ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ

— Ну ладно, древнеашэдгунский я учила в школе. Но никак не хуминдарский, тем более что и языка-то такого тогда не было! — В голосе Карны звучали растерянность вперемешку с неподдельным восхищением. — Как утверждают исследователи, на тот момент имелись только разрозненные языковые формации, которые лишь со временем организовались в нечто единое. — Она заметила наши удивленные, еще немного растерянные после повествования взгляды и запнулась. — Простите, я, наверное, чересчур научно.

— Ничего, ничего, — пробормотал господин Чрагэн. — По-моему, вы говорите очень интересные вещи.

— Скажите, Мугид, это можно объяснить? — мрачно спросил «генерал в отставке». — То, что мы понимали язык, которого в принципе не существовало?

Повествователь чуть снисходительно улыбнулся:

— Ну, господин Шальган, прежде всего следует отметить то, что я не совсем согласен с вашим высказыванием. Язык существовал — хотя бы уже потому, что на нем разговаривало достаточно большое количество людей. А объяснять что-либо… боюсь, это не мое дело.

Он развел руками, изобразив на лице сожаление.

Я тем временем проверял собственное ощущение. Кажется, ничего похожего на то, что было вчера. Никаких посторонних мыслей о войне и прочей чуши, мне явно не принадлежащей.

/Ну вот, а ты боялся./

В это время я совершенно случайно поднял глаза и перехватил взгляд Мугида. Тот смотрел удовлетворенно — я бы даже сказал обрадованно, — словно на моем лице прочел подтверждение некоторым своим мыслям и надеждам. Потом старик отвернулся, как будто устыдился собственной тихой радости, вызванной неизвестными мне причинами.

Внимавшие стали потихоньку расходиться. Никто из нас особенно не удивился, когда узнал, что снаружи — глубокая ночь. Похоже, мы начали привыкать к подобной хаотичной жизни, и все режимы и распорядки дня отправились к демонам.

Да, а что же там «академик»? Неужели ему не интересно содержание той страницы? Сам ведь говорил мне: «только на сутки».

Но господин Чрагэн, хотя и отправился, как я, в Большой зал, ни словом, ни жестом не дал мне понять, что помнит о своей просьбе. А я не стал навязываться.

И все же «академик» ничего не забыл.

— Молодой человек!

Я уже поднялся на четвертый этаж, благополучно отужинав. Чрагэн покинул зал несколько раньше и, как выяснилось, устроил на меня засаду. Теперь он появился из-за поворота коридора.

— Молодой человек, ну как? Вам удалось хоть что-нибудь расшифровать?

Я нарочито медленно обернулся и вздернул бровь:

— А, это вы! А я уж было думал, вы забыли о том листочке.

Он смущенно кашлянул:

— Да нет, господин Нулкэр, не запамятовал. Просто не хотелось лишний раз привлекать к вам внимание.

Ко мне? внимание? привлекать? Нет, эта гостиница определенно смахивает на приют для умалишенных!

— И от чьего же внимания вы меня, позвольте спросить, оберегали? — гневно произнес я, распаляясь все больше и больше. Не одно, так другое. С сумасшествием вроде бы покончено, так этот начинает откалывать фокусы. Кажется, мне здесь намерены привить доброкачественную паранойю!

— Молодой человек, у каждого из нас свои тайны, ведь так? — Он заметно нервничал. — Человек воспитанный и интеллигентный — а смею надеяться, мы с вами к таковым принадлежим, — никогда не станет пытаться раскрыть чужие секреты. У вас они — свои, у меня — свои. Вы помогаете мне, я — вам.

— Уж не знаю, насколько вы мне помогаете, господин Чрагэн, но — оставим это. Я переводил для вас ту страницу вовсе не корысти и не жду соответствующих жестов с вашей стороны. Вам угодно заниматься конспирацией — извольте.

— Прошу вас еще раз, простите великодушно, если задел.

Я махнул рукой (разумеется, великодушно):

— Прощаю. Забудем об этом недоразумении.

— Забудем, — охотно согласился «академик». — А теперь, если можно, покажите мне то, что вам удалось перевести.

