12
На восьмой день похода армия короля Филиппа прибыла к месту генерального сражения, его выбрала противная сторона. Войска герцога Ангулемского расположились вдоль прикрывавшей их тыл цепочки холмов, на которых стояли изготовившиеся к стрельбе метательные орудия.
До самого вечера Филипп вместе с генералом Бьорном и де Шермоном осматривали свои позиции — они были менее выгодны, нежели у противника, однако численное преимущество армии Филиппа было таким, что даже наличие у Ангулемского метательных орудий его не уравновешивало.
Оставив на позициях усиленных посты и лично проверив заготовленные для сигнальных костров дрова и деготь, король вернулся в лагерь и навестил королеву в ее шатре.
— Как вы устроились, ваше величество? — спросил он, входя в покои матери.
— Замечательно, ваше величество, — ответила та, поднявшись с обтянутого парчой диванчика. — Что Ангулемский, много у него солдат?
— Мы превосходим его почти вдвое.
— У герцога всегда была хорошая гвардия, благодаря ей он держал Рембургов на расстоянии. Правда, налог платил исправно.
— Слишком малый, ваше величество…
Филипп прошелся по шатру, вдыхая запахи королевского будуара. Перед каждым важным событием ему было необходимо повидаться с матерью и напитаться ее силой и уверенностью. Все то время, что длилась кровавая схватка за престол, королева всегда была рядом, она знала, что необходима сыну, пусть уже ставшему взрослым и водившему войска на мятежников.
В этой борьбе Анна Астурийская поставила на карту все, если бы Филипп погиб, ее бы никто не пощадил, даже осте, кто признавался ей когда-то в любви и получал в награду мимолетное свидание.
— Кто у них в составе?
— В основе — кавалерия, составленная еще герцогом Фердинандом. Гизгальдские стрелки, рейтары, тысячи три кавалеристов из дистанерии.
— Дистанер мог дать больше, — заметила королева.
— Но, к счастью для нас, не дал. Видимо, не уверен в успехе Ангулемского.
— Ополчения нет?
— Нет.
— Значит, и собственные подданные герцогу не верят. Я вот о чем хочу попросить вас, сын мой, — поставьте напротив рейтар Ангулемского своих рейтар.
— Зачем, ваше величество? Его рейтар мы будем сминать тяжелой конницей.
— Ни к чему их сминать, поставьте рейтар напротив рейтар, и они быстро договорятся. Наемники не ищут славы, им нужны деньги. Зная, что Ангулемскому нас не одолеть, они постараются избежать сражения. Думаю, еще до утра рейтары Ангулемского пришлют парламентера.
— Я… обсужу это с генералом Бьорном.
— Обсудите, ваше величество… И еще — так ли уже необходимо ваше присутствие в первых рядах во время завтрашнего сражения?
— Я — король, моей долг повести за собой войска.
— Это может сделать и военачальник. Генерал Бьорн хорошо держится в седле, командиры полков также полны решимости выиграть битву, зачем же рисковать всем, когда до триумфа вашего величества осталось совсем немного?
Король подошел к матери, взял ее руки в свои и поднес к губам.
— Обещаю не становиться впереди рядов без крайней необходимости, ваше величество. Моего обещания достаточно?
— Достаточно, сын мой. Но я хотела бы дать пару наставлений вашему приятелю — графу де Шермону.
Филипп изменился в лице. Впрочем, Анна Астурийская давно привыкла к такому поведению сына. Он с детства вел себя как собственник и не терпел, когда возле нее появлялись мужчины. Филипп почти мечтал, чтобы мать скорее состарилась и уже никому, кроме него, не дарила своего внимания. Но время щадило королеву, в мужском охотничьем костюме она выглядела очень молодо.
— Я должна поговорить с ним, ваше величество, что бы вы об этом ни думали.
— Извольте, ваше величество, разговаривайте с кем хотите! — взмахнул руками Филипп. — А мне пора наведаться в лагерь. И не задерживайте графа, он мне нужен!
С этими словами Филипп покинул шатер матери. Она выждала пару минут и вышла следом.
Было уже темно, неподалеку горел костер, и свет от него дотягивался до небольшого пятачка молодой зеленой травы. Де Шермон стоял словно тень, не решаясь первым сделать шаг навстречу королеве. Его лошадь, вырывая поводья, пыталась дотянуться до травы.
— Оставьте ее, граф, и пойдите ко мне, — сказала Анна.
Де Шермон отпустил поводья, и лошадь, позвякивая удилами, стала щипать траву.
— Я попросила вас подойти, граф, — уже настойчивее произнесла королева.
Де Шермон подошел.
— Почему вы стоите, когда я прошу вас подойти, вы что, плохо слышите?
На воздухе было свежо, Анна Астурийская поежилась.
— Простите мне мою неповоротливость, ваше величество, я… любовался вами. А в этом охотничьем костюме… — …я выгляжу моложе своих лет, — закончила за него королева. — Благодарю за сомнительный комплимент, но я хочу поговорить с вами не об этом.
— Я вовсе не это хотел сказать, ваше величество, — обиделся де Шермон, — впрочем, вы вправе думать обо мне что хотите.
— Довольно обид, граф. — Королева огляделась, ей бы не хотелось, чтобы кто-то стал свидетелем этой глупой пикировки. Влюбленный мальчишка и немолодая королева в охотничьем костюме. И зачем она надела его?
