Глава 4
Владивосток, ноябрь 2009 года
Четыре дня прошли почти впустую. Сергей пытался повторить путь официального следствия. Родственников и знакомых убитой тревожить, конечно, не стал. Съездил в клуб «DSB», познакомился с официанткой, обслуживавшей столик, за которым сидела Марика с друзьями. Когда он осторожно заговорил о происшествии, девушка выдала ту же реакцию, что и свидетели по делу об убийстве Алисы. Она довольно подробно описала всю компанию, даже рассказала, что они заказывали, но не вспомнила абсолютно ничего, что было бы связано с Марикой. Жертва маньяка как будто перестала существовать в прошлом времени. Убийца старательно подчищал все следы, включая следы в человеческом сознании. Или подчищали за ним. Это было невероятно и слишком уж фантастично. Сергей не мог найти ни одного сколько-нибудь приемлемого объяснения охватившей свидетелей амнезии. Первое, что приходило в голову — их подкупили или запугали. Но тогда хоть кто-нибудь из них прокололся бы, выдал себя страхом или неловкостью. Нет, свидетели не лгали, это было заметно. На них будто нападал морок, когда речь заходила о жертве.
Сергей снова съездил на Миллионку, разыскал мастерскую, где собирались граффити. Художники оказались общительными ребятами, отмалчиваться не стали, документов тоже не потребовали. Только пива попросили купить. А потом, прихлебывая пенный напиток, в красках рассказали, как нашли труп. Ничего нового Сергей не услышал, все это он уже знал от Вовки.
Наведался он и к бабке Глафире, чтобы вернуть нечаянный подарок. Но дверь под обшарпанной вывеской оказалась заперта, окна — занавешены. Сергей немного подождал, но старуха так и не появилась. Пришла только черная кошка, уселась на крылечке, уставилась в глаза, словно угрожала. То ли это она в прошлый раз привела его к гадалке, то ли другая, похожая — Сергей не понял. С четверть часа полюбовался на кошку, потом ушел, решив вернуться позже.
Сергей по два раза в день звонил Силантьеву, чтобы узнать новости из первых рук, но тот все время отвечал: «Еще не готово, очень трудный материал. Проверяю тут одну гипотезу…» Голос у генетика при этом был озадаченный, будто он и сам толком не верил в собственные слова.
Наконец на пятый день, ближе к вечеру, Сергей, дозвонившись, услышал долгожданное:
— Результаты готовы…
После этого Силантьев надолго замолчал.
— И что? — поторопил Сергей.
— Я в некотором затруднении, — произнес ученый. — Если хотите разъяснений, вам лучше приехать в клинику. Не по телефону. Жду вас. — И положил трубку.
Спустя час Сергей подъехал к «Центру здоровья и красоты», который располагался на первом этаже двухэтажного особняка старой постройки. Силантьев ждал его в своем кабинете. Холеный, аккуратно подстриженный, одетый в хороший костюм, он походил на преуспевающего управленца. Усадив Сергея в мягкое кресло, генетик нерешительно побарабанил пальцами по столу.
— Владимир сказал, что вы имеете право на доступ к этой информации. Поэтому попытаюсь пояснить… — начал было ученый рассудительным тоном, но потом эмоции взяли верх, и он выкрикнул: — Это невероятно! Невозможно это, понимаете? — От волнения Силантьев даже немного заикался. — С-с-огласно отчету милицейских экспертов, кровь принадлежит животному, а к-к-ожа человеку, так?
— Так.
— А вот фигу! — азартно выкрикнул Силантьев. — И кровь и кожа принадлежат одному и тому же существу. Человеку!
Он подскочил и пробежался по кабинету, растеряв всю солидность и ероша черные волосы, так что они встали дыбом, придавая ему вид классического «сумасшедшего профессора».
— Ясно, — подтвердил Сергей, недоумевая, что именно привело ученого в такое возбуждение.
— Но в его ДНК присутствуют фрагменты ДНК животного! — взревел Силантьев, останавливаясь. — Понимаете, что это значит?
— Нет, — честно признался Сергей, который был не силен в биологии.
— Это мутант, если можно так выразиться! Человек-зверь! — Генетик нервно расхохотался и снова уселся за стол. — Вроде женщины-кошки или Бэтмена.
— Вы… шутите?
— Если б мне кто-нибудь о таком рассказал, я посмеялся бы в ответ. Но я видел это собственными глазами! Понимаете, Сергей? А, да ни черта вы не понимаете, — тут же спохватился Силантьев, — Очевидно, мы имеем дело с лабораторным существом. Искусственно созданным!
Сергей не верил своим ушам. Их диалог подозрительно напоминал сцену из голливудского фильма, причем снятого по дешевому комиксу. Если бы он не знал ученого как человека рассудительного, делового и даже респектабельного, подумал бы, что тот издевается или просто в одночасье сошел с ума. Хотя… появилось у него такое подозрение.
— Я полагаю, он… оно… — продукт секретных лабораторий, — говорил между тем Силантьев. — Вряд ли природа способна создать нечто подобное.
— Ладно. Допустим…
— Не допустим, уже не допустим! Это уже не гипотеза, а доказанный факт. — Силантьев схватил со стола какие-то бумаги и потряс ими в воздухе, очевидно, в подтверждение этого самого факта.
— Хорошо. Но о каком животном идет речь?
— А вот это самое потрясающее! Судя по фрагментам ДНК, это Сrocuta crocuta. — Генетик откинулся на спинку кресла и торжествующе взглянул на собеседника.
— А по-русски можно? — робко попросил Сергей.
— Простите. Пятнистая гиена, вот что это такое. Кровь и кожа принадлежат гибриду человека и гиены, — пояснил Силантьев, успокаиваясь.
Сказанное не укладывалось в голове. То есть совершенно. Зато все больше верилось в сумасшествие Силантьева.
— И как этот… это выглядит? — недоверчиво спросил Сергей.
Ученый задумался:
— Да откуда мне знать? Это уже к фантастам… Может, как человек. А может, как гиена. Но я предположил бы нечто среднее. Человек с видовыми признаками гиены. Или гиена с видовыми признаками человека…
Сергею почему-то представился египетский бог Анубис, статуэтка которого, привезенная знакомым из Египта, стояла дома на книжной полке. Только у того голова шакалья… Мысленно заменив ее на ухмыляющуюся морду гиены, Сергей едва не содрогнулся. Если допустить, что Силантьев ничего не путает, то по ночному Владивостоку бродит ужасающее существо. Как же страшно было бедной Алисе, когда на нее напала такая омерзительная тварь! Но как быть с показаниями фейсконтрольщика? Тот ясно сказал: Алиса ушла с парнем. Не с Анубисом и не с гиеной. С парнем! А такое уродливое существо должно скрываться от людских глаз. С гиеньей-то башкой на плечах по городу не пройдешься и в клуб не явишься… «Да тьфу, — одернул он себя. — О чем я думаю? Полный идиотизм! Даже если анализы не врут, скорее всего, маньяк — обычный человек, просто у него какой-то сбой в ДНК».
— А вы знаете, это серьезное научное открытие, — медленно проговорил Силантьев. — Настоящий прорыв в генетике!
— Поймать бы это… открытие, — сквозь зубы процедил Сергей.
— Его обязательно нужно оставить в живых, — взволновался Силантьев. — В научных целях! Это уникальное существо, поймите!
Сергей неопределенно кивнул.
— Следователь уже в курсе?
— Владимир приезжал днем, и я передал ему заключение. Весь вечер мне названивают из экспертной лаборатории. Они там на ушах стоят, никак не хотят верить. Я их понимаю… Обещал проделать анализы еще раз. Хотя… я и без того повторял их неоднократно.
— И все же я позвоню завтра, хорошо? Может быть, какая-то ошибка.
Распрощавшись с Силантьевым, Сергей поехал домой. К тому времени как он поставил машину на стоянку, окончательно стемнело. На стоянке ярко светил прожектор, на улицах зажглись редкие фонари, разлив на асфальте лужицы жидкого синеватого света.
Но до пустыря, через который Сергей шел к своему дому, не доходили ни лучи прожектора, ни тем более свет фонарей. Другой дороги не было. С одной стороны стояла сплошная стена гаражей, с другой — топорщился сухой травой обрывистый склон.
Они возникли словно ниоткуда, вынырнули из тумана. Четверо молодых парней. Двигались настолько бесшумно, что Сергей не заметил их приближения. А когда заметил, было поздно — парни взяли его в кольцо.
Сначала он принял их за местных наркоманов, ищущих деньги на дозу. Но для полудохлых от героина гопников парни вели себя слишком уверенно: не оглядывались, боясь появления патруля, не переговаривались, подбадривая друг друга.
Молчаливое кольцо стягивалось. По опыту зная, что в подобных случаях все решает натиск и быстрота, Сергей стремительно шагнул вперед и ударил первым. Стоя на месте, парень сделал плавное и одновременно неуловимо быстрое движение, отклонившись назад. Его тело неестественно выгнулось, как будто у человека не было позвоночника. Кулак Сергея, который должен был свернуть ему нос, лишь безобидно вспорол насыщенный туманом воздух. Остальные нападающие невозмутимо наблюдали за происходящим. Сергей попытался достать другого, но тот скользнул в сторону, и снова удар не достиг цели. Парни закружили вокруг Сергея, не нападая, но и не давая ему возможности выйти из кольца. Они совершали невероятные прыжки, изгибались, словно гуттаперчевые, уходя от ударов, подскакивали совсем близко и тут же исчезали. Этот шутовской танец все ускорялся, сливаясь в безумный вихрь. Странные существа как будто издевались, демонстрируя свои возможности, наслаждались превосходством над сильным, но все же обычным человеком. Их движения были настолько быстры, что Сергей уже не мог их уловить, замечая вокруг себя только мельтешение желтых огоньков. В какой-то момент он понял, что это светятся в темноте их глаза, горят, как у диких зверей. С этой секунды происходящее казалось страшным сном — настолько дико было то, что Сергей видел перед собой.
Вдруг одна из тварей, отделившись от вихря, прыгнула на Сергея, сбила с ног. Он упал навзничь и оказался прижатым к земле. Попробовал освободиться, но существо, только что порхавшее как бабочка, оказалось поразительно тяжелым. Придавив грудь Сергея коленом и положив ему на шею холодную руку, оно начало медленно сжимать пальцы. Демоническая пляска прекратилась. Остальные трое остановились рядом, с интересом наблюдая за расправой. Растопырив пальцы, Сергей попытался ударить существо по глазам, но оно легко уклонилось.
Перед взором замелькали разноцветные круги, мир вокруг расплывался. Из последних сил борясь с удушьем, Сергей зашарил по земле в поисках камня. Как назло, ничего не подворачивалось под руку. Сознание медленно покидало его, и только вспыхнувшая в душе ненависть заставляла держаться. Ногти — нет, когти, длинные, острые когти твари впивались в кожу. Существо склонилось к Сергею, словно собираясь поцеловать. Совсем близко он увидел его горящие глаза и ощутил сладковатый запах разложения, исходивший из глумливо ухмыляющегося рта.
— Не ле-с-с-сь в это дело, — прошипела тварь, — не лес-с-сь, не копай, хуже будет…
Захрипев то ли от удушья, то ли от бессильной ярости, Сергей дернулся, неловко ударив рукой по собственному боку, и почувствовал боль. Есть! Он сунул руку в карман, выдернул стилет, который не сумел вернуть бабке Глаше, и изо всей силы всадил его в живот существа.
В этот момент он не думал ни о чем, движимый лишь жаждой мести. Но результат превзошел все ожидания. Стилет вонзился в туловище по самую крестовину, вошел так легко, словно под острием была не живая плоть, а кисель. Рука не ощутила сопротивления. Сергея оглушил истошный крик, перешедший в визг. Пальцы твари разомкнулись, отпуская истерзанное горло. Сергей сделал судорожный вдох и замер, парализованный ужасом: лицо существа пошло волнами, сделалось бесформенным, будто мягкая глина под руками невидимого скульптора. Из-под обычной, в общем-то незапоминающейся человеческой физиономии проступали черты зверя. Лицо удлинялось, делаясь похожим на хищную морду, губы вздернулись, показывая крупные клыки. Казалось, вот-вот — и парень окончательно перекинется в животное. Но метаморфозы прекратились, а на лице существа застыла уродливая до нелепости маска, совмещающая в себе черты человека и зверя.
Тварь задергалась и повалилась на Сергея. Провернув стилет в ране, чем вызвал новый вопль боли, Сергей с трудом скинул противника и дернул оружие на себя. Он вскочил на ноги и приготовился отражать новые атаки. Но существа не спешили нападать. Они осторожно обошли Сергея, подхватили под руки своего товарища, нырнули в сгустившийся туман и словно бы растворились в нем.
Сергей побрел к своему дому. Сколько он ни смотрел по сторонам, сколько ни оборачивался — никого не заметил. Твари пропали, будто их и не было. Только стилет, окрашенный кровью, да саднящая боль в горле доказывали, что нападение — не плод больного воображения.
Он вошел во вкус. Хотел остановиться, да не мог. Его снедала не жажда, но память о ней — о тех днях, когда он, задыхающийся, захлебывающийся собственной злобой, метался по тесному подвалу, бросался на стены, оставляя на осклизлых камнях глубокие следы когтей.
Когда-то он любил женщин, но одна из них жестоко обманула, предала. Только он понял это слишком поздно, когда ничего уже нельзя было изменить. Правду говорят, что от любви до ненависти один шаг. И вся его ярость обратилась на Евино племя — мягкое, нежное, соблазнительное и бесконечно лживое. Лукавые глаза, плавная походка, легкое дыхание, тонкий аромат, исходящий от волос — пудра, духи и что-то еще, неуловимое, чувственное, делающее женщину женщиной… Когда-то все они — от первой красавицы двора до самой последней дурнушки-служанки казались удивительной тайной, требующей немедленной разгадки. Он бросался очертя голову, словно в омут, словно в бездну… И только потом, после обращения, понял: никакой загадки нет. Есть ложь, червоточиной в спелом яблоке прячущаяся за прелестным обликом. Женщины слабы, глупы и уязвимы, у них нет ни крепких мышц, ни знаний, ни твердости духа. Они вынуждены мимикрировать, притворяться, подстраиваться. И за многие века достигли в этом искусстве таких высот, что маски срослись с их лицами.
Очарование ушло, зато остались ненависть и охотничий азарт — то, что придавало смысл существованию.
Семья, клан… они тоже лгали, притворялись не теми, кем были на самом деле. Веками носили маски: негоциант, аристократ, целитель, воин, строитель, верная жена, добродетельная мать, невинная дева, учитель, писатель, менеджер, ученый… Жили среди людей, ходили, почти незаметные в толпе. Только звериное, кровавое поднималось изнутри, окутывая их алой аурой — испражнениями души.
Они говорили, нужно скрывать свою суть. Они говорили, нельзя идти на поводу у инстинктов. Говорили, право на охоту надо заслужить верностью и работой на благо семьи. Пили кровь беспомощных, дрожащих рабов, адептов, покорно сцеживавших драгоценную влагу в стакан. Это всегда напоминало ему дойку коров. А сейчас они довольствуются донорской кровью, безликой, упакованной в пошлые пакеты, словно обычная колбаса. Она пресна и не дает главного, что требуется вампиру, — духовной энергии. И лишь изредка дети ночи выходят на охоту, давая волю своей сущности. Охота — вознаграждение, приз за службу клану. Не чаще одного раза в месяц на вампира, и только тем, кто достоин. Они говорят, это очень хорошо. В Европе столько убийств привлекло бы внимание.
