Глава 41
ПРОРОЧЕСТВО
За время моего рывка к берегу я так устал, что когда наконец сумел перевернуться на спину и сесть, руки дрожали так, что пришлось сцепить их между собой.
Корабль уходил все дальше. Интересно, поняли ли на нем, что мне все же удалось спастись? Нет, я не надеялся на помощь, но очень хотел бы увидеть их разочарованные лица.
Хотя кто знает, что ждет меня впереди, возможно, я сам еще пожалею, что мне удалось спастись.
А пока нужно идти, просто идти. Вперед, назад, вправо, влево, куда угодно, но идти. Сидеть на берегу пролива в надежде увидеть очередной корабль? Нет, я сам слышал разговор о том, что сюда редко заходят корабли. Так что надо идти.
И первым делом необходимо найти источник пресной воды. Я так успел нахлебаться морской, что во рту до сих пор стоял привкус соли и йода.
Остров оказался небольшим, и до заката мне удалось пройти его полностью и даже перебраться на следующий. Вероятно, когда-то они были единым целым, но волны размыли узкий перешеек между островами. Глубина в проливе между ними оказалась небольшой, по колено или чуть выше, и только в одном месте мне пришлось пуститься вплавь.
Следующий остров оказался богат зеленью, в отличие от своего каменистого соседа. Там я и заночевал, забравшись между двух скал, куда не задувал ветер и стояло относительное затишье. Усевшись на песок, я прижал колени к груди, обнял их руками и придавил сверху головой.
Ночью пошел дождь, и мне удалось вволю напиться, наконец-то удалив изо рта привкус моря.
Этот остров был значительно больше. Я продолжал идти по краю берега, и когда подступавшие к самой воде скалы лишали меня такой возможности, обходил их по суше.
Небо продолжало хмуриться, и ближе к вечеру разразилась гроза. Благо я вовремя увидел темнеющий над головой в отвесной стене скал вход в пещеру, где и поспешил укрыться. Сомнительное удовольствие — идти под проливным дождем, сопровождаемым громовыми раскатами и огненными росчерками молний на полнеба.
В пещере оказалось сухо, ветер в нее не задувал. Здесь даже хозяин имелся — лежащий на боку скелет человека, вероятно, в последние минуты своей жизни прижимавшего обе руки к животу. Вся его поза наталкивала именно на такую мысль.
Не знаю, сколько времени он здесь пробыл. И черт его знает, за какой срок кости полностью освобождаются от плоти, но еще не успевают растрескаться.
Ну-ка, ну-ка! В пещере было сумрачно, но при очередной вспышке молнии среди костей блеснул металл.
«Извини, брат». — И я потянул к себе пояс, заставив скелет рассыпаться на отдельные кости. Полоска кожи пострадала значительно, и от пояса осталась практически одна пряжка. Но на поясе виднелись ножны с кинжалом, и вот они-то меня и заинтересовали. Лезвие покрылось бурыми пятнами, но они-то как раз не беда, толщина клинка достаточно велика, и, если убрать ржавчину, он мне еще послужит верой и правдой.
А нож — это то, чего человеку не дала эволюция, — острые когти и мощные клыки. Или наоборот, острые клыки и мощные когти.
Кинжал имел обоюдоострое лезвие и рукоятку с приклепанными к ней костяными накладками. Удачно. Так, что у нас тут еще имеется? Нравятся мне здешние пояса, ой как нравятся. Это не просто ремни, чтобы штаны не сваливались, а чуть ли не разгрузка с карманчиками для многих необходимых вещей.
Так, кремень с кресалом, пара иголок, проржавевших до такой степени, что я едва догадался, что это были именно они. Ничего, обойдусь, мне пока и штопать-то особо нечего, одни штаны остались. Костяной гребень тоже без надобности, в сторону его. Несколько монет, две из которых золотые. В отдельном карманчике — немного серебряных и медных, незнакомой мне чеканки. Медь тоже в сторону — и не стоит ничего, и монеты скрыты под толстым слоем окиси.
«Извини, брат», — снова извинился я перед нашедшим в пещере вечный покой человеком, отодвигая его останки в сторону.
