Глава 11
ДЕТИ БАЛЬВАНГАР

Не знаю, сколько времени я просидел в ячейке, часы у меня отобрали вместе с остальными вещами, но через некоторое время мое одиночество закончилось. За стеклом возникли два звероподобных великана, стенка камеры поднялась, и меня без лишних разговоров выволокли за шкирку в коридор. К тому времени от сигарет остался только легкий запах табака, въевшийся в одежду — к стенам он не прилипал. То же самое относилось и к моим надеждам выбраться из застенков живым — это было нечто выветрившееся и нереальное. Я чувствовал, что впереди меня ждет несусветный кошмар.

Меня повели не к лифту, а в другую сторону, к глухим стальным створкам, которыми заканчивался коридор тюремного бокса. Босые ступни скользили по полированному полу, извлекая из него пронзительный скрип. Когтистые пальцы опять сжимали оба моих плеча. Силищи в зверюгах было столько, что, если бы я стал дергаться, они бы без труда оторвали мне руки.

Меня протащили сквозь несколько коридоров и залов, иногда пустых, иногда заполненных гудящими аппаратами. Маршрут закончился в большой светлой комнате, посреди которой возвышался стол. Металлический, с прямоугольной гладкой столешницей и двумя канавками по бокам. Над столом нависало скопище стальных щупалец, трубок, шприцев и скальпелей.

Увидев весь этот комплект, я впервые за все время испытал страх. В пещере после парализующего выстрела он смазался, в камере подобрался ближе, а вот сейчас вышел на авансцену во всей красе — высушил слюну, перехватил горло и сковал мышцы. Я застыл на пороге как вкопанный, и меня тотчас настиг прицельный удар по почкам. Пришельцы недаром на протяжении долгих месяцев резали здесь людей, досконально изучили все болевые места и способы воздействия на них. На негнущихся ногах я был вынужден сделать несколько шагов к центру операционной.

Возле стола копошился лысый горбатый субъект в белом комбинезоне с коротким торчащим носом. В его фигуре не было ничего выдающегося, за исключением жилистых мускулистых предплечий и мозолистых пальцев, по шесть штук на каждой руке. Взглянув на меня без интереса, он подал какой-то знак красноглазым.

Гиганты встали по бокам, взяли меня за руки и до предела растянули их в стороны, аж суставы захрустели. Я превратился в распятого Иисуса, только без креста за спиной. Горбун в белом халате подошел ко мне, осмотрел воспаленными глазами с ног до головы, после чего острым как бритва лезвием срезал всю одежду. Замечательный свитер ручной вязки, подаренный Любовью Андреевной, он вспорол двумя движениями от воротника до бедер. Двумя другими отделил рукава. Вместе с рубашкой свитер развалился на две половинки и упал к ногам, открыв бледную волосатую грудь. Ватные штаны также пали жертвой хирургической стали. В итоге я остался в одних синих зэковских трусах. Горбун сунул лезвие под резинку, дернул им, и трусы свалились на щиколотки. Холод, стоявший в операционной, сразу врезался в тело. Яички поджались и превратились в камушки, пенис съежился, втянувшись в кустистые заросли лобка. Я остался абсолютно голым посреди операционной пришельцев.

Красноглазые звери подняли меня за ноги и плечи и перенесли на столешницу. Она оказалась ледяной, сразу же заныла отбитая правая почка, кожа покрылась мурашками, волосики на груди вздыбились. В метре от лица висел жуткий комплекс хирургических щупалец и скальпелей, своим видом выдавливающий из души остатки мужества.

— Твари, дайте хоть покурить перед смертью! — воскликнул я дрогнувшим голосом.

Горбун повернул ко мне голову и отчетливо произнес:

— Ньет.

Вот даже как! Мясник где-то успел нахвататься русских словечек. Ага, понял. Он тут не первый день людей укладывает на разделочный стол, небось много успел наслушаться.

— Тварь! — проверил я.

— Сьям такьуой.

Работает.

Руки прикрутили проводами к одному концу стола. Ноги насильно раздвинули и прикрутили к другому. Провода врезались в кожу, оставив багровые рубцы. Я подергался, проверяя их на прочность, и сразу получил шлепок шестипалой ладонью по лицу.

— Льежи смьирноуо, — велел горбун и принялся обтирать меня губкой, смоченной в каком-то растворе — прозрачном, без запаха, холодящем кожу. Стерилизация перед препарированием. Чистюли хреновы! Мясники!

Горбун убрал губку. Я предположил, что сейчас начнется основная часть представления, но горбун и великаны вдруг покинули зал. Я остался один в операционной: полностью обнаженный, в холоде, распластанный на хирургическом столе под пронзительными лучами софитов.

Спустя какое-то время лязгнула входная дверь.

Я вывернул шею, чтобы поглядеть, кто там пришел. В операционную вошли двое. Один из них был человек, но не Штильман. Полный мужчина в рваной сорочке, неуверенно ступающий по полированным полам. Кажется, я встречал его в секретном поселке. Да, точно, я его узнал. А вот он меня узнать не мог — вместо глаз у него чернели запекшиеся дыры. Мужчина покорно держался за одежду своего спутника — отвратительного, уродливого, покрытого язвами и сочащегося гноем существа с птичьим клювом. Оно важно прошествовало через операционную. По гордо поднятой голове я понял, что удостоен чести встретиться с тем, кто стоял за происходящими в тайге событиями.

С тем, кто правил ужасный бал.

Парочка остановилась возле стола. Человек отцепился от одежды инопланетного урода, открыл рот и монотонно произнес:

— Приветствую тебя, Валерий!

— И вам не кашлять, — осторожно ответил я, пытаясь понять, откуда они знают имя. Ах ну да, Штильман.

— Я буду посредником в передаче информации, — объяснил человек без глаз. — Не обращайте на меня внимания. Все, что будет сказано далее, произносится от имени этого существа и остальных детей Бальвангар.