И он жил по их правилам. Стискивая зубы от жажды убийства и ненависти, терпел, был как все. Старался выслужиться, но получалось редко. А сейчас все изменилось. Оказалось, он нужен семье. Ему поручили важнейшую миссию, и он мгновенно стал вторым по значимости в клане. И теперь можно дать себе волю. Убивать, бесчинствовать, купаться в крови, наслаждаясь агонией жертвы, не особенно заботясь о сокрытии своих деяний. Потому что клан все сделает сам. Потому что у них нет выбора. Потому что теперь им никак нельзя его потерять…
А ее он давно хотел убить. Она раздражала невыносимо. Легкомыслием своим, навязчивым вниманием, непоколебимой уверенностью в собственной красоте, а главное, глупостью. В ней глупо было все: наивно-порочный взгляд круглых голубых глаз, выбеленные волосы, взбитая челочка, вызывающие одежки. Кукла Барби из прошлого благополучного века. Символ искусственности, воплощение вышедшего из моды гламура. Аура скучного поросячье-розового цвета, такая же игрушечная, как и хозяйка. Тонкими арабесками по ней — багровые разводы, признак похоти. Ищущий взгляд, который она по глупости своей считала призывным, суетливые движения, постоянная готовность повиснуть на шее… да, ее давно следовало убить.
На этот раз не нужно было даже тащиться в клуб. Он позвонил, предложил встретиться, чем вызвал неприкрытый восторг. Дурочка даже не удивилась позднему звонку, подумала, ему не терпится…
Ему и правда не терпелось, но только хотел он не того, чего от него ожидали. Впрочем, почему не того? Кровь и желание, боль и наслаждение всегда были соседями. Не поэтому ли женщины так мечтают о вампире, млеют даже от тех, киношных? Романтика смерти, соблазн декаданса… Страх как предвкушение, укус в шею — как жадный поцелуй. Наслаждение — маленькая смерть, а смерть — большое наслаждение. Последнее.
Он взглянул ей в глаза, проговорил несколько ничего не значащих слов, дал мысленный посыл — и она, зачарованная, покорно уселась в машину. Не было вопросов, обычных в этом случае, не было натужного кокетства, неискреннего смеха. Была лишь любовь — внушенная, а потому абсолютная.
Он долго колесил по спальному району, выбирая удобный двор. Чтобы не было ни ночных магазинов, возле которых толкутся алкаши, ни лавочек, где даже в эту осеннюю пору сидит местная гопота. Нашел — тихий, будто вымерший в этот поздний час, с трех сторон огороженный пятиэтажными домами. Равнодушные темные окна, ржавый фонарь, единственный, мужественно продолжающий светить, несмотря на разбитое стекло. Голые тополя, покачивающие ветками под порывами ноябрьского ветра. И в середине двора песочница под наивным деревянным грибком, облупленным и словно озябшим.
Вышел из машины, подал руку, повел ее туда — к воняющему кошатиной, засеянному бычками, серому квадрату. По слипшимся прелым листьям, которые никто не озаботился убрать. Девушка была послушна, непривычно молчалива. Остановилась возле гриба, смотрела в глаза, ждала чего-то. Он усмехнулся, медленно, растягивая сладкое ожидание, протянул руку, отвел в сторону прядь белокурых волос, на ощупь будто ненастоящих, кукольных. Нежно погладил шею, вызвав полный неги стон. Он любил этот момент — балансирование на грани, переход к истинной сущности. Когда все тело охватывает тягучая, томительная боль, а душа заходится в немом ликующем вопле. Пальцы удлинились, выпуская кинжалы когтей, рот растянулся в хищном оскале. Он знал, что сейчас лицо его изменилось, превратилось в подобие звериной морды.
Она не видела. Не каждому дано видеть истинный лик Зверя, отражение искаженной души. Для нее, очарованной обаянием стрикса, он так и остался прекрасным принцем. Все девушки — добрые и злые, алчные и бескорыстные, невинные и не очень — мечтают о принце. Потому и носят маски, потому и лгут, желая поймать добычу в ласковые сети. Но сами становятся добычей.
Процесс завершился, жажда стала невыносимой. Он в последний раз взглянул в глупые голубые глаза, мечтая о серых, внимательных, желая, чтобы на месте этой была другая — окруженная прозрачной голубоватой дымкой, пахнущая лесными цветами, скромная, русоволосая, простая и естественная, как сама жизнь. Но нет, она недоступна. И никогда не будет принадлежать ему. Никогда он не узнает вкуса ее крови…
Белоснежные острые клыки вонзились в девичью шею, в то заветное местечко, где билась под кожей голубоватая жилка. Он жадно сделал первый глоток крови, свежей, пряно пахнущей. Кровь пьянила, дарила ощущение бесконечного счастья, наполняла безумием. Он упивался ею, утоляя жажду тела и души, пожирал энергию жертвы, ее жизнь.
Потом, когда она содрогнулась и обмякла, он глубже погрузил клыки в плоть, рванул на себя, выдирая гортань, скрывая следы вампирского укуса. И отпустил. Мертвое тело нелепым кулем упало на промерзлую землю.
Утром дом проснется, захлопают двери, и люди найдут ее, куклу Барби в пушистом полушубке и короткой юбочке — сломанную, но все еще красивую, с выражением блаженства на бледном фарфоровом лице.
Он достал из кармана пачку влажных салфеток и двинулся к машине, на ходу утирая окровавленные губы. На прощание обернулся и взглянул: мертвая, она выглядела лучше. Не так глупо.
«Привет, малыш. Рано ты встаешь».
«Привет. Собираюсь в универ. А ты почему не спишь?»
«Перевязка, — печальный смайлик, утирающий слезы платочком. — Ску-у-учно. Я скучаю по тебе».
«Я тоже».
«Приедешь сегодня?»
«Конечно. Как обычно. А сейчас мне уже пора. Пока!»
«Жду, жду, жду…» — и ряд сердечек.
Даша закрыла окошко мейл-агента, выключила компьютер. Придет ли сегодня? Денис еще спрашивает! Да она готова была проводить в клинике дни и ночи напролет, забросив учебу и забыв о брате. Сидела бы рядом, держа в руках прохладную ладонь, смотрела в волшебные глаза, слушала бархатный голос. Или сторожила бы сон Дениса, когда он, утомившись, задремывал посреди разговора. Он был еще очень слаб. И Денис постоянно нуждался в ее присутствии. При виде Даши его взгляд сиял искренним счастьем, и казалось, у него даже улучшалось самочувствие, переставали мучить боли. Как хорошо было, когда из-за пролитой в корпусе ртути отменили занятия! Но корпус вот уже три дня как очистили, учеба возобновилась. Даша с Денисом попробовали было соврать, говорили, что пар еще нет, но Рэм Петрович, довольный тем, что сын идет на поправку, мягко пресек их попытки не разлучаться.
— Молодежь, я все понимаю, — говорил он с добродушной улыбкой, — и очень хорошо помню себя в вашем возрасте. Но и вы меня поймите: не могу я допустить, чтобы Даша пропускала занятия. И ночевать здесь я вам, Дашенька, тоже не разрешаю. Не то чтобы мне жалко было места или я не доверял вам, друзья мои. Но что подумает Дашин брат? Не стоит волновать человека понапрасну. Знаю я, какими ревнивыми и подозрительными бывают мужчины, когда речь заходит о дочерях и младших сестрах.
Ребята пытались возражать, но профессор, пряча усмешку, безапелляционным тоном заявлял:
— Часы посещения — с трех до восьми. И ни минутой больше!
Также он настоял, чтобы в клинику и из клиники девушку возил его личный водитель.
— Поскольку вы навещаете моего оболтуса, которому от этого явная польза, я должен хоть как-то вас отблагодарить, — сказал Рэм Петрович, когда Даша попыталась отказаться. — К тому же я здесь старший, значит, отвечаю за вас обоих. И не спорьте, Дашенька, Саша будет каждый вечер в вашем распоряжении.
В этом был весь профессор. Подтянутый, худощавый, чисто выбритый, он кипел энергией и, казалось, умудрялся находиться в нескольких местах одновременно. Иногда он казался суховатым, но забота его была деятельной. Он привык брать на себя ответственность: за клинику, пациентов, за сына. И так же спокойно, без лишних эмоций, принял ответственность за Дашу.
Профессор появлялся дважды в день, осматривал сына и снова возвращался в свой офис, на основную работу.
Денис поправлялся, но очень медленно. Он много спал, почти ничего не ел, и видно было, что ему трудно говорить.
— Рана серьезная, — пояснял Рэм Петрович, — задето легкое. Но вы не волнуйтесь, Даша. Все самое плохое позади. Обещаю: он скоро встанет на ноги. Динамика хорошая, процесс заживления стабильный.
Вчера профессор разрешил сыну пользоваться ноутбуком. Правда, не больше пятнадцати минут — утром и вечером. Все отпущенное время Денис тратил на переписку с Дашей. И как же коротки для обоих были эти драгоценные минутки…
С сожалением взглянув на темный экран монитора, Даша быстро собралась и спустилась на улицу, где ее уже ждал в машине Сергей. Вчера брат все же настоял на том, чтобы отвозить ее на учебу. Он порывался и забирать Дашу из универа, но она решительно воспротивилась, сказав, что пишет курсовую и проводит много времени в библиотеке. И ей, мол, будет стыдно перед подругами, что ее чрезмерно опекают. Сергей, не вникавший в дела сестры, поверил. Неохотно отказавшись от своей идеи, попросил Дашу возвращаться домой дотемна. Но самого его по вечерам частенько не было дома, а Саша, водитель Рэма Петровича, исправно доставлял ее до подъезда, так что причин для беспокойства Даша не видела. Она не захотела рассказывать брату о Денисе, понимая, что случай с его ранением обязательно напугает Сергея. В свою очередь, брат тоже не торопился делиться тем, где пропадает целыми днями. Обоих это устраивало. Они оба немножко лгали из любви друг к другу, при этом каждый верил преподнесенной лжи…
Первой парой был семинар по истории России. Даша подошла к аудитории, собралась было открыть дверь, но рука замерла в воздухе.
— Кто вам сказал? — донеслись из аудитории слова, произнесенные хорошо поставленным, спокойным голосом. — Во-первых, это было мое решение — расстаться. Денис обиделся, хотел досадить, отсюда и странный выбор… пассии.
Красивый голос принадлежал Яне. В ответ раздался многоголосый девичий щебет, и суть всех высказываний сводилась к одному: разумеется, так оно и есть. Кто же поверит, что красавицу Яну можно променять на эту, как ее… никакую, неяркую — в общем, серую мышь?
Даша сделала глубокий вдох и дернула дверь. Вошла, отчаянно стараясь выглядеть независимо и гордо, а на деле чувствуя себя отщепенкой. Девчонки, только что горячо обсуждавшие ее персону, смотрели насмешливо. Яна не снизошла даже до того, чтобы бросить мимолетный взгляд.
Отношения с Денисом не сделали Дашу более популярной. Скорее наоборот: теперь девушки стали сторониться ее — то ли из зависти, то ли из-за нежелания обижать Яну. Парни же, как и прежде, не обращали особого внимания.
Сама Яна держалась молодцом: казалось, ее ничуть не задел поступок Дениса, который любая девушка сочла бы предательством и оскорблением. Но черноволосая красавица оставалась улыбчивой и невозмутимой. Она не бросила сопернице ни одного упрека, не позволила себе даже косо посмотреть в ее сторону.
Даша уселась на свое место, не зная, что и думать. Кто кого первым бросил? Есть ли разница? А вдруг Денис и вправду стал встречаться с нею от безысходности и обиды на свою бывшую девушку? По неопытности она не предположила, что обида и уязвленная гордость могут двигать самой Яной.
Занятие началось. Молодая преподавательница Алена Игоревна опрашивала студентов по очереди, вызывая каждого, кому были заданы доклады, к небольшой кафедре.
— Итак, тема нашего семинара — реформы Петра Великого. Первый вопрос — предпосылки реформирования. Кто его готовил? — Преподавательница взглянула на лежавший перед нею список. — Круглова, пожалуйста.
Даша вышла к кафедре, как всегда ощущая неловкость из-за того, что вынуждена выступать перед группой. Впрочем, большинству не было до нее никакого дела. Студенты лишь делали вид, что слушают, сами же потихоньку занимались своими делами.
Рассказав о предпосылках Петровских реформ, девушка вернулась на место. Алена Игоревна, одобрительно кивнув и сделав себе пометку в тетради, проговорила:
— А об изменении в сословиях нам расскажет… Ладимирский.
— Он болен, — отозвалась староста.
— Значит, переходим к следующему вопросу. Экономические реформы Петра Великого. Войченко.
— Ее сегодня нет. — Староста пожала плечами.
— Очень жаль. Передайте Войченко, что она осложняет себе получение допуска. Но вопрос большой, разбит на две части, так что мы все же услышим сегодня об экономических реформах Петра Первого. И поведает нам о них Тарков.
Староста очень постаралась, чтобы ее голос звучал расстроенно:
— Он тоже отсутствует.
— Замечательно! — Алена Игоревна недовольно нахмурила светлые брови. — Что, они тоже болеют?
— Ага. И как правило, вместе, — подтвердил Костя Левин.
— Видно, что-то очень заразное, — притворно посочувствовал его приятель Макс.
Не успели друзья посмеяться над незамысловатой шуткой, дверь открылась, и в аудиторию вошла декан института. Всегда строгая и невозмутимая дама сегодня явно была взволнована. Вслед за нею вошел полноватый мужчина в милицейской форме.
— Вот сто одиннадцать эф, — хрипловато проговорила декан. — Студенты, с вами хочет поговорить работник милиции. Прошу отвечать на вопросы максимально точно и правдиво.
Она вышла, а мужчина расположился за кафедрой, неторопливо раскрыл черную папку, достал из кармана ручку, оглядел аудиторию, представился:
— Капитан Ряднов, Степан Викторович, оперативный сотрудник Пушкинского отдела милиции. Кто из вас дружил с Евгенией Михайловной Войченко?
Студенты настороженно переглядывались, мысленно гадая, что случилось. Неплотно затворенная деканом дверь с тихим скрипом приоткрылась. К образовавшейся щели приникла рыжая голова: вездесущая Томочка подслушивала беседу.
Милиционеру никто не ответил. Женечка, как и Даша, ни с кем не была особо дружна. Только в отличие от Даши, которая не сумела найти общий язык ни с кем из девушек, Женечка не нуждалась в подругах. Она предпочитала мужское общество.
«Дружил. Он сказал — дружил, — вдруг подумала Даша. — Почему в прошедшем времени?» Ей стало страшно, будто надвигалось что-то очень плохое, и от этого плохого всех собравшихся отделяли всего несколько слов капитана. Вот сейчас эти слова будут произнесены, и страшное войдет в их жизнь, и ничего уже нельзя будет изменить.
— А что случилось? — Староста задала вопрос, который крутился на языке у всех.
Ряднов немного пошелестел бумагами в папке, откашлялся, потом произнес:
— Евгения Войченко была сегодня ночью убита. Предположительно, стала жертвой маньяка.
У него было усталое, одутловатое лицо — бледная кожа, уныло опущенные уголки губ, намечающийся второй подбородок. Но взгляд, внимательный, острый, перебегал с лица на лицо, отмечая реакцию каждого студента на шокирующую новость.
На минуту в группе повисло тяжелое молчание. Потом вдруг заговорили все разом, зашумели. Алена Игоревна сделала попытку навести порядок, но милиционер предостерегающе покачал головой, продолжая присматриваться и вслушиваться в тревожный гомон. Наконец, когда гул начал постепенно затихать, Ряднов повторил вопрос:
— Так все-таки кто дружил с Войченко?
Один за другим студенты замолкали, опускали глаза, не желая встречаться с тяжелым взглядом капитана. Староста, помявшись, робко проговорила:
— Тарков Ваня…
— Отлично, — оживился оперативник, — и кто у нас Тарков?
— Его сегодня нет.
— А почему?
Девушка развела руками.
— Угу, угу… — пробурчал Ряднов, что-то черкая в бумагах, — Тогда еще вопрос: кто дружит с Тарковым?
— Женя… дружила. А больше никто.