— Да, разумеется. Но только не надейтесь, что текст получился связным. Скорее наоборот.

— Ничего, ничего.

Мы вошли в мою комнату, и я достал листок с восстановленным содержанием той страницы.

Начала первого предложения не было (видимо, оно помещалось на предыдущей странице).

… когда-нибудь или нет. Я не могу знать о том, какой из возможных вариантов будущего воплотится в жизнь, — и никто не может. И в своем незнании, обуреваемый желанием донести до тех, кто придет (если придет) после нас, свои знания, я пишу эти строки.

Я отдаю себе отчет в том, что, скорее всего, мой дневник прочтет некто, для кого он не предназначен. Что ж поделать, значит, так тому и быть. Разумеется, я не оставлю дневник без присмотра, но случиться может всякое.

В этом месте неизвестный пропустил несколько строк, а потом продолжал. И по смыслу, и по виду пиктографов было видно, что следующий дальше текст написан много позже, чем предыдущий. Что я и пояснил «академику».

Зачем все это делаю? Ведь я совершенно отчетливо понимаю: уже не будет Третьего поколения. Собственно, его и не может быть по определению. Мы так же сильно связаны с ними, как нерожденный ребенок — с матерью, мы зависим от их восприятия окружающего, и подобно тому, как Первых сменили мы (а Первые — Изначальных), вместо нас приходит… что?

(Подозреваю: на самом-то деле они не так уж свободны от чего-то более сильного, чем и мы, и вообще… Не знаю. Нужно будет при случае спросить у…)

Здесь страница заканчивалась.

— Вот, извольте, — сказал я, когда господин Чрагэн окончил чтение. — Не густо, правда?

Он задумчиво, автоматическим движением, достал платок и вытер лысину.

— Н-да, оч-чень интересно. Оч-чень, — произнес он, и по тону сказанного я понял, что «академик» обращается к самому себе. Но вот он встрепенулся и обратил свой задумчивый взгляд на меня: — Скажите, у вас много времени занял перевод?

Я покачал головой:

— Не слишком. Все дело в том, что это скорее пиктографы, нежели иероглифы древнеашэдгунского. Поначалу сложно сориентироваться, но чем дальше, тем легче и быстрее продвигается работа.

— А вы могли бы перевести больший массив текста? — с плохо скрытой надеждой спросил он.

— Наверное. — Я пожал плечами. — Но боюсь, времени на это у меня не будет. Вы же видите, повествования длятся почти сутки, тут только и остается, что как следует выспаться и удовлетворить естественные потребности. Куда уж — заниматься переводами!

— Но в принципе?

— В принципе — мог бы. Почему нет?

— Великолепно! Тогда… — он задумался, — тогда я сейчас же занесу вам книгу, а вы постараетесь перевести, сколько получится. А после того как мы выберемся отсюда, вы продолжите. И не думайте, я вам заплачу. Сколько хотите?

Я недоверчиво усмехнулся:

— Да не знаю. Нужно посмотреть на объем. И потом…

— Хорошо! — Он энергично прошелся по комнате. — Хорошо! Тогда подумайте как следует, а завтра утром я принесу вам книгу и мы поговорим о цене. Спокойной ночи!

Он не дал мне возможности вставить даже слово, кивнул, подхватил листок и бумажку с переводом, вышел. Я покачал головой. Чудак человек! «После того как выберемся отсюда»! После того как мы выберемся отсюда, я либо буду отдыхать на курорте и плевать в потолок собственной новоприобретенной усадьбы, либо… Хм, либо мне понадобится работа, причем — в самом скором времени. Ладно, поглядим, что там у него за книга. Если вся она полна такой непонятной чуши… никто ведь меня не заставляет, еще не поздно будет отказаться.

Я лег в кровать и заснул, размышляя о неудачном варианте концовки этой истории и о том, что же стану делать после. Вряд ли в каком-нибудь бюро переводов нужен специалист по древнеашэдгунскому. Да и какой я специалист? Так, любитель со словариком.

За окном по-прежнему выл ветер.