— Чьих-чьих детей? — не понял я. — Вы говорите о красноглазых гигантах?

Урод с птичьим клювом уставился на меня диким, горящим безумием глазом, показывая, что беседу ведет именно он. Понятия не имею, каким образом у него организована связь с человеком. Скорее всего при помощи телепатии.

— Нет, — последовал бесстрастный ответ. — Гиганты — это лишь биологические роботы, служащие нам и находящиеся под нашим ментальным контролем. То, что ты слышишь, говорится от имени будущих хозяев Вселенной.

На меня обратился другой глаз.

— Обычно мы не разговариваем с сырьем. — Слово «сырье» он произнес холодно, без эмоций, словно речь шла о животноводстве, а не о смертоубийственных экспериментах над живыми людьми. — Кроме тех случаев, когда нам необходимо получить информацию. От тебя нам ничего не нужно, однако мы решили лично тебя поприветствовать. В последние дни мы следили за тобой, человек. Ты доставил нам немало неприятностей.

— Если освободите меня, то я докажу, что способен на большее!

Тварь молча уставилась на мой бок, словно высмотрела в нем нечто аппетитное. Приблизилась на полшага. Переводчик покорно потянулся следом. Обе фигуры, носатого пришельца и изуверски ослепленного человека, выросли перед хирургическим столом.

— Ты явился сюда, чтобы уничтожить последнюю крупицу Великой Силы, оставшуюся в этом мире. Но тебе не суждено это сделать. Никому не суждено. Великая Сила выйдет на свободу. Прямо здесь, в этой долине. Она распустится, как прекрасный цветок смерти.

Я был ошеломлен этим сообщением. Все думали, что «плесень» нужна пришельцам для шантажа и угроз другим расам — ведь именно так собирались поступить ферги, успешно канувшие в Лету. Но эти пришельцы оказались куда более отмороженными подонками: они решили выпустить космическую холеру на земные просторы.

— Самоубийцы хреновы! Вы сами погибнете!

— Великая Сила не сможет нас убить. Потому что она нас породила. — Последовала пауза. — Хочешь об этом послушать?

— Почему нет? — Я опасливо поглядел на висящий надо мной хирургический комплекс. — Я никуда не тороплюсь.

От холода сводило мышцы, мозг отказывался соображать, но я старался не упустить ни слова, раздающегося из уст человеческого спутника гнойного урода.

— Давным-давно раса брион в результате генных экспериментов случайно произвела на свет новый биологический организм. Он получил название «желтая плесень» из-за распространяемой при делении пыльцы… Через несколько недель «плесень» стерла расу брион с лица планеты, после чего распространилась по другим планетам и системам, где пожирала любую жизнь, попадавшуюся на ее пути. Огромные цивилизации канули в неизвестность, миллиарды живых существ обратились в прах… Это то, что известно всем. Однако немногие знают, что «плесень» не только отнимала жизнь, но и даровала ее. Среди миллиардов трупов поднимали голову единицы выживших. Это были новые существа. Избранные Великой Силы! Те, кого она выделила среди остальных, кому сохранила жизнь, кого наградила царственными отметинами.

Я оглядел язвы, покрывавшие лысую голову твари, со всей полнотой оценив наследие.

— Ведущим расам удалось изолировать зараженные планеты, после чего «желтую плесень» уничтожили высокотемпературной плазмой. Большая часть избранных погибла. Остальные пытались эвакуироваться на космических кораблях. Те из них, где оказалась «плесень», были безжалостно расстреляны. Остальные прошли спецобработку, после которой выживших собрали в передвижном концентрационном лагере. Там их ожидала смерть, но они сумели завладеть кораблем и скрыться в безднах космоса… Долгие годы дети «плесени» скитались по Галактике. У них не было ни родной планеты, ни ресурсов, их домом стала бывшая тюрьма. Они должны были властвовать во Вселенной, но вместо этого влачили жалкое существование. На многих планетах их считали отверженными, отлавливали, как диких животных, и запирали в клетках. Не имея генетического пополнения извне, потомство становилось все слабее, и раса постепенно вырождалась. В поисках путей для поддержания рода они похищали представителей других рас, над которыми проводили эксперименты: изымали органы размножения, железы внутренней секреции, кровь, но ничто не давало нужного результата. Казалось, их ждал бесславный конец… Все годы тягот и лишений дети плесени жили надеждой, что Великая Сила, сделавшая их избранной расой, однажды вернется в этот мир; она пополнит их ряды, наградит их богатыми землями, покарает тех, кто незаслуженно имел все — таких, как вы!.. И однажды в беспросветной жизни забрезжила надежда. К ним попало послание пилота фергов, похитившего крупицу «плесени» и спрятавшего ее на этой планете.

Человек замолчал, пока его спутник с клювом собирался с мыслями.

— Брион и другие расы считали, что произвели на свет побочный продукт генетических экспериментов, организм-убийцу, стремящийся к абсолютному доминированию. Это не так. Они выпустили на свободу высшее существо, запертое за кромкой мира. Первозданное, беспощадное, удивительное по своему совершенству, красоте и могуществу. Мы — далекие потомки тех, кого оно оставило в живых. Мы — его дети! Мы очень долго ожидали его возвращения в наш мир. И этот момент настал!

Жидкость, которой меня протирали, подсохла и подтянула кожу.

— Где сейчас капсула?