— Интересная у вас группа, — хмыкнул капитан, захлопывая папку, — главное, сплоченная, м-да. Ну ладно. На этом пока все. Возможно, будете вызваны в отделение для дачи показаний. До свидания.
Ряднов вышел. Алена Игоревна возобновила занятие, но семинар не заладился. Вызванные к кафедре студенты что-то мямлили, путались в докладах, отвечали невпопад. Да и сама преподавательница вела занятие скорее для галочки.
Всех мучил один вопрос: неужели это Тарков убил Женечку? Студенты перешептывались, строя и отвергая гипотезы, выдвигая предположения и даже не пытаясь изображать интерес к Петровским реформам.
— Нет, ну он странный, конечно, но чтобы маньяк… — донесся до Даши громкий шепот Насти Кравцовой.
— А почему нет? Почему нет? Ты глаза его видела? — горячо возражала Аня Литвинова. — У него же взгляд убийцы!
— Знаешь, если только по взгляду человека в убийцы записывать, то наш Артурчик первый кандидат, — захихикала Кравцова, кивая на черноглазого анимешника.
— Девчонки, прекратите! — вмешалась Яна. — Человек погиб, а вы цирк устраиваете. Лучше о другом подумайте: в городе появился маньяк. Страшно…
— Да, ужас как страшно, — согласилась Кравцова. — Только не Ваня это, девочки. Нормальный он парень.
Слушая все эти разговоры, Даша пыталась понять, как должна поступить. В отличие от Кравцовой, которая, кажется, питала симпатию к белобрысому парню, она не была полностью уверена в невиновности Ивана. В мыслях четко запечатлелся образ человека, едва не убившего Дениса. Она помнила все до малейших деталей. И сейчас перед мысленным взором снова и снова, будто замедленными кадрами, прокручивался момент нападения. Лестница, заполненная студентами. Разговор девушек за спиной. Человек, растолкавший толпу, на мгновение остановившийся рядом с Денисом. Широкие плечи, стремительные и уверенные, как у хищного зверя, движения… Чем дольше Даша вспоминала, тем больше проникалась уверенностью: это был Иван.
И что теперь делать с этой уверенностью? Рассказать обо всем в милиции? Но вдруг она ошибается? А самое главное, как отнесется к этому семья Дениса? Ведь Рэм Петрович говорил, что не хотел бы связываться с официальными органами.
— Поднимется шум, меня атакуют газетчики, — объяснял он. — Нам не нужна такая реклама. И потом, Даша, самое главное — жизнь и здоровье Дениса. Предать дело огласке значит подвергнуть его опасности. Журналисты наверняка разнюхают, где он находится. А значит, убийца может явиться, чтобы завершить начатое.
Но если ее вызовут в отделение? Можно ли умолчать о своих подозрениях? А вдруг она навредит следствию?
Посоветоваться с Сергеем? Он ведь бывший милиционер, он знает, что положено делать. Но тогда брат точно станет следить за каждым ее шагом, и она не сможет видеться с Денисом. Познакомить Сергея с Ладимирскими? Насколько она знала брата, результат был бы тот же.
Наконец Даша решила поделиться подозрениями с Рэмом Петровичем. Едва дождалась конца занятий, выбежала из аудитории и возле двери едва не столкнулась с Томочкой. Лаборантка плакала и утирала глаза огромным, не очень чистым клетчатым платком, шепча:
— За что, за что?
Студенты обходили ее, стараясь не обращать внимания. Томочка трубно высморкалась, сняла очки, отчего стала похожа на подслеповатого крота, и возвестила:
— Будьте осторожны, дети! Не гуляйте одни по безлюдным улицам! Насильник может подстерегать везде… — Она ненадолго задумалась, потом произнесла: — Пойду, прогуляюсь. Может быть, отвлекусь немного.
Даша вышла из универа и как всегда уселась в поджидающую ее машину. Приехав в клинику, первым делом отправилась не к Денису, а в кабинет профессора.
К ее облегчению, Рэм Петрович оказался на месте. Отложил все дела, усадил взволнованную девушку в кресло:
— Успокойтесь, Дашенька. Вот выпейте воды, отдышитесь и расскажите, что вас так встревожило.
Слушая сбивчивый рассказ, профессор хмурился, взгляд его становился все более мрачным.
— Это уже более чем серьезно, Дашенька, — медленно, взвешивая каждое слово, произнес он, когда девушка замолчала. — Сейчас речь идет не только о Денисе, но и о той несчастной девочке, которая была убита. А возможно, и еще о многих жертвах маньяка. Одно дело скрыть факт нападения, совсем другое — не поделиться информацией, которая поможет поймать преступника. Я больше не могу просить вас о молчании. Более того, настаиваю на том, чтобы вы дали показания следствию… — Рэм Петрович взял Дашу за руку, взглянул прямо в глаза. — И будьте очень осторожны. Возможно, вам тоже угрожает опасность. Предсказать поведение маньяка очень сложно, и неизвестно, кого он выбрал следующей жертвой…
Душу окатила волна страха. Стало знобко и неуютно. Даша торопливо закивала:
— Хорошо, я обязательно завтра пойду в милицию.
— А брату вы рассказали? — не сводя с девушки внимательного взгляда, спросил профессор.
— Нет еще…
— Обязательно поговорите с ним. Он имеет право знать и защищать вас. Отнеситесь к этому серьезно, Дашенька.
Заверив Рэма Петровича, что последует всем его советам, девушка пообедала и пошла к Денису.
Он спал, лежа на спине, закинув руки за голову. Возле кровати стояла, глядя на юношу, светловолосая женщина. Даша сразу поняла, что это мама Дениса — Анастасия Станиславовна. Она обернулась, и девушка была поражена ее невероятной красотой. Высокая, изящная, с царственной осанкой и безупречными манерами, женщина выглядела настоящей аристократкой. Большие синие глаза, тонкий нос, правильные очертания губ, высокие скулы — прекрасное, холеное лицо, на котором почти не было морщинок. Даша не очень разбиралась в одежде, но у нее не возникло никаких сомнений, что видневшийся из-под распахнутого медицинского халата простой элегантный костюм стоит больших денег. Девушка даже ощутила приступ неуверенности в себе: все они, Ладимирские, так красивы, так богаты и благополучны — примут ли ее, обычную и незаметную? Яна смотрелась бы рядом с ними гораздо лучше…
Анастасия Станиславовна молча смотрела на Дашу, и девушке было неуютно под этим изучающим холодноватым взглядом. Она чувствовала себя жалкой и ненужной — маленькая Герда в покоях прекрасной Снежной королевы.
— Здравствуйте, Даша. — В нежном голосе звучал хрустальный перезвон льдинок. — Наконец мы с вами познакомились.
Анастасия Станиславовна улыбнулась, и случилось маленькое чудо. Растаял лед в глазах, растаял лед в голосе. Снежная королева исчезла, уступив место любящей матери.
— Спасибо вам за все, Дашенька. — Нежная рука прикоснулась к плечу девушки, осторожно погладила. — Спасибо, что были рядом, и теперь не оставляете Дениса. Ну я должна бежать — дела. Еще увидимся.
Анастасия Станиславовна вышла, а Даша тихо, на цыпочках, прокралась к кровати, уселась на стул и залюбовалась Денисом. Все тяжелые мысли куда-то исчезли, забылся Иван, несчастная Женечка, больше не пугал предстоящий поход в милицию… Ничего этого не было. Были только светлая палата, сегодняшний день и это лицо — смуглое, осунувшееся от болезни, длинные ресницы, рассыпавшиеся по подушке смоляные кудри. Одна тонкая непослушная прядка упала со лба на глаза. Даша протянула руку, чтобы отвести ее, да так и застыла, не решаясь потревожить сон Дениса. Вдруг он улыбнулся, ресницы задрожали.
— Я уже давно не сплю, за тобой подсматриваю, — рассмеялся парень, открывая глаза. — Ты такая красивая!
Он осторожно взял ее ладонь, поднес к губам.
— Как ты? — спросила Даша.
— Хорошо. Мне всегда хорошо, когда ты рядом.
Денис сел, облокотившись на подушки, потянул девушку за руку:
— Иди сюда, поближе…
Даша опустилась на краешек кровати. Сердце учащенно билось, дыхание перехватывало от волнения. Появилось предчувствие, что сейчас случится что-то необыкновенно важное, может быть, самое важное на свете. Что-то, после чего весь мир, вся ее жизнь изменятся и сама она тоже станет другой.
Денис ласково, едва касаясь, провел пальцами по щеке девушки, тихо шепнул, глядя в глаза:
— Еще ближе…
Даша придвинулась так, что ощутила на губах дыхание Дениса, и замерла, ожидая поцелуя. Все тело охватила сладкая истома, хотелось закрыть глаза, полностью погрузиться в новое для нее ощущение, но сияющий взгляд, глубокий, манящий, не отпускал Дашу.
— Я люблю тебя, — чуть слышно произнес Денис.
— Я… тоже, — задыхаясь от волнения, почти беззвучно ответила девушка.
Потом был поцелуй — долгий, бесконечно нежный. Они не могли и не хотели прерывать его, хоть на мгновение перестать чувствовать друг друга. А когда наконец Денис все же выпустил ее из объятий, Даша ощутила невероятное счастье. Хотелось прыгать и кричать от радости, рассказать всем о том чуде, которое с нею произошло. Сейчас она любила не только Дениса, но и вместе с ним и весь мир, подаривший ей этого человека.
Денис неловко повернулся и не смог сдержать стона.
— Больно? — всполошилась Даша. — Погоди, я сейчас доктора…
— Нет-нет, не надо. Все в порядке. Это просто я неуклюжий.
— Ложись. Вот так. — Даша заботливо поправила подушки. — Тебе нельзя делать резких движений, Рэм Петрович говорил…
— Не буду больше, — улыбнулся парень. — Ты не уходи, побудь со мной.
— Не уйду…
Даша долго сидела возле Дениса. Они почти не разговаривали, молчали, взявшись за руки — после того как самые главные слова были сказаны, остальные казались ненужными. Часы пролетели незаметно, и Даша удивилась, когда заглянувшая в палату медсестра строго сказала:
— Уже восемь. Время посещений закончено, больному надо отдыхать.
Девушка распрощалась с Денисом и вышла, чувствуя на себе его влюбленный взгляд.
Даша быстро шла по коридору клиники, улыбаясь встречным врачам, сестрам и пациентам, которые все как один были очень симпатичными людьми. На улице ее уже ждал водитель, тоже сегодня особенно милый. Одарив Сашу такой лучезарной улыбкой, что тот невольно усмехнулся в ответ, девушка уселась в машину.
Она смотрела в окно, а видела глаза Дениса, слышала его бархатистый голос, шепчущий: «Я люблю тебя», и понимала, что, едва расставшись, уже считает минуты до новой встречи.
Даша очнулась от сладких грез, когда машина свернула на ее родную улицу. Вдруг, шепотом выругавшись, водитель надавил на газ. «Лексус» рванулся и понесся по ухабистой, кривой дороге. Оглянувшись, Даша увидела позади большой черный «сурф». Не успела она удивиться странной реакции Саши на обычную вроде бы машину, как в джипе со стороны пассажира опустилось стекло, из окна высунулась рука с пистолетом.
— На пол! — прокричал водитель, выворачивая руль так, что «лексус» едва не свалился со склона сопки, вокруг которой петляла узкая дорога.
Даша послушно сползла с сиденья, вжалась в пол, онемев от ужаса. Ее трясло, бросало то в жар, то в холод, панический крик застрял в горле сухим комом, мешая дышать.
«Лексус» кружил между домами, нырял в переулки, пытаясь оторваться от погони. «Сурф» следовал за ним как приклеенный, но стрелку никак не удавалось попасть в цель. Бросались врассыпную группки гуляющих подростков, жались к стенам домов перепуганные прохожие. Стайка алкашей возле обшарпанного павильона проводила мчащиеся автомобили восхищенным матом.
Распахнув на полном ходу дверь, стрелок ловко, словно змея, выполз на крышу и встал во весь рост. Черные волосы и полы длинного плаща развевались на ветру. Без всякого усилия сохраняя равновесие, человек весело смеялся, как будто все происходящее было захватывающим, но совершенно не опасным развлечением. Прицелившись, он снова выстрелил. «Лексус» вильнул, пуля ушла в сторону. Стрелок топнул по крыше, «сурф» прибавил скорости. Человек в плаще подобрался, совершил длинный прыжок и приземлился на крыше «лексуса».
Машина содрогнулась от удара. Даша подняла голову и увидела прижавшееся к стеклу лицо в ореоле летящих по ветру черных волос. Кто-то, свесившись с крыши, смотрел на нее и улыбался. Перевернутый хищный оскал, раскосые глаза, в которых горели желтые огоньки, заставили ее содрогнуться. Этот человек уже один раз пытался убить ее, тогда, в кафе… Китаец наставил на Дашу пистолет. Девушка наконец сумела проглотить колючий комок и отчаянно закричала.
Саша ударил по тормозам. Машина резко остановилась. Кривые когти в тщетной попытке удержаться прочертили глубокие царапины на сияющей полировке, китаец свалился и покатился по земле. Удар. Сзади в «лексус» врезался «сурф», заставив его совершить скачок. Водитель надавил на газ, машина рванулась вперед. Сделав невероятное сальто, китаец чудом спасся из-под колес и на ходу заскочил в джип.
Помятый «лексус» снова понесся по ночной улице. Казалось, он сумеет уйти от погони, но из темной арки длинного дома ему наперерез вылетел «хаммер» и остановился посреди дороги.
Водитель не успел затормозить, машина на полной скорости врезалась в квадратный бок «хаммера». Треснуло и рассыпалось лобовое стекло, шофер дернулся, упал на руль и замер.
От встряски у Даши закружилась голова, к горлу подкатила тошнота. Девушка со стоном приподнялась, позвала:
— Александр Ильич!
Водитель не ответил. Подвывая от страха, Даша пролезла между креслами, схватила Сашу за плечи:
— Александр Ильич, что с вами?!
Она с трудом прислонила тяжелое тело к спинке кресла, взглянула в лицо и зажала рот рукой, подавляя истерический вопль. В первое мгновение ей показалось, что у водителя вдруг появился третий глаз — большой, налитый кровью. Спустя секунду Даша поняла, что во лбу Саши зияет отверстие от пули, из которого медленно сочатся черные капли.
Задняя дверь «хаммера» распахнулась, и наружу стали один за другим выскакивать люди в черных одеяниях. В свете фар Даша рассмотрела того, кто вышел последним. Это был второй из китайцев-близнецов. Обернувшись, девушка увидела и первого, выходящего из «сурфа».
Стремительно и бесшумно передвигаясь, азиаты окружали разбитый «лексус», словно стая шакалов — мертвое тело крупного хищника. Даша втянула голову в плечи, закрылась руками, сжалась на сиденье в комочек, словно молитву повторяя: «Это не со мной, не со мной. Это происходит не со мной…»
Из-за домов донесся шум, быстро превратившийся в яростный грохот. На верхнем склоне сопки показался «харлей», ринулся вниз, подлетел к джипу, на огромной скорости развернулся боком, обдав китайцев фонтаном земли из-под колес. Сидевший на нем лысый широкоплечий мужик, легко удержав мощный мотоцикл, выдернул из-за плеча обрез и выстрелил. Один из китайцев упал с размозженной головой, остальные ответили огнем. Тишину вечерней улицы вспорол оглушительный рев, сверху и снизу по отвесным склонам сыпались десятки мотоциклистов.
Отстреливаясь, китайцы отступили, погрузились в «хаммер». Взвизгнули шины, автомобиль рванулся с дороги, покатился вниз по сопке, подмяв под колеса одного из мотоциклистов. Близнецы, высунувшись из окон и азартно вопя, продолжали стрелять.
— За ними! — рыкнул мужик на «харлее», чудесным образом перекрыв криком гул моторов.
