28
Бросив трофейный меч возле поверженного противника, Каспар прислонился к стене, переводя дух. Левое предплечье он почти не чувствовал, онемение распространилось уже до локтя, требовалось спешить — падать на мостовую было никак нельзя, у безымянного графа на этой улице могли быть еще сообщники.
Каспар глянул в сторону площади: вдоль стены крались дождавшиеся конца схватки стражники.
— Ну что ж, почти вовремя, — криво усмехнулся Каспар и, оттолкнувшись от стены, пошел прочь.
От фонаря к фонарю, он шел все быстрее, иногда спотыкаясь и хватаясь за стены. Там, где начался собственно Бычий ключ, фонарей стало втрое меньше, впрочем, это Каспару было привычно, он хорошо ориентировался на улице даже в те времена, когда о фонарях в этих местах и не слыхивали.
Вот и знакомые очертания дома. Услышав на улице шаги, залаяла и тут же замолчала соседская собака. У дома напротив темнела ломовая телега, на которой возили камень — хозяева делали новую пристройку.
Коснувшись своего забора, Каспар приободрился — значит, дошел и не свалился, как старый обессиленный бродяга. По первым осенним заморозкам они часто замерзали на улицах.
Вот и калитка. Каспар остановился, чтобы собраться с силами — в глазах уже плыли красные круги. В прежние времена с такой раной он мог полдня сидеть в седле, но с той поры прошло много лет. Слишком много.
У брошенной телеги скрипнула оглобля. Над улицей вспыхнул яркий огонь, и в следующее мгновение щелкнул спуск «Громобоя», мощного арбалета, хранившегося у Каспара с незапамятных времен.
Тяжелый болт прошил скрывавшуюся за телегой цель и с треском вошел в соседские ворота. Несколько собак в округе с перепугу подняли лай.
«Придется платить за порчу ворот…» — пронеслось в голове Каспара.
— Каспар, ты цел? — спросила Генриетта.
— Цел, дорогая… Я взгляну, что там…
Лежавший на мостовой мешочек с осветительной смесью еще горел, потрескивая и разбрасывая искры. Каспар перешел улицу и при свете затухающего пламени заглянул за телегу. Стрелок лежал на спине, раскинув руки, рядом валялся заряженный двулучный арбалет — лучшее средство для убийства из засады.
— Каспар, возвращайся! — потребовала Генриетта.
— Иду, дорогая… — ответил он и поспешил назад. Калитку распахнул Хуберт. Он пропустил отца, выглянул на улицу и снова закрыл, заперев на все засовы.
— Мам, он ранен! — сообщила Ева, едва отец переступил порог.
— Весь гарнизон в сборе, — усмехнулся Каспар и, улыбнувшись перепуганной жене, добавил: — Ничего страшного, просто царапина.
И съехал по стене на пол.
— Ева, живо тряпицы неси и горячую воду! Хуберт, а ты не отходи от окна, смотри в оба!
— Да ты у меня… прямо сержант…
— Помолчи, Каспар, сейчас я тебя перевяжу.
Генриетта разрезала ножом пропитавшийся кровью рукав и, едва взглянув на рану, крикнула:
— И иголку с суровой ниткой неси!
В доме наемника все самое необходимое лежало в одном месте, так что вскоре Ева принесла то, что потребовалось, а потом зажгла две дополнительные масляные лампы.
Подавая матери то мокрую тряпицу, то новую нитку, Ева внимательно следила за тем, как та накладывала стежки, понимая, что и это, помимо искусства фехтования, неотъемлемая часть жизни воина.
Вскоре рана была зашита, присыпана перетертой травой специального сбора и туго завязана порванной на ленты чистой тряпицей. Кровь остановилась, Каспар почувствовал себя лучше и с помощью Евы снял сапоги.
— Поди выпей сонного отвара, тебе нужно поспать.
— Нет, дорогая, спать мне некогда, да и вам тоже…
— Что же за враги у нас завелись, неужто королевские слуги? — воскликнула Генриетта.
— Я не говорю, что на нас должны напасть…
— А кто же тебе плечо порезал, папа? — спросила Ева.
— Это просто шайка воров, — ответил Каспар, подпустив в голос пренебрежительности.
— А за телегой кто сидел — тоже вор? — поинтересовалась Генриетта. Провести ее было непросто — муж едва добирается домой раненый, а у калитки его ждет убийца с арбалетом. Какие уж тут разбойники?
— Не знаю, кто был за телегой, его лицо мне незнакомо. Но я не об этом говорю, так что послушайте…
— Слушаем, — сказал Генриетта, глядя на мужа в упор.
— Мы должны переехать.
— Куда, батя?! — спросил из гостиной Хуберт.
— В Харнлон, — ответил Каспар, решив начать издалека.
— В Харнлон? — удивленно переспросила Генриетта.
— Да, дорогая, в большой и красивый город. Мне приходилось бывать в нем дважды, уверен, что и вам там очень понравится.
— А чего нам в Харнлоне делать? Здесь красильни, дом, дела идут хорошо.
— Видишь ли… — Каспар пытался представить переезд как можно более безобидным. — Король назначает меня на службу, а отказываться как-то неприлично, все же теперь мы часть королевства.
— А что за служба, папа? — спросила Ева.
— Ну мне предлагают место королевского наместника.
— А титул к нему прилагается? — поинтересовался из гостиной Хуберт, стоявший у окна наблюдателем.
— Если у меня получится там служить, я стану графом…
Генриетта и Ева переглянулись. Из гостиной выглянул Хуберт.
— Батя, это правда?
— Правда, сынок. Только жить мы будем не в самом Харнлоне, а в своей новой вотчине, в городе Тыкерья.
— Тыкерья? — переспросила Генриетта. — Что-то я не слышала о таком городе.
— Это чуть севернее королевской столицы, дорогая, недалеко от океана.
— Что-о-о? — угрожающе произнесла она. — Ты собираешься жить на берегу Студеного океана?
— Ну почему же на берегу, дорогая? Совсем не на берегу! От того места, где мы будем жить, до океана еще ехать и ехать!
Каспар промолчал о том, что в Тыкерье их никто не ждет и, чтобы поселиться в нем, нужно разбить войско вердийцев, которые вовсе не жаждут почувствовать над собой власть королевского наместника.
— Да там, наверное, ледяные пустоши и ничего более! — не сдавалась Генриетта.
— Нет, дорогая, там есть и леса, — возразил Каспар, хотя назвать северные кустарники деревьями можно было лишь с большой натяжкой.
— Мама, если мы станем графами, ты сможешь отдать дочь за дворянина, — пришел на помощь отцу Хуберт.
— Да-а? — поразилась Генриетта. — Каспар, это правда?
— Дорогая, ну, если я стану графом, мы окажемся вровень с любым другим графом королевства. Не вижу здесь ничего удивительного.
Эти слова изменили настроение Генриетты. Она подошла к зеркалу и при свете лампы поправила растрепавшиеся волосы, потом одернула ночную рубашку и, повернувшись, сказала:
— Ну раз сам король предлагает службу, надо ехать…
— Так, значит, мы едем? — обрадовалась Ева. — Ура-а-а! То есть какой ужас, я не смогу посещать школу для девочек.
Генриетта хотела сделать дочери замечание, но передумала. Она вся уже была во власти новых планов.
— Когда мы уезжаем, дорогой? — спросила она.
— На сборы у нас один день, наутро следующего дня мы будем уже в дороге.