— Ты говоришь о сосуде с крупицей? Он находится на верхних ярусах корабля. Там же разместят клетки с представителями твоей расы. Они станут первыми жертвами. Топливом, которое накормит Великую Силу сразу после выхода на свет. Там же мы оставим то, к чему стремился пилот фергов… Мы не вправе вмешиваться в божественный замысел и вскрывать сосуд раньше времени. Все должно произойти естественным путем. Второе пришествие Великой Силы — торжественный и сакральный для нас момент! Мы ждали его очень долго, но можем подождать еще чуть-чуть. В назначенный час заряд закончится, и на свободу выйдет всемогущая Бальвангар, наша праматерь. Мы отправим капсулы с частицами ее силы в особое место, в «перекресток миров», откуда они распространятся по всем населенным планетам. Бальвангар заполнит собою все миры. Ее темная длань дотянется до самых далеких уголков галактики. Планеты покроются миллиардами трупов, но на пепелище старого мира поднимутся ростки новой жизни — новые растения, новые существа, новые дети Бальвангар! Наша раса наконец обретет территории, которых была лишена долгие годы. Нас станет много, мы заселим лучшие планеты, а наша покровительница будет царствовать во Вселенной! Это произойдет, и ни ты, ни кто-либо другой не сможет нас остановить!

Пока человек изрекал этот пафосный монолог, выродок из яичницы сверлил меня взглядом. Теперь понятно, что никакое он не новое существо, никакой не избранный. Обычный мутант ее своей мутантской философией.

Я облизал пересохшие губы.

— Откуда на деревьях вокруг распадка появилась желтая пыльца?

— Мы разбросали запасы, которые хранили долгие годы. Мы также высадили растения, выжившие после Первого Пришествия, ведь они тоже дети плесени. Все подготовлено к приходу Великой Силы. С этого момента начнется ее экспансия во Вселенную!

— Значит, старушку-Землю решено похоронить первой?

— Она переродится для новой жизни. А вот ты — нет. Тобою займется наш хирург, мы завершили не все исследования. Он опытный мастер, через его руки прошли десятки таких, как ты, второсортных. Мы разрежем тебя, извлечем кровь, железы, сперму. То, что останется, еще до рассвета сбросим на поселок людей, а на твоем лбу выведем жирное послание: «ТАК БУДЕТ СО ВСЕМИ!»

Тварь в ярости склонилась надо мной, словно собиралась разорвать меня клювом. Несколько вязких капель скатились со лба и упали на живот. Мое маленькое художество на лбу красноглазого пилота задело их за живое. Выродки обиделись. Вот вам еще одна причина, по которой они жаждали с нами встречи.

От этого мне сразу стало легче.

— Не забудьте подписаться: «Обиженные ублюдки». А то наши не поймут.

— Разговор окончен.

Существо повернулось ко мне спиной, намереваясь покинуть операционный зал.

— Стойте! — воскликнул я. — Что будет с Бульвумом?

Мне показалось, что Клюв ухмыльнулся. Его табло было в принципе неспособно на такую гримасу, тем не менее мне так показалось.

— У него тоже вскоре состоится операция, — сообщил переводчик, после чего урод решительно направился к выходу. Разговор был окончен.

Человек-ретранслятор на миг замешкался возле меня, словно забыл, кому подчиняется.

— Мы все умрем! — пробормотал он (обратив на меня запекшиеся раны, на месте которых когда-то находились глаза. — Все умрем. Все. Все. Все. Все. Все. Все. Все. Все. Все. Все…

Остановившись у двери, дитя «плесени» злобно шикнуло на своего переводчика. Мужчина резко замолчал и мучительно схватился за виски. Спустя пять секунд в операционной не стало ни его, ни гнойного урода — их место занял горбатый спец по ковырянию в человеческих внутренностях.

Горбатый хирург взялся за дело педантично и не спеша. Натянул на руки прозрачные шестипалые перчатки, раскатав их почти до локтя, спрятал нижнюю часть лица под белой маской. Нажал под столом какую-то педаль, отчего хирургический комплекс опустился ниже. Вспыхнули дополнительные лампы и окутали меня ярким светом. Фигура инопланетного потрошителя и инструменты, нависавшие над бледной грудью, затемнились и истончились. Мое тело и его ощущения — вот что выдвинулось на первый план. В ушах слышалось собственное дыхание и удары сердца. Через минуту к ним добавится невыносимая боль, с которой я останусь наедине.

Тень, в которую превратился злобный хирург, шевельнула рукой. Тупой конец одного из щупалец накалился до красноты и, тихонько жужжа, поплыл в район правого плеча. Волна теплого воздуха мягко протекла по груди, и, не успел я подумать, что меня наконец хоть что-нибудь погреет, как сустав придавило к столешнице и плечо охватила жгучая боль. Ноздрей коснулся тошнотворный запах горелой кожи и паленых волос. Щупальце убралось, оттиснув на плече розовато-красное клеймо с иероглифическим значком.

— Нуомер, — пояснил горбун.

И без тебя понятно, урод!

Как я понял, анестезия была исключена из перечня процедур за ненадобностью, поэтому следующее, с чем я познакомился из богатого набора инструментов, стала игла, больше подходящая для инъекций крупному рогатому скоту. Она подобралась к нижней части живота, замерла на секунду, в течение которой кишки от страха скрутились в холодный тугой узел, и толчком вошла в плоть. Я почувствовал внутри себя тонкий металлический стержень, кажущийся невероятно длинным. Идущая от иглы трубка окрасилась в красный цвет, висевший слева прозрачный сосуд стал быстро наполняться темной кровью. Фигура пришельца и инструменты закружились перед глазами. Я дернулся, пытаясь вырваться из пут, но горбатый хирург ткнул меня чем-то под мышку, отчего отнялся весь плечевой пояс.

— Твою мать! П-паскуда! Сволочь! Гад!

На этот раз он мне не ответил. По крайней мере словесно. Он ответит мне другим способом, у него этих способов было в изобилии. Из пазов хирургического стола поднялись две металлические лапы и стиснули грудную клетку с обеих сторон. Горбун глянул вниз, очевидно ставя ногу на педаль. Раздалось гудение бормашины, такой высокий, воющий звук. Из скопления инструментов выдвинулась фреза, раскрутилась и стала толчками опускаться на грудину. Горбун, изуродовавший многих людей, а теперь занявшийся мною, безучастно контролировал ход инструмента.