Мотоциклисты устремились вслед за джипом, напоминая то ли обезумевший президентский кортеж, то ли группу каскадеров на съемке.
Проводив взглядом удаляющуюся вереницу, мужик закинул за спину обрез, поправил на носу темные очки, слез с мотоцикла и, тяжело чеканя шаг, обошел вокруг «лексуса». Крошево лобового стекла жалобно пищало под его огромными берцами. Подойдя к машине со стороны пассажира, лысый потянул за ручку. Но дверь заклинило от удара. Дернув еще раз, мужчина вырвал ее с мясом, немного подержал на весу, изучая, потом небрежно отшвырнул в сторону. Протянул обтянутую мотоциклетной перчаткой ладонь дрожащей зажмурившейся Даше, произнес басом:
— Сара Коннор… То есть выходите, девушка.
Даша открыла глаза, взглянула на громилу, бритая голова которого игриво поблескивала под уличным фонарем, и задрожала еще сильнее. Пытаясь выглядеть дружелюбным, мужик растянул рот в широкой улыбке, отчего из-под верхней губы показались длинные белоснежные клыки. Тихо взвизгнув, Даша зажмурилась.
— Нервные все пошли, — недовольно пробасил «Терминатор», осторожно похлопав ее по щеке.
Голова Даши мотнулась из стороны в сторону, девушка опасливо открыла глаза. Мужик вытащил ее из машины, поставил на ноги, критически осмотрел и поинтересовался:
— Вы не ранены? Нигде не болит?
— Н-нет, — проблеяла Даша.
— Тогда садитесь, подвезу. — Здоровяк кивком указал на «харлей».
Рассудив, что хуже уже не будет, да и выхода нет, Даша послушно уселась на мотоцикл позади своего спасителя и обеими руками вцепилась в его кожаную куртку.
До дому домчались в считаные минуты. Девушка неловко сползла с «харлея», на негнущихся ногах двинулась к подъезду. Мужик отправился следом, проводил ее до самой квартиры и проследил за тем, как она отпирает дверь.
— Спасибо, до свидания… — прошептала Даша, опасаясь, что громила на этом не остановится и проследует за нею домой.
— Айл би бэк. — Гигант отсалютовал обрезом и, грохоча берцами, низвергся по лестнице.
Даша вбежала в квартиру, захлопнула за собою дверь, быстро-быстро заперла на все замки и в изнеможении привалилась к стене. Сердце бешено колотилось, ноги подгибались, девушка мысленно благодарила судьбу и всех богов за то, что ей было позволено сегодня остаться в живых. Из комнаты выбежал Мурза и, словно понимая состояние хозяйки, уселся перед нею, сочувственно глядя в лицо.
Немного постояв, Даша сбросила куртку и достала из сумки телефон. Отыскала нужный номер, дождалась ответа и заплетающимся языком выговорила:
— Рэм Петрович, там Саша, водитель… его убили. Возле моего дома…
— Дашенька, с тобой все в порядке? — встревоженно воскликнул профессор. — Прислать тебе доктора? Или давай я сам приеду!
— Нет… Я цела. А вот Саша… — Девушка всхлипнула и нажала на отбой.
Она поплелась в комнату и рухнула на кровать, вдруг ощутив невероятную сонливость. Ей хотелось обдумать все, что произошло, но организм, защищаясь от стресса, отключал мечущиеся мысли. Мурза улегся рядом, прижался к боку, убаюкивающе замурлыкал.
Даша все глубже погружалась в сладкую дрему. Еще секунда-другая, и она окончательно провалилась бы в сон. Но звук открывающейся двери, а следом — возня в коридоре вырвали ее из блаженного состояния. Девушка вышла из комнаты и увидела Сергея. Брат, точно так же, как и она недавно, стоял, прислонившись к стене. Изодранную, измятую одежду покрывали пятна грязи и пыли, в волосах застряли сухие травинки. На скуле наливался желвак. На шее виднелись багровые кровоподтеки и глубокие царапины.
— Сережа! Что слу…
Девушка кинулась к брату и замерла, осеклась на полуслове, увидев узкий окровавленный кинжал в его руке.
— Все в порядке, Даш, — проследив за взглядом сестры, хрипло выдавил Сергей. — Это… не моя кровь.
— А чья? — со слезами выкрикнула Даша. — Ты кого-то убил?!
— Я вляпался в нехорошую историю, — произнес брат. — Тебе нужно уехать. Срочно. Происходит что-то странное…
Эти слова будто прорвали плотину ее сдержанности. Усевшись на пол прямо перед дверью, захлебываясь слезами, Даша рассказала брату все.
Сергей долго стоял под душем, то делая воду горячей, такой, что едва можно было терпеть, то холодной до ломоты в зубах. Но это незамысловатое средство, неоднократно проверенное, помогавшее и от усталости, и от недосыпа, и даже от похмелья, сегодня не работало. Сознание упорно отказывалось найти рациональное или хоть сколько-нибудь приемлемое объяснение случившемуся.
То, что произошло с сестрой, не укладывалось в рамки здравого смысла. Перестрелка, прыгающие по машинам китайцы, байкеры с пистолетами, спасший Дашу клыкастый Терминатор… Еще недавно, услышав настолько невероятную историю, Сергей заподозрил бы, что у Даши не в порядке психика. Но теперь, после недавней стычки с загадочными существами, он был готов поверить в любой бред. Если бы не стилет, забытый в кармане и вовремя подвернувшийся под руку… А ведь лицо нападавшего изменилось сразу после того, как он получил рану в живот. Совпадение? Или действие старинного оружия?
Он почти поверил в гипотезу Силантьева о том, что по Владивостоку бродит искусственно созданное существо — гибрид человека и гиены. Это подтверждалось анализами, против фактов не попрешь. Но если существование одного мутанта он еще мог принять, то четверых было многовато. И пусть он видел звериные черты только в одном лице — остальные парни тоже вряд ли были людьми в полном смысле этого слова. Их физические возможности явно превосходили человеческие. Вспомнив невероятную гибкость нападавших, их звериные прыжки, удивительную скорость передвижения, Сергей шепотом выругался. Целая стая зверолюдей, разгуливающих по городу? Невозможно. Но он же видел, видел своими глазами!
Единственное, в чем он был уверен — в первую очередь следовало обезопасить Дашу. Самый простой способ заставить замолчать свидетеля или укротить пыл излишне дотошного сыщика — ударить по самому больному, шантажировать родными, близкими людьми. По опыту работы в милиции Сергей знал, что такие случаи совсем не редкость. А теперь, после рассказа Даши, выходило, что она и сама, возможно, важный свидетель, и на нее тоже идет охота.
Дашку надо спрятать. Сначала он решил было отправить сестру к двоюродной тетке в Красноярск. Но связи с родственницей Сергей не поддерживал. Шесть лет прошло, она могла сменить номер телефона или вообще уехать. Даже если тетка живет на прежнем месте, вряд ли она обрадуется звонку племянника, который когда-то выставил ее из дома.
Если не к тетке, то куда? Других родственников у Кругловых не было. Отправить сестру в дом отдыха или на курорт? Слишком опасно, она будет еще уязвимее, чем дома.
«Надо посоветоваться с Вовкой, — решил Сергей. — Может, что подыщет». У капитана Пермякова имелось огромное количество родных, друзей, знакомых и просто тех, кто был ему обязан за какую-нибудь помощь.
Сергей вышел из душа, так и не получив желанной ясности мыслей, оделся и заглянул к Даше. Сестренка спала, свернувшись трогательным клубочком, и даже во сне выглядела испуганной и несчастной. Ночничок бросал желтые блики на заплаканное лицо. Мурза, устроившийся на подушке возле ее головы, смотрел недовольно-укоризненно, словно хотел сказать: «Не шуми. Я ее с трудом успокоил…» Сергей так и не сумел добиться внятного согласия сестры на отъезд. Но уступать не собирался, решив, что, если понадобится, просто возьмет Дашу в охапку и увезет.
Он выключил ночник, тихо прикрыл дверь и прошел в свою комнату. Спать не хотелось, из головы не шел рассказ Даши. Похоже, они столкнулись с целой преступной организацией. Кто же такой этот Иван, если за ним подчищает следы такая орава? И кто те люди, которые защитили Дашу от этой оравы?
После разговора с Дашей Сергей обернул окровавленный клинок чистым пакетом, решив утром отвезти его Силантьеву, чтобы сделать анализ. Сейчас оружие лежало в ящике стола. Сергей достал стилет и осторожно, не касаясь клинка, принялся разглядывать рукоять, покрытую сложной резьбой. В рисунке переплетались неясные фигуры: люди, странные звери, стебли растений… «Надо бы почистить», — рассеянно подумал Сергей, и тут взгляд его зацепился за мелкие буквы, выгравированные на крестовине. Поднеся стилет ближе к настольной лампе, он долго разбирал замысловатую вязь и наконец сумел прочесть: «In pulverem reverteris». Это было похоже на латынь. Он включил ноутбук, порылся в Интернете, отыскал сайт с латинским словарем и ввел фразу в поисковик. «В прах возвратишься» — послушно выдал словарь.
— Что-то библейское, — пробормотал Сергей.
Скрипнула дверь, в образовавшуюся щель просочился Мурза. Прошелся по комнате, довольно мурлыча, потерся о ноги Сергея и вдруг замер, уставившись на стилет и настороженно нюхая воздух.
— Ты чего? Кровь учуял?
Сергей потянулся, чтобы погладить кота, но тот отпрянул, выгнул спину дугой, вздыбил шерсть и зашипел. «Кошка чувствует приближение мулло. Следи за кошкой!» — вдруг всплыли в памяти слова бабки Глафиры. Кто такие мулло? А ведь, достав из комода стилет, старуха тоже о них толковала.
Мурза порскнул за дверь. Пожав плечами, Сергей снова полез в Интернет. «Одна из форм вампира в цыганском фольклоре называется мулло (mullo — тот, кто мертв), — сообщила «Википедия». — Цыгане верили, что вампиры невидимы для большинства людей…» Далее следовало огромное количество легенд о мулло — разнообразных и часто противоречащих друг другу. В одних говорилось, что вампиры способны превращаться в волков, собак и других животных, в других — что это убитые животные превращаются в вампиров, третьи вообще утверждали, что звериное обличье принимают жертвы мулло.
Вампиры? Конечно, Сергей ни на минуту не поверил в подобную чушь. Но вот какая штука: как только он — в порядке бреда, конечно, — допустил возможность существования вампиров, события последних месяцев выстроились в логичную цепочку. Кровь, слитая у жертв, неуловимость убийцы, эпидемия амнезии у свидетелей, клыки тех, кто преследовал Дашу, странные существа, напавшие на самого Сергея, подарок Глафиры и даже предсмертные слова бомжа, как кусочки пазла, сложились в единую картину, которая тут же рассыпалась, стоило ему отказаться от безумного предположения.
«Ладно, пускай не вампиры, — думал он, — пускай искусственно выведенные существа, которые обладают способностями к гипнозу и пьют человеческую кровь. Но тогда это… и есть вампиры?» Нелепая мысль не давала покоя, снова и снова возвращалась, вторгалась во все версии, билась в сознании, как навязчивая мелодия. Сергей уже отчаялся от нее избавиться, когда звонок сотового отвлек его от размышлений. Он взял трубку, мельком взглянув на экран: три часа ночи.
Звонил Силантьев.
— Нет, это черт знает что такое! — заорал ученый, даже не подумав извиниться за неурочный звонок.
— Что, результаты не подтвердились? — спросил Сергей.
Он ощутил смесь разочарования, облегчения и тревоги: с одной стороны, очень уж трудно было свыкнуться с мыслью о существовании мутантов, с другой — если версия Силантьева оказалась неверна, выходило, что и у Даши и у самого Сергея была галлюцинация. А это его устраивало еще меньше, чем вампиры или гиеноподобные существа.
— С образцами что-то происходит, — то ли пожаловался, то ли похвастался генетик, — кровь меняется. И это удивительно!
— Так что показывают анализы? — нетерпеливо переспросил Сергей. — Что именно происходит с образцами?
— Происходит… — Силантьев надолго замолчал, потом медленно проговорил: — Я не знаю. Сейчас проделаю еще несколько тестов, потом, возможно, сумею сказать что-то определенное. Но все же потрясающе! До середины дня я в лаборатории, приезжайте, покажу…
В трубке раздались гудки. Так ничего толком и не поняв, Сергей мысленно обругал Силантьева с его «священной одержимостью» наукой, выключил ноутбук и рухнул на диван. Если результаты предыдущих анализов не подтвердились, значит, никакого мутанта нет. Кого тогда он видел? Людей. А все их невероятные прыжки и звериная морда раненого — просто видения. Выходит, он сошел с ума? И Дашка тоже? «Нет, — тут же отозвалось сознание, не желая соглашаться с диагнозом. — Скорее всего, это результат гипнотического воздействия. Ведь сумели же преступники стереть у свидетелей кусочек памяти. Может, пытались проделать подобное с тобой, а может, и просто запугивали».
Сергей зевнул. Нет мутанта, нет… А кто тогда есть? Банда гипнотизеров? Неожиданно для самого себя он фыркнул от смеха. «В любом случае для новой версии слишком мало вводных, — решил Сергей. — Вот завтра узнаю, что еще накопал Силантьев, поговорю с Вовкой, тогда можно будет строить предположения. Главное, надо спрятать Дашку…» С этой мыслью он уснул.
До самого утра Сергею снились звероподобные существа, охотившиеся за сестрой. Он все пытался спрятать от них Дашу, но твари догоняли, окружали, злобно скалились в лицо, показывая окровавленные клыки. Сергей бил в уродливые морды, но кулак проваливался в туман, а существа ускользали, возникали в другом месте и тянули к сестре жадные когтистые лапы.
«Du hast!» — сказочным петухом завопил будильник, и мутанты, повиновавшись этим звукам, исчезли. Сергей проснулся и долго сидел, потирая лицо ладонями, будто стараясь стереть воспоминания о кошмаре. Семь утра. Нужно ехать к Силантьеву, пока ученый не отправился отсыпаться после ночного бдения за анализами. Потом серьезно поговорить с Вовкой. Придумать, куда отвезти Дашу. О том, чтобы выполнить требования вчерашних монстров и прекратить расследование, у него и мысли не возникло. Раз угрожают — значит, он что-то раскопал, приблизился к разгадке.
Сергей решительно поднялся. Надо действовать. Только вот как быть с Дашкой? Оставлять дома опасно: наверняка преступники знают его адрес. Взять с собой? Не хотелось впутывать сестру в эту историю. Чем меньше она знает, тем лучше для нее же. Поразмыслив, Сергей решил, что безопаснее всего Даше будет в милиции. Все равно она должна дать показания. И уж там-то на нее никакие мутанты не нападут. А пока он разбирается с делами, можно будет не волноваться за сестру.
Сидя за завтраком, он давал сестре наставления: не выходить из здания РОВД, не оставаться одной, после разговора со следователем дождаться его.
— Ты главное не бойся, Даш, — говорил Сергей. — Если что, сразу звони мне.
Прихлебывая чай, девушка безразлично кивала в ответ на каждую фразу. Выглядела она усталой и расстроенной: лицо было бледным, а глаза покраснели то ли от слез, то ли от недосыпания.
— Ну не переживай так. — Сергей обнял сестренку, погладил по волосам. — Это все ненадолго.
— Я знаю, — тихо произнесла девушка.
Сергей вздохнул, призывая на помощь все свое терпение. Снова повторялся вчерашний бесконечный разговор: сестра вроде бы и не возражала, и признавала справедливость его аргументов. Но на ее несчастное личико смотреть было невозможно.
Бросив мимолетный взгляд на посуровевшее лицо брата, упрямо выставленный вперед подбородок, девушка молча встала из-за стола. Когда на лице Сергея появлялось такое выражение, упираться было бесполезно.