— Я хотела поговорить о завтрашнем сражении, о том, какое место в нем отведено королю.
— Я буду рядом с ним, ваше величество, — горячо заверил де Шермон и шагнул вперед, приложив к кирасе ладонь. — Если что-то пойдет не так, мы умрем вместе!
— Не нужно умирать, граф, ни вместе, ни поодиночке!
Анна взяла де Шермона под руку и повела в сторону костра.
— Я очень много сил отдала тому, чтобы на троне оказался законный король, но, если с ним что-то случится, все разбежавшиеся враги — те, кому удалось уцелеть, — вернутся, и тогда снова начнется война.
— Я буду с королем, ваше величество, и обещаю, что стану удерживать его от необдуманных поступков.
— Именно это я и ожидала от вас услышать, граф. Благодарю за рассудительность и спокойной ночи.
Королева повернулась, чтобы идти к шатру, где у входа ее ждали две служанки, но неожиданно де Шермон схватил ее за руку, не позволяя уйти.
— Ваше величество! Ваше величество, подарите мне что-нибудь на память, завтра битва, возможно, я не вернусь с нее живым!
— Вы обязательно вернетесь, де Шермон, — с нажимом произнесла Анна Астурийская, высвобождая руку. — А впрочем, — вот.
Она достала из кармашка охотничьей куртки покрытую эмалью табакерку, что завалялась там с незапамятных времен.
— Возьмите, граф, и пусть она будет для вас талисманом. Теперь вы меня отпустите?
— Я вас не держу, ваше величество, я… просто хочу, чтобы вы знали… я — люблю вас.
Королева вздохнула и ровным голосом произнесла:
— Мне лестно это слышать, граф, но я не могу ответить вам взаимностью. Спокойной ночи.
И королева ушла, а де Шермон остался стоять, слыша, как под кирасой стучит его горячее сердце. И как он решился? Как осмелился признаться? Наверное, дело в завтрашней битве, в ожидании столь нелегкого испытания он и стал безрассуднее.
Де Шермон сжал в рупе табакерку и, счастливо улыбаясь, поднял с земли поводья. Лошадь тряхнула головой, не желая уходить от зеленой травки, но хозяин был непреклонен и потащил ее в сторону лагерных костров, однако не прошел он и десятка шагов, как кто-то грубо схватил его за плащ.
Еще не повернувшись, де Шермон уже знал, что это король, другому подобный поступок не сошел бы с рук.
— Ну?
— Не «ну», а чего изволите, ваше величество! — прошипел Филипп и снова дернул де Шермона за плащ. Застежка оторвалась, и плащ остался в руках у Филиппа. Он швырнул его на землю, но граф и бровью нет повел.
— Чего изволите, ваше величество? — произнес он и низко поклонился.
— Это было мерзко, граф!
— Ты… подслушивал? — поразился де Шермон, распрямляясь.
— Вы забыли добавить «ваше величество», граф. Да, я полюбопытствовал. И то, что я услышал, было о-мер-зи-тель-но! Это просто мода какая-то во дворце — все влюбляются в королеву-мать, но это мерзко. Ей уже пятьдесят лет, де Шермон, а тебе — двадцать!
— Двадцать два.
— Это ничего не меняет. Ты просто ненормален, мой друг. Ненормален!
Де Шермон вздохнул:
— Идемте в лагерь, ваше величество, а то нас тут часовые слышат.
— Нас слышат только наши лошади.
Король нагнулся и поднял плащ де Шермона.
— Возьми.
— Спасибо, Филипп.
— К сожалению, застежку мы не найдем, я куплю тебе новую.
— Я слышал, как одна ударилась о дерево… — Граф пошарил в траве рукой и отыскал застежку. — Все в порядке, в шатре я велю ее пришить, и уже завтра она будет на моем плаще.
Успокоившись, они пошли к лагерю, оцепленному частой сетью секретных дозоров, ведь внезапное нападение лазутчиков могло решить исход противостояния короля и герцога. Уж кто-кто, а Филипп об этом прекрасно знал.
Время от времени со стороны позиций герцогских войск доносился непонятный шум: то тяжелые одиночные удары, то дробный перестук.
— Что это? — спросил де Шермон, останавливаясь.
— Это баллисты пристреливают, чтобы завтрашняя победа не досталась нам слишком легко.
— Мы еще никогда не стояли под баллистами. Если не считать замка Олем, но там было лишь две маломощные катапульты.
— У этих баллист длинные мачты, но они долго заряжаются, — сказал король.
Какое-то время они шли молча, каждый думал о своем.
— Я приказал перевести рейтар на правый фланг, — сообщил Филипп.
— Зачем?
— Я подумал, что, если мы поставим их напротив наемников Ангулемского, они между собой договорятся. Они видят наше преимущество в силе и едва ли захотят сложить голову за временного нанимателя.
— Умно придумано, ваше величество, это может сработать.
— М-да, умно, — вздохнул Филипп, он не стал говорить, что сделал это по совету матери.
Вдвоем они обошли все внутренние посты, затем отправились ночевать в свои шатры. На рассвете должна была состояться главная битва. Впервые Филипп располагал такой большой армией, и впервые ему противостояли настоящие реестровые войска, а не сборные отряды мятежников.