Я непроизвольно дернулся, пытаясь убраться от сверкающего круга заточенных камней, хотя и понимал, что все равно никуда от них не денусь. Вращающаяся фреза приближалась, а я был бессилен от нее отстраниться. Игла, воткнутая в какую-то брюшную артерию, продолжала тянуть кровь. Над пахом задвигалось еще одно щупальце со скальпелем… Скоро во мне окажется несколько килограммов острозаточенной стали, которая разделит меня на части, а я буду за этим бессильно наблюдать. И вряд ли мне выпадет радость лишиться сознания — к несчастью, нервы у меня очень крепкие.

Фигура безжалостного горбуна нависала надо мной. Сквозь свет я разглядел выражение глаз. Мерзавцу доставляло удовольствие наблюдать, как беспомощная жертва мечется среди его пыточного оборудования. Он наблюдал за этим каждый раз, мучения жертв доставляли ему удовольствие.

Фреза визжала, готовясь вскрыть грудную клетку, когда в комнате внезапно прогремел ружейный выстрел. Часть ламп моментально потухла, и на меня посыпались горячие осколки.

Горбатого хирурга бросило на стену, где он оставил большую часть живота и промежности. Фреза крутилась, но опускаться перестала — управлявшая ею стопа больше не лежала на педали.

Я поднял голову.

В проеме раскрытой двери с Кирюхиной двустволкой в руках стоял Степан Макарыч. Я едва его узнал: шапка и полушубок были вымазаны чем-то серым, что делало фигуру незаметной на фоне стальных стен.

— Дед! — воскликнул я дрогнувшим голосом.

— Держись, Валерочка. — Прихрамывая на левую ногу, он вошел в комнату, попутно перезаряжая ружье. Две пустые гильзы поскакали по полу. Горбун барахтался возле стены, размазывая по ней свои внутренности и протяжно скуля. Картечь, особенно при выстреле дуплетом, могучая вещь.

— Больно, паскуда? — заботливо поинтересовался дед. — Будешь знать, как мучить русского офицера!

Я моргнул от изумления. Как он сказал? Кого мучить? Русского офицера? Это он про меня, что ли?

Одиночный выстрел в голову оборвал мучения горбуна. Степан Макарыч подбежал к столу и на миг растерялся, когда увидел окружавшее меня оборудование.

— Как тут… — пролепетал он, вертя головой.

— Провода на запястьях. Их сначала обрежь.

— Момент!

Приставив ружье к столешнице, дед принялся раскладывать перочинный нож. Руки у него тряслись, и ноготь большого пальца постоянно соскальзывал с крошечного паза.

— Ну что, пригодился тебе хромоногий дед? — попутно спросил он. — Лихо я его разделал, мразь гестаповскую?

— Руки у тебя дрожат тоже лихо.

— Так страшно же!

Меня охватило истеричное хихиканье, голый живот нервно задергался. Через две секунды хихиканье превратилось в рыдания, глаза наполнила влага.

— Тихо, Валерочка. Тихо. Закончилось все, — успокаивал дед, орудуя раскрытым ножом.

Он обрезал провода. Когда руки оказались свободны, я нащупал и вытянул из себя иглу. Она безвольно повисла на прозрачной трубке, в которой еще оставалась кровь. Степан Макарыч тем временем снял путы с ног. Я выскользнул из-под инструментов, неловко свалившись на ледяной пол.

Дед помог мне подняться.

— Что с остальными? — Я стер из уголков глаз остатки слез. Все, я в норме.

— К ним было не подобраться. Я лез по какому-то коллектору. Увидел сквозь решетку, что тебя гамадрилы повели, пошел следом, потом дождался, пока все уйдут.

Я взял у него ружье.

— Тебе бы одеться. И рана твоя… — Дед указал взглядом на прокол в брюшине, от которого тянулась вниз кровавая дорожка.

— Времени нет.

Ружье уже было заряжено. Я вытащил из патронташа Степана Макарыча два дополнительных патрона, взял их в зубы и, уперев приклад в плечо, выглянул в коридор. Коридор был пуст. Выстрелы наверняка слышали, и нам в первую очередь следовало бы убраться подальше от операционного блока. Однако сейчас меня волновало не это.

Я заглянул в две комнаты по левой стене коридора — обе оказались пусты. Черт! Степан Макарыч семенил по моим следам с перочинным ножом в руке. Не нашлось для него другого оружия, что поделать!.. За углом коридора оказалась развилка. Я немного подумал и повернул направо. Налево идти бессмысленно — меня оттуда привели. Пройдя полсотни шагов, мы уперлись еще в одну глухую дверь.

Я приложил ухо к стальному полотну, но ничего за ним не услышал. Как бы не опоздать! Взвел оба курка; поудобнее устроил пальцы на цевье и шейке ружья, ткнул концом ствола в большую прямоугольную кнопку. Дверь поплыла в сторону. Еще до того, как она убралась в стену, я ворвался в комнату, готовый открыть огонь в любую секунду.

Это оказалась небольшая камера, но именно та, которую я искал. В дальнем углу на глянцевом полу лежала маленькая серая фигура. Вид у пленника был заморенный, руки и ноги стянуты вонзившимися в плоть проводами, на голову напялен клепаный железный колпак. Над Бульвумом возвышался самоуверенный обладатель клюва, беседовавший со мной десятью минутами ранее, он что-то ожесточенно втолковывал на непонятном языке маленькому инопланетянину. Третьим, кто находился в камере, был красноглазый верзила, биологический робот, несущий охрану возле двери.

Он первым отреагировал на мое появление.