В машине они оба молчали. Даша отвернулась и смотрела в окно. Взгляд Сергея то и дело возвращался к зеркалу заднего вида: он проверял, нет ли «хвоста». Вскоре убедился, что есть: от самого дома за субариком как привязанный следовал черный «паджеро».
В узких коридорах Пушкинского РОВД, как и всегда в середине дня, было людно. Вдоль крашенных синей краской стен смиренно стояли, ожидая вызова к следователю, свидетели и потерпевшие, конвойные вели на допрос подследственных, мимо них быстрым шагом проходили сотрудники.
— Подожди здесь, — сказал Сергей, подведя сестру к кабинету Свириденко.
Он взялся за ручку, но тут дверь распахнулась и навстречу выскочил Вовка.
— Ты что тут, факофф, делаешь? — сердито прошептал друг, оттесняя Сергея от двери. — И еще Дашку притащил…
— Поговорить пришел.
— Поговори-и-и-ть, — протянул Вовка. — Двинули тогда.
— Даша, я сейчас приду. Никуда не уходи, — напутствовал Сергей, шагая за другом.
Они прошли длинный коридор, спустились по запасной лестнице на цокольный этаж, немного попетляли по тускло освещенным переходам и остановились в узком грязноватом помещении, где некогда был архив. Теперь здесь валялись ржавые трубы и батареи, обломки старых деревянных рам, а в углу стояли швабра и ведро с тряпкой, от которой исходил запах сырости.
— Здесь никто не услышит, — с облегчением выдохнул Вовка, — можно и поговорить. Послушай… — Он пробежался по комнате, выругался, споткнувшись о трубу, остановился напротив Сергея и спросил: — Ну чего тебе неймется, а? Нет, я все понимаю: Алиска погибла, тебе тяжело, убийства продолжаются. Ты хочешь поймать урода. И я тебе в помощи не отказываю, ты видишь. Вздумалось самому за маньяком гоняться — пожалуйста! Но зачем ты к Свириденко поперся? Ты ж меня подставляешь, Серега! — Вовка замолчал, достал из кармана пачку сигарет, закурил и уже спокойнее продолжил: — Со мной для начала переговорить не мог?
— У меня появились новые сведения, — упрямо ответил Сергей, разгоняя ладонью облачко табачного дыма, которое друг выдохнул прямо на него. — Свириденко необходимо о них знать.
Вовка скорчил недовольную рожу:
— Благородненько… А мне будет позволено узнать об этих важных, факофф, сведениях? Или я должностью не вышел?
Сергей кивнул, признавая правоту друга:
— Извини, Володь. Действительно, нужно было сначала тебе…
Он немного помолчал, собираясь с мыслями, потом принялся рассказывать — коротко, по существу. Вовка внимательно слушал, вертя в пальцах потухший окурок, изредка задавал уточняющие вопросы. Его лицо, обычно подвижное, делалось все более холодным, а к концу рассказа и вовсе превратилось в непроницаемую маску. Сергей замолчал. Вовка бросил бычок на пол, тщательно притоптал, закурил новую сигарету и только потом медленно произнес, не глядя в глаза, с преувеличенной сосредоточенностью наблюдая за струйками дыма:
— Человек-гиена, чокнутый ученый, мертвый бомж, придурковатая цыганка, Терминатор, сумасшедшие китайцы, вампиры, старинный кинжал, хулиганы со зверскими… пардон, факофф, звериными мордами… Я ничего не пропустил? И с этим ты хотел идти к Свириденко? Серега, ты в своем уме?
— Я похож на психа? — нахмурился Сергей.
— Похож! — взорвался друг. — Совсем себя не контролируешь! — Он сорвался с места, пробежался, пнул попавшуюся под ноги деревяшку, яростно растоптал очередной окурок. — Я мент, Серега! Может, не такой хороший и честный, как в кино показывают, но мент, а не экстрасенс из шоу! А ты мне предлагаешь поверить в страшную сказочку про организацию оборотней, да еще и к Свириденко с нею тащишься.
— Я все это своими глазами видел, — упрямо ответил Сергей.
Вовка неожиданно быстро утихомирился, хмыкнул, присел на корточки, отчего сразу стал похож на задумчивую обезьяну, и, глядя на друга снизу вверх, успокаивающе проговорил:
— В это я верю. Ты что-то видел, на тебя кто-то напал, и на Дашку тоже. Да, странностей в деле много, но сам знаешь, все дела маньяков странные. На то они и маньяки.
— А бомж?
— Бомж был в белой горячке, ты сам видел.
— Убита Дашина одногруппница, ранен одногруппник. А Даша, скорее всего, важный свидетель.
— Серега, не пыли. У нас есть еще одна свидетельница. Вчера маньяк, факофф, снова напал на девчонку. Но той удалось убежать. Сейчас наши ребята с нею работают, составляют фоторобот.
— И что, она запомнила нападавшего? — недоверчиво спросил Сергей.
— Да, представь себе, на этот раз без амнезии… — Вовка почесал в затылке и добавил: — Так что никакой это не оборотень, обычный человеческий ублюдок… Но кое в чем ты прав, Серега. Видать, ты по-серьезному вляпался, раз тебе угрожали, а на Дашку вообще покушались. Может, эта мразь — какая-нибудь местная шишка или сыночек этой самой шишки. Так что за Дашкой надо присматривать. Сейчас отведем ее к Свириденко, даст показания. Но только, умоляю, пусть обойдется без вампиров и прочей нечисти! Ну бред же! А ты со своей историей вообще у Свириденко не появляйся.
— Но перестрелка была, — упорно возразил Сергей.
Вовка вынул из кармана мобильник, ткнул кнопку:
— Капитан Пермяков. Привет. Дай сводочку происшествий за ночь. Первомайка меня интересует… Так… так… ага. И что там? Понятно… Спасибо! — Он нажал на отбой и сказал, обращаясь к Сергею: — И впрямь, вечером был вызов на Морских Героев. Перестрелка. Но ни разбитых машин, ни тем более трупов там не обнаружили. Так, несколько гильз, факофф, осколки стекла — и все. Обычное дело. Сам понимаешь, вы никак не сможете доказать свой рассказ. Так что, если Даша не сумеет достоверно описать, что видела, пусть лучше о перестрелке промолчит.
В глазах друга Сергей видел искреннее сочувствие, к которому примешивалось… непонимание? Жалость? Опасение? Вовка как будто хотел сказать: «Эк вас угораздило-то с ума спрыгнуть!» Да, пожалуй, с таким выражением смотрят на чудаков, людей со странностями или на тех, с кем случился нервный срыв. Смотрят и разговаривают, изо всех сил стараясь делать вид, что ничего не произошло, что собеседник вполне нормален, но на деле не верят ни одному его слову. Или верят, но далеко не всему.
В душе вспыхнула злость. Первым побуждением Сергея было схватить Вовку за шиворот, встряхнуть как следует и прокричать в лицо: «Очнись, это я, твой друг! И я не сошел с ума, я говорю правду!» Но он тут же подавил этот порыв, четко осознавая: не поможет. Вовка не поверит и будет прав. В такое невозможно поверить, пока не увидишь собственными глазами. А любой необдуманной выходкой Сергей только подтвердит свою неадекватность. Нельзя рисковать. Он должен думать о Даше. Для того чтобы защитить ее, нужна помощь Вовки.
А ведь он сам недавно удивлялся, что вокруг этого дела слишком много сумасшедших! И только теперь понял: бомж, Силантьев и бабка Глаша — не безумны. Возможно, вполне нормален и бывший следователь Николай Григорьевич, утверждавший, что во всем виноваты вампиры. Это просто эффект от столкновения с чем-то необычным, не поддающимся рациональному объяснению. Человек, который пытается доказать существование сверхъестественного, выглядит в глазах окружающих сумасшедшим. И слава богу, что Вовка верит хотя бы в половину его рассказа, списывая вторую половину на нервное потрясение. Пусть так и остается.
— Сейчас портрет получим, покажем Дашке, — говорил между тем Вовка, пряча трубку в карман. — Потом отработаем с остальными студентами. Так что не волнуйся, Серега: если все подтвердится, поймаем мы этого урода. Никуда не денется.
— Володь, — перебил Сергей. — Дашу надо спрятать. Есть варианты?
Друг осекся на полуслове, осторожно переспросил:
— Думаешь? — И тут же сам себе ответил: — Пожалуй, лучше перестраховаться… Есть у меня один человечек. У него дом в такой глухой деревне, что ни одна падла не найдет. И сам он нелюдимый, ни с кем не общается. Так что Дашку там не вычислят. Сейчас я с ним созвонюсь…
— Ты сможешь прямо сейчас?
— Без заезда домой? — Вовка поймал мысль на лету. — Может, оно и лучше. Сейчас позвоню…
Пока друг договаривался со своим знакомым, Сергей поднялся к кабинету Свириденко и поговорил с Дашей.
— Про Ивана рассказывать, про вампиров не рассказывать, — вяло согласилась сестра.
Похоже, Даше было решительно все равно, что происходит вокруг. Она пребывала в каком-то ступоре.
— Все в порядке. — К ним подошел Вовка, подмигнул Сергею. — Дашутка, пойдем, я тебя отведу…
Вернувшись из кабинета, друг сообщил:
— Все, Дашка дает показания. Сразу после этого можем ехать. Я договорился, нас ждут.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Сергей. — Только вот мне машину сменить надо.
Вовка пару секунд задумчиво смотрел на него, потом рассмеялся:
— Параноик ты старый!
В этих словах не было ни осуждения, ни издевки. Скорее, наоборот, друг произнес это с долей восхищения. В их кругу паранойя не считалась чем-то предосудительным или глупым. Слишком часто она помогала выжить.
— Может, ты и прав, — протянул Вовка. — Ладно, гони бабки и паспорт. Через пару часов сделаем. Трубку тоже?
Сергей кивнул, доставая бумажник.
— И Дашке?
— Нет, одну.
Вовка хлопнул его по плечу:
— Перестраховщик, факофф! — и убежал.
Сергей остался ждать в коридоре, без особого интереса изучая подпирающих стенки людей. Может, он и перестраховщик, но первой связной мыслью после нападения непонятных тварей была: «Откуда они узнали, что я веду собственное расследование?» Догадаться об этом можно было, только отслеживая его передвижения и контакты. Выходило, за ним велось наблюдение.
Сергей вышел из коридора на лестницу, спустился на площадку, взглянул в окно: «паджеро» стоял у соседнего дома, приткнувшись к обочине.
Только вот серьезная преступная организация вряд ли могла ограничиться одним лишь «хвостом». Вполне могли прослушивать телефонные разговоры, установить в машине подслушивающие устройства. В конце концов, для тех, у кого есть нужное оборудование и программы, и обычный сотовый, даже отключенный, служит «маячком». Поэтому он и решил поменять мобильник и взять машину напрокат.
Спустя час из кабинета вышла Даша — бледненькая, уставшая, молча встала рядом. Еще через полчаса вернулся Вовка, с большим пакетом в руках, торжественно протянул ключи и документы:
— «Камри» девяносто третьего, скромненько и со вкусом. Поставил возле запасного выхода. И вот еще. — Он достал из кармана недорогой «ноккиа».
Сергей вынул свой мобильник, передал другу:
— Пристрой куда-нибудь. И присмотри за Дашкой, ладно? Мне еще в одно место надо сгонять.
Вовка понятливо кивнул:
— Пойдем, Дашутка, чайку врежем.
Сергей выбрался через черный ход, уселся в старенькую незаметную «камри» серого цвета и отправился на встречу с Силантьевым.
Поднимающиеся над городом клубы жирного черного дыма он заметил еще издали. В душе поселилось тревожное предчувствие, и, подъезжая к «Центру здоровья и красоты», Сергей уже знал, что увидит. Особнячок пылал. С треском лопались стекла, из окон вырывались рыжие языки, а внутри гудела сплошная огненная стена. Вокруг дома стояли пожарные машины и одна «скорая». Люди в зеленых комбинезонах заливали огонь с трех сторон, но пламя не сдавалось, шипело, отплевываясь едким дымом, и продолжало выжирать особняк изнутри. Поодаль, на безопасном расстоянии, собрались группки людей. Охали и обменивались впечатлениями любопытные бабушки, возбужденно переговаривались дети, решившие, что смотреть на пожар гораздо интереснее, чем сидеть на занятиях в школе, между ними сновала парочка корреспондентов с камерами. Те, кто пришел в этот дом на работу, держались в стороне. Их сразу можно было отличить от досужих зевак по испуганным или расстроенным лицам, тихим голосам и растерянным взглядам.
Припарковав машину на противоположной стороне улицы, Сергей подошел к людям, ища взглядом Силантьева. Ученого нигде не было. Он осмотрелся и направился к одной из компаний. Тревога в душе нарастала, ворочалась колючим комом. Сергей услышал, как солидный мужчина в черном пальто, обращаясь к хорошенькой блондинке, произнес:
— Антону Владимировичу звонили?
— Звоню, без конца звоню! — воскликнула девушка, потрясая мобильником. — Недоступен!
Антон Владимирович — так звали Силантьева.
— Ах, мать твою!..
У обочины притормозил серебристый джип, из него выскочила холеная дама лет сорока пяти, бросилась к дому, мешая жалобные причитания с отборным матом.
— Ку-у-у-да?! — заорал чумазый пожарный, хватая даму за рукав светлого норкового манто. — Жить надоело?!
— Твою мать! — орала дама, трясущейся рукой указывая на окна второго этажа, в которых буйствовал огонь. — Да что же это? Да… салон! Салон мой… а-а-а-а-а…
— Мирра Яковлевна! — К женщине испуганной стайкой ринулись три девушки, обступили, уговаривая, утешая: — Мирра Яковлевна, успокойтесь, вот, водички… — Кто-то сунул ей в руку бутылку минералки.
— Ой, девки… нам… — Женщина сделала большой глоток, поперхнулась, закашлялась. Вода потекла по подбородку, ухоженной шее, мелкие капельки заблестели на мехе воротника. — Трындец нам, девки, — сдавленно выговорила дама. — Накрылся салон… одного оборудования хрен знает на сколько, новый солярий…
— Вы только не волнуйтесь… — защебетали девушки. — Главное, все живы…
— Ну да, — вдруг почти спокойно произнесла хозяйка, доставая из сумочки пачку сигарет. — Ладно… наши-то хоть все здесь? Не успели открыться?
— Ключи же только у вас и у Зиночки. А она опаздывает…
— Слава богу, — вздохнула Мирра Яковлевна. — А я ведь как чувствовала. Вчера вечером в курилке говорю Антону… погодите… — Она огляделась, отшвырнула сигарету, выматерилась и снова бросилась к дому с криком: — Человек! Там человек, на первом этаже! Там Силантьев! Он в клинике ночевал!..
— Я вчера в курилке с ним встретилась, — рассказывала она чуть позже, когда ее обступили встревоженные сотрудники клиники. — Он сказал, мол, интересное исследование начал. И, наверное, задержится, а потом в своем кабинете приляжет, на диване. Мол, он так часто делает, чего мотаться туда-сюда…
Пожарные пытались прорваться внутрь, но отступали перед яростью огня. Два часа спустя им все же удалось справиться с пламенем. От особняка остались только стены, покрытые жирной копотью. Из ослепших окон, обрамленных потеками расплавившегося пластика, вились тонкие струйки дыма, из раззявленного, лишенного двери входа ядовитой отрыжкой вытекала черная жижа. Двое пожарных вошли внутрь. Люди напряженно всматривались в пожарище, пытаясь разглядеть, что происходит в затянутом чадом нутре дома. Вскоре пожарные вышли и остановились у крыльца.
Толпа понемногу редела, зеваки расходились по своим делам. Как-то незаметно ускользнули девушки из салона красоты, разбрелись клерки из мелких офисов, уехали две пожарные машины. Мирра Яковлевна уселась в свой джип, нервно курила, без конца с кем-то созванивалась. Работники клиники топтались возле дома, тихо переговаривались, словно не решались расстаться. Сергей тоже не торопился уходить.