Пистолет с колесцовым замком, пороховница, несколько пуль и палочка свинца.
Это нам совсем без надобности. Даже если бы пистолет и не так безнадежно проржавел, то порох давно уже испортился.
Все. Остальное было в еще худшем состоянии и пригодиться не могло.
И я начал очищать лезвие кинжала от ржавчины, рыхля слежавшийся песок, чтобы выкопать могилу для останков. В принципе скелет — не тело, достаточно и небольшой ямки, но почему-то мне захотелось вырыть ему настоящую могилу. Кем бы он ни был, этот человек, но если уж хоронить, то хоронить по-человечески. Вполне возможно, что я и сам сгину здесь, на этих островах, и кто-нибудь когда-нибудь найдет мой скелет. И тоже похоронит, как и положено. Почему-то мысль эта вызвала у меня улыбку. Ага, как же, не дождетесь. Дойнты не сожрали, акула чуть не подавилась, так что поживем еще.
Песок вскоре кончился, и лезвие заскрежетало по камням. Ничего, ямка получилась достаточно глубокая, почти такая, какую и хотел. Присыпав кости песком, я навалил сверху камней. Спи спокойно, дорогой товарищ, ты подарил мне нож.
Покончив с похоронами, я принес в пещеру здоровенную корягу, подобранную на берегу, настрогал щепок, соорудил трут из птичьего пуха, обнаруженного в гнезде почти под самым потолком пещеры. Вскоре запылал костер, отбрасывая весело пляшущие тени, над костром на рогульках запекались куски рыбины, которою я еще утром добыл по дороге сюда, но все не решался съесть сырой.
Вода, вот она, до нее несколько шагов — дождь по-прежнему продолжал лить сплошным потоком. Словом, жизнь снова наладилась.
Так, а это что? При свете костра я увидел на полу в глубине пещеры темное пятно. Подхватив горящую ветку, я приблизился к нему. Это был провал, ход или лаз вниз. При свете факела дна не было видно, но камень ударился об него на счет два. Неглубоко. Мне повезло, что я не полез в темноте исследовать пещеру, мог бы и провалиться. Ход неширокий, если развести руки в стороны, вполне можно ухватиться за его края. Вот только попробуй успей их развести. И лежал бы я сейчас внизу с переломанными ногами.
«Быть может, стоит попробовать спуститься? — пришла в голову мысль. — Люди в пещере побывали, один даже остался в ней навсегда. Вполне возможно, что они там спрятали сундучок. А в сундучке…»
Что может быть спрятано в сундуке на необитаемом острове, в глубине пещеры? Нет, не полезу, да и что мне это даст, хранись в нем хоть что. Особенно теперь, в моем положении, во всех смыслах сразу. И вообще, я всегда чувствовал себя уютней на крыше дома, чем в погребе.
Утром я покинул приютившую меня пещеру. Погода наладилась, светило яркое солнце, с моря дул легкий бодрящий ветерок. Иди не хочу.
Спустившись на пляж, я зашагал в прежнем направлении и почти сразу же наткнулся на щель в каменной стене берега, поднимающейся ввысь на несколько десятков метров.
Осмотрев щель, я решил, что от отвесной стены отвалилась ее часть, открыв вход в еще одну пещеру. Так, а ведь вполне возможно, что это та самая пещера, в которой я заночевал, только теперь у нее два входа. Недаром из отверстия в полу дул сквознячок.
Когда я пролез в узкую щель, так оно и оказалось. Но самое главное, там действительно был сундучок.
Он стоял, полузасыпанный песком, и одним своим видом наводил на мысль о спрятанных здесь пиратских сокровищах. И выламывая крышку с помощью кинжала и булыжника, я готов был увидеть в нем все что угодно, кроме того, что увидел.
Сундучок был полон пергаментных свитков, весьма пострадавших от времени и воды. Видимо, теперь волны во время сильных штормов беспрепятственно проникали в пещеру.
И что же в этих свитках такого, что их понадобилось спрятать черт знает где, да еще и в пещере? Но выяснить мне не удалось. Стоило взять любой из них в руки, как он тут же расползался от самой легкой попытки его развернуть.