Тяжелая треугольная голова повернулась. Красные глаза вспыхнули, словно раздутые угли. Ноги пружинисто распрямились, бросая тело к двери. Я спустил оба курка, направив ствол в морду. Дульная вспышка сожгла ее, а картечь раскромсала в клочья. Я отскочил в коридор, чтобы меня не раздавила летевшая навстречу туша. Красноглазый врезался головой в стальной косяк, помяв его и хрупнув шейными позвонками. Неловко забарахтался посреди прохода. Когти скребли пол, оставляя на нем глубокие борозды, под изуродованной головой растекалась лужа синей крови, из пасти рвался собачий скулеж. Надломив ружье, я быстро заменил отработанные гильзы теми патронами, что держал в зубах, на вытянутой руке просунул спаренный ствол в пасть существа.

— На вот, покушай.

Одиночный выстрел устроил в голове красноглазого маленькое землетрясение. Кусочки задней стенки черепа и мозговое вещество усеяли пол. Конечности твари забились в предсмертных судорогах, и все было кончено.

Круглые глаза дитяти «плесени» с ужасом взирали, как голый человек с двустволкой перебрался через расстрелянного телохранителя и оказался от него в двух метрах.

— Мы тут мимо проходили, — невинно поведал я, взводя второй курок. — Дай, думаю, зайдем.

Кривая рука пришельца метнулась под одежду, к рукояти небольшого пистолета, висевшего на поясе. В два прыжка я оказался возле него и, прежде чем он успел направить на меня оружие, обрушил приклад промеж глаз. На уровне моего живота мелькнули пятки, и представитель вымирающей расы (а также редкостный урод, как в моральном, так и в физическом плане) с грохотом рухнул на пол.

— Так-то лучше.

Я подобрал выпавший из его руки пистолет — небольших размеров и, вероятно, небольшой мощности, оружие для индивидуальной обороны. Степан Макарыч был уже в комнате и возился с проводами, оплетавшими лодыжки Бульвума. Я опустился на колени и стал сдирать с него защитный шлем. Большая голова пришельца безвольно болталась, пару раз он шарахнулся от меня, то ли не узнав, то ли испугавшись.

— Ну что ты, что ты, братишка, — ласково пробормотал я, успокаивая его. — Это же я!

Снятый шлем открыл измученное лицо и усталые глаза, безразлично глядящие из-под прикрытых век. Степан Макарыч обрезал путы на плечах, и пришелец обессиленно упал мне в руки. Хлипкое как у ребенка тело била дрожь, которая донимала моего спутника в поездках. Я покрепче обнял его, прижимая к груди в надежде, что это снимет шок. И впервые за долгое время не ощутил отчуждения. Наоборот, какую-то странную родственную теплоту. Словно обнял старого друга.

— Ты это, давай в себя приходи, понял? Ты мне нужен.

— Смотри-ка, — сказал Степан Макарыч, распутывая двумя пальцами какие-то проводки. — Шнур с розеткой. Видать, электричество подключали к шлему. Его тоже пытали, фашисты.

— Ничего удивительного. Ведь он один из нас, из нормальных, не мутант.

Из глубины коридора послышался топот. На какой-то миг он стих, потом возобновился, умножившись. Он приближался, нарастал… Как я и предполагал, стрельба в операционном блоке не прошла бесследно.

Оставив Бульвума приходить в себя, я подбежал к двери и выглянул в коридор. Топот раздавался из-за поворота. По стене напротив гуляли высокие тени. Сомнений быть не могло, бежали сюда. Выбраться из камеры тем путем, которым пришли, мы не успевали. Все, что нам оставалось, это подготовиться к приходу разгневанных хозяев.

Красноглазый с развороченной головой, лежащий поперек прохода, не позволял двери закрыться. Ухватив бугристую руку, я стал его оттаскивать в сторону. Тело гиганта оказалось тяжелым, как груженная камнями вагонетка, но мне удалось его убрать и закрыть дверь. Рядом с клавишей располагался блокиратор замка, его язычок я немедленно перевел вниз, после чего вернулся к Степану Макарычу, с тревожным лицом поджидавшему меня у противоположной стены.

— Выдюжит ли против них дверь-то? — спросил он. — А то второго выхода тут нет.

— А нам ничего другого не остается.

Я бросил ему ружье, дед поймал его в воздухе и принялся перезаряжать. Сам я вооружился пистолетом Клюва, повторно отметив, что мощи в нем никакой и пользу он может принести разве что в деле вышибания собственных мозгов в качестве альтернативы новому пленению. Выйти с ним против биороботов с их бронированными черепами — дохлый номер. Мы расположились у дальней стены напротив двери и приготовились встретить огнем любое существо, которое попытается ворваться в камеру.

Пол под босыми ступнями слегка вздрагивал от толчков. Две твари, не меньше. Топочут, как стадо мамонтов. Тяжело нам придется. Я разложил в голове пару вариантов, но ни один из них мне не понравился. Покривившись, я решился на третий.

— Значит, план таков, — объявил я деду, вставая возле обездвиженного прикладом избранного. — Этот симпатяга с клювом посреди головы является у верзил начальником. По крайней мере, одним из них. Представим его как заложника. Тогда будет шанс.

— А переговоры на каком языке будешь вести?

— Что-нибудь придумаем, — пробормотал я, ища у пистолета предохранитель.

Пискнул замок, активированный с другой стороны, но блокиратор не позволил двери открыться. Через секунду она вздрогнула от могучего удара. В центре полотна выгнулся отпечаток то ли плеча, то ли бедра одного из красноглазых. Я приставил бластер к голове Клюва, чтобы потом не суетиться. Степан Макарыч направил оба ствола «горизонталки» на прямоугольник полотна. Мы замерли, ожидая продолжения. И новый удар не заставил себя ждать. Дверь подпрыгнула в проеме, выгнувшись еще больше, под ней образовалась тонкая щель, в которой мелькали ноги и тени.

— Кстати, — обратился я к деду, не сводя глаз с двери, — как ты здесь очутился? Штильман сказал, что нету тебя больше в живых.

— Он меня камнем двинул по голове, Штильман твой. — На секунду оторвав руку от цевья, Степан Макарыч тронул ту часть головы, куда, вероятно, пришелся удар. — Небось думал, что насмерть пришиб, но меня шапка спасла.