Через полчаса подъехала милицейская машина, вслед за нею — невзрачная старенькая «газель».
— Ох! — в наступившей вдруг тишине громко произнесла выбравшаяся из джипа хозяйка салона. — Труповозка приехала!
Некоторое время спустя опергруппа закончила свою работу, и двое мужчин вытащили из дома носилки. Тоненько взвизгнула и лишилась чувств хорошенькая блондинка, ее успел подхватить мужчина в черном пальто. Остальные молча смотрели на то, что работники морга, не удосужившись даже прикрыть, споро запихивали в «газель». В этом обугленном, жалко скрюченном трупе невозможно было узнать доктора Силантьева.
Больше ждать было нечего. Сергей достал телефон, набрал номер друга, отрывисто проговорил:
— Володь, скоро буду.
— Ага, давай. Мы в восемнадцатом, чаи гоняем, — ответил Вовка.
Сергей развернулся и поехал обратно в Пушкинский РОВД. В душе поднималась горькая злоба. Он сомневался, что пожар случился из-за неосторожности ученого. Уж больно вовремя была уничтожена лаборатория. Вместе с Силантьевым погибла и надежда узнать, что за твари преследуют его и Дашку.
Он вернулся в отделение, прошел в восемнадцатый кабинет. В маленьком помещении пахло пылью и яблоками. Вовка сидел за столом, попивая ароматизированный чай, и грыз сушки. Напротив него пристроилась русоволосая девушка в милицейской форме с сержантскими погонами. Отвернувшись, она внимательно смотрела в окно, так что Сергею виден был лишь ее профиль.
— А где Дашка? — тут же спросил он.
— Во дает! — захохотал друг. — Вот же она!
Девушка обернулась, и Сергей с изумлением понял, что это его сестра. Форма изменила ее почти до неузнаваемости: Даша выглядела в ней строже и как будто старше.
— Я подумал, что даже паранойя должна быть логичной, — фыркнул Вовка. — Раз ты поменял машину и сотовый, надо и внешность Дашки изменить, чтобы уж точно не засекли.
— Правильно, — одобрил Сергей. — Даш, дай мне твой сотовый.
— Зачем? — нахмурилась сестра.
— Пожалуйста. — В голосе Сергея звучал металл.
Девушка неохотно протянула брату трубку. Вовка раскрыл старенький сейф:
— Давай сюда, Серега. Твой тоже тут лежит. Пока поваляются, а завтра я их пристрою в машину опергруппы, и тогда ищи-свищи… Наружка ваша замучается по городу мотаться.
— Ты купишь мне новый телефон? — не поняла Даша.
Сергей вздохнул, понимая, что сейчас причинит ей боль. Ему очень не хотелось быть жестоким с сестрой, но он не видел другого выхода.
— Нет, Даша. У тебя пока не будет мобильного.
Девушка прикусила губу, сдерживая слезы. В больших серых глазах застыла такая безысходная тоска, такое отчаяние, что мужчины наперебой принялись утешать ее:
— Дашутка, ну ты что? Это ж ненадолго!
— Даша, пойми, это для твоей же пользы…
Губы девушки задрожали, в глазах появились слезы.
— Так, хватит! — гаркнул Сергей, чувствуя себя чудовищем. — Речь идет о твоей жизни! Может быть, за тобой маньяк охотится. Я не могу рисковать! Одевайся и идем.
Вовка галантно подал Даше форменную шинель. Серая одежина была великовата, отчего девушка выглядела особенно несчастной и беззащитной. Нахлобучив милицейскую шапку, она молча шагнула к выходу. У Сергея сжалось сердце.
— Здесь ее одежда, — буркнул Вовка, передавая другу спортивную сумку. — Вы идите, я сейчас.
Сергей вывел сестру, усадил в машину на заднее сиденье. Вскоре прибежал Вовка, плюхнулся вперед, с довольным видом помахал каким-то листком:
— Вот фоторобот маньяка нашего.
С отпечатанной на принтере картинки смотрел молодой мужчина. Прямой взгляд с недобрым прищуром, кривоватый нос, тонкие губы и твердый подбородок. «Среднего роста, худощавый, волосы и брови белые. Был одет в кожаную куртку черного цвета, джинсы и высокие ботинки», — гласила подпись внизу.
— Дашутка, глянь, может, узнаешь, — сказал Вовка.
Девушка взяла портрет, взглянула, тихо произнесла:
— Очень похож на Ивана Таркова.
Из истории рода делла Торре
Милан, 1185 год от Рождества Христова
Эта зима была холодной и слякотной. В небесах словно бы образовалось множество прорех, через которые на город падали ледяные иглы дождей. Ливни шли, не переставая, целыми неделями, а стоило им прекратиться — на землю опускался густой тяжелый туман.
Вот уже месяц миланцы не видели солнца, а лихорадка и простуда стали постоянными спутницами горожан. Зато стриксы благоденствовали: им, не боявшимся болезней, холода были нипочем, а одинокие прохожие на пустынных вечерних улицах представляли собою легкую добычу. Стражники, не желавшие надрываться на службе в такую непогоду, смотрели за улицами вполглаза, предпочитая прятаться от сырости по тавернам. Туман уютно окутывал стриксов плотным покрывалом, делая их невидимыми человеческому взгляду.
В кабинете царил леденящий холод, но Паоло, нечувствительный к нему, запрещал топить печь. Глядя в окно, за которым стелилась белая промозглая дымка, он размышлял о том, что было сделано за эти пять лет: теперь их уже много, детей ночи, или, как они сами себя называли, детей гиены. Оторвавшись от созерцания, он приказал Руджеро:
— Зови.
В кабинет вошли трое — богатые купцы, недавно обращенные стриксы, в обмен на бессмертие согласившиеся служить графу делла Торре, преумножая богатства клана. Паоло считал, что этим они заключили самую выгодную сделку в своей жизни.
— Господин… — низко поклонившись, начал старший из мужчин, широкоплечий, с простоватым лицом, Умберто Джатти. — Мы пришли, чтобы дать вам отчет о делах.
Руджеро принял от купца свитки с записями, между тем двое младших поставили возле стола многозначительно звякнувший кожаный мешок.
— Выручка, господин…
Чаще всего купцы в других городах рассчитывались серебром. Поэтому стриксам, не терпевшим прикосновения к этому металлу, приходилось все время носить тончайшие перчатки из человеческой кожи. Только этот материал полностью гасил действие серебра. Торговцы обменивали выручку на золото, затем ее привозили Паоло.
Чернокнижник развязал шнур, стягивавший горло мешка, запустил в его объемистое нутро обе руки, вытащил пригоршню золотых монет. Попробовал несколько из них на зуб, ссыпал обратно. Проследив за сверкающим ручейком, Паоло благосклонно кивнул:
— Я доволен.
Дела и в самом деле шли отлично. Дети гиены торговали с соседними и дальними странами: продавали дорогое сукно, взамен привозили белый мрамор из Каррара, соль из Венеции, ароматные пряности и сахар, шелк и рис с Востока, зерно из Сицилии, рабов с жаркого юга и даже меха для знатных дам из холодных северных земель.
Клан делла Торре занимался не только торговлей. На имя своих подданных граф скупал плодородные земли в окрестностях Милана, давал деньги в рост, открывал ремесленные мастерские. И во главе каждого дела стоял верный вассал из стриксов.
— Думаю, вы и себя не обидели, — усмехнулся Паоло.
— Господин… — обиженно заморгал Умберто.
— Знаю, — граф махнул рукой в знак того, что отпускает купцов, — вы не можете меня обмануть. Но ведь и я не запрещаю вам наживаться. Богатство каждого сына гиены лишь укрепляет клан. Ступайте. Приглашаю вас на большую охоту. Вы это честно заслужили.
Осчастливленные торговцы вышли.
— Одеваться, — приказал Паоло.
Охотиться за человеческой кровью он будет потом, сейчас граф собирался на охоту за душой.
Руджеро выскочил за дверь, и вскоре в кабинет потянулась вереница слуг, несущих роскошные одежды для важного выхода. Белоснежная камиза тончайшего шелка, шерстяная котта цвета весенней листвы, отделанная золотой каймой, красные шоссы, пурпурный блио, на вороте и рукавах которого сверкали рубины с изумрудами. Двое слуг держали широкий длинный плащ из зеленой шерсти с большой золотой застежкой, опушенный драгоценными соболями. Шествие замыкал сам Руджеро, в руках которого сиял широкий золотой пояс.
Сегодня — никакой сдержанности, он должен был демонстрировать свое богатство, ведь алчность фра Этторе вошла у миланцев в поговорку. Для священника маленькой церкви Сан-Алферио звон монет звучал слаще ангельского пения, а сияние золота затмевало свет божий. Фра Этторе умудрялся выжимать деньги чуть ли не из воздуха: выпрашивал, а иной раз и требовал, угрожая геенной огненной, пожертвования у богатых прихожан, за умеренную плату отпускал любые грехи, приторговывал потихоньку святыми мощами, коих у него имелось великое множество. Злые языки даже поговаривали, что священник изготавливал их сам, выкапывая кости на заброшенном кладбище. Разумеется, эти слухи были лживы: фра Этторе по сдельной цене и под великим секретом покупал мощи у купцов клана делла Торре, не рискуя задаваться вопросом ни о происхождении священных реликвий, ни о странностях поведения торговцев.
Этого достойнейшего человека и ждал в гости Паоло, вот уже пять лет мечтавший взять реванш за неудачу с фра Никколо. К тому же пытливый ум графа занимал вопрос: возможно ли, чтобы стрикс был священником? Паоло очень хорошо помнил, как фра Никколо едва не убил его своей молитвой. А что произойдет, если молитву произнесет сам обращенный? Сможет ли он войти в церковь или будет испепелен еще на пороге? Экспериментировать на себе или своих подданных Паоло, разумеется, не собирался. «Если фра Этторе погибнет, это по крайней мере разрешит мои сомнения, — думал граф, — если же выживет, у клана будет собственный, ручной священник».
Паоло вышел в большую залу, уселся в высокое кресло, повелительно кивнул. Руджеро ввел священника. Малорослый, жирный фра Этторе вкатился в залу в сопровождении двух рыцарей-стриксов, пристально следивших за каждым движением священника. Его окружало болотно-зеленое облако, пахнущее гнилью.
— Приветствую вас, святой отец, — насмешливо проговорил Паоло, — как идут дела? Хороша ли торговля фальшивыми мощами?
Круглое, безволосое, как у скопца, лицо фра Этторе выразило праведное негодование, однако в тонком голосе явственно угадывалась тревога:
— Ты забываешься, сын мой. Оскорбляешь Господа нашего, выказывая неуважение его смиренному служителю.
Скрыв усмешку, граф продолжил, словно не слышал возражения:
— Почтенный фра Этторе, если подсчитать, сколько вы продали костей Амвросия Медиоланского, выйдет, что у святого имелось пять ног, две головы и не менее сорока пальцев на руках. Конечно, если учесть, что плечевых костей продано четыре, все сходится. Но я не уверен, что достойнейший покровитель Милана выглядел подобно пауку.
— Чудеса Господни не знают границ, — нерешительно возразил священник. — Пожалуй, у нас не выйдет беседы, сын мой. Я пойду…
— Нет-нет, куда же вы, святой отец! — воскликнул граф, а рыцари, повинуясь его знаку, подхватили фра Этторе под мышки, слегка приподняв над полом. — Я еще не рассказал вам, откуда берутся эти мощи.
— Не нужно! — Священник побледнел, щеки затряслись от ужаса, обволакивавшее его облако потемнело.
— Но ведь вы не брезговали продавать их зажиточным прихожанам, — вкрадчиво произнес Паоло. — Почему же не хотите услышать, как мои тайных дел мастера выкапывают из земли разложившиеся трупы, как очищают кости от гнилой плоти, опускают их в едкие составы для придания древнего вида?
В горле фра Этторе что-то забулькало. Священник с трудом сдерживал позывы к рвоте.
— Полно, святой отец. — Граф махнул рукой. — Не стану больше тревожить вашу чувствительную душу неаппетитными рассказами. Кстати, о душе. Она у вас отягощена столькими грехами, что не минует геенны огненной.
— Господь милостив… — пролепетал священник.
— Откуда вы можете это знать, святой отец? Простит ли ваш Господь то, что его именем вы брали деньги за отпущение грехов? Простит ли он девицу, соблазненную вами третьего дня прямо в храме? Помнится, вы назвали это действо епитимьей…
Фра Этторе дрожал, словно в лихорадке, по лицу текли слезы.
— Что тебе нужно, сын мой? Зачем твои люди следят за мной? Зачем ты позвал меня?
— Чтобы сделать вам подарок, святой отец, — мягко улыбнулся Паоло. — Много подарков…
По его знаку Руджеро внес два больших кожаных кошеля, протянул священнику. Тот с опаской принял подношение, заглянул внутрь. Несмотря на обуявший фра Этторе ужас, глаза его заблестели: один кошель был полон золота, в другом сверкали драгоценные камни.
— Чего ты хочешь, сын мой? — внезапно охрипнув, спросил толстяк. — За что такая щедрая плата?
— За вашу душу, святой отец.
Издав полный муки стон, фра Этторе разрыдался и обессиленно упал на колени, не забыв, однако, крепко прижать к груди кошели.
— Не нужно бояться, — увещевал граф. — Я не собираюсь вас убивать. Напротив, хочу предложить вам вечную жизнь. Но, однако не стану забегать вперед. Вы любите золото — у вас его будет сколько угодно. Вы будете купаться в нем, святой отец. Вы любите женщин…
Паоло хлопнул в ладоши, в зал вошли музыканты и заиграли веселую мелодию. Следом вбежали три юные рабыни-танцовщицы, закружились возле священника, извиваясь и соблазнительно подрагивая бедрами. Несмотря на страх, обуявший фра Этторе, по его дымке пробежали багровые всполохи похоти.
— К вашим ногам, стоит только пожелать, упадет любая красавица, — продолжал граф. — Деньги, власть, женщины, вечная молодость и здоровье — это ли не счастье, это ли не все, что требуется человеку? Нужно всего лишь отречься от одного повелителя и принять в душу другого.
— Стать слугой дьявола?! — взвизгнул фра Этторе.
— Вы и так ему служите, — прошептал Паоло. — Так не страшитесь это признать.
Он поднялся, выпрямился во весь рост и плавно, словно ступал по воздуху, приблизился к онемевшему священнику.
— Ваш повелитель говорит: «Не греши», мой говорит: «Позволено все». Ваш повелитель призывает к умеренности и сдержанности, мой — к наслаждениям. Ваш повелитель пугает карами небесными, мой — дарует вечную жизнь. Так кому выгоднее служить, святой отец?
Паоло поманил одну из танцовщиц, взглянул ей в глаза, и девушка приблизилась, остановилась в шаге от него, покорно склонив голову. Граф схватил красавицу в объятия, рывком приблизил к себе, оскалил клыки. Рабыня затрепетала, тихо вздохнула, подставляя под укус беззащитную белую шею. Паоло припал к трепещущей жилке, прокусил нежную кожу. В то время как стрикс насыщался, две другие девушки продолжали как ни в чем не бывало танцевать вокруг съежившегося жалким комком священника.
Рабыня дернулась и обмякла, граф подхватил ее на руки, закружил в странном, ломаном танце. Потом резко остановился и небрежно выпустил девушку из объятий, уронил, словно ненужную вещь, перешагнул через распростертое тело и склонился над фра Этторе.
— Человеческая кровь — вот плата за нашу вечную жизнь и молодость. Цена невелика, не правда ли?
От него пахло кровью, алые капли дрожали в уголках губ, скатывались по подбородку, оставляя тонкие, шелково блестящие дорожки. Паоло смотрел в глаза священнику и видел, как в них страх уступает место возбуждению, жадности и… пониманию.