А я уж было обрадовался, что судьба послала мне небольшую награду за то, что немало поиздевалась надо мной в последнее время. Я уже собрался оставить сундучок в покое, когда на самом дне рука наткнулась на что-то твердое и на ощупь весьма неприятное. Вынув предмет на свет, я увидел остатки кожаного кисета, превратившегося во что-то желеобразное. Но в нем явно что-то имелось.
Камень. Камень величиной с голубиное яйцо. Не ограненный, не отшлифованный и имевший форму почти идеального шара.
Когда я пытался оттереть его от остатков прилипшей к нему сгнившей кожи, у самого входа в пещеру пронзительно вскрикнула чайка. И ее крик оказался настолько неожиданным для меня, что я отшатнулся все телом, угодив плечом в нависший надо мной острый камень. Рассечение получилось глубоким, хлынула кровь. Вот черт, из схватки с акулой вышел без единой царапины, а тут на пустом месте…
Выбравшись из пещеры, я вошел в море и первым делом отмыл находку. Камень оказался черен как сам ад, и только в глубине его, если посмотреть на солнце, переливались огненные сполохи.
«Ты хотел моей крови? Так возьми же ее!» — И я провел камнем по крови, бежавшей по плечу. Если меня кто-нибудь когда-нибудь спросит, зачем я это сделал, я не смогу объяснить. Но в тот момент мне остро хотелось сделать именно это — обагрить его своей кровью.
Для того чтобы перевязать рану на плече, мне пришлось лишиться части одной из штанин. Затем, для симметрии, пришлось отрезать и вторую.
Таким я и отправился в дальнейший путь, в укороченных до колен штанах и с перевязанным плечом, с кинжалом, висевшим на шее на веревочке, свитой из того же материала, и с камнем, увязанным в узелок из него же, спрятанный под одежду.
Плечо саднило, но я был доволен, камень того стоил. И у меня появилась блестящая мысль, как оправдаться перед Янианной, пусть и не до конца.
Существует одно пророчество, Яна сама мне о нем однажды рассказывала, и этот черный камень удивительно удачно в него вписывался.
Я брел по берегу, а остров все не заканчивался и не заканчивался. Затем мне в голову пришла мысль, что он удивительно похож на тот, где мы захватили в лихом абордаже изнердийский коутнер. Стоит мне дойти до во-о-он того высокого мыса, как я обнаружу за ним лагуну, посреди которой он и будет стоять. За далеко уходящим в море мысом действительно оказался залив, и посреди него стоял на якоре двухмачтовый парусник. Но залив был намного больше, а корабль не относился к Изнерду никаким боком.
Жаль, окажись он изнердийским, я захватил бы его в одиночку и привел в Скардар. Думаю, что многие бы этому и не удивились. Удивились бы другому — почему корабль такой маленький? Так я развлекал себя, наблюдая за парусником, спрятавшись среди огромных валунов.
«Несомненно, это ловцы жемчуга», — решил я.
На водной глади залива виднелось несколько лодок. Держа в руках камень, в воду прыгали ныряльщики с прикрепленными к поясу корзинами, чтобы через короткий промежуток времени вновь оказаться на борту.
Я нервно повел плечами, представив, как ныряльщик, не обращая внимания ни на что вокруг, набирает раковины в корзину, а к нему сквозь зеленоватую толщу воды скользит смутная тень…
Все, пора себя обнаруживать.
Флаг, шевелившийся на легком ветру на мачте корабля, оказался мне незнаком. Но он не мог принадлежать ни Изнерду, ни Табриско.
Да и стоит ли мне обнаруживать то, что я имею отношение к Скардару? Я — из Империи, и этого должно быть достаточно. Сложно будет объяснить, как я оказался на этом острове. Жертва кораблекрушения? Но почему один и где остальные? Бросился за борт, что и было на самом деле? И чем это мотивировать?
Спокойно, Артуа, спокойно. Как только прижмет, так сразу что-нибудь придумаешь. Меня должно беспокоить только одно: возьмут ли меня на борт корабля пассажиром?