В дверь бухнул еще один удар. Щель внизу расширилась.

— А это место как нашел?

— Мы смотрели из расселины, куда людей повели, когда летающая бандура-то приземлилась… У Марьюшки моей кофта красная, в окнах несколько раз мелькнула. Так что я знал, куда идти. Другое дело… другое дело… — Что-то отвлекло его. Я оглянулся.

Справа от меня, держась за стену, неслышно распрямился Бульвум.

— Не вставай, — махнул я ему свободной ладонью. — Сиди там.

Я обнаружил, что машу пустой стене. Бульвум прошел за моей спиной и направился к содрогающейся от ударов двери: сгорбленный, ссутуленный, руки болтаются вдоль туловища как плети, ноги шаркают по полу.

— Бульвум, вернись! Куда ты поперся!

Он остановился, словно послушался, хотя на самом деле совсем не поэтому. Я почувствовал, что воздух в комнате зашевелился и напрягся. Моя спина покрылась мурашками, короткие волосики на затылке поднялись дыбом… а в следующий миг стальная дверь, на которую мы все смотрели, согнувшись, словно картонка, с силой вылетела из косяков в глубину коридора, словно ее вышиб могучий таран. Находившихся за ней красноглазых расшвыряло по стенам как детей. Коридор наполнился громыханием металла, рычанием и глухими ударами увесистых тел.

— Екарный бабай! — очумело пробормотал Степан Макарыч. — Это как это?

Я застыл с открытым ртом, ибо, судя по траектории полета стального полотна и издаваемому им грохоту, его вес был немалым. Вместо дверного проема образовалась рваная дыра, с погнутыми полозьями и вывернутыми косяками — создавалось впечатление, что перед дверью сработал заряд граммов четыреста в тротиловом эквиваленте.

Источник эквивалента поморщился и провел длинными пальцами по лбу, словно ему пришлось переварить не очень приятную мысль, а не расшвырять около тонны металла и плоти. Взгляд оставался направленным на коридор, где верзилы, очухавшись после ошеломляющей контратаки, задвигались и стали перегруппировываться в боевые стойки. Я видел их такими в пещере, когда они вставали на четыре лапы: в этом положении красноглазые выглядели устойчивее, проворнее — гораздо опаснее, чем на двух. Они превращались в настоящих тигров, только каких-то инопланетных: без усов, шерсти и прочей кошачьей атрибутики. Две живые горы заполнили пространство между стенами и безжалостно поперли на нас. Не уверен, что они осознали то, что с ними произошло, — они лишь видели открывшийся проход и устремились к нему, выставив вперед широкие бронированные лбы. И вряд ли этих зверей остановил бы мой пистолетик или двустволка Степана Макарыча.

У маленького пришельца, стоявшего на пути биороботов, не было ни того, ни другого. Бульвум прищурился, кожа на виске собралась складками. Маленький подбородок вздернулся — и зверей, прущих на пришельца, отшвырнуло далеко назад. Только что они, упираясь четырьмя лапами в пол и раздувая ноздри, лезли в комнату через развороченный проем, а теперь эти лапы мелькали по всему пространству коридора. Через секунду увесистые туши опять загрохотали по полу.

На этот раз Бульвум не дал им возможности прийти в себя. Он трансформировал ударное воздействие мысли из пушечного ядра в острую как бритва секиру, которая принялась рубить и кромсать распластанных биороботов. Твари метались и визжали под тяжелыми невидимыми ударами.

Расправа продолжалась не более десяти секунд, после чего внезапно оборвалась — настолько внезапно, что у меня в ушах еще стояло чавканье и хруст… Пол коридора покрывали куски плоти, которые не смогли бы опознать даже судмедэксперты, стены потемнели от крови и вывороченных внутренностей, во все стороны потек гнилостный смрад.

Степан Макарыч рассеянно посмотрел на ружье в своих руках: на кой, спрашивается, нужна эта убогая пукалка, когда есть ТАКОЕ! Моя ладонь, сжимающая рукоять пистолета, стала скользкой от пота. Бульвум разделался с агрессорами играючи, не прилагая к тому особых усилий. Одна подпитанная гневом мысль, одно движение подбородком, выдающее направление удара, — и огромных инопланетных зверей расшвыряло, словно кукол. Думаю, он даже не воевал с ними — это была разминка перед главным, более масштабным сражением.

Ферг неожиданно повернулся, и я поймал на себе пронзительный недобрый взгляд, словно он собирался и меня вот так же разорвать в клочья. В долю секунды я ощутил на спине прикосновение холодных пальцев смерти. Чем черт не шутит! Разъяренный запахом крови, пришелец вспомнил какой-нибудь давнишний подзатыльник и решил порубить меня в винегрет.

Позади послышался шорох. Я повернул голову и обнаружил, что направляю оружие в пустоту. Воспользовавшись тем, что я, разинув рот, наблюдал за телекинетическим жонглированием Бульвума, мутант выбрался из-под ствола и очутился у меня за спиной. Кривой клюв поднялся над моим затылком, собираясь пробить голову одним точным ударом. Тело выгнулось, помогая нанести его.

Легкий толчок отбросил мутанта на стену. Он попытался оторваться от металлической поверхности, но Бульвум, свирепый взгляд которого был направлен на дитя «плесени», а не на меня (теперь я это понял!), снова дернул подбородком, и клюв «избранного» раскрылся градусов на сто пятьдесят. Хрустнула челюсть. Из глотки донеслось беспомощное мычание, язык затрепыхался в пасти, потом клюв раскрылся еще шире, и птичья голова с треском развалилась на две половины. Грузное тело одного из последних представителей вырождающейся расы безвольно сползло по стене на пол. Могу заверить, что я ни капли не сожалел о его гибели.