— Я… я хочу подумать… — выдавил фра Этторе, на этот раз не прибавив свое вечное «сын мой».
— Подумай, — кивнул граф.
Обращения нужно пожелать всею душою, лишь тогда оно свершится. Здесь не годится умение стриксов зачаровывать. Четвертый закон детей ночи: соблазн — единственный путь к перерождению.
— Подумай, — повторил Паоло. — А чтобы легче думалось, красавицы составят тебе компанию. Они твои.
— Я пойду? — просительно вымолвил священник.
— Проводите святого отца в его покои, — приказал граф. — Я не могу выпустить тебя, Этторе. Но у тебя будет все, что тебе захочется. Мои рыцари будут охранять твою комнату. Я вернусь через три дня и выслушаю твой ответ.
— У меня нет выбора? — задрожал толстяк.
— Выбор есть всегда, — улыбнулся граф. — Знавал я одного священника, который предпочел смерть служению Зверю…
Фра Этторе увели.
— На охоту! — произнес Паоло, утирая кровь с подбородка.
Вечером из Милана выехала длинная кавалькада — граф делла Торре с гостями в сопровождении верных рыцарей отбыл в свои загородные владения. Всадники неслись всю ночь, но остановились в поместье лишь для того, чтобы сменить загнанных лошадей, и поскакали дальше.
Большая охота… Эти два слова способны были взбудоражить любого из детей гиены. На большой графской охоте мечтал оказаться каждый стрикс. Ведь это было совсем не то, что выслеживать на улочках города зазевавшегося прохожего или, опутав чарами, выпить в подворотне смазливую блудницу. Большая охота — это большая кровь, азарт, упоение погоней и собственной силой, звериный инстинкт, выпущенный на свободу, и счастье полного насыщения.
К следующему вечеру всадники встали лагерем в поле, дав отдых усталым лошадям. Дождавшись наступления ночи, Паоло отправил двоих рыцарей на разведку в ближайшее селение. Приняв истинный облик, стриксы неслышно растворились во мраке.
Дождь, моросивший уже сутки, прекратился. Стих порывистый ветер, воздух потеплел. Черная мгла рассеялась, дав Паоло возможность любоваться звездным небом. Он поднял голову, завороженно глядя в бесконечную алмазную россыпь, накануне пиршества смерти особенно остро ощущая ледяную красоту бесконечности. «Все вечное должно быть прекрасно, — размышлял он, — а все прекрасное увековечено. Иначе какой смысл в бессмертии?»
Ночными тенями из темноты вынырнули рыцари:
— Господин, мы нашли большое селение, в нем два десятка домов. Это совсем недалеко.
Паоло улыбнулся, все еще глядя на звезды и ощущая, как удлиняются клыки, рот наполняется слюной, в теле бродит томительная, ищущая выхода сила. Он сладострастно выгнулся и, расхохотавшись, прорычал в небеса:
— Большая графская охота началась!
Стриксы стремительно, как хищные звери, всей стаей понеслись к селению. Впереди мчался Паоло, наслаждаясь уже самим безудержным бегом в ночи. Добравшись до цели, существа бесшумно заскользили между убогими крестьянскими домами, жадно вдыхая запахи человеческого жилья. Вожак выбирал первым. Облюбовав самый большой дом, подобрался к двери, постучал.
— Кто там? — раздался грубоватый мужской голос.
— Открой бедному путнику, хозяин. — В голосе Паоло зазвучали вкрадчивые нотки.
Дверь отворилась. На пороге, сжимая в руке топор и настороженно вглядываясь в темноту, стоял крепкий молодой мужчина. Из мрака на него сверкнули желтые огни звериных глаз.
— Впусти переночевать, — попросил мягкий, чарующий голос.
Пальцы крестьянина разжались, топор выскользнул из обессилевшей руки.
— Входи, добрый человек, — покорно проговорил он, широко распахивая дверь.
Пятый закон детей ночи: стрикс не может войти в жилье без разрешения хозяина. Но в его силах получить приглашение. Паоло ворвался в дом, схватил крестьянина за горло, легко приподнял над землей. Человек захрипел и обмяк. Отшвырнув бесчувственное тело, граф шагнул к широкой лавке, на которой сидела испуганная, дрожащая молодая женщина. Скорее не увидев, а угадав в темноте приближающегося зверя, она хрипло вскрикнула и бросилась в угол, где на куче соломы и тряпья спали дети. Их было четверо: старшей девочке не более десяти лет, самому младшему едва минул год.
Охота есть охота. Не утруждая себя применением чар, Паоло одним прыжком настиг несчастную, которая, обезумев от ужаса, все пыталась заслонить детей своим телом. От шума проснулась старшая дочь, приподнялась на соломе, всмотрелась в темноту.
— Беги, Роза! — отчаянно крикнула мать.
Женщина вцепилась в плащ Паоло, словно надеясь удержать стрикса, не дать ему подойти к детям. Девочка тем временем подхватила на руки сонного годовалого малыша и побежала к двери. Граф не остановил добычу. Тем слаще будет погоня. Рванув зубами шею крестьянки, подставил лицо под тугую струю крови. Заплакали проснувшиеся дети, но вскоре крики оборвались: расправившись с матерью, Паоло полакомился малышами. Кровь невинных особенно вкусна и целительна для стрикса, жаль только, ее мало в детском теле…
С сомнением оглядев неподвижно лежащего хозяина дома, граф прошел мимо. Он не любил охотиться на мужчин, используя их кровь только в случае крайней необходимости насыщения. В молодых женщинах и детях было гораздо больше чистоты, нежности и трепета, что делало их самой желанной добычей. К тому же Паоло обладал любовью к прекрасному, остро чувствовал хрупкую, преходящую прелесть юности. Вино кажется вкуснее, если оно подано в красивом сосуде, а жареное мясо особенно аппетитно выглядит на золотом блюде.
Граф распахнул дверь, вслушиваясь в музыку ночной охоты. Над селением раздавались азартные вопли и хохот стриксов, звенели жалобные крики жертв. Ноздри щекотал густой запах крови. Темнота полнилась мелькающими тенями. Мимо промчался Руджеро, загоняющий добычу. Возле дома три существа, в облике которых с трудом угадывались черты почтенных купцов, упоенно терзали тело девушки.
Девочка с ребенком на руках металась от дома к дому в поисках спасения. Стриксы, звериным чутьем ощущая добычу вожака, не трогали ее. Паоло не спеша двинулся к детям, но тут из-за дальней хижины выскочил опьяненный азартом охоты стрикс из новообращенных и бросился наперерез девочке.
Граф длинным скачком преодолел оставшееся расстояние, встал над замершей дичью и грозно зарычал. В ответ раздался утробный вой: зарвавшийся наглец не желал уступать. Над селением повисла тишина, нарушаемая лишь стонами умирающих. Дети ночи, страшась гнева господина, замерли, позабыв даже о своих жертвах.
Паоло снова взревел. Мятежный стрикс оскалился и рванулся вперед, намереваясь вцепиться в горло вожака. Граф даже не попытался ни отстраниться, ни атаковать в ответ. Когтистые лапы царапнули воздух, наткнувшись на невидимую преграду, бунтарь рухнул, будто кто-то сбил его с ног, и покатился по земле, визжа от невыносимой боли.
Некоторое время Паоло наблюдал за мучениями подданного, потом подошел к нему, прорычал:
— Встань!
С трудом, превозмогая боль, стрикс поднялся на ноги. Один удар — и голова мятежника покатилась по земле. Граф обвел испытующим взглядом съежившихся, припавших на лапы чудовищ. Опуская головы, боясь взглянуть в глаза вожака, те ответили тихим смиренным повизгиванием и скулежем.
«Это станет уроком для всех», — думал Паоло, возвращаясь с охоты. Шестой закон детей ночи: тварь бессильна против своего творца.
Довольные и сытые, стриксы не торопились в Милан, не гнали лошадей. Остановились по пути возле маленького озерца, выкупались, чтобы смыть кровь с лиц и одежды. Дорога домой заняла двое суток.
В городе пахло дымом, откуда-то несся раздраженный гул толпы. Пришпорив коня, Паоло поскакал к своему дому.
Замок, окруженный людьми, подвергался настоящему штурму. К стенам были прислонены лестницы, под которыми переминалась вооруженная факелами чернь. Верные рыцари делла Торре, которых Паоло оставил охранять дом, замерли между зубцами, готовясь оборонять стены. Городские стражники, вооружившись тараном, мерно ударяли в ворота. Чуть поодаль, на пригорке, стояли священники во главе с самим Чезаре Афольетти, епископом Милана. Вокруг них крутился тощий клирик из церкви Сан-Алферио. Завидев подъезжающего графа, он завопил:
— Вот, вот нечестивец, колдун, заманивший в плен фра Этторе, этого святого человека!
Толпа загомонила, качнулась в сторону кавалькады, но отшатнулась, когда мрачные рыцари обнажили мечи.
— Плохо дело, мой господин, — тихо проговорил Руджеро. — Видно, жирный святоша заподозрил неладное и перед уходом предупредил клирика, чтобы поднимал шум, если он не вернется вовремя.
— Попробуем договориться, — ответил Паоло, все еще надеясь уладить дело миром.
Он пробился через толпу, подъехал к священникам, которые вели себя сдержанно: не призывая народ к штурму, но и не пытаясь его остановить, отстраненно наблюдали за происходящим. Обвинение в колдовстве одного из самых богатых и знатных горожан было делом серьезным, и церковники не торопились с выводами.
— Приветствую вас, святые отцы. — Паоло склонил голову. — Чем обязан чести видеть вас возле своего дома?
Внутренне холодея, он надеялся лишь на то, что никому из священников не вздумается помолиться. Поэтому граф держался сдержанно, не попросил благословения, предпочитая нарушить традиции, чем выдать свою сущность.
Епископ Афольетти взглянул на Паоло. Его маленькие выцветшие глазки, окруженные паутиной морщин, смотрели цепко и проницательно, старческое лицо было спокойно и невозмутимо.
— Этот достойный человек, — епископ кивнул на клирика, — обвиняет вас в колдовстве и чернокнижии. Он утверждает, что вы насильно удерживаете в своем замке священника фра Этторе. Мы приехали сюда, чтобы осмотреть замок, но ваши вассалы заперли ворота и никого не пускают.
— Они всего лишь честно выполняют свой долг, — кивнул Паоло, — ибо присягали мне в верности. В отсутствие хозяина никто не должен входить в дом. Но теперь я здесь и приглашаю вас, святые отцы, осмотреть замок, дабы удостовериться в отсутствии злонамеренности. Я не сделал фра Этторе ничего дурного. — Осенив себя крестным знамением, он продолжил: — В чем клянусь перед Господом.
Церковники переглянулись: слова и, главное, жест Паоло произвели благоприятное впечатление. Между тем Руджеро, поняв мысль господина, направил коня к воротам. Перед ним двинулись два рыцаря, расчищая чернокнижнику дорогу, где грозными окриками, а где и ударами меча плашмя заставляя народ отступать.
— Прикажите остановить штурм, — сказал граф. — Я сам, своими руками распахну перед вами ворота.
Епископ кивнул, и один из сопровождающих его священников спустился с пригорка, выкрикивая:
— Именем Господа, прекратить штурм!
Стражники отошли от ворот, остановились в стороне, готовые в любой момент снова ринуться в атаку. Горожане тоже не спешили расходиться, настороженно ожидая, чем кончится дело. Провожаемый недобрыми взглядами и шепотками, граф поехал к замку.
Епископ двинулся вперед, следом потянулись остальные церковники и сотня стражников с обнаженными мечами. Замыкающими ехали рыцари делла Торре. Толпа почтительно расступалась.
Ворота открылись, и процессия вошла в замковый двор. Самые любопытные и смелые из горожан попытались было проникнуть вслед за власть имущими, но, увидев Луиджи, за спиной которого стоял отряд вооруженных наемников, передумали. Рявкнув для острастки короткое ругательство, охранник затворил ворота.
Паоло спешился, кинул слуге поводья и взбежал по ступеням, мысленно гадая, успел ли чернокнижник навести в доме порядок. Он заставил себя шагать уверенно, нарочито неторопливо, всею кожей ощущая подозрительный взгляд епископа, каждое мгновение ожидая слов молитвы, которые убили бы его на месте. Руджеро не подвел. Выступив навстречу гостям, поклонился и почтительно произнес:
— Фра Этторе ожидает в библиотеке, святые отцы.
Епископ вопросительно взглянул на графа.
— Почтенный фра Этторе, известный всему Милану праведностью и ученостью, пожелал прочесть труды святого Амвросия Медиоланского, кои хранятся в библиотеке нашей семьи. Разумеется, я дал согласие.
— Святой отец читает днями и ночами, позабыв о сне и еде, прерываясь лишь для молитвы, — ханжески поджав губы, добавил чернокнижник.
— Веди, мой славный Руджеро, — закатив глаза, проговорил граф, — веди нас к этому столпу учености…
Церковники направились в дом, их сопровождали два десятка стражников. Остальные служители закона вместе с рыцарями остались во дворе.
Фра Этторе действительно нашелся в библиотеке. Он восседал за широким дубовым столом, подслеповато щурясь, пялился в ветхий свиток. Несмотря на серьезность момента, Паоло, рассмотревший в полумраке помятую физиономию и красные глаза, с трудом сдержал смешок: видно, гость вправду позабыл о сне, вот только занятия его были далеки от святости… Лысина фра Этторе маслено поблескивала, в библиотеке пахло сандалом. Руджеро, стремясь отбить нечестивые запахи, щедро умастил голову священника благовониями. Острый нюх стрикса различил под этой ароматной волной явственную вонь прокисшего вина и сладковатый запах женского пота.
Паоло переглянулся с чернокнижником, и тот снова понял господина без слов: пятясь, вышел и тихо прикрыл за собою двери. Церковники не заметили этого маневра, все их внимание было занято лежавшими на столе свитками. Стражники, напротив, напряглись, готовые принять бой.
— Не обманывают ли меня глаза? — потрясенно пробормотал епископ. — Неужели и вправду перед нами труды самого Амвросия Медиолана?
— Извольте убедиться, ваше преосвященство.
Паоло взял свиток и с поклоном поднес его епископу. Тот благоговейно принял реликвию, пробежал взглядом по мелким строчкам, выдохнул:
— «De sacramentis» … Но граф, зачем же вы скрываете от мира такую драгоценность?..
Напряжение начинало спадать. Паоло мягко ответил:
— Я собирался передать свиток в дар церкви, именно об этом и советовался с фра Этторе, большим знатоком священных реликвий.
Услышав свое имя, плохо соображавший толстяк побагровел и громко икнул. В воздухе разлился густой винный дух.
— Это весьма великодушно, сын мой, — улыбнулся епископ, пропустив неблагозвучность мимо ушей, — поступок, достойный истинного христианина. Мы приурочим церемонию передачи к празднованию Дня святого Амвросия и отслужим мессу за ваше здравие.
— Я — всего лишь скромный хранитель реликвии, ваше преосвященство, — поклонился Паоло. — Думаю, справедливо будет, если честь открытия трудов, считавшихся утраченными, будет принадлежать вам. Возьмите свиток сейчас, я же счастлив уже тем, что передал его в ваши руки.
Епископ растроганно закивал, очевидно перебирая в уме все выгоды от столь щедрого подарка. Граф мысленно готовился к благословению, всей душой надеясь, что сумеет устоять на ногах и не выдать своей сущности.
Казалось, дело разрешится к взаимному удовольствию сторон, но тут вмешался фра Этторе. Во время разговора он переводил взгляд с одного собеседника на другого. То ли священник возомнил, что епископ вот-вот разоблачит графа, и решил отречься от него, то ли и вправду не желал обращения, то ли просто с пьяных глаз не соображал, что творит, — неизвестно, что происходило в его одурманенной вином голове. Но фра Этторе резво выбежал из-за стола и бухнулся в ноги епископу с громким воплем:
— Пощады, ваше преосвященство! Пощады и защиты! Он — стрикс, кровопийца, губитель душ человеческих! Он удерживал меня насильно, искушая греховными удовольствиями! А когда я отринул соблазны, приказал пытать!
