вдруг заорал во всю глотку: — А я говорю, не подходит! Я нахожусь прямо здесь и вижу это собственными глазами! У нас нет времени, слишком быстрое деление… — Его голос осип на следующей фразе: — Да, предлагаю второй вариант.

Вы правы, Сергей Палыч, ни напалм, ни вакуумные бомбы не смогут до конца выжечь «плесень» в распадке. Все, что удастся, это снять верхнюю пенку на бабушкином киселе. Нижние слои останутся нетронутыми — огню туда не пробиться, потому что там отсутствует кислород для горения. Когда сверхзвуковые бомбардировщики уйдут за новой партией бомб, «плесень» снова размножится и расползется по еще большей территории… Традиционные средства бессильны. Здесь требуется нечто иного уровня, способное уничтожить «плесень» мгновенно и по всей площади заражения; нечто сродни энергиям, давшим толчок жизни во Вселенной. Думаю, в этом направлении и мыслил мой братец, говоря про второй вариант. Собственно, другого не оставалось, кроме как сбросить на распадок кошмар всех экологов.

Ядерный боеприпас.

А лучше — термоядерный.

По мощи и скорости поражения в природе не придумано ничего более эффективного. Огненный шар километрового диаметра и сотни тысяч градусов в эпицентре (почти как на Солнце). «Плесень» будет сожжена в границах распадка подчистую. Склоны хребта и сопки усилят температурное воздействие, послужив стенками своеобразного котла. Термоядерный удар — наилучший вариант из всех возможных. Чтобы остановить инопланетную гадость, у нас имеется гадость своя, родная, мы давно ее хранили для подобного случая… Ну да, это будет удар по собственной территории. Второй Чернобыль, только таежный. Народец, как водится, пошумит, кто-то из высокопоставленных чиновников вылетит из кресла. Но лучше загадить сто квадратных километров тайги на сотню лет, чем весь земной шар и навсегда.

В салон забрались последние спецназовцы. Один из них обессиленно плюхнулся на лавку рядом со мной. Штык-нож его «Абакана» покрывали синие разводы. Знакомый оттенок. Парни определенно рубились с биороботами… Вой двигателей усилился, и шасси Ми-8 оторвалось от земли. Пилоты торопились подняться в небо — янтарный поток подбирался все ближе.

До меня долетел голос брата, стоявшего в открытом люке.

— Сколько? — прокричал он в рацию. — Я не расслышал. Сколько?.. — И повторил заторможенно, словно во сне: — Тридцать минут?

Тридцать минут. Вот так.

Цепочка доставки термоядерного боеприпаса работает не со скоростью звука. То ли стратегические бомбардировщики, находящиеся на боевом дежурстве, оказались далеко от этих мест, и в воздух придется поднимать отдельный ракетоносец; то ли это время требуется на перенастройку систем наведения и полет крылатой ракеты к цели. Тридцать минут… И я, и мой брат, и все, кто прилип к иллюминаторам, прекрасно видели, что за тридцать минут ничего не успеть. Покрытая мертвыми корками лава из иномирья наступала стремительно, словно конная армия Буденного. Через десять минут ее массы заполнят вогнутое дно распадка, после чего они устремятся во-о-он туда, к выходу, где склон сопки и хребет раздвигаются в стороны. А за выходом широкий уклон вниз, густо поросший лесом, по которому «плесень» скатится как по детской горке, попутно разрастаясь и набираясь сил. Левый рукав потока затечет за Тамаринскую стрелку, оказавшись за ней в прямом смысле как за каменной стеной. К моменту подлета крылатой ракеты радиус зоны заражения достигнет нескольких километров, и я сомневаюсь, что огненный шар термоядерного взрыва сумеет выжечь ее целиком. Более того, я убежден, что не сумеет. А ведь достаточно сохраниться одной крупице, чтобы «плесень» снова начала расти и делиться, расти и делиться.

Лицо брата выражало растерянность. Товарищ полковник прекрасно понимал, что боеприпас будет доставлен с опозданием и задача не будет решена. Конечно, старший Стремнин сделает все от него зависящее, чтобы предотвратить угрозу, только эти усилия ничего не изменят — и это он тоже прекрасно понимал. Он вообще очень умный, мой брат, недаром, в отличие от меня, сделал карьеру.

Сергей Палыч переключил канал «Акведука» и решительным голосом заговорил в динамик:

— Внимание всем бортам! Внимание! Через тридцать минут по квадрату будет произведен термоядерный удар! Немедленная эвакуация на аэродром поселка Научный! Немедленная!..

Прежде чем он успел повторить сообщение, я вскочил с лавки, сбрасывая обрезки наручников.

Признаюсь, надоела мне пассивная роль. И наручники я не выношу — в них себя ощущаешь овцой, которую ведут на заклание. Воспользовавшись замешательством, царившим в салоне, я тихонько перерезал пластиковую полоску, стягивавшую запястья. Торчавший в мою сторону штык-нож, вымазанный в крови красноглазых, пришелся как нельзя кстати.

Первым на меня кинулся конвоир. Я сшиб его ударом ноги и подскочил к проему, в котором торчал брат. Оторвав взгляд от наступающей лавины, Сергей Палыч недоуменно повернул ко мне голову… Ребром ладони я вышиб рацию у него из руки. Прорезиненная трубка ударилась об алюминиевый порожек и нырнула за борт. Отпихнув брата в сторону, я сиганул за ней следом навстречу уходящей вниз земле.

— Стой, дурак! — изумленно крикнул он вслед.

Сам дурак.