Бульвум хлопнул веками и теперь уже точно посмотрел на меня. Я увидел его карие глаза и обругал себя последними словами. Мы могли спорить, обзывать друг друга, обмениваться подзатыльниками, но пришелец никогда бы не причинил мне зла. Я спас его от смерти. За это он был мне благодарен по гроб жизни и готов был идти со мной до конца.

Я вдруг осознал, что теперь ничто не сможет нас остановить.

— Давай, дружок, — сказал я. — Нам нужно выбираться отсюда.

Бульвум понял мои слова. Он решительно развернулся и вышел в коридор, ступая через лужи крови и раздавленные трупы. Мы со Степаном Макарычем побежали следом, чувствуя на щеках и запястьях дуновение ветерка, невозможного в закрытом помещении.

Сразу за поворотом в маленьком переходном зале нас атаковали стражи. Трое или четверо в серебристых доспехах и шлемах — копии тех, чье обмундирование мы использовали для проникновения внутрь комплекса. Они прятались за колоннами и высокими ящиками, похожими на релейные шкафы. Едва мы вывернули из-за угла, как с разных сторон из нескольких точек по нам хлестнул огонь.

Поднявшийся ветер раскидал огненные стрелы. Стены и потолок мигом усеялись черными дымящимися отверстиями, и помещение наполнила вонь горелого пластика. Обнаружив, что атака из засады не удалась, стражи не придумали ничего лучше, как залить нас сплошным огнем. Кромсая сетчатку глаза, справа и слева замелькали судорожные очереди. И снова ни одна не достигла цели — все остановило невидимое поле, образованное мыслью ферга. Вокруг нас изогнулась раскаленная полусфера. Она бесновалась и жарила, но не могла добраться до тел.

Сдерживать натиск Бульвуму было нелегко. Он весь напрягся, наклонил голову, глядя на врагов исподлобья. Степан Макарыч, сторонясь огня, зажмурился и прижался к моему боку. От раскаленных очередей, разбивающихся почти перед самым носом, я прятал лицо в локте. Достойного выхода из нашей ситуации не было, и я уже начал подумывать, что отступить за угол будет не самым позорным вариантом.

Однако Бульвум разобрался и с этой проблемой.

Продолжая удерживать огонь на расстоянии, он выпростал вперед руку, почти коснувшись колышущегося пламени. Пальцы неистово сжались в кулак. Выстрелы тут же оборвались. Окружающий нас огонь сник. Послышались отчаянные крики.

Противники начали вываливаться из укрытий, роняя оружие, корчась от невыносимых болей. Я увидел, как металл доспехов сжимался, ломался, вминался в тела, сквозь щели сочилась кровь, а шлемы беспощадно давили головы своим хозяевам, превращая крики в хрипы. Хозяева доспехов превратились в содержимое консервных банок, оказавшихся под асфальтовым катком — ни больше ни меньше. Бульвумчик не ослаблял натиск, пока твари не перестали шевелиться.

Периферийным зрением я поймал движение в углу за пределами видимости Бульвума. Из-за металлического шкафа высунулась голова еще одного стража. Ствол в руке был нацелен точнехонько в голову моего невысокого друга. Упреждая выстрел из засады, я несколько раз нажал на спуск, отправляя в ту сторону плевки плазмы. Доспехи они не пробили (я и не рассчитывал), но отбросили стрелка за шкаф. Бульвум уже обратил на него внимание. Лысый череп рывком повернулся в ту сторону — и укрытие обрушилось на стража. Громыхание железа не смогло заглушить отчетливого хруста костей.

Чем дольше я наблюдал за бывшим соседом по «Бурану», тем сильнее во мне креп вопрос: почему Бульвум раньше не демонстрировал свого виртуозного искусства отрывать конечности и швыряться шкафами? Не хотел привлекать внимания? Был слишком слаб? Слишком скромен? В итоге я решил, что он просто не набрался сил после анабиоза. Попробуйте-ка полежать десять тысяч лет в морозилке! Зато теперь, после прогулки на свежем воздухе, после стимуляции головного мозга электрическим током он вновь обрел уникальный дар… И хотя главную причину может раскрыть только сам вундеркинд, лично мне было достаточно того, что он сейчас демонстрировал свои способности на полную катушку.

В зале не осталось живых врагов. Только мертвые тела, раздавленные своими же доспехами. Я выбросил элитный ствол, толку от него было чуть, и подобрал серьезную боевую игрушку, валявшуюся рядом с чей-то мертвой рукой. На предложение перевооружиться Степан Макарыч ответил, что не знает, как обращаться с этим «шуруповертом», а учиться уже поздно, так что будет лучше, если при нем останется старая добрая «ижевка». С ней, дескать, завсегда милее. Переубеждать деда я не стал, да и времени не было — впереди открывался следующий коридор.

На протяжении дальнейшего пути через сеть коридоров перед нами несколько раз вырастали недружелюбные вассалы детей «плесени». Они то набрасывались из засады, то поливали струями плазмы, то преграждали путь запертыми дверями, то баррикадировали проходы завалами. Однажды из труб под потолком повалил едкий газ — у меня от него защипало в глазах и запершило в горле. Противник использовал все возможности, чтобы остановить маленький отряд.

Однако сомневаюсь, что у них были шансы.

Идущий первым Бульвум движением руки отводил выстрелы и с легкостью разбрасывал рвущихся к нам биороботов. Двери перед ним вылетали как картонки, завалы обрушивались, газ рассеивался. Никого из нас не задело ни когтем, ни выстрелом, ни распыленной отравой. Мы со Степаном Макарычем шли позади невысокого пришельца, прикрывая ему фланги и тыл, а при необходимости поддерживая и по фронту. Наша разномастная троица превратилась в единое существо, в мистического супервоина, сметающего на пути любые препятствия и крушащего все подряд.