Стражники подняли мечи. Епископ, с неожиданной для старика стремительностью передав свиток помощникам, выставил вперед руку:
— Выходи же, нечестивый, выходи, преступный, выходи со всеми твоими обманами…
Почувствовав, как силы покидают его, Паоло упал на колени. Слова экзорцистского заклинания, по иронии судьбы принадлежавшие перу Амвросия Медиоланского, причиняли нестерпимую боль, мириадами раскаленных игл пронзая тело и душу.
— …ибо Бог пожелал, чтобы человек был его храмом…
Из рук старика вырывались лучи, видимые лишь стриксу, слепили, вязали крепкими путами. Он задыхался, умирал, корчась в муках, и не заметил, как распахнулись от удара тяжелые двери библиотеки.
— Почитай Бога О…
Молитва вдруг оборвалась, епископ захлебнулся булькающим хрипом и рухнул рядом с тем, кого собирался уничтожить. Из шеи торчала прошедшая навылет стрела.
В библиотеку ворвались наемники во главе с Луиджи, следом вбежал Руджеро. Как только епископ замолк, Паоло тут же ощутил облегчение и вскочил на ноги. Перед церковниками стоял злобный дикий зверь, готовый сражаться за свою жизнь.
— Первыми бейте святош! — выкрикнул он.
«Как хорошо, что я не обратил наемников», — пронеслось в сознании. Головорезы заработали мечами, и каменный пол библиотеки окрасился багрянцем. Стражники попытались было встать на защиту священников, но Паоло и Руджеро не дали им такой возможности. Стриксы ринулись на людей настолько стремительно, что человеческий взгляд не в силах был уловить их движений. Вырвав у одного из стражников меч, граф яростно врубился в разрозненный строй, уложив троих подряд. Но вскоре оружие наскучило ему, и Паоло отшвырнул меч. Убивать без клинка было слаще. Злоба и ненависть делали стрикса еще могущественнее, и он рвал железный доспех голыми руками, будто тонкую ткань, добираясь до слабой человеческой плоти. Рассекал когтями глотки, топтал и крушил, мстя за испытанные боль и страх, наслаждаясь каждым мигом схватки, которая больше походила на избиение. Каждая отнятая жизнь добавляла ему силы, каждый крик боли отдавался в душе волшебной музыкой. Лицо и руки были покрыты кровью, пропитавшаяся алой влагой одежда липла к телу. Тяжелый аромат дурманил голову, сводил с ума, заставлял искать новую добычу.
Вскоре все кончилось, последний противник упал к ногам графа. Паоло оглянулся: пол библиотеки, скользкий от крови, был завален изуродованными трупами.
— Все мертвы, мой господин, — с сожалением произнес Руджеро.
Из горла Паоло, еще не пришедшего в себя после схватки, рвался низкий рык:
— Где жирная мразь?
Чернокнижник медленно двинулся между трупами, остановился возле изрубленных священников. Пинками перевернул тех, что лежали лицом вниз.
— Его здесь нет, мой господин.
— Найти!
Голос графа был так грозен, что наемники отшатнулись, а колдун подскочил на месте. Принюхавшись, словно собака, Руджеро осклабился, неслышно подкрался к столу и вытащил из-под него фра Этторе. Поднял за шиворот, задумчиво спросил:
— Что с ним делать?
— Оставь мне! — рявкнул граф.
— Слушаюсь, мой господин.
Колдун швырнул священника к ногам Паоло. Фра Этторе прокатился по полу клубком, плюхнулся в лужу крови, перевернулся и, подвывая от страха, ловко побежал на четвереньках к телу епископа. Разглядывая его, словно забавное животное, наемники перебрасывались шуточками и посмеивались с добродушием палачей. Граф с чернокнижником тоже проявили интерес к перемещениям фра Этторе и не торопились с расправой.
Священник же выдернул откуда-то из складок епископского одеяния распятие, выставил перед собой и крикнул срывающимся голосом:
— Выходи же, нечестивый…
— Ах ты, гнида, — укоризненно прогудел Луиджи. — Позвольте, я отрублю ему голову, мой господин!
Но Паоло прижал палец к губам, призывая к молчанию.
— …выходи, преступный…
Не ощущая ни боли, ни страха, граф шагнул к фра Этторе.
— … выходи со всеми твоими обманами…
Не было той могучей силы, способной перекрутить его тело, выжать душу.
Шаг.
— Ибо Бог пожелал… — Голос священника сорвался на истошный визг.
Не было ничего.
Еще шаг.
— … чтобы человек…
Острые когти вонзились в грудь фра Этторе. Одним резким движением Паоло выдернул еще бьющееся сердце.
Седьмой закон детей ночи: символы церкви обретают божественную силу и несут смерть лишь в руках истинно верующих.
В библиотеку вбежал встревоженный рыцарь:
— Горожане волнуются, мой господин. Стража требует выхода священников.
— Нам не справиться со всем городом, господин, — шепнул Руджеро.
Паоло обвел взглядом своих подданных. Чернокнижник прав: их слишком мало. Как бы ни были сильны стриксы и храбры наемники, обезумевшая толпа просто затопчет их всех.
— Будем прорываться, — решил он. — Убейте стражу. И вот что: больше нет нужды скрываться.
Рыцарь оскалился, показав удлиняющиеся клыки, кивнул и выбежал во двор. Вскоре оттуда раздались крики и звон оружия. Граф обернулся к наемникам:
— Сегодня многие умрут. Но выжившим я подарю обращение. Слово делла Торре.
Головорезы ответили нестройным гулом и ринулись прочь из библиотеки.
«Увы, ими придется пожертвовать, — философски подумал граф. — Жаль, конечно. Их души восхитительно грязны и готовы к обращению». Но приходилось думать прежде всего о собственной безопасности.
— Пойдем, Руджеро. И постарайся не погибнуть, — напутствовал он напоследок. — Нынче трудно найти хорошего помощника.
Когда они вышли в замковый двор, все уже было кончено: повсюду бесформенными грудами железа валялись тела городских стражников. Рыцари и наемники уже гарцевали на лошадях, готовые сорваться с места. Слуга подвел Паоло и Руджеро коней.
За стеной нарастал ропот. Толпа, утомленная ожиданием, медленно наливалась злобой.
— Слыхали, слыхали крики за стенами? — визгливо спрашивала старая торговка.
— Ей-богу, там что-то со святыми отцами сделали! — ярился коренастый ремесленник в засаленном кожаном фартуке.
— А стража? Там стражи целое войско!
— Да чего ждать? Выноси ворота, ребята!
Но вдруг створки распахнулись сами. Отшатнувшись от неожиданности, толпа хмуро наблюдала за кавалькадой, выехавшей из замка. Горячие кони грудью пробивали дорогу в волнующемся людском море, всадники поднимали оружие, бросая на миланцев грозные взгляды. В середине кавалькады ехал сам граф делла Торре, и каждый, кто встречался с ним глазами, ощущал слабость и оторопь, замирал от непонятного страха.
Но вскоре оцепенение, охватившее людей, спало, в толпе зародился недовольный ропот. Прыткий смуглый мальчишка, нырнув в ворота замка, тут же выбежал с криком:
— Там мертвые! Все стражники мертвые! И священники!
— Бей, братцы! Бей душегубов! — взвился над городом чей-то истеричный вопль.
Это послужило сигналом к действию: горожане бросились на всадников. Никакой магнетизм не в состоянии был усмирить огромную толпу, которая, как единый организм, одержима была одним порывом, одним желанием — убить ненавистных чужаков. Люди прыгали прямо под копыта коней, висли на поводьях, не боясь мечей, пытались стащить рыцарей и наемников на землю. Толпа сомкнулась перед отрядом. Паоло поморщился: больше не было пути вперед, его следовало проложить сквозь плотную шевелящуюся массу тел, воняющих дешевым вином, старостью, испражнениями, потом и страхом.
— Бей! — взревел он, поднимая меч.
Рыцари и наемники не нуждались в понукании. Они рубили головы легче, чем огородник — капустные кочаны, полосовали людей мечами, давили их копытами лошадей. Но всей мощи графской охраны не хватало, чтобы справиться с целым Миланом. То здесь, то там кони падали с распоротым брюхом или от удара пылающим факелом вставали на дыбы, сбрасывая всадника, и очередной слуга Паоло оказывался погребенным под беснующейся толпой. Стриксы принимали истинный облик, отпугивая народ оскаленными звериными мордами, обретая огромную силу, и продолжали прорываться прочь из города. Необращенным наемникам приходилось хуже: упав с коней, они уже не могли подняться, становясь добычей озлобленных горожан.
Конь под графом пал, и Паоло, издав воинственный рык, прыгнул с его спины прямо на головы вопящих миланцев. Рванул зубами чье-то горло, впился когтями в чье-то испуганное лицо, торжествующе взвыл, почувствовав запах крови. Вид его был так ужасен, что толпа расступалась: никто не желал вступать в противоборство с чудовищем.
Паоло давно уже отшвырнул меч, убивал и калечил голыми руками. Вокруг сражались верные стриксы, но ни один из них яростью и силою не мог сравниться с самим вожаком. Неподалеку дрался Руджеро, из хлипкого ученого превратившийся в гибкого, ловкого зверя. Оглянувшись, граф с сожалением отметил, что все наемники погибли.
В толпе зародился страх, пополз во все стороны, заражая все новых горожан. Люди, находившиеся поблизости от убийц, не желая умирать, заработали локтями, рванулись прочь.
— Стриксы, стриксы! — кричали они.
Это слово, подхваченное десятками, сотнями глоток, летело над городом, превращалось в многоголосый, полный ужаса вопль. Паника так же заразна, как и злоба. И вот уже те, кто лишь недавно горел праведным гневом, давили себе подобных, спеша убраться из опасного места. Ступали по головам, отшвыривали стоявших на пути, бежали под защиту домов, прятались, запирая двери на засовы.
Паоло несся вслед за убегающими людьми, хватал, грыз, упиваясь кровью и мстя за разрушенную жизнь. Вдруг чутким звериным слухом среди воплей и визга он различил знакомый голос, со стоном повторявший его имя. «Луиджи!» — пронеслась стремительная мысль. Командир наемников, с его искренней привязанностью и фанатичной преданностью, был слишком ценным воином. Паоло уже не раз пожалел, что не обратил верного слугу. Он считал Луиджи мертвым, но оказалось, того еще рано сбрасывать со счетов.
Пробравшись туда, откуда доносился стон, граф увидел валяющееся под стеной дома скрюченное тело. Одежда Луиджи была изорвана и покрыта запекшейся кровью, переломанные руки и ноги согнуты под странными углами, отчего слуга походил на небрежно брошенную деревянную куклу. Из груди, с левой стороны, торчал окровавленный кол, каким-то чудом не пронзивший сердце. Лица у Луиджи не было — оно превратилось в ужасную маску из волдырей и оголенной плоти: кто-то факелом поджег ему голову.
И, несмотря ни на что, гигант все еще жил и звал своего господина. Паоло схватил исковерканное тело, рывком перекинул за спину:
— Терпи, Луиджи!
Он стремительно несся по улицам Милана, с обеих сторон от него, поддерживая раненого, скакали два стрикса. Остальные окружали вожака, разрывая всех, кто попадался на пути.
У городских ворот стражники попытались загородить стае путь. Схватка была короткой и жестокой: оставив позади груду искалеченных тел, стриксы вырвались из города.
Преодолев несколько селений, жавшихся к Милану, словно цыплята к курице, твари оказались в лесу.
Бережно опустив бесчувственного Луиджи на сухую траву, Паоло приник ухом к его груди и услышал прерывистое, слабое дыхание. Несмотря на все перенесенные страдания, слуга все еще цеплялся за жизнь.
Граф вонзил зубы в шею Луиджи, стараясь не обращать внимания на исходящий от него запах горелого мяса. Дождавшись, когда стекающий по клыкам яд проникнет в рану, поднял голову и сплюнул — кровь охранника имела отвратительный привкус.
— Вы думаете, еще не поздно, господин? — прошептал Руджеро, наблюдавший за этим действом с любопытством истинного ученого.
— Будем надеяться, — мрачно ответил Паоло.
Он приказал разбить лагерь в лесу: Луиджи требовался покой. Стриксы, довольные и сытые после устроенной в Милане резни, с удовольствием предались сладкому безделью.
Несколько дней Паоло и Руджеро не сводили глаз со слуги. Обращение свершалось медленно. Поначалу даже казалось, что ничего не происходит. Луиджи оставался бесчувственным и изуродованным — он словно завис между жизнью и смертью. Но к вечеру второго дня чернокнижник, внимательно осмотрев его, сказал:
— Процесс пошел, господин. Кожные покровы на лице начали восстанавливаться.
Взглянув туда, куда указывал палец колдуна, граф увидел, что на правой щеке Луиджи образовалась тонкая розовая пленка молодой кожи.
Дальше процесс заживления ускорился. Быстро восстанавливалась кожа, и через пару дней лицо слуги если не обрело прежний вид, то сделалось узнаваемым. Срослись кости рук и ног, заросли ужасные раны на груди. Спустя пять дней чернокнижник по приказу Паоло извлек из тела Луиджи кол. За сутки рана зажила.
Но слуга все не приходил в сознание.
— Это странно, мой господин, — в который раз уже говорил колдун. — Он как овощ на грядке: такой же здоровый и такой же бессмысленный.
— Подождем, — возражал Паоло.
Но и его самого начинало тревожить состояние новообращенного. Не то чтобы граф испытывал к Луиджи привязанность или благодарность — просто не хотел лишаться идеального слуги, да и жалел потраченных на него сил и времени. Устав наблюдать за бесчувственным телом, Паоло послал двоих стриксов на поиски ближайшего селения, наказав привести в лес молодую женщину.
— И не смейте сами приложиться, — напутствовал он, многозначительно скаля клыки. — Больному нужна свежая, сочная пища.
Дождавшись ночи, твари отправились на охоту. Вернулись к утру, ведя за собою напуганную юную крестьянку. Ее грубоватое, но красивое лицо было заплакано, длинные черные волосы растрепались и рассыпались по плечам. Высокая пышная грудь с виноградинами крупных сосков тяжело подрагивала под тонкой рубахой — несмотря на промозглую сырость, другой одежды на девушке не было.
— Хороша, — сглотнув слюну, сказал Руджеро, успевший проголодаться за неделю.
— Остынь, — оборвал Паоло.
Он жестом приказал подвести девушку ближе и усадить возле Луиджи. Сам придвинулся, взял ее двумя пальцами за подбородок, заглянул в глаза — миндалевидные, цвета переспелой вишни, полные слез. Под взглядом графа крестьянка задрожала, с губ сорвался страдальческий стон. Усмехнувшись, Паоло щелкнул пальцами, вытянул перед собою руку, наблюдая за тем, как на ней вытягиваются кинжальные когти. Повернул голову девушки так, чтобы видеть голубую линию жилы на шее, полоснул когтем по смуглой коже. Наклонил крестьянку, и бьющая из ранки струйка крови попала на лицо Луиджи. Слуга задышал глубже и повел носом. А спустя секунду облизнулся, открыл глаза и, схватив девушку в объятия, прижался лицом к ее шее.
— Жив, бродяга, — расхохотался Руджеро.
— Кровь — самый сильный живительный эликсир, — улыбнулся Паоло.
Кровь не только насыщает стрикса, она дает ему нечто большее — жизненную силу, силу души. И чем чище душа человеческая, чем она добрее и светлее, тем больше силы черпает стрикс из крови.
Восьмой закон детей ночи: кровь — источник и цена вечной жизни и молодости стрикса.