Когда мы добрались до тюремного бокса, мне показалось, что внутри корабля никого не осталось, что мы уничтожили всех врагов — настолько длинная вереница трупов осталась за спиной… Конечно, уничтожить всех мы не могли: корабль чудовищно огромен, и число пришельцев на нем было под стать размерам. Неуловимое ощущение пустоты, уже разлившейся по коридорам, навевало именно такие мысли.

Бокс встретил нас гнетущей тишиной. Я обогнал притормозившего Бульвума, пробежал вдоль нескольких ячеек. Они были открыты и пусты. На полу валялись какие-то вещи, обувь, обрывки одежды, но людей не было. Их увели отсюда, причем совсем недавно.

— Их держали здесь? — скупо спросил Степан Макарыч, заглядывая в одну из ячеек. — Вон платок Кирюхиной жены валяется.

— Да, — подтвердил я, — здесь всех держали.

— Что дальше будем делать?

Рана в брюшине запеклась и больше не кровоточила, а вот выжженное на плече клеймо доставляло мне беспокойство. Кожа вокруг него отекла и побагровела. Любое прикосновение к ране отдавалось острой болью во всем плече.

— Так что скажешь, командир? — настаивал дед, тиская ружье в заскорузлых руках.

— У нас мало времени.

Я влез в чей-то свитер и джинсы, найденные в одной из ячеек. Сапоги, что были на мне, принадлежали одному из застреленных стражей — я подобрал их чуть раньше.

— Для чего мало?

— Нам нужно пробиться на верхние ярусы, пока не поздно.

— И что там?

— Капсула, ради которой я здесь. Мое задание.

И, не давая ему собраться с мыслями, я быстрым шагом направился к выходу из тюремного бокса, за которым, помнится, располагался лифт. В конце коридора уже нетерпеливо топтался Бульвум и вполне человеческим жестом показывал нам, что хватит уже задерживаться, пора двигаться дальше.

— Да куда ж ты так рвешься! — пробормотал я.

Покинув тюремную зону, мы беспрепятственно добрались до холла с лифтами. Овальная кнопка вызова щелкнула и загорелась еще до того, как мы к ней приблизились — очередное чудо, продемонстрированное Бульвумом. Он творил их легко, неосознанно, я уже перестал удивляться… Двери кабины раскрылись. Бульвум и Степан Макарыч вошли в нее, когда я заметил что-то крошечное на полу коридора, уводящего прочь от тюремно-пыточной части комплекса.

— Не уезжайте! — бросил я, направляясь в ту сторону.

Глянцевая поверхность пола отражала мою размытую фигуру. Я присел на корточки, чтобы подобрать игрушечного пехотинца. Одного из набора, принадлежавшего мальчугану Прокофьевых. Сжав резинового солдата в кулаке, я поглядел вперед.

Передо мной лежал путь в неизвестность.

— Нам туда, — сказал я подошедшим Степану Макарычу и Бульвуму.

— Но ты говорил, что нам надо наверх! — припомнил дед. — Капсула! Твое задание!

— Людей увели туда, — негромко повторил я, — надо идти за ними. Однажды я уже пробовал сделать по-другому… Считайте это моим маленьким капризом.

Степан Макарыч замолчал: он не возражал против такого решения. Я вопросительно глянул на хмурящего лоб Бульвума. Если последний из фергов замешкался с ответом, то лишь на долю секунды. Решительным шагом он направился в коридор. Молодец. Никто из нас не представлял, сколько времени осталось до отключения защиты капсулы (красноглазые отобрали таймер), но пришелец всецело доверился моему выбору.

Так же, как я теперь всецело доверял ему.

Степан Макарыч посмотрел на меня, на спину уходящего Бульвума и устремился вдогонку за пришельцем. Я поднялся с корточек, оглянулся на лифт, на холл перед ним, не идет ли кто по нашему следу. По какой-то причине Клюв обманул меня. А может, кто-то обманул его. Сейчас уже не спросишь.

Я перехватил увесистый ствол и побежал догонять остальных.

Коридор плавно спускался вниз, ведя куда-то к основанию космического корабля. На пути не попадалось ни дверей, ни ответвлений, ни развилок. Мы шагали быстро, но не бежали, опасаясь подвоха со стороны фанатиков космической холеры. Однако если подвох и был, то надежно скрывался от наших глаз.

На середине пути я поднял с пола еще одного пехотинца. Тот, которого я нашел первым, целился из ружья. Этот замахивался, чтобы бросить гранату. Лица у обоих были ожесточенными и решительными. Прямо как у нас, когда мы громили банду, стоявшую на пути в тюремный бокс. Сейчас наши лица немного смягчились, но пришельцам не стоило расслабляться.

Коридор вывел в небольшой ангар, за распахнутыми створками которого начинался распадок — та самая его часть, где находилась пещера и где нас пленили по вине Штильмана, дай бог ему здоровья и поезд навстречу. Стояла ночь, но распадок освещала луна и огни комплекса. Вдали, у основания склона, чернел огромный куб, которого раньше не было на этом месте. К сооружению направлялись два тягача. За собой они волокли платформы с клетками, битком набитыми людьми.

При виде измученных фигурок в рваной одежде сердце защемило от боли. Я глянул на Степана Макарыча и увидел, что у него заблестели глаза. Мы спешно пересекли ангар и выбрались наружу через распахнутые ворота в колючий декабрьский холод. Первое, на что я обратил внимание, было отсутствие фиолетово-голубой пленки, ранее подпиравшей небосвод. Пришельцы отключили силовое поле. Вероятно для того, чтобы не мешало распространению «плесени». Значит, времени у нас практически нет.

Едва мы сбежали по широкому трапу на землю, как от колоннообразного шасси корабля отделился и двинулся нам наперерез шагающий танк. Через секунду взвыло и залязгало слева — из-за воткнутых в землю установок, поворачивая орудия, распрямился в полный рост второй треножник. Вот и подвох. Две здоровенные боевые машины направились к нам, отсекая от куба и тягачей с людьми.